Текст книги "Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. Книга II, том 3"

Довольствуясь отбитием правого неприятельского фланга, и зная, что победа должна решиться не в этом пункте, Князь Бебутов приказал генералу Белявскому не увлекаться дальним преследованием, и как только неприятель будет отброшен, войти правым крылом в связь с подвигавшимся вперед центром, что и было им исполнено, лишь только правое турецкое крыло отступило. Засевшие на горе баталионы скрылись за возвышенностию и притаились там; а когда войска нашего левого фланга, вслед за отступившим неприятелем, ушли далее, они, потихоньку, спустились с другой стороны горы, и убежали к Огузлам, в сторону от линии отступления своей армии.

Теперь перейдем к изложению действий в остальных частях наших линий, в той степени, сколько это необходимо для изображения подвигов остальных баталионов дивизии Белявского.

С отбытием правого фланга Белевского полка, гренадерская бригада, как уже сказано, заняла боевыя линии в центре с тремя батарейными батарееми 18-й артиллерийской бригады. В резерве, за левым флангом нашего центра, стояли два тульские баталиона (1-й и 3-й) с 1-ю легкую батареею Кавказской артиллерийской бригады. Наконец с обозом и запасным парком оставались сзади два ряжские баталиона.

Как только генерал Белявский начал дело на левом крыле и драгуны понеслись в атаку, князь Бебутов рассчитывая, чтыо с этой стороны мы пока обеспечены, двинул вперед центр, под начальством генерал-лейтенанта Бриммера. Неприятель в этом месте был сильнее нас вчетверо.

Видя, что в натиске нашем здесь заключена судьба сражения, и занятый удержанием масс, наступавших на наш правый фланг, князь Бебутов поручил помощнику своему, генерал-адъютанту князю Барятинскому, заменить себя в центре. Будущий главнокомандующий блистательно оправдал такую доверенность.

Турецкия массы были столь огромны, так тесно сплочены, представляли такую непроницаемую стену штыков и орудий, что когда две стороны сходились, сомнение могло запасть в душу каждого: 7 наших баталионов должны были сломить 20 турецких; иначе было бы проиграно сражение. Гренадерская бригада, встречая каждым баталионом целый полк, скрестила с турками штыки. Враг отчаянно дрался, но – не устоял, и бежал. Преследование продолжалось до тех пор, покуда руки наших солдат не устали колоть.

Дело было уже во всем разгаре на нашем левом фланге и центр двигался вперед, когда направившияся на наш правый фланг турецкие колонны стали подходить и становиться на позицию. Мы сосредоточивали сперва здесь иррегулярную кавалерию. К 8-ми часам турки отчасти выставили, отчасти скрыли в оврагах на своем левом фланге от 14 до 16 баталионов, три батареи и несколько уланских полков. С тем вместе многочисленные массы башибузуков стали сильно напирать на казаков и милицию. В это время князь Бебутов двинул на правый фланг 6-ть рот Ряжского полка с дивизионом артиллерии, прикрывавших обоз и парк (оставшиеся за тем под прикрытием только двух рот) и приказал генерал-лейтенанту Багговуту привести остававшуюся еще конницу и принять начальство над правым флангом. Говорено уже, что этот генерал привел с собою дивизион драгунов Великаго Князя Николая Николаевича, три донские сотни № 20 полка и две конно-ракетные команды.

