Текст книги "Не суди"

Возвращаюсь к запискам отца – он продолжает вспоминать рассказ бывшего начальника Лефортовской тюрьмы.

«День и ночь без перерыва ревет и гудит аэродинамическая труба ЦАГИ. За этим ревом не слышны стоны и крики заключенных. В просторном кабинете за столом сидит Берия, за ним стоит огромный детина ростом в 2 метра, с тонкой талией и богатырскими плечами, в полувоенном костюме; гимнастерка подпоясана тонким ремешком с серебряным набором, мягкие сапоги обтягивают огромные ноги.

В противоположном конце комнаты стоит Василий Константинович в окружении 3–4 «бойцов». Начиная с весны 1937 года такая должность была широко введена в практику ещё Ежовым. Правда, это не освобождало следователей от участия в экзекуциях.

Василий Константинович весь исполосован, на нём нет живого места, он еле держится на ногах, но падать ему не дают, так как «бойцы» тесно окружили его и от удара одного он падает в объятья и на кулаки другого. Каждые 15–20 минут избиение прекращается и Блюхеру задается трафаретный вопрос: – «Будем писать?». Он или отвечает «Нет!», или отрицательно качает головой, и всё начинается снова….

И так 16 суток. – «В одну из таких ночей – продолжает рассказ К. – произошло следующее: началось относительно мирно. Привели, вернее притащили в кабинет к следователю Блюхера. Он заявил, что физически не в состоянии отвечать на вопросы. Тогда Берия даёт указание привести врача. Мгновенно явилась главный врач тюрьмы Р. Бегло осмотрев Блюхера и пощупав его пульс, она на вопрос, можно ли продолжать следствие, заявила: – «Можно!». Тогда Берия дал команду – «Продолжайте!», и «бойцы» со свежими силами начали свою «работу».

В разгар «работы» один из бойцов ударил Василия Константиновича резиновой дубинкой и попал ему в глаз. Глаз вытек на подставленные Блюхером руки, и полным муки голосом, с неимоверной силой Блюхер закричал: – «Сталин, видишь-ли ты, слышишь-ли ты, Сталин!?». От этого зрелища даже видавшие виды «бойцы» приостановили обработку Блюхера и выжидающе посмотрели на Берия. Но Берия спокойно ответил: – «Видит, видит! Слышит, слышит!»».

Наступило время выходить на работу, но к нашему счастью в барак явился старший надзиратель и объявил, что мороз 43-градусный и что рабочий день актируется. Быстро позавтракав и дорожа для отдыха каждой минутой, все улеглись на нары и мгновенно большинство товарищей уснуло, а К. снова пришел ко мне.

Раз начав рассказывать, он уже не мог остановиться, но после каждого трагического эпизода он вновь и вновь возвращался к своей личной судьбе и сетовал: – «Да почему же я получил 10 лет? Ведь я же выполнял волю начальства!». И снова продолжал свой рассказ.

Запомнились 2 маленьких эпизода.

Во время допроса Берия захотелось пить, и он произнес одно слово: – «Боржоми!». К. бросился за боржомом, но услышав голос: – «Назад!», замер у двери. Тогда Берия обратилсяк своему телохранителю: – «Организуй!». Выйдя на секунду за дверь, тот кому-то что-то прошептал и через 5 минут бутылка боржома стояла перед Берия. Бутылка была в специальной упаковке и запломбирована. Облик Берия – гангстера и политического авантюриста был мне давно известен по многим рассказам товарищей и по моим личным наблюдениям, но после рассказов К. он обернулся новой стороной. Это была мразь, подонок, палач, убийца и садист и неповторимое ничтожество, это был трус, который дрожал за свою поганую шкуру, боясь, что его отравят».

Более сильных слов, чем эти, я от отца никогда не слышал. Видимо, «оно того стоило». Пока писал предыдущую главу, я ни о чём не мог думать кроме «Сталин, Сталин, Ежов, Ягода, Сталин, Ленин, Ленин, Убийцы…». И решил, что хватит о мерзавцах – все они «одним миром мазаны». Но слова отца заставляют меня познакомиться с очередным «героем». О нём к настоящему времени написаны десятки книг – более противоречивых сведений я ещё не встречал: от «мерзавец № 1» до «талантливый руководитель, сделавший зверств не больше, чем другие, оболганный Хрущёвым и его компанией».

