Текст книги "Русское экономическое чудо: что пошло не так?"

В ожидании нового кризиса. Часть 1
2017

Стремясь преодолеть кризис 2008 года, российский ЦБ запустил весьма сомнительную систему санации рухнувших банков, что во многом предопределило дальнейшее развитие банковской системы.

События последних месяцев, когда в России регулярно рушатся крупные банки, породили много разговоров и прогнозов относительно случившегося или наступающего банковского кризиса. При всей важности событий в банковском секторе, на мой взгляд, ко всему происходящему нужно относиться сдержанно, применяя хорошо известный принцип: мухи – отдельно, котлеты – отдельно.

Начнем с определений. Единого определения банковского кризиса в мире нет, однако МВФ, например, традиционно понимает под этим ситуацию, когда банки в массовом порядке оказываются неспособными исполнять свои обязательства перед клиентами, когда клиенты не могут получить наличные деньги или осуществить платежи, а для выхода из сложившейся ситуации государство должно затратить значительные суммы бюджетных средств или средств Центрального банка. Обычно про банковский кризис начинают говорить, когда со сложностями сталкиваются несколько достаточно крупных банков, составляющих значительную часть банковской системы (или какую-то ее часть, например, в конце 1980-х годов в Америке был кризис ссудо-сберегательных ассоциаций, но кризисные явления не вышли за пределы этого сектора), которые зачастую попадают в кризисную ситуацию по принципу домино: увидев очереди у отделений одного банка, вкладчики других бегут к своему.

Чтобы говорить о наличии банковского кризиса, необходимо и наличие внешней “системной” причины, из-за которой банки столкнулись со сложностями. Это может быть девальвация национальной валюты, или резкий экономический спад и нарастание объема плохих кредитов на балансах банков, или резкое падение стоимости какого-то класса активов (ценные бумаги или земля), которые принимались банками в качестве залогов при выдаче кредитов. Ошибки в управлении одним конкретным, пусть и крупным, банком практически никогда не становятся причиной системного кризиса, достаточно вспомнить крах банка Barings, обанкротившегося в 1995 году из-за слабостей внутреннего контроля и системы управления рисками.

Очевидным примером банковского кризиса в России стали события 1998 года, когда многие крупные частные банки оказались неспособными исполнять свои обязательства перед клиентами. В июне-июле возникли проблемы у двух крупных банков – “СБС-Агро” и Инкомбанка – что поставило их на грань неплатежеспособности, однако никак не повлияло на работоспособность остальных банков. И только после 17 августа, когда правительство заявило о неспособности платить по своим долгам, а ЦБ перешел к плавающему курсу рубля, начались проблемы у остальных банков, а их вкладчики, хранившие свои сбережения в иностранной валюте, потеряли существенную часть накоплений, даже если соглашались воспользоваться системой квазигарантирования депозитов, придуманной в Банке России прямо на ходу[49]49
  Система гарантирования банковских вкладов в России была создана в 2003 году. Когда в августе 1998 г. крупнейшие российские частные банки фактически стали банкротами и были не в состоянии расплачиваться со своими вкладчиками, Банк России предложил частным вкладчикам перевести свои средства в Сбербанк России, при этом рублевые средства переводились в полном объеме, а валютные депозиты можно было перевести, только конвертировав их в рублевые по фиксированному курсу (http://www.cbr.ru/press/pr/?file=980903_123_ restruk.htm). Вопреки распространенному мнению, этот перевод вкладов не был обязательным, каждый вкладчик самостоятельно принимал решение участвовать в этой схеме или отстаивать свои интересы в суде. Вкладчики разных банков по-разному реагировали на предоставленную возможность: так, из “Российского кредита” вкладчики перевели в Сбербанк 85 % от суммы рублевых вкладов и 47 % валютных, из Инкомбанка – 66 % и 30 %, из “Менатепа” – 73 % и 19 %, из Промстройбанка – 47 % и 14 %, из банка “СБС-Агро” – 62 % и 20 % соответственно. Из Мост-банка вкладчики перевели в Сбербанк всего 5 % от суммы вкладов. (https://www.kommersant.ru/doc/17410). Эта схема спасения вкладчиков была придумана Андреем Козловым; я изначально относился к ней сдержанно-негативно, т. к. в результате Сбербанк получал обязательства перед вкладчиками, не сбалансированные какими-либо активами, что угрожало устойчивости крупнейшего банка страны, но достаточно быстро я поменял свою точку зрения, увидев, насколько серьезными становились социальные последствия банковского кризиса.