Не было сомнения, что неприятель подвел свои массы для того, чтобы сбить наш правый фланг и обойти нас с тылу. Нельзя было терять времени. Шесть рот ряжцев были поставлены в двух местах позади нашей иррегулярной конницы, как опорные пункты. Чтобы сколько-нибудь отбить неприятеля и дать себе простор, генерал Багговут выдвинул вперед конно-ракетные команды. Ракоты, взвиваясь между лошадьми огненными змееми, сразу навели ужас на башибузуков; они отхлынули. Пользуясь этой минутою, генерал Багговут сказал своим войскам: «Ребята! левый фланг и центр победили; очередь за одними вами; – ура Царю нашему!» – «Ура!» грянуло по полю. Кавалерия наша ринулась вперед, и стремительно врезалась в толпы турок. Вся масса неприятельской иррегулярной конницы, обходившая наш правый фланг, была опрокинута сразу и бежала врассыпную. Три турецких орудия взято; уланский полк, пытавшийся удержать преследование, почти весь истреблен. Расскакавшиеся линейцы пролетели вслед за ним, сквозь интервалы турецких баталионов. Неприятельский пехотный полк, поддерживавший обходившую нас кавалерию, стал однако же крепко. Несколько сот ряжцев, храбро двинувшихся на столь превосходные силы, были удержаны батальным огнем и турецкие баталионы сами пошли на них в штыки. В это мгновение дивизион драгунов Великаго Князя Николая Николаевича налетел на них, не дал им даже остановиться и далеко отбросил назад. Ряжцы немедленно возобновили наступление. Наша кавалерия снова бросилась на неприятельский полк; он оказал сопротивление, какое только могут оказать люди храбрые, но наконец стал бросать ружья и рассыпаться.

Пока это кавалерийское дело разыгрывалось на оконечности фланга, князь Бебутов наблюдал за ходом сражения с другой стороны этого крыла, и когда настала минута, притянул к себе 1-й и 3-й тульские баталионы, находившиеся, по отбытии ряжцев в резерве, впереди обоза. До тех пор пока дело в центре не было еще решено, эти войска служили общим резервом.

Но когда правый фланг неприятельский был отброшен и бой в центре принял решительный оборот, настала минута кинуться со всеми свободными войсками на его левое крыло. Тульские два баталиона[116]116
  В официальном известии прибавлено: «предводимые своим хладнокровным и опытным командиром, генерал-майором Фетисовым». «Генерал Фетисов, – заметил Белявский на полях нашей рукописи, – был на левом фланге, а потому невероятно, чтобы в одно и тоже время мог находиться в двух местах».


[Закрыть], и между ними 1-я легкая батарее и два дивизиона драгунов фельдмаршальского полка, с дивизионом 6-й донской батареи, под личным начальством князя Бебутова, начали наступление, снимаясь на каждой позиции с передков, против многочисленных баталионов и сильных батарей левого турецкого крыла. Время наступления было выбрано совершенно верно. Это крыло находилось тогда в критическом положении. С первой минуты нашего движения, в неприятельским рядах обнаружилось колебание. Тульские баталионы стройно шли, ружье на руку, и боялись только одного, что неприятель не дождется их удара. Улучив мгновение, князь Бебутов бросил на неприятельскую пехоту, находившиеся у него под рукою, два дивизиона драгунов и дворянскую дружину своего конвоя. Атака была ужасная и решительная. Все левое турецкое крыло рассыпалось. В первом часу только прекратилось преследование, по изнеможению людей и лошадей.

Таким образом[117]117
  Копия с донесения г-ну командовавшему Отдельным Кавказским Корпусом, командовавшего Действующим Корпусом на кавказско-турецкой границе, от 19 го августа 1854 г., № 1546, напечатанная в Русском Инвалиде 1854 г., № № 206 и 207.


[Закрыть] совершилось это сражение, кончившееся, благодаря Бога, полным поражением турок, – сражение, которое по большому протяжению линии атаки, по значительности и стройности сил неприятельских, по упорности натиска, и по истинно геройскому сопротивлению с нашей стороны, вполне заслуживает название генерального сражения и в котором лично генералу Белявскому и войскам его дивизии досталась широкая доля в успехе. Десять баталионов этой дивизии, имевшие счастие участвовать в бою, не только оправдали, но и превзошли все ожидания. Крещение огнем войны они приняли так, что Белявскому, – по его словам, – оставалось любоваться и удивляться их стойкости, и эти слова были только повторением отзыва князя Бебутова. Войска Белявского называли в действующем корпусе Русскими, для отличия от Кавказских; но эти последние, отборные из закаленных в бою, после Кюрюк-Дара протянули и им братскую руку, как достойным сынам Царя Русскаго. Все, как штаб-, так и обер-офицеры, большею частию в первый раз участвовавшие в деле, показали себя «с самой отличной стороны, и в таком огне, который, – смело можно сказать, – весьма немногим, даже из старых воинов, удавалось испытать. Солдаты, с веселым видом, с отчетливостию, которую начальники оценили бы и на ученьи, исполняли команды своих офицеров.

