Текст книги "Не суди"

Всего убито и умерло от ран, в т.ч. ..............  2.500.000

– Красная армия ………………………….......….  950.000

– белая и национальные армии ………..……..  650.000

– зеленые повстанцы …………………………..  900.000

Погибло в результате террора ……......……  2.000.000

– от красного террора …………………......  1.200.000

– от белого террора ……………………….…  300.000

– от зелёного террора …………………….....  500.000

Умерло от голода и эпидемий ………......…..  6.000.000

Всего погибло …………………………………  10.500.000

Эмигрировало ………………………….……….  2.000.000

Приложения к главе № 3

Приложение № 12. Копия страницы из записок И. Броуна.

Приложение № 13. Александра Коллонтай.

С 1917 член ЦК. В июле 1917 в числе других большевиков арестована, но очень скоро освобождена. С окт. 1917 Нарком государственного призрения. В 1918 сторонница левых коммунистов, выступавших против заключения мира с Германией, в знак протеста против политики В.И. Ленина вышла из состава СНК РСФСР. В мае – июне 1919 Нарком пропаганды и агитации Крымской советской республики и нач. политотдела Крымской армии. Вышла замуж за Дыбенко, что вызвало большое оживление среди руководства большевиков, т. к. оба они были известны крайней половой распущенностью. С 1920 зав. женским отделом ЦК РКП(б). В 1920–23 входила в «рабочую оппозицию». В 1921–22 секретарь Международного женского секретариата при Коминтерне. С 1923 полпред и торгпред в Норвегии. Первая в мире женщина – посол; этот факт постоянно муссировался советской пропагандой, как подтверждение торжества женской политики коммунистов. С 1926 полпред в Мексике, в 1927–30 – в Норвегии. В 1930–45 посланник, затем посол СССР в Швеции. В 1944 по поручению советского правительства вела переговоры с Финляндией о ее выходе из войны. С 1945 советник МИД СССР. (Из книги: Залесский К.А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь).

Иван Алексеевич Бунин вспоминал в своих записках «Окаянные дни»:

«О Коллонтай (рассказывал вчера Н. Н.):

– «Я её знаю очень хорошо. Была когда-то похожа на ангела. С утра надевала самое простенькое платьице и скакала в рабочие трущобы – „на работу“. А воротясь домой, брала ванну, надевала голубенькую рубашечку – и шмыг с коробкой конфет в кровать к подруге: „Ну давай, дружок, поболтаем теперь всласть!“. Судебная и психиатрическая медицина давно знает и этот (ангелоподобный) тип среди прирожденных преступниц и проституток».

Приложение № 14. Нестор Махно

(На снимке: Н. Махно (в центре) – красный командир,1919 год.)

Один его полк разгромил знаменитую кавказскую Дикую дивизию, когда махновцы потеряли 40 человек убитыми, а кавказцы – 1200. Его бойцы сообщили Махно о том, что григорьевцы громят и убивают евреев. После этого сообщения Махно издает воззвание «Кто такой Григорьев?», где называет атамана «разбойником», «контрреволюционером», «авантюристом», «провокатором – погромщиком» и отказывается от предложения Григорьева объединиться. Махно был ярым противником антисемитизма и в своих частях расстреливал погромщиков. В дальнейшем, на одной из встреч Григорьева с Махно завязалась драка. Помощник Махно застрелил Григорьева, а сам Махно – его адъютанта (возможно – наоборот). Сообщая в телеграмме «Всем! Всем! Всем!» о том, что он убил контрреволюционера и погромщика Григорьева, Махно утверждал: расстрел атамана стал «необходимым и нужным фактом истории». Исторические последствия свершившегося Махно считал «своим революционным долгом взять на себя». После встреч в Москве с Лениным, Троцким и Свердловым Махно выразил несогласие с политикой большевиков по некоторым вопросам и вскоре разорвал отношение с большевиками, Красной Армией, но вошёл в союз с российскими анархистами, тогда ещё не запрещёнными, и продолжил противостояние с Деникиным. Выступив против Врангеля в июле 1919 года, за поход на Мариуполь Махно был награждён орденом Красного знамени #4. При разрыве с красными сведения о его награждении были стёрты, а орден был переписан на латыша Фабрициуса (в делах Фабрициуса этой награды нет). «Нормальный классический анархизм не означает грабежей и вседозволенности; речь идёт о социально-экономическом строе, при котором люди самоорганизуются в рамках местных общин и выстраивают отношения с другими общинами без вмешательства государства. Проект хотя и трудно осуществимый, но более здравый, нежели пресловутый коммунизм», считал Махно.