Итак, Берия, Лаврентий Павлович, родился 7 [29] марта 1899 года в селении Мерхеули Сухумского округа Кутаисской губернии (ныне в Гулрыпшском районе Абхазии) в бедной крестьянской семье. Его мать Марта Джакели (1868–1955) – менгрелка, по свидетельству Серго Берии и односельчан, состояла в отдалённом родстве с менгрельским княжеским родом Дадиани. После смерти первого мужа Марта осталась с сыном и двумя дочерьми на руках. Позднее, по причине крайней бедности, детей от первого брака Марты взял на воспитание её брат, Дмитрий. В 1915 году Берия, с отличием (по другим сведениям, учился посредственно, а в четвёртом классе был оставлен на второй год) окончив Сухумское высшее начальное училище, уехал в Баку и поступил в Бакинское среднее механико – техническое строительное училище. Осенью 1919 года, по заданию руководителя бакинского большевистского подполья А. Микояна, стал агентом Организации по борьбе с контрреволюцией (контрразведки) при Комитете государственной обороны Азербайджанской Демократической Республики. В этот период у него установились тесные отношения с Зинаидой Кремса (фон Кремс (Крепс)), имевшей связи с немецкой военной разведкой».

Я не буду приводить «подвиги» его дальнейшей партийной и чекистской жизни: достаточно посмотреть на подвиги Ежова 1937–1938 и вспомнить, что с 22 августа 1938 года Берия стал 1-м заместителем Ежова. Когда, слегка «нажавший на тормоза», Сталин дал команду на небольшую реабилитацию и частичное освобождение невинных людей из тюрем, Берия – новый Нарком НКВД, сумел возвратить в 1939 году в лагеря дополнительно 200 тысяч человек. Да и в судьбе моего отца он сыграл зловещую роль, единолично запретив пересмотр его дела.

Остальное о Берии я отправляю в Приложение № 27.

Отец заключает свой рассказ:

«И еще. На мой вопрос, обращенный к К. – «Ты что, всегда присутствовал на следствии?», последовал ответ: – «Нет, мне это было не интересно, но когда в тюрьме бывал зам. Наркома или Нарком, то я был тут же». Спрашиваю: – «И ты присутствовал все 16 дней допроса Блюхера?». – «Нет, я был только тогда, когда приезжал на допрос Берия». – «А ты, быть может, и сам принимал участие в допросе Блюхера?». – «Нет, только однажды ночью, когда даже бойцы устали, истерзанного Блюхера посадили на табуретку и прислонили к стене, чтобы он не упал на пол; Берия сидел злой и угрюмый оттого, что он от Блюхера ничего не мог добиться. Тогда я подбежал к Блюхеру и дал ему пощечину». – «Зачем ты это сделал?» – спросил я. – «Я хотел показать Наркому свою преданность».

Тогда я впервые подумал: до чего же Сталин растлил людей; мало того, что он физически уничтожал их, подозревая, что они мыслят иначе, чем он, но ещё страшнее, что он растлил немало людей, породив целую армию двурушников, доносчиков, как говорили в тюрьмах, стукачей».

(На снимке: Памятный знак на доме, в котором в 1928–1929 годах жил В.К. Блюхер. Харьков, Сумская улица)

Приложения к главе № 7

Приложение № 25. Пытки. Из книги А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ».

Чтобы не очень травмировать ни себя, ни читателя, я буду местами сокращать приводимые описания, ставя отточия (…).

«Как никакая классификация в природе не имеет жестких перегородок, так и в пытках нам не удастся четко отделить методы психические от физических. Куда, например, отнести такие методы (арсенал НКВД):

1. Звуковой способ. Посадить подследственного метров за шесть – восемь и заставлять все громко говорить и повторять. Уже измотанному человеку это нелегко. Или сделать два рупора из картона и вместе с подошедшим товарищем следователем, подступя к арестанту вплотную, кричать ему в оба уха: “Сознавайся, гад!”.

2. Гасить папиросу о кожу подследственного.

3. Световой способ. Резкий круглосуточный электрический свет в камере или боксе, где содержится арестант, непомерно яркая лампочка для малого помещения и белых стен. Воспаляются веки, это очень больно. А в следственном кабинете на него снова направляют комнатные прожектора.