Впрочем только этому порядку и тому, что у нас все и начальники частей находились постоянно впереди (что у неприятеля было напротив) и можно приписать такой полный успех, какой имела наша армия, более чем втрое слабейшая неприятельской, не смотря на то, что турецкая артиллерия действовала весьма успешно, и что баталионы, стоявшие против Белевского и Тульского полков, встречали атаки нашей кавалерии и этой пехоты, таким батальным огнем, какой, – говорит Белявский, – он только видел в л. – гв. Павловском полку и в гвардейских егерях.

Полковник Ольшевский, командовавший Белевским полком за тяжкою болезнию полкового командира, полковника Неелова, и подполковник Зиновьев, молодецки командовавший 3-м баталионом этого полка, – два старые кавказские штаб-офицера исполняли свое назначение отлично хорошо; но и штаб– и обер-офицеры, собственно принадлежавшие 18-й дивизии, не отставали от них.

Все 8 баталионов Белевского и Тульского полков, как видели, быв отряжены на самую крайнюю оконечность левого фланга, с самого начала попали прямо под перекрестный огонь двух батарей, совокупно с штуцерным баталионом, и одной батареи с горы, находившихся с нашего левого фланга; только беспрестанное передвижение частей и сокрытие некоторых в углублениях сохранило их от сильной потери. Во время этого двухчасового действия ядр, шрапнелевых гранат и даже картечи, Белявский, находясь впереди своих, убедился с каким геройским духом переносили губительный огонь его храбрые солдаты. Наконец, когда последовало приказание начать общую атаку, 3-й баталион Белевского полка, бывший под начальством подполковника Зиновьева, дружно и особенно стройно двинулся на арнаутов, и батальный огонь неприятеля, не смотря на все его совершенство, очень скоро прекратился, и тут началось не отступление, а бегство турецкой армии.

Князь Бебутов, личный свидетель храбрости двух тульских баталионов, вытребованных на правый фланг, с особой похвалою свидетельствовал, что и они сравнялись с своими товарищами, сражавшимися под непосредственным командованием начальника дивизии.

Но лавровый венок в этот день неотъемлемо принадлежал ряжцам, которые, в составе шести рот, были: отряжены на оконечность праваго фланга. Такое незначительное количество пехоты было назначено, как видели, потому только, что все неприятельския силы были сначала устремлены на наш левый фланг; но когда турки, благоприятствуемые местностию, направили, незаметным образом, значительные силы на наши центр и правое крыло, то перед ряжцами явилось вдруг четыре баталиона пехоты с целою батарейною батареею; однако молодцы наши не дрогнули: пошли в штыки на головной баталион и опрокинули его. Когда же, после картечнаго залпа, должны были отступить, то это сделали в величайшем порядке. При вторичном наступлении неприятельских баталионов, ряжцы снова атаковали турок, и картечный залп по ним снова повторился. Вот причина, что третья доля храбрецов выбила из фронта; но лишь только кавалерия, посланная им на помощь, прибыла, они дружно бросились в третий раз в штыки, и на этот раз с совершенным успехом.

Белявский ходатайствовал, чтобы все три полка были награждены надписями на касках «за отличие», а два ряжские баталиона, сверх того, и серебряными трубами. Но представление это осталось без действия.

Сам же генерал, 3-го января 1855 года, удостоился получить особенное Монаршее благоволение за отличие, оказанное в этот день, в который, как сказано в Высочайшем приказе, – он много содействовал к совершенному поражению неприятеля.

Оканчиваем изложение этого последнего подвига нашего героя отзывами двух замечательных лиц. Командовавший корпусом генерал Реад писал ему, от 20 августа 1854 года:

«Mon General!