[Закрыть]. Для выхода из кризиса ЦБ тогда использовал и традиционные схемы поддержки банков (кредиты), и нетрадиционные – централизованный многосторонний клиринг; в результате к концу 1998-го российская банковская система восстановила свою работоспособность, а те банки, которые смогли удержаться в кризисные времена, продолжали свою деятельность.

События 2008 года уже гораздо сложнее описывать, используя кризисную терминологию. С одной стороны, были очевидные внешние шоки (падение цен на нефть и фондового рынка, девальвация рубля, экономический спад); с другой – хотя отток вкладов населения из банков по своей интенсивности и масштабам был сопоставим с уровнем 1998 года (около 20 % вкладов), активное кредитование банков со стороны ЦБ привело к тому, что большинство из них смогло не только нормально проводить платежи и выдавать деньги клиентам, но и быстро нарастить валютные активы в тот момент, когда Центробанк удерживал курс рубля, пытаясь создавать иллюзию стабильности, что за счет последующей девальвации позволило банкам хорошо заработать и компенсировать потери, понесенные на первой стадии кризиса.

Хотя кризисной волной с головой накрыло несколько банков – “Глобэкс”, “КИТ-Финанс”, Связьбанк, – ни один из них не являлся по-настоящему крупным и системным, способным вызвать “эффект домино”. Стоит вспомнить, что уже в самых первых антикризисных мерах правительства присутствовала мощная поддержка двух крупнейших банков (Сбербанка и ВТБ), которые мгновенно получили сотни миллиардов рублей. Похоже, что в устойчивости этих двух банков существовали сомнения, которые материализовались: Сбербанк, достаточно быстро вернувший Банку России часть полученного кредита, весной 2015-го восстановил свой заем в полном объеме (500 млрд руб.), а ВТБ даже и не делал попытки погасить полученный заем. Очевидно, что действия государства в тот момент сыграли огромную стабилизирующую роль.

И здесь мы подходим к очень важному наблюдению: уже к 2008 году доля государства в банковской системе превышала 50 % и по сумме активов, и по сумме вкладов населения. И решительная поддержка госбанков во время кризиса (бюджетные деньги получили еще и государственные ВЭБ и Россельхозбанк) показала, что государство намерено любой ценой удерживать их на плаву. Если вспомнить, что еще примерно 20 % российской банковской системы в то время контролировалось банками с иностранным капиталом, которые, проводя сверхсдержанную политику, оказались крайне далеко от кризисной черты, то становится понятно, что в потенциальную зону риска попадало максимум 30 % банковской системы, принадлежавших российскому частному бизнесу. Однако крайне тяжело представить себе, что все частные банки рухнут одновременно, и это сужает пространство потенциального кризиса еще больше.

Таким образом, нужно зафиксировать, что высокая доля государства в банковском капитале является в России своеобразным противовесом любым кризисным процессам. В какой-то мере такая картина напоминает китайский банковский сектор: о наличии огромного объема плохих активов на его балансах не знает только ленивый, эксперты уже несколько лет предсказывают масштабный кризис, но акционерный контроль государства за банками позволяет удерживать ситуацию с помощью то реальных денежных вливаний, то простых бухгалтерских проводок. К настоящему времени доля государства в российской банковской системе превысила 70 %[50]50
  Глядя из будущего: к осени 2018 г. доля банков, контролируемых государством, составила более 75 % и не собиралась на этом останавливаться – банк ВТБ получил разрешение на покупку банка “Возрождение”, Агентство по страхованию вкладов сделало первый шаг к получению контроля над “Генбанком”, предоставив ему кредит в размере 50 % от суммы активов банка.