4. Такая придумка. Чеботарева в ночь под 1 мая 1933 в хабаровском ГПУ всю ночь, двенадцать часов, – не допрашивали, нет: водили на допрос! Такой-то – руки назад! Вывели из камеры быстро вверх по лестнице, в кабинет к следователю. Выводной ушел. Но следователь, не только не задав ни единого вопроса, а иногда не дав Чеботареву и присесть, берет телефонную трубку: заберите из 107-го! Его берут, приводят в камеру. Только он лег на нары, гремит замок: Чеботарев! На допрос! Руки назад! А там: заберите из 107-го! Да вообще методы воздействия могут начинаться задолго до следственного кабинета.

5. Тюрьма начинается с бокса, то есть ящика или шкафа. Человека, только что схваченного с воли, еще в лете его внутреннего движения, готового выяснять, спорить, бороться, – на первом же тюремном шаге захлопывают в коробку, иногда с лампочкой и где он может сидеть, иногда темную и такую, что он может только стоять, еще и придавленный дверью. И держат его здесь несколько часов, полсуток, сутки….

6. Когда не хватало боксов, делали еще и так. Елену Струтинскую в Новочеркасском НКВД посадили на шесть суток в коридоре на табуретку – так, чтоб она ни к чему не прислонялась, не спала, не падала и не вставала. Это на шесть суток! А вы попробуйте просидите шесть часов. Опять-таки в виде варианта можно сажать заключенного на высокий стул, вроде лабораторного, так, чтобы ноги его не доставали до пола. Они хорошо тогда затекают. Дать посидеть ему часов восемь – десять……

7. По местным условиям бокс может заменяться дивизионной ямой, как это было в Гороховецких армейских лагерях во время Великой Отечественной войны. В такую яму, глубиною три метра, диаметром метра два, арестованный сталкивается, и там несколько суток под открытым небом, часом и под дождем, была для него и камера, и уборная….

8. Заставить подследственного стоять на коленях – не в каком-то переносном смысле, а в прямом: на коленях и чтоб не присаживался на пятки, а спину ровно держал. В кабинете следователя или в коридоре можно заставить так стоять двенадцать часов, и двадцать четыре, и сорок восемь……

9. А то так просто заставить стоять. Можно, чтоб стоял только во время допросов, это тоже утомляет и сламывает……

10. Во всех этих выстойках три-четыре-пять суток обычно не дают пить. Все более становится понятной комбинированность приемов психологических и физических. Понятно, что все предшествующие меры соединяются с

11. Бессонницей, совсем не оцененною Средневековьем: оно не знало об узости того диапазона, в котором человек сохраняет свою личность. Бессонница (да еще соединенная с выстойкой, жаждой, ярким светом, страхом и неизвестностью – что твои пытки?) мутит разум, подрывает волю, человек перестает быть своим «я»……

12. В развитие предыдущего – следовательский конвейер. Ты не просто не спишь, но тебя трое-четверо суток непрерывно допрашивают сменные следователи.

13. Карцеры. Как бы ни было плохо в камере, но карцер всегда хуже ее, оттуда камера всегда представляется раем. В карцере человека изматывают голодом и обычно холодом (в Сухановке есть и горячие карцеры). Например, лефортовские карцеры не отапливаются вовсе, батареи обогревают только коридор, и в этом “обогретом” коридоре дежурные надзиратели ходят в валенках и телогрейке. Арестанта же раздевают до белья……

14. Считать ли разновидностью карцера запирание стоя в нишу? Уже в 1933 в хабаровском ГПУ так пытали С.А. Чеботарева: заперли голым в бетонную нишу так, что он не мог подогнуть колен, ни расправить и переместить рук, ни повернуть головы. Это не все! Стала капать на макушку холодная вода……

15. В новороссийском НКВД изобрели машинки для зажимания ногтей. У многих новороссийских потом на пересылках видели слезшие ногти.

16. А смирительная рубашка?

17. А взнуздание (“ласточка”)? Это – метод сухановский, но и Архангельская тюрьма знает его (следователь Ивков, 1940). Длинное суровое полотенце закладывается тебе через рот (взнуздание), а потом через спину привязывается концами к пяткам. Вот так, колесом на брюхе, с хрустящей спиной, без воды и еды полежи суток двое. Надо ли перечислять дальше? Много ли еще перечислять?