J'ai eu l'honneur de recevoir Votre obligeante lettre du 27 du mois passe. Je commence d'abord par Vous remercier bien sincerement pour Vos dispositions bienveillantes a mon egard. Et maintenant permettez moi de Vous adresser mes felicitations avec la victoire signalee, remportee sur un ennemie tellement superieur en nombre, et a la quelle Vous, mon General, personnellement et les braves troupes sous Votre commandement ont pris une si glorieuse part. J'ai lu avec beaucoup d'interet la description de cette memorable journee, que Vous adressez au Chef du corps: qui en sera, bien sur, heureux et tres satisfait. Je vous souhaite sante et prosperite en toutes choses.

Agreez, je Vous prie, l'expression de la consideration la plus distinguee avec laquelle jai l'honneur d'etre de Votre Exellence le tres humble et devoue serviteur N. Read.Tiflis.

le 20 Aout 1854.

(«Мой Генерал! Я имел честь получить Ваше письмо от 27-го числа прошлого месяца. Прежде всего я хотел бы искренне поблагодарить вас за Ваше благожелательное отношения ко мне. А теперь позвольте мне поздравить Вас с отмеченной победой, одержанной над столь превосходящим по численности противником, и с которой Вы, Мой генерал, лично и храбрые войска под Вашим командованием приняли столь славную долю. Я с большим интересом прочитал описание того памятного дня, которое Вы адресуете начальнику корпуса: который будет, конечно, доволен и очень удовлетворен. Желаю Вам здоровья и процветания во всем. Примите, пожалуйста, выражение самого глубокого и искреннего почтения, с которыми я имею честь быть Вашего превосходительства покорный и преданный слуга.

Н. Реад.

20 Августа 1854 года.)

Другое письмо было от генерала Чеодаева, следующаго содержания:

«Милостивый Государь

Константин Яковлевич!

Поздравляя Ваше Превосходительство с славною победою, в коей, будучи одним из главных деетелей, Вы указали предводительствуемой Вами дивизии путь чести и долга, – я усерднейше благодарю Вас за сообщение мне подробностей доблестных действий родной мне дивизии, Вам вверенной. Передайте всем чинам оной, что я с сердечным восторгом перечитывал описание о их благородном, истинно Русском мужестве, с коим они шли на врагов Царя, Церкви и Отечества. Передайте им: мое сердечное поздравление с таким блестящим началом, и искреннее желание, чтобы, напутствуемые благословением Господним, они продолжали с тою же геройскою храбростию, исполняя долг свой, заслуживать одобрение Великого Императора нашего, постоянно отечески о них заботящегося. Скажите им, что я горжусь именоваться их начальником, сожалею что не мог разделить с ними опасностей и со слезами молюсь о павших товарищах наших, запечатлевших смертию сыновнюю преданность к Государю и Отечеству.

Повторяя изъявление признательности моей Вашему Превосходительству, как главному виновнику доблестных подвигов предводительствуемой Вами дивизии, покорнейше прошу принять уверение в моем отличном к Вам, Милостивый Государь, уважения и истинной преданности.

Михаил Чеодаев. 22-го августа 1854 г.

Москва.

Его Превосходительству

К. Я. Белявскому.

После сражения при Кюрюк-Дара военных действий не происходило. Войска действующего корпуса, а при них и Белявский, оставались еще в Турции в лагере по 1-е ноября, в обсервационном положении, потому что неприятель, разбитый 14-го июля, заперся в Карсе и окончил в 1854 году все свои действия.

По возвращении войск на зимние квартиры, Белявский, с давнего времени страдая грудью, заболел сильно и по совету медиков, с сокрушенным сердцем, вынужденным был оставить боевое поприще, где с такой заботливостию и любовью к службе провел почти всю свою жизнь. Просьба его, о назначении присутствовать в Правительствующем Сенате, в Бозе почившим Государем Императором милостиво была принята; Его Величество, зная и прежде о действительности физических недугов и страданий Белявского и желая наградить усердную и полезную 40-летнюю его службу и оказанные им заслуги, – удостоил назначить генерала Белявского сенатором, с оставлением по армии. Приказ об этом состоялся 2-го ноября 1854 года.

В память войны, он наравне со всеми, получил Высочайше утвержденную светло-бронзовую медаль на Георгиевской ленте, а 31-го октября 1854 года пожалован знаком отличия беспорочной службы за XXXV лет.

