Текст книги "Кольцо времени"

– С другой стороны, я не совсем понимаю, к какой тогда науке этот вопрос отнести. Кроме философии, разумеется. К физике Вселенной? К астрономии?

– Гм... Хороший вопрос, – профессор задумался. – Я полагаю, что не все в этой жизни стоит относить именно к научной сфере.

– То есть? Извините, я что-то не совсем понял Вашу мысль.

– С годами, Станислав, я все больше убеждаюсь, что наука – не единственный способ человеческого познания. И вообще не единственный способ мысли.

Стас промолчал.

– В 1602 году, – немного подумав, продолжил профессор, – через два года после казни Бруно, монах-доминиканец Томмазо Кампанелла, пожизненный узник неаполитанской тюрьмы, открыл миру свой «Город Солнца» – записанный им рассказ знакомого мореплавателя, якобы попавшего на загадочный остров, находящийся, как сказано у Кампанелла, «за гранью мира». Его жители значительно опередили другие народы в науке, технике и социальном устройстве. Такие рассказы с разной степенью бездарности писались во все времена, однако, некоторые детали именно этой монографии позволяют смотреть на нее не просто как на «средневековую утопическую фантастику».

– А почему этот Кампанелла сидел в тюрьме? – спросил Вовка.

– В 1598 году он возглавил в Калабрии заговор с целью свержения на юге Италии испанского владычества. Хотел построить там идеальное общество, подобное тому, что опишет затем в «Городе Солнца».

– За что и поплатился свободой, – добавил Стас.

– Несомненно, – профессор вздохнул, вновь немного помолчал, затем добавил, – я вот подумал... легенды о «Летучем Голландце», скорее всего, возникали отнюдь не на пустом месте. И пропавшие без вести корабли не обязательно затонули – вполне возможно, что с некоторыми из них в море случился тот же эффект, что с «поездом-призраком» на железной дороге.

– То есть получается, что каким-то образом эти корабли тоже пересекли границу между пространствами... Любопытная гипотеза. Значит, логично будет также предположить, что некоторые из мореплавателей как-то смогли вернуться? Тогда легенды о чудесных островах и городах «за гранью мира» вполне объяснимы.

– Кстати, Станислав, известно ли Вам, что Джордано Бруно весьма негативно оценивал возможность контактов между обитателя-ми различных миров? Об этом идет речь... – профессор вновь полистал свои бумаги, – ага, нашел... в десятом аргументе из его диалога «О бесконечности, Вселенной и мирах». Для обитателей нашего мира оказалось лучше всего то, что после Вавилонского Столпотворения Всевышний разделил различные народы своеобразными «локальными барьерами» – горами, морями, да и просто большими расстояниями. Когда человеческий разум эти барьеры преодолел, и было установлено между людьми общение, то это оказалось скорее злом, нежели благом – ведь благодаря этому порока в мире стало гораздо больше, чем добродетели. Можно только гадать, какие войны развяжет человечество, получи оно возможность вторгаться в параллельные миры и в другое время.

Стас развел руками.

– Достаточно взглянуть на колонизацию Америки.

Возвращаясь в гостиницу, Стас пытался представить, что почувствовал средневековый философ, когда ему удался опыт со Временем. Гордость? Радость? Приступ мании величия? А, может быть, страх? Ведь Бруно мог сделать открытие случайно, не понимая до конца, что и как «работает». Или же наоборот, он все прекрасно понимал и осознавал всю опасность того, что может сотворить род людской, попади в его руки это страшное открытие. Ведь и академик Сахаров, придумав водородную бомбу, ужаснулся, когда понял, какое зло несет его открытие человечеству. Кстати, и Сахаров, как недавно стало известно, занимался изучением свойств Времени и даже ставил какие-то опыты. И тоже использовал при этом зеркала, как и Джордано Бруно. Зеркала в сочетании с механикой.

К башне отправились пешком, благо находилась она неподалеку от гостиницы. По дороге с интересом рассматривали местные достопримечательности

– церкви, дворцы, средневековые скульптуры и поздние памятники. Тамара, конечно же, не оставляла без внимания витрины модных магазинов, которые и здесь были представлены в приятном изобилии.