18. Но самое страшное, что с тобой могут сделать, это: раздеть ниже пояса, положить на спину на полу, ноги развести, на них сядут подручные (славный сержантский состав), держа тебя за руки. А следователь – не гнушаются тем и женщины – становится между твоих разведенных ног и, носком своего ботинка (своей туфли) постепенно, уверенно и все сильней прищемляя к полу то, что делало тебя когда-то мужчиной, смотрит тебе в глаза и повторяет, повторяет свои вопросы или предложения предательства……».

Приложение № 26. Из записок И. Броуна

Приложение № 27. «Великий» Лаврентий Б.

(На снимке: портрет без ретуши – Л. Берия)

А вот один из многих защитников Берии и автор книг о нём – Сергей Кремлев о делах Берии после смерти Сталина:

«Берия же ведёт себя прямо противоположно тому, как должен был бы вести себя заговорщик. Он брызжет идеями, предложениями, напористо и конструктивно вмешивается в экономику, во внешнюю политику, во внутреннюю национальную политику, но вмешивается открыто, внося предложения в ЦК! И каждый раз его предложения так обоснованны, что их приходится принимать!

Хорош «заговорщик»! Ему надо заботиться об организации новых «смертельных болезней», а он ликвидирует ГУЛАГ и паспортные ограничения для сотен тысяч людей, хлопочет о проектах республиканских орденов для деятелей культуры союзных республик и т. п.

А в довершение всего добивается принятия решения ЦК об отказе от украшения зданий по праздничным дням и колонн демонстрантов портретами руководства… Как только Берию арестовали, это решение отменили».

А вот ещё один «восхититель»:

«– Что нужно сделать, чтобы наладить в СССР качественное производство микроэлектроники? – Лаврентия откопать.

А. П. Александров, президент АН СССР 1970-е»

«29 августа 1949 года атомная бомба успешно прошла испытание на Семипалатинском полигоне. 29 октября 1949 года Л.П. Берии была присуждена Сталинская премия I степени «за организацию дела производства атомной энергии и успешное завершение испытания атомного оружия». Согласно свидетельству П.А. Судоплатова, опубликованному в книге «Разведка и Кремль: Записки нежелательного свидетеля» (1996), двум руководителям проекта – Л.П. Берии и И.В. Курчатову – было присвоено звание «Почётный гражданин СССР» с формулировкой «за выдающиеся заслуги в укреплении могущества СССР», указывается, что награждённому вручалась «Грамота почётного гражданина Советского Союза». В дальнейшем звание «Почётный гражданин СССР» не присуждалось».

Из рассекреченных документов:

«1 июля 1953 г.

В Президиум ЦК КПСС

Товарищам Маленкову, Хрущеву, Молотову, Ворошилову, Кагановичу, Микояну, Первухину, Булганину и Сабурову

Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия, после 5-дневного заключения, без единого допроса, умоляю вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленного вмешательства, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить.

Дорогие т-щи, настоятельно умоляю вас назначить самую ответственную и строгую комиссию для строгого расследования моего дела, возглавив т. Молотовым или т. Ворошиловым. Неужели член Президиума ЦК не заслуживает того, чтобы его дело тщательно разобрали, предъявили обвинения, потребовали бы объяснения, допросили свидетелей. Это со всех точек зрения хорошо для дела и для ЦК. Зачем делать так, как сейчас делается, посадили в подвал и никто ничего не выясняет и не спрашивает. Дорогие товарищи, разве только единственный и правильный способ решения без суда и выяснения дела в отношении члена ЦК и своего товарища после 5 суток отсидки в подвале казнить его.

Еще раз умоляю вас всех, особенно т., работавших с т. Лениным и т. Сталиным, обогащенных большим опытом и умудренных в разрешении сложных дел т-щей Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна. Во имя памяти Ленина и Сталина прошу, умоляю вмешаться, и вы все убедитесь, что я абсолютно чист, честен, верный ваш друг и товарищ, верный член нашей партии.

Кроме укрепления мощи нашей страны и единства нашей великой партии у меня не было никаких мыслей.