В сентябре 1919 года по инициативе Махно была создана революционная повстанческая армия. Он также разработал план действий для установления народной власти. Так и не осуществив подготовленную программу, Махно эмигрировал сначала в Румынию, затем после ареста и суда направлен в Польский город Торунь, где его пытались выкрасть большевики. В 1924 году выехал в Германию, в следующем году – во Францию. В июне 1934 года скончался, находясь в больнице Парижа. Похоронен на знаменитом кладбище Пер-Лашез. В настоящее время Махно считается выдающимся героем Украины.

Приложение № 15. Свидетельства И. Бунина и К. Паустовского о еврейских погромах во время революции.

И. Бунин:

«2 мая 1919.

Еврейский погром на Большом Фонтане, учиненный одесскими красноармейцами. Были Овсянико-Куликовский и писатель Кипен. Рассказывали подробности. На Б. Фонтане убито 14 комиссаров и человек 30 простых евреев. Разгромлено много лавочек. Врывались ночью, стаскивали с кроватей и убивали кого попало. Люди бежали в степь, бросались в море, а за ними гонялись и стреляли, – шла настоящая охота. Кипен спасся случайно, – ночевал, по счастью, не дома, а в санатории «Белый цветок». На рассвете туда нагрянул отряд красноармейцев. – «Есть тут жиды?» – спрашивают у сторожа. – «Нет, нету». – «Побожись!» – Сторож побожился, и красноармейцы поехали дальше.

Убит Моисей Гутман, биндюжник, прошлой осенью перевозивший нас с дачи, очень милый человек».

К. Г. Паустовский вспоминал:«…первый ночной погром на Васильковской улице. Громилы оцепили один из больших домов, но не успели ворваться в него. В притаившемся тёмном доме, разрывая зловещую тишину ночи, пронзительно, в ужасе и отчаянии, закричала женщина. Ничем другим она не могла защитить своих детей, – только этим непрерывным, ни на мгновение не затихающим воплем страха и беспомощности. На одинокий крик женщины внезапно ответил таким же криком весь дом от первого до последнего этажа. Громилы не выдержали этого крика и бросились бежать. Но им некуда было скрыться, – опережая их, уже кричали все дома по Васильковской улице и по всем окрестным переулкам. Крик разрастался, как ветер, захватывая всё новые кварталы. Страшнее всего было то, что крик нёсся из тёмных и, казалось, безмолвных домов, что улицы были совершенно пустынны, мертвы и только редкие и тусклые фонари как бы освещали дорогу этому крику, чуть вздрагивая и мигая… Кричал Подол, Новое Строение, Бессарабка, кричал весь огромный город /Киев, 1919/».

Приложение № 16. К биографии Г. И. Котовского.

На фронте стал членом полкового комитета 136-го Таганрогского пехотного полка.

В ноябре 1917 года примкнул к левым эсерам и избран членом солдатского комитета 6-й армии. Затем Котовский, с преданным ему отрядом, был уполномочен Румчеродом (Румчерод – сокращённое название – Центральный исполнительный комитет Советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесской области) наводить новые порядки в Кишинёве и его окрестностях. Несколько раз попадает в плен к белым. Его громит анархистка Маруся Никифорова. Его дружбы пытается добиться Нестор Махно. Водит дружбу с не меньшей одесской легендой – Мишкой Япончиком. Япончик, между прочим, видел в нём своего и относился к нему как к заслуженному пахану. Котовский платит Мишке тем же. Во всяком случае он поддерживает Япончика, когда тот захватывает власть над всем здешним уголовным миром. В июле 1919 года назначен командиром 2-й бригады 45-й стрелковой дивизии. С декабря 1920 года Котовский – командир 17-й кавалерийской дивизии Червонного казачества. Летом 1925 года нарком Фрунзе назначает Котовского своим заместителем.

Вступить в должность Григорий Иванович не успел. Он был убит Мейером Зайдером (блатная кличка «Майорчик») в отместку за разгром остатков полка Япончика после гибели последнего. По некоторым сведениям Зайдер был начальником штаба полка Япончика или его адъютантом. Похороны Котовского были не менее пышными, чем Ленина, и мавзолей ему соорудили подобный же в городе Бирзула (ныне Котовск).

