Текст книги "Царская рать"

– Ну вот, пора и закругляться, – сказал он. – Русы не прижились на севере Швеции, где им выделили землю родственные по вере Финны и Свевы, и под именем Русов-варангов, то есть «заклятых» – давших клятву непримиримости с врагом – продолжали воевать с Готами и Вендами на территории нынешней Росии, в том числе и в легионах Восточной Романской империи.

И после того, как родственные по вере, но чужие по языку расистско-готонские аристократии Мари, Вендов и Савроматов на севере нынешней Росии, и моралистско-готонские аристократии Готов, Ромлян и Савроматов на её юге вконец ослабли от взаимного соперничества и борьбы с Империей и тевтонскими Русами-варангами, последние окончательно обосновались на этих землях и образовали там своё государство.

Это и есть так называемые «северные Фаранки», о которых вы уже слышали. Корень же слова Рус содержится в словах «роза» и «красный, прекрасный», оба из которых были издревле синонимами Земли – божественной Эрозы Золотого века.

Вы наверно знаете, что во время взлёта христианства в Средние века прошлой эры невесты одевались в алое платье: цвет Крови Господней, которая чище снега.

Вот и всё, что я хотел вам тогда рассказать, Кира, – заключил доктор Уэрр голосом сказочника.

Она уже представила в картинках всё, что он рассказывал.

Коренастого темнолицего кочевиника-Гуна и голубые озёра сурового Финнланда… И белый цветок омелы на неприступной стене Царьграда.

Но главное было не это.

– Занятно, – задумчиво проговорил Торстен. – В таком случае, присоединяюсь: я ведь из Уппланда.

– А Эйринна? – спросила Кира.

– Ну что ж… она с Донны, – сказал доктор, озабоченно посмотрев на свой нарукавник. – Всё может быть.

Было уже почти десять часов вечера.

– Доктор, а можно ей учить русский? – спросила Кира. – А то уже надоело по-германски разговаривать.

– Конечно, – сказал Уэрр. – Вот и займитесь на досуге, милая барышня. И Торстена привлеките.

– Была охота, – сказал Торстен.

– Фи, – сказала Кира. – Вот скажу ей, будешь знать.

– А вам не кажется, что уже пора спать, молодёжь? – сказал доктор Уэрр. – Что-то мы сего дня засиделись.

– Ну ладно, – сказала Кира, вставая.

Уэрр посмотрел на стройную девушку в шортах и серой водолазке. Она начала собирать со стола посуду и всё остальное.

– Вы, Кира, перевяжите Торстена, хорошо? – сказал он. – Я пойду в рубку.

– До каких, док? – спросил Торстен, не двигаясь с места.

Ему было лень вставать.

– До часу, – сказал Уэрр, кашлянув. – Будем дежурить по три часа. Вы после меня, а потом Кира.

– А где мне спать? – спросила Кира.

– У себя в каюте, – сказал Уэрр. – Вы тут с Торстеном немножко уберитесь, и сразу в лазарет. – Отлёт назначаю через пятнадцать минут, – прибавил он, вставая.

Белобрысый парень вылез из-за стола, пропуская доктора.

– Ты носи, а я буду складывать, – сказал он Кире.

– Ишь ты какой, – сказала она, как второклассница. – Сам носи.

– Как закончите, сразу спать, молодые люди, – напомнил Уэрр, оказавшись рядом с ними. – Спокойной ночи.

– Какой же вы англо-сакс, доктор? – вдруг сказала Кира, всмотревшись в неярком свете канделябра в его длинное лицо, обрамлённое непокорными ярко-рыжими волосами. – Вы кельт.

– Вы мне льстите, Кира, – сказал он и немного устало пошёл к двери.

Кормовой лазер был в исправности.

– У тебя рука не болит, Эрик? – спросила Кира.

– Чуть-чуть, – сказал Торстен, улёгшись на ту же кровать поверх одеяла.

– Давай сюда руку, – сказала она. – А ты разве разбирать не собираешься?

– После, – сказал он.

– Хм, – скептически произнесла она.

Старый пластырь полетел в мусор.

Круглая кожаная дверца в серой тумбочке открылась от лёгкого нажатия ладонью. Кира прислонилась к ней коленом. Рука немножко больше распухла, хотя синева стала сходить.

– Придётся опять уколы делать, – покачала она головой.