Свой ЦК и свое Правительство я не меньше любых т-щей поддерживал и делал все, что мог. Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только это захотите расследовать. Что за спешка и притом подозрительная.

Т. Маленкова и т. Хрущева прошу не упорствовать. Разве будет плохо, если т-ща реабилитируют.

Еще и еще раз умоляю вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить.

Ваш Лаврентий Берия».

«Совершенно секретно

Товарищу Маленкову Г. М.

Представляю копию протокола допроса арестованного Берия Лаврентия Павловича от 14 июля 1953 года.

Приложение: на 13 листах.

[п.п.] Р. Руденко

15 июля 1953 года № 32/ссов

Протокол допроса

1953 года, июля 14 дня, генеральный прокурор СССР Руденко допросил обвиняемого Берия Лаврентия Павловича.

Допрос начат в 22 ч. 50 мин.

ВОПРОС: На допросе 8 июля 1953 года вы признали свое преступное моральное разложение. Расскажите подробно следствию об этом.

ОТВЕТ: Я легко сходился с женщинами, имел многочисленные связи, непродолжительные. Этих женщин ко мне привозили на дом, к ним я никогда не заходил. Доставляли мне их на дом Саркисов и Надарая, особенно Саркисов. Были такие случаи, когда, заметив из машины ту или иную женщину, которая мне приглянулась, я посылал Саркисова или Надарая проследить и установить ее адрес, познакомиться с ней и при желании ее доставить ко мне на дом. Таких случаев было немало».

«В день ареста Берии 26 июня был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР «О преступных антигосударственных действиях Берия» за подписями Ворошилова и секретаря Пегова. В указе констатировались «преступные антигосударственные действия Л.П. Берия, направленные на подрыв Советского государства в интересах иностранного капитала». Этим указом Берия был лишён полномочий депутата Верховного Совета СССР, снят с постов заместителя Председателя Совета Министров СССР и с поста министра внутренних дел СССР, а также лишён всех званий и наград. Последним пунктом указа постановлялось сразу передать дело Берии на рассмотрение Верховного Суда СССР (то есть ещё до проведения следствия).

2 июля 1953 года на Пленуме ЦК КПСС Берия был формально выведен из состава Президиума и ЦК и исключён из КПСС. Главным обвинением было то, что Берия пытался поставить органы МВД над партией. Выступления сопровождались эпитетами «буржуазный перерожденец», «мразь», «авантюрист», «подлец», «негодяй», «продажная шкура», «фашистский заговорщик» (Каганович), «пигмей, клоп» (Маленков) и др. Только тогда информация об аресте и смещении Берии появилась в советских газетах и вызвала большой общественный резонанс».

Совершенно очевидно, что всё происходившее было битвой «скорпионов в банке»: дрались люди (нЕлюди), каждый – по локоть в крови (а Хрущев, Молотов, Берия и Каганович – по макушку), понимавшие, что, если они не разделаются с Берия, то он разделается с ними. Просто, он был коварнее и умнее всех их, вместе взятых, и они начали с него. В дальнейшем они рассчитались и друг с другом.

Глава 8. Героиня. Мама

Урожденная Ровинская Берта Абрамовна, по мужу – Броун, для мужа и друзей – Беба. Родилась на Украине в губернском городе Полтава. Её мама Елизавета (Лея) Гдальевна – 16-ый ребенок в семье очень богатого владельца мануфактуры, мукомола Гдалия Абрамова. В семье было 13 сыновей и 3 дочери, самая младшая, любимица – Лея (Елизавета). Жестокий отец не простил дочери самовольный неравный брак (мезальянс) с приказчиком мануфактурного магазина Абрамом (Аврам Зельманович) Ровинским (на снимке) и лишил её приданного и наследства.