Весною прошлого года Константин Яковлевич отправился в отпуск за границу, по болезни; но умеренный климат и искусство иностранных врачей не возвратило ему утраченного на службе здоровья. 30 октября 1857 года, после тяжких страданий он скончался.

Белявский не был женат и прямого потомства не оставил.

Литографированный портрет, приложенный к нашему жизнеописанию, достаточно знакомит с его наружностию.

Что же касается до нравственных свойств Константина Яковлевича, – то сорокалетняя безукоризненная его служба даст каждому читателю ясное понятие, что дабы без протекции, связей и денег дослужиться до сана им занимаемаго в последнее время, необходимо было, по его словам, служить и заслуживать все лбом! грудью и трудами!

Подвиг рядовых Ефина и Тильченко

Лагерь в ущелье Шадогопс. Рис. ген. Горской

Осенью, в 1843 году, во время общаго восстания в Нагорном Дагестане, о чем было уже говорено в жизнеописании генерал-майора Пассека, полковник Ясинский, находясь в укр. Балаканах с небольшим отрядом, – по баталиону из полков: пехотнаго князя Варшавскаго (ныне Ширванский), Тифлисскаго егерскаго и команды сапер Кавказскаго баталиона, – в ноябре месяце был окружен многочисленным скопищем Шамиля, и, в этом крайне затруднительном положении, признал необходимым доставить, каким бы то ни было способом, известие подполковнику Пассеку, находившемуся в Хунзахе.

Для исполнения такого опаснаго предприятия необходимо было выбрать людей, которым хорошо была известна местность и дорога в Хунзах. Желающих было много, но жребий пал па сапера Елисее Ефина и рядоваго Тильченко. Оба они были молодцы на славу и, по первому спросу, изъявили свою готовность пройти сквозь ряды неприятеля, чтобы исполнить поручение начальства.

Когда только разнесся слух по отряду, что полковнику Ясинскому необходимо что-то сообщить подполковнику Пассеку, Ефин объявил о своем желании идти в Хунзах командиру саперной команды, поручику Берстелю, а Тильченко подполковнику Масловскому. Они тотчас были представлены полковнику Ясинскому.

Полковник одобрил их вызов и спросил, действительно ли они желают исполнить то, что от них потребуется. Они отвечали: «Рады стараться, ваше высокоблагородие!»

«Спасибо вам, ребята, – сказал Ясинский, – я никогда не сомневался, что русский солдат готов идти в огонь и в воду. Помните, вам предстоит или жить со славой, или умереть с честью. Я был уверен, что любаго из среды моего отряда могу назначить для исполнения этого поручения, потому что все вы молодцы; но я именно желал, чтоб на это была особенная своя добрая воля и охота, и так, еще раз, спасибо вам. Теперь ступайте, приготовьтесь и помолитесь Богу: чрез час после пробития вечерней зари явитесь ко мне». – «Слушаем, ваше высокоблагородие! Рады стараться!» – был их ответ.

Придя в свои команды, они обмылись и надели чистое белье. Это всегда делают кавказские солдаты, готовясь в жаркий бой, потому что тела убитых никогда не обмывают и, по большой части, хоронят в том белье, в котором постигла смерть, по понятию, распространенному в войсках, что убитый обмыл уже себя кровью[118]118
  Не зная этого обычая между кавказскими солдатами, после одного довольно жаркаго дела, в котором было убито не малое число моих лихих гренадеров, я приказал солдатам обмыть их и с должною честью предать земле. «Помилуйте, ваше благородие! разве можно убитых обмывать; они обмыли уже себя кровью», был ответ фельдфебеля.


[Закрыть].

Наконец, заря пробита, и наши абреки, переодевшись в какое попало под руку платье, надев бурки и татарския шапки и взяв ружья, явились к полковнику.

«Прощайте, братцы, – сказали они своим товарищам, – оставляем вам свое имущество, и когда нас не будет, не поминайте лихом, помолитесь за нас грешных!»

«Прощайте, наши храбрые, будем о вас молиться и не забудем рассказать про вас товарищам!»