Приложение № 17. Япончик – одесский Робин Гуд.

В начале 1919 года активно сотрудничал с большевистским подпольем (в том числе через Григория Котовского). По словам дружившего с ним Леонида Утёсова, старался избегать убийств и покровительствовал артистам: – «несмотря на все его грехи, такого благородного вора в Одессе не было никогда». Ещё Утёсов писал: «… Небольшого роста, коренастый, быстрые движения, раскосые глаза – это Мишка „Япончик“. „Япончик“ – за раскосые глаза…»

У Бабеля он – Беня Крик, налётчик и романтик.

У „Япончика“ недурные организаторские способности. Это и сделало его королём уголовного мира в одесском масштабе. Смелый, предприимчивый, он сумел прибрать к рукам всю одесскую блатную шпану. В американских условиях он, несомненно, сделал бы большую карьеру и мог бы крепко наступить на мозоль даже Аль Капоне…У него смелая армия хорошо вооружённых уркаганов. Мокрые дела он не признаёт. При виде крови бледнеет. Был случай, когда один из его подданных укусил его за палец. Мишка орал как зарезанный. Белогвардейцев он не любит… Получил «звание» «одесский» Робин Гуд».

В начале июня 1919 Япончик явился в особый отдел ВЧК при 3-й Украинской советской армии и предложил организовать свой отряд для защиты советской власти. Это предложение было одобрено Реввоенсоветом 3-й армии, и Винницкий приступил к формированию отряда, впоследствии названного 54-м стрелковым полком. Комиссаром полка стал бывший секретарь Одесского исполкома Александр Фельдман, в прошлом известный анархист. Начальником штаба – колоритная личность, Майорчик. Своим личным адъютантом Мишка назначил налетчика Давида Каретника. Полк был хорошо вооружен, имел сорок пулеметов, насчитывал шесть рот по 150 человек и одну хозяйственную роту в сто человек. Особой гордостью полка был свой оркестр и … граммофон с пластинками.

Приложение № 18. Иона Якир.

В марте 1924 – ноябре 1925 годов – начальник Главного управления военно – учебных заведений РККА. Командующий войсками Украинского военного округа (ноябрь 1925 – 17 мая 1935). Приказом Народного комиссара обороны СССР от 17 мая 1935 № 079 назначен командующим войсками Киевского военного округа, член Военного Совета при наркоме обороны СССР (17 мая 1935–1937). В 1930—34 чл. РВС СССР, с 1936 чл. Военного совета НКО СССР. С 1930 канд. в чл. ЦК, с 1934 чл. ЦК ВКП(б). Был чл. ЦИК СССР. Награждён 3 орденами Красного Знамени (первый из них – под #2). Много сделал для подготовки Красной армии к ведению боевых действий в условиях современной войны, для развития танковых, механизированных, десантных войск. 28 мая 1937 был арестован по обвинению в участии в так называемом военно – фашистском заговоре в РККА. В состав «центра заговора» помимо Якира вошли его «глава» М.Н. Тухачевский, командарм I ранга И.П. Уборевич, ком-коры А.И. Корк, Р.П. Эйдеман, Б.М. Фельдман, В.М. Примаков и В.К. Путна, а также покончивший жизнь самоубийством 30 мая 1937 начальник политуправления РККА армейский комиссар I ранга Я.Б. Гамарник. Якир обратился с письмом к И.В. Сталину и К.Е. Ворошилову с заверением, что он абсолютно невиновен: – «Я честный и преданный партии, государству, народу боец… Я честен каждым своим словом, а умру со словами любви к Вам, к партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма». На этом письме оставили резолюции Сталин: «Подлец и проститутка»; К.Е. Ворошилов и В.М. Молотов: «Совершенно точное определение»; Л.М. Каганович: «Мерзавцу, сволочи и б… одна кара – смертная казнь».

За два дня до расстрела написал письмо в ЦК и НКО, в котором изложил ряд последних мыслей и предложений, касающихся организации армии.

11 июня 1937 года Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР приговорён к смертной казни. Расстрелян на следующий день во дворе Лубянской тюрьмы. В энциклопедиях назван: «Один из самых талантливых военачальников современности» и «Один из самых ужасных палачей ХХ века» («отстрел» донских казаков, пытки белогвардейцев, создание батальона из 500 китайцев, прославившихся страшным изуверством).