Она не боялась осложнения, потому что где-то там, в рубке, был доктор Уэрр. Он сидел и не спал. Пол под ногами задрожал с мягким рокотом. Трактор поднялся в воздух.

«Мастодонт», – вспомнила Кира.

Так любовно обзывал его Серёга Гаврюшин. Конечно, такая махина без гравиротора… Но золота не хватало. А главное, рутения.

– Подержи так, ладно? – сказала она. – Я быстро.

Эти уколы хранились в докторской.

Торстен кивнул, следя за экраном. Там было почти ничего не видно. Небо совсем заволокло чёрными тучами. Сквозь них неровно проглядывало какое-то бледно-жёлтое пятно.

– Доктор, ему нужно рестор-2, – сказала Кира, взяв ладонь Торстена своей прохладной рукой.

Она уже вернулась.

– Хорошо, Кира, – коротко стазал Уэрр у неё в наушнике.

Уколы были безболезненны, с анестетиком.

– Ну вот, – сказала Кира, быстро и аккуратно завернув его ладонь в спецпластырь. – До свадьбы заживёт.

– Надеюсь, – пробурчал Торстен, включив здоровой рукой силуэтную коррекцию.

Кира сидела на кровати и не уходила.

– Торстен, – сказала она, – как ты думаешь, Эйринна хорошая?

– А ты? – спросил он, оторвавшись от обзора.

– Я думаю, очень, – сказала она. – Только не знаю, почему.

Он хотел спросить «почему что?», но не стал. Кира задумалась, глядя в тёмное окно обзора во всю стену. С тёмным пейзажем горного озера.

– Они её мучили… – сказала она.

Торстен подозрительно посмотрел на неё. Но она не плакала. Просто у неё изменился голос, когда она сказала про это.

– Как? – спросил он.

У него сжалось сердце.

– Да так… не твоего ума дело, – сказала она по-взрослому и поднялась с соседней кровати.

– Я пошла, ладно?

– Угу, – сказал нахохлившийся Торстен.

– Только ты сразу ложись спать, ладно? А то не выспишься.

– Ладно, – проворчал Торстен. – Спокойной ночи.

Дверь за девушкой закрылась.

Он был один в шестиместной палате с мягким сероватым светом. Не разбирая постели, он лёг на бок, перекрестился и закрыл глаза.

Он думал.

* * *

– А ты почему не ешь, Ир? – спросил Крис.

– Ты знаешь, иногда бывает так грустно, хоть плачь, – призналась она. – Так жалко, что всё проходит…

– Что? – спросил Крис, взглянув в немного наивные округлённые глаза.

Без очков они были какие-то другие.

– Ну… то, что мы с тобой тут сидим и разговариваем, а солнце заходит, и наша эпопея на этом тракторе… Вообще всё.

«И никогда уже больше не будет…» – подумал Крис.

– А ты по дому скучаешь? – спросил он.

– Хм, – улыбнулась она краешком губ и отвернулась посмотреть на обзор.

Она сидела как будто рядом с окном.

– Как тебе сказать?.. Десять лет назад я жила у себя на Пионерской улице. Я там жила с самого рождения, и знала ребят с первого класса, или ещё раньше. У нас был двухэтажный дом, знаешь, такой жёлтый. Мы жили на втором этаже. И я до сих пор ещё всех помню, понимаешь?

Крис кивнул.

– Конечно, сначала всё кажется по-другому – хоть и грустно, что кончила школу и всё прошло, – но об этом как-то не думаешь.

– Наверно, потому, что жизнь кажется бесконечной? – сказала она, бросив взгляд на Криса. – А сейчас… понимаешь, наш дом стоит всё там же, и мои родители в нём живут, и улица всё такая же… Но уже не такая. Я там уже не живу. И другие ребята…

А кто остался, завели семью, и у них уже свои дети… хоть и маленькие. А после практики… даже если я и вернусь туда – той жизни уже не будет, понимаешь, Крис? Я скучаю, а этого уже не вернуть. И так всё время…

Ирина заглянула ему в глаза, чуть беспомощно улыбнувшись. Крису передалось её настроение. Ему стало грустно… так же, как ей.

– А ты в отпуск ездишь туда? – спросил он.

– Конечно, – сказала она. – Полгода назад была. В речке купалась, у нас в Рябиновке. А как же…

Крис молча смотрел на реку и зелёные камыши на обзоре. Камыши качались от ветра. Ирина сидела к ним спиной. Солнце почти закатилось за лес, и от него остался только огненно-красный край.