«Спасибо вам, братцы, прощайте еще раз! – За тобой никак гривенничек, Степанов, – говорил Тильченко одному из провожавших, – придешь в штаб-квартиру полка, пожалуйста поставь свечку Св. Николаю Чудотворцу».

Когда явились они к полковнику Ясинскому, то он взял со стола довольно большой пакет и, подавая саперу, сказал: «Спрячь и доставь лично подполковнику Пассеку».

«Слушаю, ваше высокоблагородие! да нельзя ли письмеца-то сделать поменьше; не ровен час, как попадешься нехристям, то они узнают, что там вы изволили написать; а если сделаете поменьше, то как-нибудь можно и проглотить; а там ищи в солдатском животе, запутаешься».

«Я вижу, ты молодец», заметил полковник, и тотчас переписав бумагу на маленьком лоскутке, отдал Ефину, со словами:

«С Богом! Помните, что услуга ваша велика для всех нас, о чем будет и в газетах написано».

«Рады стараться, ваше высокоблагородие! Двух смертей не будет, одной не миновать», – был их ответ.

У самых ворот укрепления поручик Берстель спросил – не нужно ли им денег па дорогу. «Благодарим покорно, ваше благородие! Теперь к чему нам; деньги могут достаться вместе с нами этим оборванцам; а если милость ваша будет, когда вернемся, то выпьем за ваше здоровье». Простившись с добрым поручиком, наши храбрецы вышли из крепости.

Перекрестившись и призывая на помощь Св. Михаила Архангела, они пустились на отчаянный подвиг. Ночь была темная, холодная; ветер жалобно выл по ущелью и доносил пронзительные крики шакалов; по горам мелькали огоньки.

Балаканское ущелье начинается в полуверсте от сел. Зиран, и тянется от р. Койсу на запад, на протяжении около 16-ти верст. Правый бок этого ущелья образует хребет Балаканских гор, а левый – высочайшая гора Нагорнаго Дагестана – Арактау. Оба бока ущелья состоят из отвесных скал и утесов, и на всем протяжении, особенно левый, почти совсем неприступны. По весьма узкой долине ущелья течет горный ручей; дорога пролегает, большею частию, по его руслу. В некоторых местах она извивается по крутизнам ущелья, переходя с одной стороны на другую. На половине ущелья, с правой стороны, построено нами в 1842 году укрепление на две роты возле самаго аула Балакан. Отсюда дорога в Хунзах идет вверх по ручью 9 верст до самаго подъема на гору Арактау, мимо селения Моксоха. Вершина горы Арактау есть возвышенное обширное плато, и здесь дорога пролегает, по совершенно ровной и открытой местности, верст на 7, нечувствительно склоняясь к подошве невысокаго хребта Кахало, потом она пересекает пространную долину, образуемую этим хребтом и цепью ТанусБал, покрытую густым колючим кустарником; здесь берут начало несколько горных речек, впадающих в Андийское и Аварское Койсу. Место это, довольно топкое, было известно у нас под названием Мокрой балки. Поднявшись на хребет Танус-Бал, дорога спускается в Хунзахскую долину, пролегая уже по незначительным дефилеем и более открытою местностию, чрез селения Танус, Чада и Геничуд. Весь путь от Балаканскаго укрепления до Хунзаха составляет около 40 верст.

Пройдя первыя две версты, где цепляясь по крутизнам, где ползком, наши охотники услышали голоса, а вслед за тем и шум. Это были главныя скопища Шамиля, раскинутыя беспорядочно по ущелью и окружающим высотам.