Глава 4. Родина, семья

4.1. Отец рассказывает о родине.

«Родина! Елисаветград!

Большой город со множеством социальных контрастов. Второе по величине и значению в Российской империи кавалерийское юнкерское училище, где ковались офицерские кадры для русской армии из именитого родословного дворянства, из сыновей графов и князей, размещалось в конце главной улицы, как бы особняком, и состояло из множества красных кирпичных корпусов. В их внешнюю сторону как-то вписывался, строго квадратный, большой бульвар, который почему-то назывался царским, с открытым манежем, где производились кавалерийские учения. Для нас, мальчишек, эти учения были источником занимательных и необычайных развлечений. Забегая вперед и вспоминая своих сверстников, родных и не родных братьев, оказалось, что ежедневные наблюдения за кавалерийскими занятиями принесли свою пользу (это несмотря на то, что мы были нещадно биты родителями за то, что мы целыми днями пропадали у манежа) и все мы много лет спустя, легко преодолев тяжёлую кавалерийскую службу, стали неплохими кавалеристами в частях Буденного, Жлобы, Гая, Примакова и других кавалерийских военачальников.

Но наш восприимчивый детский мозг впитывал не только знания в области кавалерийской езды, вольтижировки, рубки, но и косные традиции бессмысленного и жестокого цукания, бурсацких казарменных традиций, мордобоя денщиков и барского пренебрежения к нижестоящим, «шпакам» и вообще всем тем, кто не принадлежал к их касте и их сословию.

За внешним лоском и вежливостью юнкеров проглядывала крайняя невежественность, моральная распущенность и низость. Буйные субботние набеги в дома терпимости с битьем роялей, зеркал, мебели и несчастных проституток были обычным явлением, а начальство училища и отцы города смотрели на это сквозь пальцы, снисходительно улыбаясь на мерзкие бесчинства, считая их неизбежной принадлежностью и шалостями молодежи. А ежегодно, в дни производства и выпуска из училища, в течение двух недель город, вернее его центральная часть, пребывал в страхе, ожидая с часу на час кровавого дебоша от новоиспеченных офицеров в новых картинных, мишурных, шитых золотом и серебром гусарских, уланских, кирасирских ментиках.

Бесшабашное, беспробудное, дикое пьянство. С гиканьем проносились по главным улицам параконные извозчики с развалившимися в фаэтоне пьяными молодчиками. И так из кабака в кабак, из шантана в шантан. Как правило, эти забавы кончались кровью. То изрубят до полусмерти проститутку или вышибалу из дома терпимости, то застрелят извозчика не потрафившего его высокоблагородию, то задавят ребенка, попавшего под колеса управляемого им в пьяном виде фаэтона».

4.2. Семья.

Броун Иона Григорьевич (19 июня 1898 г. – 5 марта 1968 г.) – (на снимке – сидит слева), родился в городе Елисаветграде (за 15 лет город трижды менял название: в 1924–1934 он назывался – город Зиновьевск, с 1934 по 1939 – город Кирово, с 9 января 1939 года – город Кировоград) Херсонской губернии (ныне – области).

Отец – Броун Григорий (Гершл) Файвелевич (1878–1916), портной-надомник. Умер от тифа. Мать – Ентл (Ева) Давыдовна (1878–1963) – на снимке сидит с младшим сыном Павлушей. Имела золотые руки и очень острый язык. Многие годы прожила у дочери в Харькове. Первый (и единственный) раз я увидел ее в 1962 году, взяв родителей во время своего отпуска. Это был полуподвал, знаменитый тем, что когда молодожены Иона и Беба возвращались поздним вечером домой, и Ионе, после хорошей выпивки, было невмоготу, Беба предложила мужу «облегчиться» на окно любимой свекрови. Что и было сделано. Утренний монолог: Ентл – «Чтоб у этого мишигене таки все отсохло»! Правдивая Беба: – «Не надо – это Ваш сын»! Иона + четыре брата и одна сестра. Все – «один-в-один».