[Закрыть] (доля банков с иностранным капиталом снизилась примерно вдвое), поэтому сила этого “противовеса”, несомненно, возросла, однако и негативные последствия дали о себе знать.

Стоимость преодоления банковского кризиса 2008-го оказалась в России весьма значительной – по оценкам Центра развития, это примерно 7,6 % ВВП – но эффективность использования этих средств была крайне низка. С одной стороны, большая часть помощи сконцентрировалась у госбанков, система управления которыми после кризиса не стала лучше. С тех пор практически каждый год федеральный бюджет выделяет в той или иной форме деньги на поддержку госбанков.

С другой стороны, в кризис 2008 года Центральный банк запустил весьма сомнительную по своей сути систему санации рухнувших банков. Мировая практика показывает, что поддержку банку имеет смысл оказывать до момента его фактического банкротства – если оно случилось, то потеря банком репутации на рынке не подлежит восстановлению. Однако как это часто бывает, мировой опыт России не указ, к тому же каждый раз при принятии решения о санации банка имелись веские причины: у одного банка был привлекательный портфель недвижимости, у другого – крупные пакеты акций телекоммуникационных компаний, у третьего банка нужно было спасать крупный депозит очень-очень важного клиента. Так что не надо удивляться, что ни один банк, попавший в руки санаторов (кто бы этим санатором ни был), не смог вновь стать нормально работающим, что, впрочем, не останавливало руководство Банка России от принятия все новых решений о начале санации.

В ожидании нового кризиса. Часть 2
2017

Период с середины 2009-го до середины 2014 года можно считать относительно спокойным для российской экономики, которая постепенно, хотя и крайне медленно, восстанавливалась после глобального кризиса. Экономический рост всегда и везде приводит к улучшению положения дел в банковском секторе. Оживление экономики ведет к росту депозитов и спроса на кредиты. У банков снижается доля “плохих” кредитов и увеличиваются доходы, что позволяет компенсировать понесенные убытки. Обычно в такое время банковские кризисы не случаются, а государству не приходится тратить средства на поддержку банковского сектора. Но Россия опять пошла своим путем: начиная с этого времени власти потратили примерно триллион рублей на весьма сомнительную программу санации рухнувших банков, в которую попали 35 из более чем 380 банков, у которых были отозваны лицензии. Еще один триллион рублей Банк России предоставил для выплат вкладчикам рухнувших банков в виде кредита Агентству по страхованию вкладов (АСВ), вероятность возврата которого в ближайшие годы является более чем сомнительной.

Чем же можно объяснить такие затраты государства в спокойной по всем показателям ситуации? Дело в том, что к этому времени Банк России стал постепенно ужесточать надзор, и тут же выяснилось, что никакого реального надзора за банками Центробанк не осуществлял: при отзыве лицензий у многих банков выявлялось полное отсутствие собственных средств (капитала), более того, фиксировался отрицательный капитал, т. е. банки “проедали” деньги клиентов. Такая ситуация не должна существовать в принципе, российское законодательство требует от Банка России отзывать лицензию у банка, если его капитал снижается до определенного уровня (если грубо – когда капитал банка составляет менее 2 % от суммы его активов), но в тот момент, когда величина капитала еще составляет положительную величину. Теоретически, это позволяет банку в случае отзыва лицензии рассчитаться по всем своим обязательствам. Понятно, что жизнь устроена сложнее, в разных странах были истории банковских мошенников, которые так искусно маскировали балансы и отчетность, что надзорные органы не могли их вовремя поймать. Но, как правило, такие случаи носят единичный характер и всегда используются надзорными органами в качестве кейсов для обучения своих сотрудников. В России же практически все банки, у которых отзывали лицензии, не имели к этому моменту капитала, то есть проблема была системной.