«Надо было ускользнуть от чутья дикаго зверя, – рассказывал после Тильченко, – вот мы и сговорились двигаться как можно осторожнее, один от другаго на близкое расстояние, прислушиваясь к говору этой ватаги, наконец кое-как добрались до их караульных и приметили, что цепь расставлена редко, часовой от часоваго на дальнее расстояние; часовой же их не то, что наш брат. Стоишь бывало в цепи, туман кажется вот такой, что зги не видно, но нет – наш брат бывалой как раз подметит бритую голову; а он ходит себе да мурлычит под нос и не видит, что нас двое у него на носу. Часовой мурлычит да мурлычит, а мы все ближе да ближе; когда же он отошел довольно далеко от нас, то мы под его мурлыканье прыгнули, да перекрестились; думаем себе, ну, теперь один завал наш, что дальше! будет? Проползя еще шагов двадцать, мы встали и пошли себе, как ни в чем не бывало, стараясь миновать их толпы, чтоб встретившие считали нас своими. Насмотрелись мы в ту ночь на эту баранту, а какой беспорядок: кто сидит у огня и шашлык жарит, кто чурек гложет, кто растянувшись, а кто у огня сидит, да кой-что уничтожает у себя, уж такой неопрятный этот народ; а сколько раз намаз делает и с кувшинчиком за водою ходит, а все грязен. Нам показалось татар видимо невидимо, ну просто десятки тысяч; но мы себе шли, как ни в чем не бывало, избегая всякой встречи».

Таким образом они дошли до Мокрой Балки, где опять стояла неприятельская цепь, вероятно прикрывавшая тыл главнаго скопища со стороны Хунзаха, до котораго оставалось еще верст двадцать. Тут колючка сильно надоела нашим молодцам; они должны были чрез цепь неприятельскую ползти с осторожностию кошки, будучи удерживаемы на каждом шагу жестоко терзавшею их колючкою. Наконец перебрались чрез цепь, не обращая внимания, что их ноги, руки и все тело были окровавлены.

«Ну, слава Богу, два завала наши, – проговорил Ефин, – посмотрим сколько еще впереди».

И так, пройдя чрез стан неприятеля, наши путники бодро подвигались вперед; ни кусты, ни овраги не удерживали их; дальнейший путь становился час от часу безопаснее; но вдруг впереди шум и топот; они пролегли и начали прислушиваться, и убедились, что тут пасется баранта[119]119
  Стадо овец.


[Закрыть]. Но при баранте всегда собаки, и собаки самые злыя и с необыкновенным чутьем. Опять новая неудача для странников. Что им делать? Должно было обойдти дальше стадо, чтоб спастись от собак, которые могли предать их в руки бусурманския. Они так и сделали, и, благополучно обойдя овец, подошли к Танусам. Начало светать. Не видя на улицах ни души, храбрецы решились пройти чрез аул и – прошли, не встретив никого. До крепости уже оставалось недалеко; счастливо миновали и это пространство. Вдруг раздались зкуки роднаго голоса: оклик русскаго часоваго. Сердце их хотело выскочить: кто испытал подобныя минуты, тот поймет их.

«Не подходи, – кричал часовой, – а не то убью», и на слова: «Мы Русские», он отвечал: «Знаем вас бродяг; послать унтер-офицера». Пришел унтер-офицер, а вслед за ним и офицер. – «Положить оружие!» – вскрикнул офицер. Они исполнили приказание; офицер подозвал их к себе, и распросив кто они и зачем пришли, повел их к подполковнику Пассеку. При проходе чрез крепость солдаты смотрели на них с презрением, как на бродяг и беглых, и отпускали на их счет разныя остроты.

Офицер представил их к Пассеку; который, поздоровавшись, спросил, что они принесли ему новаго. Сапер подал конверт. Пассек распечатал и, в присутствии посланных, прочел. Во время чтения, лице его приняло серьезный и озабоченный вид. Кончив читать, Пассек поцеловал обоих в лоб. Потом благодарил их, объявя, что за Богом молитва. а за Царем служба не пропадает, и прибавил: «если я буду жив, то узнает об вас Батюшка-Царь». – «Рады стараться!» – отвечали молодцы. – «Какого вы полка? – и на ответ их, снова повторил, – вижу что вы молодцы; но не удивляюсь, зная кавказскаго солдата. Спасибо вам; идите, отдохните и будьте готовы исполнить мое приказание; но ни гугу, что вы присланы из Балакан, а говорите, что вы вернулись из плена. Теперь отдохните и готовьтесь в обратный путь». Позвав адъютанта, он в то же время отдал приказание, чтобы наши путешественники были накормлены и успокоены. Адъютант отвел их во 2-ю роту линейного баталиона, в которой был ротный праздник. Мы уже сказали, что они вышли из Балакан под Михайлов день. По приходе их в роту, вскоре начался молебен; наши абреки молились с усердием за счастливое спасение. Перед ними были посылаемы охотники, но пропали без вести.