– А ты где был? – спросила она.

– У себя, – сказал он. – В Лланмайре.

– Ну и как там, хорошо?

– Ничего… – задумчиво сказал он, всё ещё вспоминая что-то.

О набегах «крестоносцев» после предательства Запада пять лет назад.

– У вас там сено косят? – спросила она. – Знаешь, я люблю валяться на сене и смотреть в небо, а вокруг в поле поют кузнечики, жужжат пчёлы… И чтобы рядом – совсем никого.

– Никого… – повторил Крис, посмотрев на две веснушки.

Её лицо было рядом с красной полоской жидкого солнца в окне.

– Угу, – кивнула она, подняв глаза.

Раздался писклявый визг.

– Во даёт… – сказала она, смотря сбоку на потемневший обзор.

Птица подняла в воздух корчащуюся собаку, лениво взмахивая громадными крыльями. Ирина подвинулась на диване и оказалась рядом с Крисом. Это была скорее скамья с плоскими кожаными подушками по спинке и сиденьям. Уродливая собака с голой шеей была такая же, как они видели в первый вечер.

Крис включил ограничитель звука.

– Ир… а девушки так же дружат между собой, как ребята? – спросил он.

– Не знаю, Крис… – сказала она.

– Почему?

– Ну, не знаю, – сказала она, посмотрев на него вблизи круглыми зелёными глазами.

Без солнца стало гораздо темней. На притихшем поле с белыми одуванчиками начались сумерки. В небе заалели облака.

– Наверно, нет, – сказала она, помолчав.

– А я читал, что любовь и дружба – одно и то же.

– Какая любовь? – спросила она. – К родителям?

– Ну, вообще… любая.

– Я как-то не думала об этом, – сказала она, сделав большие глаза.

Нo в глазах её читалось нечто совсем другое.

«… Ну-ну, что ты ещё скажешь, мой юный друг?..» и математичка Арлина лёгкой походкой направляется к своему столу в начале первого ряда парт.

Она не любила сидеть на месте.

– Но… мы же говорим, любовь к брату, любовь к отцу, любовь к девушке, – чуть смутился Крис.

– Это только сейчас, – поправила она. – А раньше – по-разному. В древности.

– А мы что, не люди? – мрачно заметил Крис.

– Такие же, как они, – сказала она. – А в каком смысле?

– Что?

– В таком смысле ты думаешь, что это одно и то же?

– Ну в таком, что когда любишь кого-нибудь, неважно, кто он тебе, – отец или невеста.

– Ты хочешь сказать, старик или девушка?

– Ну, что-то в этом роде.

Ирина задумалась, с чайной ложечкой в руке. Они уже поужинали и сидели просто так, в этой столовой на общем этаже.

– То есть, друг или жена, – поправился он.

– Ты хочешь сказать, что дружба может заменить любовь? – сказала она, подперев щёку рукой и смотря на него.

– А разве нет? – смешался он.

– Тебе лучше знать, – чуть качнула она головой.

С обзора донеслось тихое верещанье. Было ещё совсем светло. Обзор был на уровне человеческого роста. Казалось, можно открыть окно и шагнуть в высокую траву и зверобой.

– Почему? – спросил он.

«По кочану», – хотела она сказать, но воздержалась.

– А ты по дружбе можешь жениться? – спросила она, всё так же подперев щёку рукой.

Крис посмотрел на голубое вечернее небо сбоку от неё. Только чуть повыше… там, где было алевшее облако. У него чуть покраснели уши.

– Наверно, – сказал он и замолчал.

Он вообще больше любил молчать, чем говорить. Она слегка иронически смотрела на него, облокотившись на лакированный стол медового цвета.

– Ну? – сказала она.

– Что ну? – не понял Крис.

– Даже если она будет, как Розита Армен?

– Да ну тебя, – сказал он.

– То-то же, – сказала она. – И вообще… чего ж ты тогда не женился?

На это он не нашёлся, что ответить.

Русые волосы, прямой нос и серо-стальные глаза. Он был из тех, что служат лезвием любого клинка. И из тех, чей клинок в руке Непобедимого.

– А вы с Кирой давно знакомы, Крис? – спросила Ирина, распрямившись и посмотрев на обзор.

В недосягаемой вышине парила птица.

– Ага… полтора года.

– Хм, – хмыкнула она, тронув своё запястье.