Еще в сентябре 2009 года нынешний первый зампред ЦБ Дмитрий Тулин опубликовал замечательную статью о том, как регулятор упорно не обращал внимания на проблемы банка “Глобэкс”, которые были очевидны уже в 2003–2005 годах, задолго до того, как банк рухнул в кризис 2008-го и был взят на санацию ВЭБом. В той статье Тулин констатирует: “Горькая правда заключается в том, что настоящего банковского надзора в России пока не существует, есть лишь отдельные его элементы”.

Как известно, умные учатся на своих ошибках, а дураки не учатся вообще. Кризис 2008-го ничему не научил руководство Банка России, не заставил его провести работу над ошибками. В результате, весной 2011-го прозвучал еще более громкий звонок: в ходе враждебного поглощения Банка Москвы банком ВТБ выяснилось, что масштаб “дыры” там настолько велик, что она запросто может унести на дно не только сам Банк Москвы, но и ВТБ. Это заставило федеральный бюджет раскошелиться на 300 млрд рублей (более $ 10 млрд по курсу того времени), как было заявлено – для восстановления жизнеспособности рухнувшего банка. Однако весьма скоро выяснилось, что чудес в жизни не бывает и вернуть мертвеца к жизни в очередной раз не удалось.

Отступлю немного от основного сюжета и остановлюсь на этой замечательной схеме создания денег (в полном смысле слова) из воздуха: при том, что очевидным источником, из которого сотни миллиардов рублей предоставляются абсолютно безвозмездно (т. е. даром!!!), является федеральный бюджет, вы не найдете ни одного закона, ни даже постановления правительства, которое эти расходы санкционирует. В бюджетах следующих лет отпечатки пальцев от этой схемы можно будет найти лишь в суммах платежей по обслуживанию государственного долга, никакого ВТБ или Банка Москвы вы там не найдете.

Только не надо говорить о том, что, мол, это государственный банк, и что государство может само для себя установить любые правила; эта схема “Кудрина – Игнатьева” настолько по-бюрократически красивая, она так изящно позволяет обойти все бюджетные правила и установления и предоставить деньги тому, кому Совет директоров Центробанка и Совет директоров АСВ (в состав которого входят исключительно чиновники) посчитает нужным, что, один раз опробовав ее, чиновники уже не могут удержаться от ее использования еще и еще, и еще раз. По дорожке, проторенной ВТБ с Банком Москвы, успешно протопали СМП-банк с Мособл-банком (117 млрд руб.), Альфа-банк с “Балтийским банком” (65,4 млрд руб.), БИНБАНК с РОСТбанком (35 млрд руб.), ФК “Открытие” с банком Траст (129 млрд руб.), банк МФК с банком “Таврический” (28 млрд руб.) – в сумме набегает почти 670 млрд. рублей бюджетных денег[51]51
  Глядя из будущего: в начале 2017 г. Банк России решил прекратить использование схемы “Кудрина – Игнатьева”; к этому времени общая сумма эмиссионных расходов Банка России на ее реализацию составила более триллиона рублей. На смену этой схеме пришла санация банков-банкротов руками самого Центрального банка через специально созданную организацию Фонд консолидации банковской системы (ФКБС), что, впрочем, не сделало санацию банкротов более дешевой или более эффективной.


[Закрыть].

И еще одна “мелочь”. Напомню, что изначально деньги предоставляются АСВ Банком России в форме кредита, и эти деньги немедленно, в мгновение ока, возможно, не задержавшись на счетах АСВ и одного дня, поступают на счета Минфина. Конечно, юридически, это не является прямым кредитованием Банком России Минфина (правительства), которое прямо запрещено законом, но по сути дела это и есть то самое монетарное финансирование бюджета, которое закон запрещает.