Но она не жалела: весёлым и талантливым человеком был жених, одного взгляда ему было достаточно, чтобы безошибочно определить любой иностранный товар. Но и погулять любил Абрам и в картишки перекинуться! Откупил он магазин, славен был на всю Полтаву, да и проиграл его однажды в карты. Новый владелец магазина уговорил Абрама остаться главным приказчиком со 100-рублёвым окладом. Понимал человек – без Ровинского магазин рухнет. Добрым человеком был Абрам, многие остались его должниками, даже отец Симона Петлюры – 5 рублей. Немалые деньги по тем временам. Я вот прикидываю, сколько б это нынче набежало с процентами за 100 с гаком лет. Как любила говорить Беба – «Мечты, мечты – в чём ваша сладость?». Кстати, ещё немного о моём прадеде Гдалии Абрамове. Он всем своим детям дал высшее образование, 2 старших сына получили юридическое образование в Германии и долго работали у знаменитого Высоцкого (помню в Москве, в центре, большой магазин «Чаи Высоцкого»), в том числе, и после революции – в Харбине.

А у Абрама и Елизаветы было трое детей: старший сын Даниил (на снимке с Бебой, 1915 год. Расстрелян красными как непокорный «белоподкладочник» – студент), средний сын – Евгений добрый, бедовый парень. Когда забрали Иону, он, 41-летний, в 1938 году пришел к Бебе после очередной отсидки и, плача, сказал: – «Лучше б я вместо Ионы ещё посидел».

Беба росла, как тогда говорили, «в неге и в холе». Была она полненькой, в первых классах называли ее «булочкой». Хороша – удивительно! Семья снимала дом, как с гордостью говорила Беба, «у генерала Перлика!». Училась хорошо, знала французский. Гимназия обходилась семье в 100 рублей в год. Она закончила 8 классов Полтавской женской гимназии Алшарумовой в 1920 году. (На снимке: 15-летняя Беба Ровинская).

Ну, вот и ещё один мезальянс в семье – 26 марта 1925 года Беба осчастливливает Иону законным браком, а через 10 месяцев дарит ему первого сына – Карла (разумеется, в честь великого родоначальника коммунизма, заодно, – Иона этого не знал – «подпольного» антисемита Карла Маркса). (На снимке 1928 года: сынок Карлуша, мама, отец)

Не обошлось без казуса: записать ребёнка в книгу Актов Гражданского Состояния было поручено братишке Зейлэку, который, вспомнив домашнее имя Ионы, записал мальчишку Леонидовичем. На всю жизнь. Но подобные казусы преследуют нас и сейчас: я и оба моих сына имеем три разных фамилии в английском исполнении (Broun – я, Сергей Броун, Brown – старший сын Леонид Броун, Braun – младший сын Константин Броун).

Началась нелегкая, непривычная для Бебы жизнь: далеко не «дом генерала Перлика», большая семья, грудной ребенок, «язва» свекровь, постоянно занятый работой и учёбой муж, сама – не приученная ни к какой домашней работе «девочка – белоручка». Но девочка оказалась с крепкими корнями и замечательным чувством юмора, не жадная, да ещё и со способностью к стихосложению. Всем понравилась, даже, периодически, свекрови.

Через пару лет Беба начала работать. Хотя материальное положение становилось всё лучше, жене коммуниста не положен «барский образ жизни». Пошла на курсы машинописи, закончила 2 курса иняза (французское отделение), работала библиотекарем.

Все изменилось с переездом в Москву. Огромная квартира из пяти комнат в Доме Правительства (Большой Каменный мост – Берсеневская набережная, с легкой руки Гроссмана – Дом на Набережной). 10-ый (?) подъезд, 11-ый этаж, вид на Кремль. На этажах по две квартиры. В квартирах был дубовый паркет, художественная роспись на потолках. Фрески делали специально приглашённые из Эрмитажа живописцы – реставраторы. На потолках красовались пейзажи разных времён года, цветы, фрукты. Коммунисты начинают чувствовать прелесть жизни. Но не все. Иона всё ещё непритязателен, скромен в быту, строг к детям, остатки кремлёвского обеда приносит домой. Няньку, правда, взяли, т. к. в 1932 году родилась дочка Юнна (да здравствует международный ЮНошеский день!), но ходит Иона на работу в галифе и гимнастерке, почти не пользуется положенной ему служебной машиной, а однажды, когда вызвал её из гаража на работу, ему сказали, что час назад машину подали к подъезду его дома. Оказалось, что машину заказал 9-летний Карлуша, чтобы покататься по Москве с одноклассниками. Вечером был бит жестоко, по – мужски, и больше никогда не думал о «пофорсить». Но время шло, «высокие эшелоны» потихоньку привыкали хорошо жить, ездить на курорты, занимать ложи в лучших театрах, получать заграничные вещи, хорошие продукты. Так было и в семье Ионы с Бебой: няня Христина Ивановна перешла к нам «из рук – в – руки» из семьи М. Фрунзе, молодая примадонна театра Вахтангова Валентина (Вавочка) Вагрина, оказалась женой друга Ионы наркомвнешторговца Колмановского, сам Иона в 34-ом году выезжает с инспекционной поездкой заграницу. Но долой мещанство – Беба всё равно работает. Часто видит Иону только по ночам. Бывает она с мужем на курортах, но «в связи с производственными обстоятельствами», случается, что Иона уезжает один. (На снимке: А.С. Щербаков с женой (?) и отец – в центре). Щербаков – тот самый: секретарь многих обкомов и горкомов, в том числе Московского, будущий член ЦК и Оргбюро ЦК, кандидат в члены Политбюро, зам наркома обороны во время войны и начальник Совинформбюро и т. д. «Характер нордический», по словам Хрущева – «ядовитый» и «змеиный».