Птица появилась в круге вверху обзора. Серое оперение было слегка окрашено золотисто-красным заходящим солнцем. Крис покосился на Ирину. Красная бархатная резинка у неё на затылке слегка сместилась.

– Уэрр говорил, что у вас друзья пропали куда-то, да? – сказала она.

– Угу, – ответил он. – А потом оказалось, что их разведзонд подобрал.

– А как их зовут?

– Мак и Пит, – сказал он. – Мы с ними из одной школы. Только Пит из другого класса. И Джек был, тоже…

Она кивнула головой. Обычная история…

– Он погиб, да?

– Угу, – сказал Крис.

– А от чего?

– На Риамелло, помнишь?

Она слегка кивнула.

– В скрытой разведке, на «.капле».

Ему не очень хотелось рассказывать.

– Почти как мы… – проговорила Ирина.

– Вот именно, – сказал он. – Только там была Риамелло.

– Прости, Крис, – сказала она, тронув его за руку.

Он исподлобья посмотрел на неё.

– А откуда вы? – спросила она.

– Из Лланмахйра, в Уэльсе.

– А… знаю, – сказала она. – Вы раньше в Западном Флоте служили?

Крис кивнул.

Круг на обзоре давно исчез… и птица тоже. В комнате стало темней. Возле плиты в тёмно-серой стене зажглись запасные огоньки.

– Ну не грусти, Крис, – ласково сказала она, потрепав его по плечу. – Что же делать…

В этом не было большого смысла… но было что-то другое. Как тогда… когда они в первый раз остались одни во всём тракторе.

За ужином в тот первый вечер.

– Я вчера тоже думала, не дойдём, – сказала она. – Испугалась до смерти. И от тебя ни слуху, ни духу…

– Но… я же от вас ждал, – сказал он.

– А мы от тебя.

– Почему… – проговорил он, пожав плечами.

– По кочану, – так же задумчиво протянула она, слегка округлив зелёные глаза.

Она была без очков.

– Мы же не знали обстановки, – пояснила она, помолчав. – Я боялась, тебя сразу собьют… и всё.

– А если бы Тим не пошёл? – проворчал он. – Так и остались бы там в лесу?

– Не-ет… – протянула она. – Тогда бы вызвала.

«Женская логика», – подумал он.

– Слушай, давай уберёмся, а? – сказала она.

Ей надоело смотреть на грязные тарелки и чашки на лакированном столе медового цвета. Хоть полутьма и скрадывала беспорядок.

– Ладно, – согласился он.

Остатки творожников Ирина положила в стенной холодильник сбоку от плиты. Крис всё же не решился съесть всю сковородку, хотя она и явно этого ожидала. Он и так чувствовал, что объелся. Раковина заурчала, моя посуду под выпуклым прозрачным колпаком.

– Слушай, Ир, а чего ты так много еды готовишь? – спросил он.

– Почему много? – сказала она. – Просто надо лучше есть. – Пошли сядем?

– А может, пойдём в рубку? – сказал он.

– Пошли тогда в лазарет, а? – предложила она. – Мне всё равно надо там спать.

С Тимова браслета она получала только температуру, давление и пульс. Поэтому лучше было находиться рядом.

– Давай, – сказал Крис.

– Подожди тогда, – сказала она и пошла вытереть губкой стол.

– А у тебя братья или сёстры есть, Крис? – спросила она оттуда.

Внизу на обзоре стояли матово-белые цифры на фоне тёмно-зелёной травы: «9:29». Как и везде во Флоте, отбой был в десять часов.

«Все кролики и мыши уже спать пошли…» – подумала научная сотрудница.

– Нет, – сказал Крис, невольно любуясь её темнеющей фигурой возле освещённого стола, сбоку от окна с тёмно-голубым вечерним небом.

В потолке уже зажглась запасная подсветка.

«Правильно говорит Перпетус», – подумал он.

Насчёт сурверсии.

– А у меня сестрёнка есть, Юлька.

– Младшая?

– Угу, – сказала Ирина. – Сейчас она уже выросла. Учится в музыкальном училище. Она, когда была маленькая, говорила «чичибяка» вместо «черепаха». – Пошли, – сказала она, придирчиво осмотрев лакированный стол.

В посвежевшем воздухе повеяло вечерней росой. Ирина слегка поёжилась в толстом джемпере с высоким горлом. Он был сочного красно-коричневого цвета, как бархатцы.

– Как ты думаешь, почему Уэрр не звонит? – спросила Ирина.