Бондарь вновь упивался возможностью поделиться с попутчиками знанием истории и тайн этих мест:

– ... и самое странное, друзья, что до сих пор не понятно, почему пизанская знать, неплохо обосновавшаяся в центре города, в XI веке вдруг взяла и выкупила землю на гнилой окраине, сравняла с землей лачуги бедноты и начала возводить на этом месте грандиозный даже по сегодняшним меркам архитектурный ансамбль: Кафедральный Собор, Баптистерий, и падающую колокольню...

– А что такое баптистерий? – спросил Вовка, услышав незнакомое слово.

– Крестильня... – ответил Бондарь и продолжил изливать знания. – Все эти сооружения полны скрытой символики, тайны которой до сих пор не разгаданы. Например, в соборе специальное возвышение для проповедей, которое называется «Пульпит», стоит своими опорами на спинах мраморных львов, каждый из которых пожирает лань. Тут же встречается изображение странной женщины, которая за заднюю лапу держит вниз головой могучего льва... Никто толком не знает, что заключается в этих символах, а все трактовки искусствоведов сводятся к тривиальному «стремлению к первозданной природе». Есть в Пизанском символизме что-то опасное. Впрочем, как и в характере самого создателя этих скульптур, Джованни Пизано...

Вовка закатил глаза. Тамара сдержано хихикнула. «По-моему, легче остановить паровоз, чем этого токующего глухаря», – подумал Стас, но вслух сказал:

– Глубинный подтекст в этих изображениях, безусловно, есть. Но те толкования, что признаны официальными, не кажутся мне удовлетворительными – есть в них какая-то... ограниченность, что ли.

– Немудрено... – отозвался Бондарь. В Стасе он видел достойного оппонента своим историческим монологам.

Юра понял, что настала пора выправлять положение и, дождавшись ближайшей паузы, ввернул:

– Да! Ну а башня-то почему падает? – и добавил саркастически, – Или «на этот вопрос трудно ответить однозначно»?

Бондарь запнулся, но быстро перестроился.

– Вы правы, мой дорогой. На этот вопрос существует множество ответов, но все они по-своему несостоятельны. – Бондарь помолчал, а Юра почувствовал, что в очередной раз, помимо своей воли, начинает играть роль «рыжего на ковре». Однако Бондарь вновь вернулся на повествовательную стезю:

– Но кроме ответов на Ваш вопрос, Юра, существуют еще и легенды. А легенды порой могут рассказать гораздо больше, чем некоторые научные исследования.

– Расскажите хотя бы одну, – попросила Тамара.

– Охотно. Вот... хотя бы эта легенда, которую любят местные старожилы:

Архитектор Бонанно Пизано взялся построить колокольню для пизанского кафедрального собора. Она была красивой, как кружево, и прямой, как стрела. Венчали ее семь колоколов. Но, когда строительство было завершено, архитектору отказались заплатить за работу. Что-то не понравилось в этой колокольне местному герцогу. Тогда мастер подошел к Башне, погладил третью справа от входа колонну и сказал: «Иди за мной!». И Башня наклонилась. Архитектор тут же получил причитающуюся сумму, но Башня так и осталась стоять – наклоненной туда, куда позвал ее создатель...

– Красиво... – выдохнула Тамара.

– Да, красиво... – продолжал Бондарь, – Однако Башня все еще продолжает падать. Один миллиметр в год. С одной стороны, немного, но с другой – не так уж и мало, как может показаться. Вот и закрыли красавицу для посетителей, пытаются укрепить фундамент. Но пока что-то не очень удачно.

– А я слышал, что здесь просто слабые грунты. Вот Башня и «поехала» еще в первые годы строительства, – угробил романтику Стас. – Насколько мне известно, в Пизе должна быть еще пара-тройка падающих колоколен. Просто они не так популярны, как Башня. И вообще, ее строили больше ста лет и разные архитекторы.

– Стас! Ты абсолютно неромантичен, – сказала Тамара. Бондарь промолчал.