Похоже, что руководству ЦБ эти случаи показались единичными – по крайней мере, никаких принципиальных изменений ни в практике надзора, ни в персональном составе руководителей надзорного блока не случилось. Вполне возможно, что масштаб бедствия остался бы неизвестным широкой публике, в конце концов, мы очень мало знаем о том, насколько успешно АСВ удается превращать активы банков-банкротов в реальные деньги, но руководство ЦБ решило поставить на поток попытки оживления мертвецов, и мы узнали про то, что “дыры” в балансах Внешпромбанка, “Траста” и Мособлбанка превысили 100 миллиардов рублей. В целом же, только у тех 35 банков, которые попали в программу санации, совокупный дефицит капитала составил около триллиона рублей. Но ведь помимо них, в 2010–2016 годах лицензии были отозваны еще у 350 банков, и готов поспорить, что у многих также были проблемы с недостатком капитала.

Может показаться странным, но как раз экономический кризис 2014–2016 годов не привел к кризису банковскому, а продемонстрировал достаточную устойчивость российской банковской системы. Кризис отвлек внимание от банковского надзора, тем более что с 2016 года Банк России прекратил запускать новые программы санации, что лишило нас информации о положении дел в рухнувших банках. Но крах летом-осенью 2017-го вполне крупного БИН-банка и 2-го и 3-го по величине частных российских банков “Открытие” и “Промсвязьбанк” вывел проблему провалов банковского надзора на новый уровень.

Дело в том, что и БИН, и “Открытие” несколько лет подряд реализовывали стратегию развития, основанную на поглощении других банков. А на поглощение всегда требуется получать разрешение ЦБ, то есть нельзя говорить о том, что БИН и “Открытие” делали что-то втайне от надзорного блока. Нет, они информировали о каждом своем шаге и каждый раз получали разрешение. Более того, и БИН, и “Открытие” были санаторами обанкротившихся банков и должны были бы находиться под еще более пристальным надзором, и, возможно, покровительством ЦБ. По крайней мере, для меня несомненно, что когда выяснился реальный масштаб “дыры” в капитале “Траста”, Банк России должен был всерьез обеспокоиться устойчивостью “Открытия”. Но не только не обеспокоился, но и разрешил ему весной 2017-го приобрести крайне убыточный “Росгосстрах”, который не имел никакой устойчивой бизнес-модели.

Реального банковского надзора в России нет, и в короткие сроки он не может возникнуть – такие системы создаются годами и десятилетиями. Но если так, то надо ожидать будущих кризисов. Да, они будут не такими мощными, как в 1998-м, но не факт, что менее болезненными.

Дополнительным фактором, создающим основу для будущих потрясений, является ползучее огосударствление сектора. Сегодня семь из 10 и 12 из 20 крупнейших российских банков находятся под контролем государственных структур или госкомпаний[52] 52
  Глядя из будущего: к осени 2018 г. эти показатели немного улучшились: 6 из первых 10 и 11 из первых 20 российских банков находились под контролем государства. Но это улучшение стало результатом того, что банк ВТБ24 прекратил самостоятельное существование, будучи присоединенным к материнскому банку ВТБ.


[Закрыть](следует ожидать, что вскоре к ним присоединится ВЭБ, руководство которого упорно добивается банковской лицензии). Это означает, что едва ли не любой потенциальный заемщик изначально обращается в госбанк – банкам с государственным капиталом вкладчики больше доверяют, что позволяет госбанкам устанавливать более низкие ставки депозитов и, следовательно, снижать кредитные ставки. В итоге, наиболее качественные заемщики достаются госбанкам, а на долю более мелких частных банков достаются те, что похуже, кредиты которым несут большие риски.

Поскольку государство не только не собирается уменьшать свое присутствие в банковском секторе, но и продолжает его наращивать – вспомним фактический переход МКБ под крыло “Роснефти” – то проблема концентрации плохих активов на балансах частных банков становится долгоиграющей, а ухудшение качества балансов банков становится питательной средой для кризиса.

Некоторые видят выход в полном огосударствлении банковской системы. Но это тоже не страховка от новых кризисов. На самом деле в большинстве российских госбанков кризис носит перманентный характер, что проявляется в убыточности их деятельности и в постоянных дотациях, которые бюджет или ЦБ должны им предоставлять. По оценкам Fitch, с 2013 года государство в различных формах предоставило госбанкам поддержку на сумму более 2 триллионов рублей.