Они были в длинной кабине лазаретного лифта. Здесь было тепло. В низком потолке спокойно мигали зелёный и жёлтый огоньки оповещения.

– Боевое положение, – сказал Крис небрежно. – Он теперь не позвонит, пока не будет в пределах видимости.

По правде говоря, он и сам не знал, почему.

– А я думала, он ещё собирался связаться, – сказала она, стоя спиной к светлой стенке с тёмной полоской на уровне пояса. – По спецсвязи.

В её голосе проскользнуло беспокойство. От светлой стенки пахло стружками. Но вездеход был не такой уж новый.

– А перехват? – сказал он.

– Ты думаешь?.. – она сделала большие глаза. – У них здесь звездолёт?

– X… кто их знает, – сказал он мрачно.

Она покосилась на него и вышла из лифта в комнату с мягкими углами между стенами и потолком. Лифт выходил в комнату всей длиной, и в раскрытом виде был как светлая ниша. В боевой обстановке двери всегда раздвигались до конца. Тим спал на дальней кровати в закруглённом углу лазарета. Он был семиместный. Нежно-палевые стены уже потемнели в тихом вечернем свете с обзора.

– Посиди там в докторской, ладно? – сказала Ирина и пошла к Тиму. – Я сейчас.

«Опять свет погасила», – подумал Крис, войдя в тёмную докторскую.

Свет шёл только от клавишей чуть изогнутого пультового стола, сбоку от раскрытой тетрадки. Он был пастельно-зелёным. Под столом на убранном штурвале горели два красных огонька и большой оранжевый посередине. Крис подошёл к кожаному дивану и сел, не зажигая свет.

Прозрачные дверцы стенных шкафчиков и холодильников слабо осветились изнутри, а над дверью в операционную горел овальный тёмно-зелёный плафон. Освещение здесь было настроено по-другому.

«Чего я сюда притащился?» – подумал он.

– Ты чего тут? – сказала Ирина, раздвинув вторую половинку складной деревянной двери с матовыми стёклами.

В комнате зажёгся мягкий рассеянный свет. Он невидимо шёл от бордюра серой кожаной стенки и отражался от светлого потолка.

– Ты до каких сегодня будешь? – спросила она, сев на кровать в нише.

Она спала здесь прошлой ночью. Ниша ничем не выделялась в светлой стене, кроме мягкого зелёного одеяла. В низком потолке у неё над головой автоматически зажёгся уютный желтоватый свет.

– Ты сегодня выспалась? – спросил он.

– А чего ты меня не разбудил? – поинтересовалась она, опёршись руками на одеяло позади себя.

Крис чуть пожал плечами под её взглядом.

Она была в больших чуть розоватых очках. Это были те же очки, в которых она вчера пришла с Тимом из лесного похода. Только сейчас они поблескивали чистотой в уютном желтоватом свете с потолка спальной ниши.

Она имела в виду боевое дежурство.

– Давай часов в пять, – сказал Крис после затянувшегося молчания.

– А ты разве спать не собираешься? – спросила она.

– Почему… я утром посплю.

– Ну как хочешь, – сказала она.

Оба опять замолчали.

Крис на коричневом диване с откидывающимися валиками, а Ирина у себя на кровати. Она сидела, упираясь руками на одеяло позади себя и вытянув стройные ноги в тёмно-коричневых рейтузах.

Его давно уже тянуло спросить одну вещь.

– Ир… а тебе не жарко в этом джемпере? – сказал он наконец.

– He-a… – протянула она.

«И как они в старину сами набирали», – подумала она, скользнув глазами по пультовому столу со своей тетрадкой.

Стол был цвета кофе с молоком.

– Ну ладно… я пойду, – сказал Крис и отстегнул ремень.

– Ага, – сказала она.

«Интересно, снаружи сейчас холодно», – подумала она.

Обзор был как раз напротив неё, над столом. Ночь вступала в свои права. Луна куда-то подевалась, и в тёмно-синем небе ясно мерцали большие звёзды.

– Дай мне вон ту тетрадку, Крис, – попросила она. – Только не читай, ладно?

Как молодая учительница у старшеклассника.

– Спокойной ночи, Ир, – сказал он, пожав плечами и протянув ей светло-коричневую тетрадь с пульта.

Она была в коленкоровом переплёте.

За сложенной как гармошка лакированной дверью с белыми матовыми стёклами была темнота. Одна половинка двери была раздвинута не до конца.