Жена Ионы – Беба (Берта), копируя свою свекровь, написала от её имени одну из первых своих песенок (помню не всю), вставив подлинные слова и выражения бабушки Ентл. Мотив – популярного в 20–30-ые годы романса «Эх, душа моя, мы с тобой не пара»:

 
Есть шестеро детей —
Это шестеро чертей:
Каждому подай-прими,
Черт вас всех дери!
Самый младший – Павочка,
Будь он так здоров,
Стройный он, как палочка,
Жрать всегда готов!
Часто ходит он в кино —
Любит он картинки.
из-за футбола он порвал
Новые ботинки!
Дальше Зейлэк – мой красавец
Все девчонки – без ума,
Он одет как иностранец —
Отравилась уж одна!
На заводе – самый первый
И начальство шлёт в Сухум.
из-за женщин стал он нервный,
Потерял последний ум!
Есть самый лучший сын —
Э-Ёнечке-алын,
Как женился – перменился,
Денег не дает!
Взял себе жену —
Злую сатану,
Красивую как мир,
Азохэн вэй измир!
 

Старший брат Ионы – Абрам (1896) – на семейном фото крайний справа. С золотой медалью закончил гимназию и по знаменитой 3-процентной норме поступил на медицинский факультет Петербургского университета. Снимает «угол», блестяще учится, женится на дочери раввина (на семейном снимке стоит справа), чего Иона не мог ему простить всю жизнь. Целеустремлен и архиэгоистичен, никому в семье, в том числе и матери, никогда и ничем не помог. Талантлив не только в хирургии. В июле 1931 года в СССР приезжает великий драматург, писатель Бернард Шоу. В Харькове в качестве переводчика ему дали Абрама Броуна. В конце первого дня состоялся следующий диалог: «Б. Шоу: – У Вас хороший оксфордский акцент. Где Вы учились? А. Броун: – Я не был заграницей, язык учил по радио. Б. Шоу: – Вы лжец, я не хочу, чтобы Вы меня сопровождали!». Прошел Абрам Броун всю Отечественную войну как действующий хирург, начальник полевого госпиталя, полковник. Жена Рахиль была с ним. Жизнь закончил в Ярославле, одно время заведовал кафедрой хирургии в медицинском институте. У них два сына: Александр – врач, по характеру – его отец, был главным врачом подмосковного города Чехова. Его младший брат – Григорий, инженер, пивное производство; остроумный, веселый; единственный сын Григория, Виктор, – переводчик, живет в Израиле. Оба брата прошли войну. Сделаю отступление от сухой хронологии: забавный случай был у меня с весельчаком Гришкой.

Любил Григорий снимать кино и развлекать им гостей. Я тоже решил попробовать. За дело взялся всерьез: купил кинокамеру (производство 60-х годов), написал серьезный сценарий: я – великий естествоиспытатель – мичуринец, скрестил у себя на даче сосну с яблоней, грушей, овощами и разными ягодами. Одновременно, я – великий дрессировщик: моя собака умеет определять, залезая на дерево, зрелость овощей и фруктов, а мои сыновья умеют исполнять дикие танцы при сборе богатого урожая. Да простит меня моя дорогая жена Нина, но роль собаки в плаще и с ошейником досталась ей. Правда, карабкалась она на дерево по лестнице, лежащей на земле (о великое искусство оператора, которое я приобрел походя, не заканчивая даже краткосрочных курсов!). Благодаря тщательной подготовке и величию актеров, фильм был снят в уникальные сроки без травм и происшествий и сдан для проявления и монтажа кузену Григорию Броуну Ожидания были тягостными, волнение наростало с каждым днем, особенно в последние дни перед демонстрацией, когда мы узнали, что будущие зрители – не только семья, но и не знакомые нам Гришкины гости (ожидался крупный кинопоказ разных авторов). И свершилось. Вот чего я ему не могу простить, так это то, что мой будущий шедевр он пустил последним, «на закуску». Правда, пока мы сидели в переполненном «кинозале» (кухня и прихожая), я уверял себя, что все лучшее, шедевры показывают в конце, чтобы не перебивать вкус у зрителей. Ну, дотерпел!

(На снимке: справа, у нас в гостях – Гриша, слева – Илья Данилович Россман, рядом – двоюродный брат отца Миша (ниже – его рассказ о моём дядьке Грише в Геническе)