Вот еще один, известный мне, Бебин «крик души» (на мотив знаменитой блатной песни тех лет «Здравствуй, моя Мурка»).

 
Всё это неважно,
Что из дому пишут:
«Дочь больна и денег ни гроша» —
Лёня с Щербаковым
Пару сявок ищут —
Выпьем, милый, рюмочку до дна!
 
 
На Ривьере шумно,
Музыка играет,
Захотелось Лёне танцевать —
Взял себе он в пару
Мировую шмару,
Она ему не в силах отказать!
 
 
Шмара смотрит – вправду —
Галсту к заграничный
И штаны широкие на нём,
Ну, и сам носатый,
Жмёт так энергично!
Шмара тут целуется с огнём.
 
 
А наутро ветер,
Беспокойно море.
Шмара ожидает
Лёню вновь,
Лёня не приходит,
Шмара в страшном горе.
Беба Лёню ждет уже давно!
 
 
Речи он заводит
Дома среди ночи.
– Лёня, брось трепаться предо мной:
Я тебе не шмара,
Здесь тебе не Сочи,
Иметь беседу будешь ты со мной!
 

И наверное, имела беседу, и не раз. Закалялась.

Вот и начались страшные 17 лет.

Рассказывает мама.

«Когда в апреле 1937 года Лёню убрали из ЦК, стало всё ясно – скоро заберут. Каждый день – в надежде: может не случится. Тяжёлые ночи, хлопнула дверь в подъезде, идёт лифт. За кем? Лифт остановился…. Нет, не на нашей площадке. Сереньку носила как талисман – беременную, с грудным ребенком, наверное, не возьмут. Хотя, других брали. Рожала ещё в Кремлевке, в отдельной палате».

27 июня 1937 года отца забрали из дачи в Барвихе. Привезли домой. Ночью. Долгий обыск. Что искали – до сих пор не понятно. Взяли мало что. Изъяли именное оружие: казацкую шашку и пистолет с золотой насечкой – «Ионе Броуну за храбрость. Клим Ворошилов».

Со слов мамы: «Выжила я только из-за Сереньки. Кормила грудью – заливала слезами. Нянька – Ивановна – была со старшими детьми, ушла от нас только через 1,5 года – в одной комнате на Красносельской впятером жить было невозможно. Я ходила с передачами вначале в Бутырку, потом на Лубянку, выстаивала длинные очереди таких же несчастных жён, уходила «не солоно хлебавши». Передачи не принимали, ничего не говорили. Потом, позже, отвечали – “Идёт следствие!”. Долгие страшные 26 месяцев, до августа 1939. Больше года нас не выселяли из Дома Правительства, но переселили на пятый этаж пятого подъезда (с видом на кондитерскую фабрику «Красный Октябрь») в трёх – комнатную квартиру с двумя соседями». Одним соседом был грузин, другую комнату занимала женщина с ребёнком моего возраста. Вскоре постучались ночью и в нашу новую квартиру: забрали женщину, ребёнка оставили. Мама выхаживала пацана три дня пока его не забрала бабушка. Был у меня в институте дружок – Алик Малкин. Шли мы однажды колонной на обязательную демонстрацию, и как всегда, мимо родного дома. Смотрит Алик грустно на дом и говорит, что родился здесь. Допрашиваю маму о фамилии бывшей соседки, говорит: – «Малкина, сыночка звали Алик». Мама продолжает: «Через полтора года выкинули нас из элитного дома, дали одну комнату в коммуналке на Красносельской на втором этаже двухэтажного деревянного дома около фабрики им. Бабаева и железнодорожного узла. Работала я и будучи “гранд дамой” – заведующей клубной работой в ЦК рабочих деревообрабатывающей промышленности в 1934 году, диктором на радио, литературным редактором радио (35–36 годы). Когда Лёню забрали, с радио меня «попросили». Долго не могла устроиться, потом была библиотекарем, секретарем – машинисткой. (Мамин послужной список см. Приложение № 28) Родственники испугались, отвернулись (4 родных Лёниных брата, сестра, двоюродные братья) – так было положено: за связь с «врагом народа» сажали…». Поправлю маму: один – не отвернулся.