– Ой, засиделась я с тобой, – ахнула Ирина, посмотрев на стенку с часами и округлив глаза за большими стёклами очков.

Она протянула руку за своей тетрадью. Что-то нашло на него. Вместо того, чтобы отдать тетрадку, он очутился на полу и неловко обнял Ирину, прижавшись головой к её джемперу. Джемпер с красно-коричневыми рубчиками оказался мягче, чем он думал. От него пахло чем-то домотканым.

Впрочем, сейчас он ни о чём не думал.

– Ну чего ты, Крис? – сказала она, потрепав пальцами его волосы.

Как пионервожатая, утешающая октябрёнка.

– Зачем тебе это? Будешь потом считать себя дрянью… Читал «Основы психологии»?

Она положила руки ему на плечи. От её простого ласкового голоса он сразу успокоился. Ему стало стыдно.

– Извини, Ир, – пробормотал он, поднялся с мягкого светло-серого ковра и вышел в темноту палаты.

Она его не задержала.

Ей вспомнился другой такой случай, шесть лет назад. Люди бывают разные. Крис не заметил, что его бросило в краску. За раздвинувшейся дверью лифта открылась освещённая ниша.

– Я больше не буду, Крис, – потянула его сзади Ирина. – Не обижайся, ладно?

Мягкий ковёр заглушал шаги.

– Угу, – буркнул он себе под нос и вошёл в лифт.

За задвинувшейся дверью осталось растерянное лицо практикантки в больших розоватых очках. За очками были немного округлённые глаза.

«Козёл вонючий», – пробормотал он.

Дальнейшее существование представлялось в чёрном свете.

В три часа ночи зазвенел сигнал вызова. Ирина сладко потянулась и открыла глаза. В комнате было темно. У неё в ногах на обзоре горели крупные звёзды. Он был как небольшое окошко в кожаной стене ниши. В ночном свете слабо виднелся пультовый стол, диван и открытая гармошкой дверь в палату. Она вскочила, сев в темноте на постели. Вызов был внешний. Она посмотрела на нарукавник. На экранчике спокойно горел значок контакта. Было три часа шесть минут.

– У нас всё в порядке, Крис, – прозвучал у неё в ухе знакомый и далёкий-далёкий голос Уэрра. – Будем через пять минут.

У Ирины захватило дух от радостной неожиданности. Как в детстве, когда просыпаешься ут ром, и за окном падает снег, а у книжного шкафа – новогодняя ёлка. Она опустила ноги на ковёр и зажгла свет у себя в «купе». Ковёр около кровати осветился неровным полукругом светло-серого цвета.

– Бр-р, – поёжилась она и протянула руку за джемпером на полу.

Она спала в рейтузах.

– Ира, – сказал близко голос Криса. – Ты слышала?

– Сейчас, Крис, – сказала она. – Носки одеваю.

Густой как овчина ковёр приятно щекотал ногу. Другая была уже в носке. Ирина натянула тапочки и вышла в тёмную палату. В закругляющейся над койкой Тима стене горел синий огонёк. Она посмотрела на спящего парня и пошла к двери. Ей хотелось пройтись пешком. В полутёмном спящем коридоре явственно пахло речной заводью в зябкую летнюю ночь. Вдоль коридора горели неяркие огни запасной подсветки.

– Крис, ты где? – спросила Ирина в пустынном коридоре.

Ей стало немного жутковато.

– В нижней, – ответил Крис у неё в левом ухе.

– Ой, а я думала, в верхней.

– Иди скорей, – сказал Крис.

У Криса в рубке было так же темно, как в лазарете. На обзоре горели яркие звёзды и туманности. Тихо играла какая-то музыка.

– Как спала, Ир? – чуть скованно сказал он.

– Эх ты, – сказала она, дружески взъерошив его волосы, и села в соседнее кресло.

В сложенном штурвале перед ней автоматически зажглись оружейные огоньки. Вместо досады на себя Крис почувствовал нечто вроде ревности.

«Уже прогресс», – хмуро подумал он.

– А ты как? – спросила она, блеснув очками в зябкой ночной темноте. – Ты что, нарочно такую холодину устроил?

В воздухе явно сквозило промозглой речной сыростью.

– Тебе холодно? – спросил Крис.

– А ты как думал?

– Извини, Ир, – сказал Крис.

– То-то же, – сказала она.

– И вообще… – сказал он.

– Будешь знать, – сказала она. – А что, это с тобой в первый раз так?