Внезапно улица кончилась, и взору путешественников предстала утопающая в солнечном свете площадь, на которой величественно возвышался кафедральный собор, обрамленный широким зеленым лугом, круглой громадой баптистерия, высокой стеной Монументального кладбища и наклонным цилиндром Ее Величества Падающей Башни. Вся компания издала сдержанный вопль восторга.

– Не знаю, может и грунты виноваты... – проговорил, наконец, Бондарь, доставая любимую трубку. – Это уж как смотреть на различные явления нашей с вами жизни. Добавлю только, что место, куда мы с вами пришли, называется «PIAZZA DEI MIRACOLI» – «Площадь Чудес». Или Поле Чудес. А есть тут чудеса или нет – пусть каждый решит для себя сам.

– Лично я уже решила, – сказала Тамара.

– Я тоже! – звонко вставил Вовка.

По площади ходило много туристов – поодиночке и группами. Кругом на покрытых цветными тентами лотках продавались вычурные сувениры: гипсовые Падающие Башни всех цветов и размеров, пластиковые Баптистерии с подсветкой изнутри или со встроенными в днище музыкальными механизмами (большинство из них почему-то наигрывало исключительно «Колыбельную» Брамса), пепельницы и зажигалки в виде Кафедрального Собора. А также всевозможные футболки, кепки, сумки и веера с видами города и разнообразными вариациями на тему слова «Pisa»: «Benvenuti a Pisa», «Saluti da Pisa»[17]17
  «Привет из Пизы» (итал.)


[Закрыть], и даже «A Pisa andai, a te pensai, e questo regalo ti comprai!»[18]18
  «В Пизу приехал, о тебе думал, и этот подарок тебе купил!»


[Закрыть]. Весь этот кич охотно раскупался.

Отовсюду слышался разноязычный говор, возгласы восторга, щелканье фотокамер. Полная черноволосая женщина с глазами библейской мученицы громко звала: «Леонардо-о... Леонардо-о...». На ее зов откуда-то прибежал красивый щенок рыжей таксы и с заливистым лаем запрыгал вокруг хозяйки.

Стас и Вовка отошли к одному из сувенирных лотков. Когда они вернулись, на Вовкиной голове красовалась лихая кепка-бейсболка с изображением Пизанской Башни и надписью «Pisa, Italia.» вдоль козырька. Вовка довольно улыбался.

– «Когда упадет Пизанская башня, еще одной надеждой в этом мире станет меньше...», – отрешенно процитировал Бондарь, почему-то глядя на Вовкину кепку.

– Кто это сказал? – спросил Юра.

– Не помню... Не то Антонио Вивальди, не то княжна Тараканова. Тоже, как известно, была любительница этих мест. Да и так ли это важно? Итальянцы хранят для мира еще одну надежду. А, может быть, и сказку. Друзья, поверьте, в жизни очень важно суметь сохранить сказку.

– Согласен, – усмехнулся Стас. – Беру назад свои слова про поехавший грунт. Сказка в жизни действительно нужна. Иначе становится не только обидно, но еще и невыносимо скучно.

– А жить скучно – смертный грех, – с улыбкой добавила Тамара.

Башня была обнесена серым дощатым забором, из-за которого она приветливо возвышалась навстречу путешественникам.

– Класс... – выразил Вовка общий восторг. – Жаль, что забраться нельзя.

– Не то слово! – отозвался Юра. – Чертовски жаль!

– С этой Башни Галилей бросал разные предметы, – сказал Бондарь, – проводил опыты по гравитации. За что потом имел проблемы с церковными властями... При этом никакого «А все-таки она вертится» он никогда не говорил, как недавно выяснилось – в Ватикане это поняли самостоятельно и без надуманной подсказки. Правда, несколько столетий спустя...

Вовка подошел к забору вплотную и нашел между досками небольшую щель. Прильнув к ней правым глазом, он принялся внимательно рассматривать основание Башни, явно пытаясь разглядеть ту самую «третью справа от входа колонну», которую, по рассказанной Бондарем легенде, погладил Бонанно Пизано, подарив тем самым Пизе уникальную туристическую достопримечательность.

– А что теперь там, наверху? – спросила Тамара.