На снимке примерно 1940 года я сижу на руках у двоюродного брата отца Абрамчика (ласковое имя), рядом с ним – Юнна, играет с ним в шашки Кара. Но ведь недаром мама про него сложила песню. «А в годы «оно» я им многим помогала: заграничными тряпками, часами, безделушками, лекарствами. У всех что-то было от меня, Лёня в это не вмешивался».

Итак, песня про двоюродного брата отца, кустаря – одиночку, т. е. не члена профсоюза:

 
Наш Абрамчик был кустарь
И хоть жил себе как царь,
Но Рахиль хотела быть профдамой.
И тогда покорный муж
Быстро он пошёл в Союз
И с культурницей там повстречался.
 

Ну, понятно, где вторая женщина – там проблема, но, как писала мама, «всё закончилось на ‘ять’».

Ни один родственник, друг семьи, знакомые не оставался и без Бебиных стихов, смешных, нередко с доброй язвинкой, всегда остроумных. Но первые стихи, которые мама написала для меня – крик, стон. Колыбельная – на мотив популярной в то время песни «Дайте в руки мне гармонь, чтоб сыграть страданье»:

 
Мой Сергунька, дорогой,
Золотые ножки.
Есть ли в Свете кто милей
Моего Серёжки?
 
 
Спи, Сергунька, дорогой,
Закрой свои глазки,
Мама песенку споёт
И расскажет сказки.
 
 
Спи, сыночек дорогой,
Как тебе не стыдно,
На дворе совсем темно,
Ничего не видно.
 

Но плохо спал, плохо ел – передавалось настроение матери. Пара лет прошла, пока подобрала ключи: ору среди ночи (это я уже помню – настолько велика была сила взаимных переживаний). Встаёт, берет меня на руки:

– Ну, что ты хочешь?

– Сама знаешь!

– Ну, что?

– Сама знаешь!!!

– Не знаю.

– На букву Пы!

– Пить?

– Нет!

– Писять?

– Нет!

– Ну, что же?

– Пыжалеть!

Кладёт мою голову себе на грудь, крепко прижимает, гладит, качает. Засыпаю до следующей тревожности.

Сестра на 5 лет старше, брат – на 11. Утром сестре в детский сад, брату – в школу. Им искренне хочется меня убить.

На мамины заработки вчетвером не проживешь, благо, есть пока что отнести в комиссионку. На это можно держать приходящую няню, пока мама на работе.

В 3 года помню себя почти беспризорным во дворе двухэтажного деревянного дома на Красносельской. Ребёнком был настолько хорош собой (мама – красавица, отец – по – мужски очень обаятелен, до старости нравился женщинам), что без внимания во дворе не оставался, всегда был на виду. Летом мама снимает мансарду в Барвихе. Брат – на речке, сестра возится со мной. Заодно пытается хозяйничать в доме. Однажды это плохо заканчивается для меня: Юнна опрокидывает на меня кипящий чайник – метка на всю жизнь на левой ноге от колена до ступни. Всё свободное от походов на Лубянку и в прокуратуру время мама проводит с нами. Помню, как лёжа на траве, я резко дернул нитку её прекрасных резных коралловых бус. Рассыпались, много бусин не нашли. Для мамы это уже не было большим горем.