– Ага, – сказал он, отходя.

– Несолоно хлебавши… – задумчиво промолвила она.

Он не видел выражения её лица.

– Хм, – хмыкнул он.

Ему тоже стало смешно. Прозвучал мелодичный звон вызова. Ирина нагнулась, включив встроенную кофеварку. Та делала всё.

Кроме бутербродов.

– Крис, мы в четырёх километрах от вас, – сказал ясный голос Уэрра. – Боевая конфигурация «альфа».

«Как будто никто не спал…» – подумала веснушчатая практикантка.

– Вижу, – сказал Крис. – У нас всё в порядке. Я на дежурстве. Ирина рядом. Тим в лазарете. Инфекция третьего класса типа «б», стадия…

Он запнулся.

На складном экране перед ним уже давно мигал лазоревый сигнал встречи. Спокойные зелёные буквы сообщали координаты и прочие боевые данные. Над ними двигалась объёмная схема конфигурации. Мерно пищал сигнал готовности. Внизу обзора бежал текст остальной информации. Спецсвязь обычно не использовалась для передачи видеокартинки.

– Выхода, – тихо подсказала Ирина.

– Выхода, – повторил громко Крис.

– Подсказываете, сударыня? – поцокал языком доктор. – Непедагогично.

– Здравствуйте, доктор, – чуть смущённо сказала Ирина.

– Здравствуйте, моя милая, – кивнул доктор. – Контакт только спецсвязью, Крис. В режиме ожидания.

– Понял, доктор, – сказал Крис.

– А сейчас спокойной ночи. Утро вечера мудренее. Если не устали, дежурьте сами до света, а Иру отправьте спать. Вероятность нападения убывает к утру. Остальное у вас в машине.

– Понял, – сказал Крис. – Спокойной ночи. Привет всем.

– Спокойной ночи, доктор, – робко произнесла Ирина.

Крис покосился на бледное лицо в полутьме, в свете крупных звёзд. Очки почти не были видны. Писк спецвызова кончился.

– Наконец-то, – сказала Ирина.

– Слышала? – сказал Крис. – Иди спать.

– А ты правда не хочешь? – спросила она жалостливо. – Давай я тебе виганту дам.

– Давай, – согласился он.

Она скользнула из кресла и вернулась от встроенного шкафа с серебрящимися в темноте ручками. Это был не шкаф, а просто множество таких же, как стенка, кожаных дверец разного размера, сбоку от пульта и обзорного экрана.

Ручки были вровень со стеной.

– На, мученик, – отказала она, подавая ему в звёздной полутьме кругленькую как шарик виганту.

По вкусу она была похожа на яблочную конфету.

– Спасибо, Ир, – сказал Крис с благодарностью.

– Ну пока, – сказала она и пошла.

– Ага, – сказал вдогонку Крис.

* * *

– Что я, с ума сошла, – сказала задетая домината.

Небо было синее, как морская лазурь в пиратской гавани на Тортуге. Торстена не было, но это ничего не значило.

– Не ссорьтесь, барышни, – сказал Уэрр, намазывая на хлеб с маслом паюсную икру.

У него было хорошее настроение. И даже не просто хорошее, а безоблачное, как бездонное синее небо над угрюмым дремучим бором. Он начинался сразу, в десяти метрах от вездехода, и между могучими стволами стояла темнота, как на картинке в сказке про Бову-Королевича. А к лесу подкатывалось поле с колышущимися метёлками ковыля и синими васильками. Где-то вдали, за покатыми полями и сбоку от синеющего леса чернела малюсенькая капелька трактора Криса.

– А мы и не ссоримся, – сказала Кира.

Эйринна мило улыбнулась. Она была в светло-коричневой форме разведчицы, которую Кира откопала в запаске общего этажа на корме. Откуда она там взялась, было неясно. но на Эйринне гимнастёрка и брюки сидели неподражаемо. Как будто сшитые на заказ. Обе девушки сидели спиной к стенке с обзором, и Уэрр глядел то на них, то на залитый утренним солнцем полевой простор.

Обе картины доставляли ему наслаждение.

«Музеи…» – подумал он лениво, как думают лёжа на спине в душистой траве жарким летним днём.

В общем-то, особых причин для оптимизма пока не было. Но сердцу не прикажешь… И перед самой атакой солдат иногда улыбается, глядя на деловитых рыжих муравьёв.