– Там семь колоколов, – ответил Бондарь, – когда-то они образовывали гамму до-мажор, но с веками их строй сместился. А наверх ведет винтовая лестница из двухсот девяносто четырех каменных ступеней. Когда по ним поднимаешься, буквально дух захватывает – кажется, что Башня вот-вот завалится вместе с тобой.

Все еще раз уважительно посмотрели на Башню.

– Здесь какой-то удивительный воздух, – задумчиво сказал Стас.

– И небо... – продолжила его мысли Тамара.

– Такое небо, друзья, бывает только в Италии, уверяю вас. – Бондарь повертел в руках так и не набитую трубку и спрятал в карман.

Пизанский Кафедральный Собор почти ничем не напоминал своего миланского собрата – светлый, искристый, он был похож на большой тончайшей отделки корабль, уплывающий к неведомым благодатным берегам.

– Да... – задумчиво сказал Стас. – Все, что когда-то придумали Романские и Византийские архитекторы, Пиза отвергла, и оставила далеко позади.

Бондарь немного постоял перед входом, рассматривая изящный портал собора. Вдоволь налюбовавшись, он жестом пригласил попутчиков войти внутрь.

– Увы, друзья, вход здесь платный, ну да внесем эту мелочь на радость Пизанской экономике.

Юра обратил внимание, что маленькие бронзовые барельефы на входных вратах тоже имеют светлые пятна от частых «талисманных» прикосновений.

Внутри собор был огромен и светел. Путешественники посмотрели богато украшенную раку с мощами Святого Раньери, небесного покровителя Пизы, походили между скульптурами Никола и Джованни Пизано, полюбовались иконами Дезидерио, мозаикой Пирелли и барельефами Октавиано. Были в этих изображениях и стремление к святости, и страсть к движению, и проблески каких-то неведомых душевных сил.

– А это что такое? Люстра? – Вовка указал на странного вида паникадило, которое по стилю резко выделялось из окружающего интерьера.

– О! Это объект еще одной легенды, – ответил Бондарь, усаживаясь на одну из скамеек со спинками, двумя широкими рядами стоящих вдоль нефа собора. – В народе эту люстру называют «Лампа Галилея». По преданию, наблюдая за ее качанием, Галилей открыл закон изохронности колебаний маятника.

– Но ведь люстра неподвижна, – усомнилась Тамара.

– С веками многое становится неподвижным... – вздохнул Бондарь, – но ценности открытий это не умаляет, не правда ли?

– Замечательный город. Красивый, уютный. И наивный такой... Как детство, – улыбаясь, мечтательно произнесла Тамара, когда вся компания выходила из собора. – Я бы хотела здесь жить. Есть в нем что-то завораживающее.

– Тамарочка, это похвальное желание. Пиза будет позагадочней старушки Венеции, но... – Бондарь развел руками, – каждый выполняет свою миссию там, где ему предназначено.

Над залитым солнцем Полем Чудес висело небольшое облако – белое, пушистое, единственное на всем ярко-синем небосводе.

– Как душа... – с вздохом произнес Юра.

– Образностью сравнений Бог тебя не обидел, – с уважением отметил Стас.

Побродив немного по находящемуся рядом с Площадью Монументальному кладбищу – странному прямоугольному сооружению с остатками древних фресок и богато инкрустированными саркофагами похороненных здесь представителей пизанской знати, путешественники направились в небольшую пиццерию неподалеку от площади – регулярные Вовкины «Хочу есть!» сделали свое дело.

После обеда решено было немного прогуляться по набережной, а потом уже заняться поиском такси для поездки в Картезианский монастырь. Бондарь не терял надежды найти в нем следы, которые приведут путешественников если не в Подземный Храм, то хотя бы к Хранителям-Сальваторам.

Рядом с красивым мостом через реку Арно у самого берега стояла маленькая готическая церквушка. Совсем игрушечная, с тончайшей резьбой, словно в каменном кружеве, она была похожа на затейливую шкатулку для хранения драгоценностей. Дверь ее была заперта. Вовка подошел и погладил шершавую стену:

– Хорошая.