Пошли титры: производитель, автор, режиссер, исполнители – все в прекрасном качестве. Титры я вообще не люблю: о чем речь? – зачем мне знать, кто монтажёр, второй подручный и уборщик сцены? «Абсюрд»!! Но с тех пор я титры вообще не перевариваю! Нет слов. Пошла картина. Темный экран, первые секунды. Аппарат стрекочет. Минута, вторая, третья. Темно. Напряжение в зале. Чей-то вопль: – «Гриша, поправь аппарат!». Гриша: – «Все в порядке». В порядочном обществе люди встают и выходят – покурить. Здесь – одни некурящие! И вдруг экран засветился, на ярком солнечном фоне что-то начало прорастать, что-то похожее на колосок в пустыне, умилительно слабое и трепещущее. И наглый титр – «КОНЕЦ». Больше фильмов я не снимал, киноаппарат обменял на гитару. Но хоть с гитарой повезло, т. к. предыдущую свою гитару я давно потерял: в нашем подъезде на 1–2 этажа ниже жил Булат Окуджава с женой, подружившейся с моей сестрой. Вот по этому каналу в 1959 году перешла, во временное, а потом и в вечное пользование, моя гитара к Окуджаве. Надеюсь, что она помогла ему. Буду счастлив.

Следующий за Ионой брат – Григорий (1900–1971) – на семейном фото – стоит в центре. Тоже своеобразная личность. Знаю 3 эпизода из его жизни. Примерно, 1920 год, Конная Армия Буденного. Иона – комиссар полка, Григорий – командир эскадрона. Ординарец докладывает Ионе: «Ваш брат принимает парад». Быстро на коня и – в соседнее село. И правда: на высоком крыльце богатого дома сидит братишка, пьяный, шашка наголо. Мимо крыльца в пьяном конном строю идёт эскадрон, равнение на крыльцо, шашки наголо, одежда – что могли революционно реквизировать, в свободных руках – от медного таза до бутыли самогона, у кого-то шуба, у кого – ковер. На всем скаку был комэск жестоко бит нагайкой. Вот так трудились комиссары. Воспитывали не только родных братьев. Как говорится, «кстати, – о птичках». Мой дядя Гриша не был изобретателем грабежей мирного населения. Конармия славилась не только великими победами, бывали у неё и тяжёлые поражения. Но не менее она была «славна» и массовыми грабежами, насилиями и еврейскими погромами.

(На снимке: на сотни метров растянулась колонна с добром, награбленным коноармейцами).

Мне всё время хочется сказать: – ТАКОВО БЫЛО ВРЕМЯ – ЖЕСТОКОЕ, КРОВАВОЕ, ВРЕМЯ ВЕЛИКИХ И ПОДЛЫХ ДЕЛ И ЛЮДЕЙ, ВРЕМЯ ОБМАНУТЫХ И ОБМАНЩИКОВ, ВРЕМЯ КОРЫСТОЛЮБЦЕВ И БЕССЕРЕБРЕННИКОВ!!! Приведу биографию любимого мною Бабеля (Вы помните его по Мишке Япончику – Бене Крику из «Одесских рассказов»), который прошёл большой путь с 1-ой Конной.

Исаак Эммануи́лович Бабель (настоящая фамилия Бо́бель) (1 (13) июля 1894 – 27 января 1940). Родился в Одессе на Молдаванке, третьим ребёнком в семье еврейского торговца Маня Ицковича Бобеля (Эммануила (Мануса, Мане) Исааковича Бобела, 1864–1924), родом из Сквиры Киевской губернии, и Фейги (Фани) Ароновны Бобель. Закончил Одесское коммерческое училище, Одесский коммерческий институт, поступил сразу на 4-ый курс Петроградского психоневрологического института (не окончил – помешала революция). В том же 1916 году Бабель познакомился с А.М. Горьким, который опубликовал в журнале «Летопись» рассказы «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна» и «Мама, Римма и Алла». Они привлекли внимание, и Бабеля собрались судить за порнографию (1001-я статья), а также ещё по двум статьям – «кощунство и покушение на ниспровержение существующего строя», чему помешали события 1917 года. По совету М. Горького, Бабель «ушёл в люди» и переменил несколько профессий.

Чтобы не очень «сбиваться с пути», перенесу продолжение биографии Бабеля в Приложение № 20. Мои родители любили Бабеля: мама, думаю, из врождённого антибольшевизма, а отец – из любви к его простому «смачному» языку. (Кстати, антибольшевизм мамы мне понятен: она была очень трезвым человеком и, одновременно, романтичным. Хорошее гимназическое образование, расстрелянный красными любимый брат подготовили антибольшевистскую почву, а 1937–1954 годы укрепили «начальную подготовку» и расставили всё на свои места. К моему удивлению, когда мама дома «возникала», отец встречал это «гробовым» молчанием). Маме удалось сохранить два томика Бабеля издания 30-х годов «Конармия» и «Одесские рассказы»), и я, зная родительскую слабость (да и сам был влюблён), выучил наизусть три рассказа и иногда дома «выступал». Но я отвлекаюсь: уж очень наболело от «раскопок» материалов о революции и Гражданской войне. Продолжу прерванный рассказ о семье, о Грише – брате отца. Лет через 40. Рассказывает только что вернувшийся из Геническа Миша – двоюродный брат Ионы.