По окончании молебна солдаты начали их рассматривать недоверчиво и поговаривать каждый о своих предположениях, которые все сходились к тому, что «надо бы их повесить, а не хлебом кормить; плохой тот солдат, который попадает в плен, и к кому же, к этим поганым; да лучше умереть, чем отдаться живым в руки; просто бежали, а теперь и рассказывают, что в плену были; посмотрите, и рожи-то у них мошенническия». Но, в это время пришел дежурный офицер и объявил, что подполковник Пассек убедился, по бумагам, в их невинности, и что, сверх того, они оказали всем какую-то услугу. «Ребята, примите их радушно, – говорил офицер, – и разделитесь чем Бог послал». Солдаты тотчас бросились к новым своим товарищам и начали угощать, кто чем мог. Тут для праздника подкутили наши молодцы, но языку воли не давали. «Подполковник не приказал говорить, – твердили про себя мнимые пленники, – он лучше нас знает, и мы должны молчать». – «Да хоть жги меня раскаленным железом, а я не вымолвлю ни полслова, зачем пришли сюда», – шептал вполголоса Тильченко своему товарищу. Наконец попойка кончилась. Вслед за ней водворилась тишина и храпение.

К утру только болела голова. Наши пленники отдохнули и забыли о своем путешествии. На третий день их прихода явились еще двое из укр. Балакан, рядовые Егоров и Чуйкин. Тогда, ночью, подполковник Пассек потребовал к себе старых знакомцев.

«Вот вам, ребята, конверт; вы должны его доставить прямо в руки полковнику Ясинскому». – «Слушаем, ваше высокоблагородие!» – было ответом. – «Помните, ребята, что от этого конверта зависит ваша и наша жизнь; будьте осторожны и не ударьте лицем в грязь. Вам эта дорога знакома, перехитрите татарина и подсмейтесь над ним. Прощайте, Бог вам поможет».

Заря давно уже была пробита, как вышли наши молодцы из укрепления Хунзах. Обратный путь для них был счастливее. Миновав последния партии горцев, они увидели недалеко от Балакан дым и огонь. Им показалось, что укрепление предано пламени; но не потерялись наши молодцы. Пройдя с полверсты, они убедились, что горит аул, ближайший к укреплению, и на сердце их отлегло. Начало светать, и надлежало укрыться в бурьян, чтоб не быть замеченными. Пробыв в этом положении до полудня и высмотрев, где стоят вражьи пикеты, они пустились в путь. Но лишь только оставили свою засаду, как наткнулись на горца и двух женщин; последния несли за спиною тяжесть, а горец шел с ружьем. Сапер знал несколько слов по-чеченски, и приветствием

обменялись. Пройдя шагов двести, храбрецы увидели укрепление, и прямо побежали на гору. Вбежали наверх, и им представился свой пикет на кургане. Оставалось не более полуторы версты до крепости. Но их заметили горцы, и из прилежащих садов начали преследовать. Храбрецы не унывали и пустились бежать. Сапер споткнулся и упал под гору, но не потерял присутствия духа, хотя и ушиб грудь о камень. Он вскочил с помощью товарища, оба бросились бежать вперед, и не заметили, как наткнулись на свой пикет. Можно себе представить их восторг.

Передав конверт полкокнику Ясинскому, они получили от него несколько раз «спасибо, братцы!» и 10 рублей денег, с словами: «вот вам от меня, а после получите и другую награду. Теперь идите и отдохните; вы сделали большое дело и оказали большую услугу нам всем».

Когда молодцы пришли к товарищам, то одни кричали: «Ты ли это, Ефин! Ты ли это, Тильченко! Нам чудится, что вы с того света возвратились». Другие говорили: «Мы уж тут, братцы, об вас давно пропели вечная память и молили: дай Бог им царствие небесное и душам их вечный покой. Ну, что же сказал вам полковник Ясинский?» – «Сказал, что мы сделали важную услугу для всех; вот и все тут; а в чем эта услуга состоит, не знаем, братцы». И пошли рассказы о похождении.