Постоянное спасение госбанков-банкротов, помимо нагрузки на бюджет, неизбежно ухудшает качество управления в банках. В системе, основанной на частных банках, банкротство одного конкретного банка может привести к проблемам у его клиентов, но с точки зрения общего состояния сектора, такие события носят позитивный характер: с рынка уходят слабейшие игроки, а остальных конкуренция заставляет не забывать об осторожности при ведении бизнеса. В российской банковской системе с доминированием госбанков ни один из их руководителей не был уволен со своей должности за неспособность вести хотя бы безубыточный бизнес, не говорю уже о прибыльности и уплате дивидендов в бюджет, зато они получают вознаграждения, в разы превышающие те, что получают руководители аналогичных банков в других странах.

Поэтому можно уверенно утверждать, что российским гражданам не стоит ждать системных банковских кризисов, тех, что поставят на грань устойчивости всю систему или значительную ее часть. Зато череда банкротств частных банков и потоки бюджетных дотаций на санацию госбанков будет бесконечной.

“Открытие”, БИН, далее – везде?
2017

Пару месяцев назад руководители Банка России торжественно заявили, что расчистка авгиевых конюшен в российской банковской системе завершена, что отныне “все могут спать спокойно”. Но крах двух крупнейших частных банков наглядно демонстрирует, что эти слова были в лучшем случае заблуждением, отражающим низкую квалификацию, в худшем – откровенным враньем. Но на этом заблуждение или вранье не заканчиваются: провалившись в надзоре, Банк России не хочет работать над ошибками, а усугубляет ситуацию дальше, утверждая, что придуманный им Фонд консолидации банковского сектора является палочкой-выручалочкой. На самом деле все, что пытается сделать Центральный банк, называется очень просто – национализация банковского сектора.

Национализация банков никак не решает проблему низкого качества надзора – за редким исключением государство не в состоянии управлять своими банковскими активами так, чтобы их не нужно было ежегодно поддерживать вливаниями бюджетных денег. Посмотрите, сколько денег получили ВЭБ, ВТБ, Россельхозбанк, Газпромбанк, и что изменится от того, что к ним добавятся БИН, “Открытие”, “Траст”, Росгосстрах и т. д.? Зато национализация банковского сектора несомненно будет означать колоссальный шаг назад с точки зрения качества российской экономики, или (если хотите) шаг вперед в сторону ее тотального огосударствления. Не говоря уже о том, что национализация банковского сектора создаст колоссальные конфликты интересов внутри Центрального банка, которому теперь предстоит управлять десятком банков и финансовых компаний, одновременно осуществляя надзор за ними.

Национализация банков, в определенных ситуациях, может быть адекватным инструментом государственной политики – посмотрите, как он использовался в США. Но этот инструмент может работать только тогда, когда работает банковский надзор, который с одинаковыми мерками подходит к государственным и частным банкам, и когда решения по управлению банками принимаются без каких-либо надежд на новые вливания бюджетных денег. Для того, чтобы национализация банковского сектора сработала, нужно, чтобы ЦБ честно признался в своих провалах, объяснил их причину и рассказал, как он намерен работать над ошибками. Если этого не будет сделано, то вскоре мы узнаем о новых банкротствах частных банков и о том, что Совет директоров Банка России принял решение санировать их, а вернее говоря – национализировать. Далее – везде…

P.S. Удивительный факт: в сегодняшнем Совете директоров Банка России нет ни одного человека, занимающегося денежной политикой, зато половина из 12 занимаются банковским надзором. Что называется, воистину у семи нянек дитя без глазу.

P.P.S. Если посмотреть на данные Росстата, то финансовый сектор в России являлся на протяжении последнего десятилетия одним из “локомотивов” роста экономики. И никаких признаков того, что на его поддержку за это время за счет эмиссии было выделено 4 триллиона рублей, в статистике найти невозможно.