– А что мы теперь будем делать, доктор? – нарушила Кира затянувшееся молчание.

Доктор Уэрр прожевал кусок блинчика и приложил салфетку ко рту.

– Я предлагаю сходить в гости, Кира, – сказал он. – Как вы на это смотрите, барышни?

Кира сделала блинчики с вишнёвым вареньем.

– Ой, доктор… – сказала она.

– Кгм, – крякнул с досады Уэрр.

По белому кителю скользнула большая капля вишнёвого варенья, оставив на нагрудном кармане сладкую тёмно-красную кляксу. Доктор без особой надежды промокнул её салфеткой и отстегнулся от жёсткого дивана.

– Придётся мне вас оставить, милые барышни, – с сожалением сказал он. – А вы пока поболтайте тут без меня, старого буквоеда.

В его глазах светились весёлые огоньки.

– Да ну вас, доктор, – надула губки Кира.

– … А после завтрака пойдём с вами к Крису, – сказал он. – Пешком.

У него были свои расчёты.

У Киры от радости заблестели глаза. Она две недели не виделась с Крисом. Да ещё и прогулка по летнему полю… под синим небом.

– Правда, доктор? – воскликнула она.

И вдруг поняла, что он имеет в виду.

– Как… – запнулась она внезапно упавшим голосом. – И мы с вами больше…

Она растерянно опустила руки на колени.

– Это грозит нам гораздо больше, чем вы думаете, Кира, – серьёзно сказал Уэрр мягким голосом. – Однако если всё обойдётся, обещаю вам, что после практики вы будете ходить ко мне в гости. Тем более, что мне нравится Ленинград. – Если, конечно, вы с вашим будущим мужем не станете возражать, – добавил он.

– Не станем, – буркнула под нос Кира и улыбнулась этой мысли.

У неё в глазах стояли слёзы.

Эти пять дней в вездеходе типа «Аэциус» она не забудет никогда. И разве можно забыть то, что уже стало частью твоей жизни?

И людей, которые тебе как родные?

Кира вытерла слёзы и поглядела на полированный стол из белого дерева. И его она никогда больше не увидит… А если и увидит, то всё будет совсем не так.

Кто-то сказал, что жизнь – это цепь встреч и расставаний.

«Грустно, но факт», – как любил повторять Петька Симаков у них в десятом классе.

Правда, всегда по пустякам.

С тёмной ресницы сорвалась слеза. Доктор ушёл, погладив опущенную тёмно-русую голову Киры с короткой стрижкой.

– Не плачь, Кира, – сказала Эйринна и обняла её за плечи.

Торстена Кира чмокнула на прощанье и подарила ему оставшиеся две конфеты. Она зашла попрощаться к нему в нижнюю рубку. Белобрысый парень неуклюже потряс её руку здоровой и забинтованной рукой.

– Ирина тебя вылечит, – сказала ему Кира. – До свиданья, Торстен.

Тот махнул не глядя на неё рукой и сказал:

– До свиданья.

Ему было тоже жалко.

Высокий мужчина и две девушки шли по бескрайнему полю с колышущимися травами. Над ними кружила птица. У Уэрра за спиной был большой рюкзак, а в руке – тяжёлый свольвер. Он был в защитном полевом комбинезоне с алой нашивкой на нагрудном кармане.

Кире он дал Б-4, а Эйринне – лёгкий бленгер. Она ещё не так хорошо свыклась с оружием. Перед уходом Кира показала ей, как стрелять, убив пару мохнатых зверьков и громадную птицу, спорхнувитую с густого дерева на краю бора. Птица напоминала грифа, с голой красной шеей и непомерным клювом.

Торстен следил за ними на обзоре, изредка поглядывая на складной экран, где была видна даже. красная бабочка, севшая на шляпу Эйринны.

А в далёкой чёрной капле второго трактора у края синего леса в рубке сидел весь экипаж. Было уже за десять, и солнце пекло вовсю. Ирина сменила Криса, когда над лесом появился край красноватого солнца. Но после кружки чёрного кофе он чувствовал себя бодро, как летним утром на сеновале горного хутора у тётушки Элли. Зато Тим сыпанул с самого вечера, сразу за двоих. Ирина и Тим уже закусили бутербродами с кофе рано утром, около семи, и Крис в одиночестве доедал свою порцию со второй кружкой кофе. Это был всё тот же печёный пирог с сыром и колбасой. Похоже, они были обеспечены ими в неограниченном количестве.