– «Позавчера утром приезжаю в Геническ, воскресенье, иду повидаться с Гришкой – не виделись сто лет. Сидит в садике за домом, на столе бутылка водки, на блюде – жареная курица, перед Гришкой толстый том какого-то романа – читает. Здравствуй, Гриша, говорю. Он поднял голову, узнал меня, 30 лет не виделись, кивнул. Налил мне и себе по стакану водки, выпили. А ты знаешь, я пью сразу и только один стакан. Он свой стакан поставил и уткнулся в книгу. Посидел я, как дурак, минут 10 – ни слова! Ну, ушёл я в дом с его женой поболтать. Она говорит, что он так проводит каждое воскресенье и праздники. Погулял я по городу, вернулся, вечером вышел во двор попрощаться с Гришкой. Книга была дочитана, курица – слегка пощипана, а на столе стояли 7 пустых бутылок. Вот так!».

Захар (1904–1957)

Не знаю, что было с дядей Мишей: может быть, гуляя по городу, он заходил в пару-тройку мест и везде «пропускал» «сразу и только один стакан», но рассказывал он, я – свидетель, всё на полном серъёзе! Бывает, что у человека «троится». А в это время был дядя Гриша то ли директором, то ли главбухом местного рыбзавода (или птицефабрики?). А потом его за что-то посадили. Пытался отец в начале 60-ых что-то сделать, ходил «по инстанциям» в Москве – ничего не получилось. Статья, по тем временам, была тяжёлая – типа растраты. Я в то время работал в Казахстане и эпопею эту не застал. Видимо, отчаянным кавалеристом остался дядя Гриша на всю жизнь. А вот другой дядя на снимке) – Захар (1904–1957) – Зоря, Зэйлэк из песни Бебы. В походе Первой Конной. Иона спит на земле укрытый шинелью. Чувствует под боком приятное тепло. Поворачивается – родной 15-летний братишка Зэйлэк. Как добрался, как нашел – не говорит. Способный был пацан! Закончил он лётное училище, был лётчиком-испытателем, в течение года был бортмехаником у знаменитого Валерия Чкалова. Во время войны был директором авиаремонтного завода в Алма-Ата, закончил службу в конце 50-ых майором, зам. начальника аэропорта в Минеральных Водах. В 56-ом пришел я с отцом к нему в гости – полуподвал в Комсомольском переулке (недалеко от Старой Площади). Был я простужен, с температурой; назавтра у меня в институте экзамен по сопромату. И говорит мой дядька жене: – «Милочка, что ты даёшь нам с Сережей жареную водичку, человеку нужно подлечиться, у него завтра экзамен». Подлечился: с распухшим горлом, при высокой температуре – получил тяжелые 3 балла! И Беба, и Иона, вероятно простили ему телеграмму из Алма-Аты: «Твой приезд невозможен» в ответ на просьбу Бебы принять её с детьми в эвакуацию в августе 1941. Побоялся. Такие были времена!

(На снимке 60-х годов: Бетя с внучкой)

А вот и единственная сестра Бетя (на верхнем семейном снимке она сидит рядом с Ионой).

Жила она много лет с матерью в Харькове, в эвакуации – у Зори в Алма-Ата, жизнь закончила в Калининграде у сына Геннадия и внучки. Прожила непростую жизнь, работала в торговле, была завмагом, заведовала продовольственной базой. Муженёк ей достался… – чекист Бутовский, следователь НКВД в лихие годы. Семью (даже тёщу) держал строго. Несколько лет до кончины (1945) лежал парализованный, когда Бетя наклонялась к нему, пытался хватать её за горло, душить. Это видела моя 5-летняя сестрёнка Юнна, которую мама от страха послала на месяц к ним в Харьков после ареста Ионы в 1937 году.

О самом младшем брате Ионы – Павлике кроме песенки Бебы добавлю мало. В первые дни войны ушел на фронт и вскоре погиб.