– Церковь Santa Maria della Spina, – прокомментировал Бондарь.

В плотном частоколе колонок, капителей и шпилей этой маленькой церковки попадались скульптуры святых и целые библейские сцены. Кое-где мелькали химеры, но в этот раз они не произвели на Юру такого удручающего впечатления, как в Милане.

– Дух старой Пизы еще живет в этих постройках, – сказал Бондарь, вновь доставая трубку. Тут можно найти следы военной славы, морского могущества, навсегда утерянных научных открытий. Хотя, происхождение этого города навсегда останется тайной. Так же как истинные причины падения его могущества.

– Наверное, Вы правы, – сказал Юра, пытаясь через окно разглядеть интерьер церкви. – Вам эти места лучше известны, а мы здесь впервые. Но лично для меня эти постройки, скорее, как лики стариков на фотографиях. За каждым таким лицом – жизнь, судьба. Сложившаяся или нет – какая теперь разница... Важно само лицо. Это ведь настоящая завершенность. Окончательность, что ли.

– Есть предание, – закуривая, продолжил свою мысль Бондарь, – что пизанские ученые разбирались в тайнах Мироздания не хуже египетских жрецов. Например, в деталях орнамента той же Башни, наряду с изображениями драконов, странного вида баранов и несуществующих в природе животных, в явном виде встречается древний знак преодоления Времени – перечеркнутая зигзагом молнии двойная «готическая спираль».

– С другой стороны, это не удивительно, – сказал Стас. – Пиза всегда жила фактически «в своем Времени». У нее даже календарь был свой, Пизанский – он на целый год шел раньше общепринятого.

– Ничего себе... – изумился Вовка.

– Совершенно верно, – Бондарь, кивнув, подтвердил слова Стаса. – Знаете, я абсолютно уверен, что этот город не случайно оказался одним из ключевых звеньев в сложной цепи всех этих событий с «поездом-призраком» и временными аномалиями. Но пока его роль мне крайне не ясна.

Бондарь помолчал немного, глядя куда-то перед собой. Потом спросил:

– Кстати, Станислав, позвольте полюбопытствовать, откуда у Вас столь глубокие знания именно по истории Пизы? Если, конечно, это не секрет.

– Никаких секретов. Еще на третьем курсе университета на примере истории Пизы мы с профессором Кривегой пытались разработать «Концепцию автономных цивилизаций Нашей эры». Я никогда здесь не был, но с этим городом меня связывает давняя дружба.

– «Автономных цивилизаций»? Лихо... – оценил услышанное Юра.

– А почему нет? – удивился Бондарь. – История Пизы действительно развивалась по достаточно автономным законам, и по своим результатам вполне могла претендовать на уровень «субцивилизации».

– А сейчас?

– А что «сейчас»? Сейчас Пиза – всего лишь маленький провинциальный городок, с тоской взирающий на отдалившееся море.

– Все равно, – сказал Стас, – Пизанская цивилизация, прежде чем исчезнуть, оставила нам много загадок.

– Еще бы... – ответил Бондарь. Он достал платок, утер выступивший на лбу пот, и вернулся к первоначальной мысли. – Так вот, исследования свойств Времени и попытки повлиять на эти свойства проводились во все времена и при всех властях. Но власти в какой-то момент начинали всячески от этих исследований открещиваться.

– То есть? – заинтересованно спросила Тамара.

– Не будем далеко ходить: например, в бывшем Советском Союзе эти секретные работы якобы свернули в шестидесятые годы после негласного распоряжения Хрущева. Отчеты по ним спустя год бесследно исчезли из архивов Министерства обороны, а в архивах Лубянки, как выяснилось, не оказалось копий. Нелепейшая по тем временам ситуация!

Прислонившись к прохладной церковной стене, Бондарь немного помолчал. То ли обдумывая, что сказать дальше, то ли давая собеседникам осмыслить услышанное.

По тротуару проехали на велосипедах двое мальчишек Вовкиного возраста.

– Ciao[19]19
  Чао: «Привет»/"Пока" (итал.)


[Закрыть], – объезжая компанию, бросил Вовке один из них.

– Привет... – запоздало отреагировал Вовка. Он не сразу понял, что обратились именно к нему. Вся компания во главе с Бондарем невольно заулыбалась.

– По-моему, в нашей стране всегда было какое-то нездоровое отношение к вопросу Времени, – усмехнулся Юра, возвращаясь к теме разговора. – То мы его со страшной силой опережали, то зачем-то пытались остановить. А сейчас, похоже, всем вообще наплевать, – он вздохнул. – Ну хорошо, понятно, что раньше, даже в шестидесятые, об этом нельзя было говорить. Но ведь сейчас-то можно говорить и писать буквально обо всем. Вот вернемся, это же такую серию статей можно заделать!

Бондарь грустно улыбнулся.

– Юра, я понимаю и разделяю Ваше журналистское рвение. Я Вам так скажу: о чем действительно НЕЛЬЗЯ было говорить раньше, о том нельзя говорить и сейчас. Не удивляйтесь, дорогой мой, но вряд ли Вам позволят написать все, что Вы захотите поведать в своих статьях об исследовании проблем Времени в бывшем СССР.

Юра удивленно вскинул брови:

– То есть мне это запретят?

– Не думаю. Здесь сработает другой вариант: Вашим материалам негласно, но быстренько предадут статус очередной «журналистской сказки для домохозяек». А после этого вряд ли кто-нибудь воспримет их всерьез, кроме тех же домохозяек. А ведь это, как я понимаю, не совсем та аудитория, к которой Вы собираетесь адресовать Ваши публикации. Не правда ли?

– Н-не знаю... М-да... – выдавил из себя Юра. – Я об этом как-то не думал.

– Увы, Юра, это опыт. Если Вы обратили внимание, то именно так было с большинством статей о «поезде-призраке». А ведь эта тема отнюдь не так глобальна, как та, что Вы собираетесь затронуть по приезде в Москву. Юра замолчал. Бондарь продолжил:

– В Штатах эти работы тоже закрыли особым распоряжением, но чуть позже. А в Италии проблемой Времени еще в древности занимались многие ученые и Галилей в том числе.

– Но почему же мы ничего об этом не знаем?

– Сложный вопрос, Тамарочка... Я так полагаю, что кому-то в мировом масштабе во все времена было невыгодно проведение этих работ. Информация о них либо замалчивалась, либо вымарывалась из истории науки и из истории вообще. Ведь сейчас мало кому известно, что в исследовании свойств Времени здорово продвинулся великий Леонардо. Вспомните его гравюру «Старик, изучающий воду».

Все задумались, а Вовка сказал:

– Я в альбоме видел. Там нарисован старый такой дед под деревом, а возле него такие загогулины... Вроде как вихри. Только они на воду совсем не похожи.

– Естественно, не похожи! Ведь этот рисунок изначально назывался «Мудрец, изучающий Время». Вода не может вести себя как Время, но Время может вести себя как вода – вот в чем парадокс! Ученый изобразил вихри в потоках Времени, а Время уподобил потоку воды.

Бондарь отошел от церковной стены и, не торопясь, побрел вдоль гранитного парапета набережной. Компания направилась за ним.

– Серьезных успехов достиг ученик Галилея Торичелли, – продолжал Бондарь. – А мы ведь его знаем в основном как оптика и гидравлика. «Природа боится пустоты...», – он криво усмехнулся. – Все мы порой становимся жертвами бездарного перевода. А ведь именно Торичелли предвосхитил своей «торичелливой пустотой» Концепцию межпространственного вакуума, где Времени просто нет.

Стас неопределенно хмыкнул.

– Напрасно иронизируете. Об этом весьма красноречиво рассказывают его предсмертные письма, надиктованные своему ученику Андреа Руджери и датированные м-м-м... – Бондарь нахмурился и поднес указательный палец ко лбу, – 1647 годом.

«Ходячая энциклопедия!», – с ноткой белой зависти восхитился про себя Юра.

– Он же ввел в науку такое понятие, как «Жидкое Время», – не унимался Бондарь. – Но все это намеренно было предано забвению. И еще неизвестно, кто и как использует эти открытия...

– Человек всегда мечтал о крыльях, а в результате получил на голову бомбардировщик, – проговорил Стас. – А игры со Временем никогда не приводили ни к чему хорошему.

– Вот кто-то или что-то и охраняет это знание от людей. Порой довольно жестокими способами.

– Например? – спросил Юра.

– Пожалуйста – Джордано Бруно!

Стас оторвал взгляд от мостовой и, не поворачивая головы, бросил взгляд на Бондаря.

– Что «Джордано Бруно»?

– Недавно появилась информация о том, что Джордано Бруно преуспел в этом направлении больше всех – ему на практике удалось перенести во Времени небольшой предмет. Один из его учеников выдал этот факт инквизиции. Решил, что учитель вступил в сделку с дьяволом.

– Да. Я слышал о новых документах по делу Джордано Бруно, – сказал Стас. Вовка искоса посмотрел на него. – Боюсь, что дело обстоит совсем не так примитивно. Судя по всему, Бруно и в правду удался его опыт со Временем, а ученик просто мстил учителю за отказ посвятить его во все тайны.

– Так или иначе, Бруно отлучали от церкви особым чином... – Бондарь на мгновение замолчал. – Даже через двойной чин: деспозиции и деградации.

– Это как? – спросил Юра.

– Деспозиция и деградация, – пояснил Стас, – это особая форма церковного проклятия и низвержения из сана. Его непременное условие – присутствие осужденного. Если еретик к моменту вынесения приговора умирал, должен был присутствовать его труп или даже кости, вырытые из могилы. Если же сбежал, например, за границу – тогда еретика заменяло его изображение.

– Джордано Бруно, – продолжил Бондарь, – сначала облачили в церковные одеяния и дали в руки священные сосуды. Потом епископ последовательно снял с него облачения. В заключение ему выбрили голову и специальным острым инструментом срезали кожу с большого и указательного пальцев обеих рук.

– Боже мой, зачем? – поморщилась Тамара.

– Чтобы уничтожить следы миропомазания, совершенного при посвящении в сан. А потом был костер...

– А знаете, еще не известно, что послужило первопричиной этого сожжения, – вдруг сказал Стас, – ведь не секрет, что Джордано отнюдь не был святым подвижником и вообще позволял себе открыто возводить хулу на Богородицу и чуть ли не на Духа Святаго. И это будучи монахом и священником! В то время за одно это уже могли придать костру. Новые документы этого отнюдь не опровергают, не правда ли, Григорий Ефимович?

– Ну что же, объяснение не хуже других, – Бондарь внимательно посмотрел на Стаса. – Но за религиозные грехи Бруно пусть его судит Бог. А нам остаются лишь крупицы сведений о его тайных открытиях.

Воцарилась небольшая пауза.

– Очень хотелось бы как-нибудь объяснить тот факт, что большинство древних документов об изучении свойств Времени было украдено из музеев, архивов и библиотек, – наконец проговорил Бондарь

– То есть как это? – не понял Юра.

– А вот так! Большинство книг Джордано Бруно фактически сожгли на том же костре, что и автора, а вот архивы Галилея и Леонардо да Винчи пострадали уже в двадцатом веке и при весьма подозрительных обстоятельствах. Пизанский университет и Миланский муниципальный архив до сих пор не оправились от этой потери. Ну а научные библиотеки Ватикана в этом отношении не так уж богаты, как может показаться, хотя прекрасно охраняются. Но и оттуда каким-то образом была украдена рукопись Торичелли «Тайная Гармония». В ней он пытался разгадать формулу преодоления Времени, зашифрованную в постройках Пизанского Поля Чудес. Он так и назвал ее: «Пизанская Формула».

– Эта формула на Башне, что ли, написана? – спросил Вовка.

– И на Башне тоже... Частично. – Бондарь помолчал немного, затем добавил, – все мы – пленники Времени: оно будоражит умы, заставляет разгадывать свои тайны, а само утекает сквозь пальцы и остается неуловимым. И пока с этим ничего не поделать...

– А почему эту формулу не пытаются расшифровать сейчас? – спросил Вовка. Было видно, что рассказ Бондаря произвел на него сильное впечатление.

– Трудно сказать... – вздохнул Бондарь, – Наверное, попытки есть, – продолжал он, похлопывая левой ладонью теплый гранит парапета набережной, – в том же Пизанском университете. Но, скорее всего, эти усилия признаются напрасными – мертвый язык, практически полное отсутствие каких-либо ключей... Древние знания тяжело поддаются расшифровке. Особенно нахрапом. Кстати, попытка разобраться с Пизанской Формулой привела Торичелли, как и Галилея, к идее Абсолютного Пути через Время и различные миры. Хотя... так до сих пор и неизвестно, существует ли он вообще. Одни говорят, что предание об Абсолютном Пути очень древнее, другие – что еще древнее. В общем, как всегда в таких случаях – философы спорят, а физики молчат...

– Интересно, а какой он, этот Путь? – спросила Тамара. Вовка и Стас вновь мимолетно переглянулись, ожидая, что скажет Бондарь.

– Никто точно не знает, – Бондарь опять вздохнул. – Во многом это физико-философская категория. Метафизическая. Для одного Абсолютный Путь – это заросший травою тракт. Для другого – тропинка, идущая среди звезд. Для кого-то – просто Дорога... Может быть, даже по заброшенным рельсам. Кому как откроется.

– После всего, что с нами произошло, – серьезно произнесла Тамара, глядя на мутные воды Арно, – я уже готова поверить во что угодно. Даже в заросшую травой рельсовую дорогу среди звезд.

Бондарь рассеянно улыбнулся.

– Говорят, на полях рукописи «Тайной Гармонии» Торичелли собственноручно начертал сакраментальное: «Дорогу да осилит идущий». Да! Вы не обратили внимания, как быстро побежало время в последнее десятилетие? Оно буквально спрессовалось, и это, скажу я вам, неспроста.

– Действительно... – тихо сказала Тамара, – последние несколько лет я живу и недель не замечаю. Щелкают одна за другой. Как с цепи сорвались.

– А чего, так и есть, – Вовка снял кепку и почесал загорелый лоб, – понедельник не успел наступить, как уже среда, а за ней как-то сразу пятница... И каникулы быстро кончаются, – Вовка вздохнул.

– Ну, дорогой мой, – засмеялся Бондарь, – смею тебя заверить, что это было, есть и будет проблемой всех времен и народов. Вот видите, друзья: Время – субстанция неоднородная. И пресловутое «возрастное восприятие» тут ни при чем – сейчас оно действительно побежало быстрее. Ведь сказано же, что перед концом света неделя будет как день, а день – как час...

– Григорий Ефимович, а что такое Время? – спросил Вовка.

– Время... – Бондарь вздохнул и задумался. – Этого не знает никто, уверяю тебя. «Тайна сия велика есть». Единственно, что можно утверждать, так это то, что Время было всегда. Представьте, друзья, оно возникло еще в тот момент, когда Господь сказал Гармонии: «Явись из небытия!» и создал из Хаоса Космос. Но Хаос еще шевелится где-то там, на дне Мироздания...

Вовка внимательно рассматривал возвышающуюся вдали дымчатую цепочку Пизанских гор. Потом спросил:

– А что такое Космос?

– Космос? Наверное, «упорядоченное бытие». Так говорили еще древние греки... о, а вот и такси.

У тротуара стоял желтый «Фиат» с характерными шашечками. Бондарь открыл дверцу и осведомился у водителя:

– Certosa di Pisa?

Водитель кивнул. Бондарь сел на переднее сидение, остальная компания разместилась сзади: Юра у одного окна, Стас у другого, Тамару посадили в центре, а Вовке пришлось сесть на колени к Стасу. Водитель покачал головой, но ничего не сказал.

Из Пизы выехали значительно быстрее, чем ожидали. Цепочка гор заметно приблизилась и заняла собой весь горизонт. По правую сторону небольшого загородного шоссе тянулось странное сооружение, похожее на длинный арочный мост. Старинная кирпичная кладка в некоторых местах была разломана и кое-где «мост» обрывался, чтобы через несколько метров начаться вновь.