Текст книги "Суперопер"

Трофеи

В кабинете за зоной они застали только Коваля.

– А Моргун где? – Макар вспомнил, что на разводе не видел второго оперативника.

– Он сегодня по бирже дежурит. А я сейчас пойду в изолятор с драчунами разбираться. Вчера вечером механизаторы напились в камере, что-то не поделили и задрались, – Коваль взял папку с бумагами и направился к двери.

– Постарайся выяснить, что конкретно пили, кто занёс? Если брагу – где ставили, откуда дрожжи и сахар, – Ткачёв на секунду задумался, – старайся слово «брага» не употреблять. Достали прокурорские! Законники, мать их! Заставляют по каждому изъятию браги уголовные дела возбуждать. А оно нам надо?

– А что писать, если они действительно брагу пили?

– Придумай что-нибудь, на то у тебя и голова.

– Ну, что там у тебя, показывай, – Ткачёв подождал, когда за озадаченным Ковалем закрылась дверь, и повернулся к Макару.

Деловито выставив из первой сумки все свёртки и одну бутылку, саму сумку с оставшимся в ней звякающим содержимым Ткачев поставил под стол:

– Это нам с Семёнычем. Сигареты – в тумбочку, чай плиточный – туда же. Консервы рыбные и тушёнку – в холодильник. Сало копчёное, ах, как пахнет! Сразу слюнки побежали, – тоже в холодильник. Сахар – в тумбочку, чай пить. Дрожжи…

– Выбросить?

– Зачем? Моя Людмила постоянно что-то готовит. А в магазине у нас дрожжи не продают. Отложи, вечером заберу. Что там ещё? Таблетки? Так, «этаминал натрия», ого! «Элениум», «феназепам», какому-то наркоману посылочка шла. Записки не было?

– Нет. Больше ничего нет.

– Колёса, в смысле – таблетки, отложи, пусть в сейфе хранятся. Это формально не наркотики: снотворное и транквилизаторы. Может, какого наркомана завербуешь. Эта публика за таблетки мать родную продаст.

Макар рассортировал трофеи, убрал в урну обрывки газет и прочую упаковку и, помявшись, сказал:

– Как-то это всё не совсем правильно.

– Что ты имеешь в виду?

– Трофеи. Ну, водка там, дрожжи, сахар, – это понятно. Они нажрутся, передерутся, нам потом проблемы. А продукты? Мы у них отбираем, а сами это всё съедаем, как-то…

– Что как-то? Не этично, ты хочешь сказать?

– Ну да, как-то неправильно.

– Так. Давай по порядку. Водку мы изъяли правильно, тут ты не сомневаешься? Ладно. По закону мы её должны разбить. Ты вот не пьёшь. Но даже у тебя рука не поднимется на такое кощунство, правильно?

Макар кивнул. Действительно, зачем уничтожать водку, когда ей можно угостить, например, ребят из общаги?

– К тому же в сегодняшнем случае никто не видел и не знает, что ты это всё изъял. Перед кем отчитываться? Идём дальше, сахар и дрожжи. Понятно, что они пирожки выпекать не собираются. Только на брагу. Тут ты тоже согласен?

Макар опять кивнул.

– Остаются продукты. По закону осуждённые должны питаться по определённой норме. И они её получают. Плюс отоварка в ларьке. На особом режиме – на четыре рубля в месяц. Всё! Эти ограничения часть их наказания за совершённые преступления. И мы здесь для того и работаем, чтобы контролировать строгое соблюдение установленного режима содержания. Чтобы они ничего больше не получали сверх установленных норм. Мы обязаны выявлять и пресекать всякие нелегальные попытки передачи продуктов питания и запрещённых предметов. Это наша работа. И мы её, по мере своих возможностей, делаем.

Теперь вторая часть вопроса. Куда девать изъятое? Отдавать осуждённым нельзя. По закону. Согласен? Так. Продавать через магазин жителям посёлка, не имеем права. Тут нужен сертификат качества, которого у нас нет. И куча других проблем. Свиней кормить? Консервами, которые и для нас часто являются дефицитом? Что ещё можно сделать? Выбросить на помойку? Хорошие съедобные продукты? Знаешь, что с тобой бы сделали за это люди, пережившие блокаду Ленинграда? Да и не только они. У нашего народа уже давно в подсознание вбито: хлеб выбрасывать нельзя. Так же, как и другие продукты.

Ткачёв встал, прошёлся по кабинету, остановился напротив Макара и ткнул в него пальцем:

– Ну, чего молчишь? Может, ещё какие-то варианты есть, как распорядиться продуктами?

Макар вздохнул и пожал плечами.

– Не вздыхай. Просто выбрось из головы эти дурацкие мысли. Считай, что это премия тебе за хорошую работу. От начальства то хрен что дождёшься. Кстати, о премии. Ты должен знать, что для поощрения агентуры мы получаем деньги по статье 9 сметы МВД СССР. Мы их должны выдавать агентуре не деньгами, а сигаретами, чаем и так далее. Агент пишет расписку на сумму стоимости полученного товара. Сумма расписок должна совпадать с общей суммой, полученной нами.

Так вот. Получение «девятки» это всегда было праздником для наших оперов. Деньги дружно пропивались, а агентуру кормили трофеями, обычно на бОльшую сумму, чем по распискам. Все были довольны. Так что мотай на ус. Пить я тебе, конечно, не советую, но деньги можешь потратить с пользой для себя. Лишними они ни у кого не бывают.

И ещё. Посторонние о трофеях ничего знать не должны. Даже друзья в погонах. А то есть всякие доброхоты. Я таких называю либеральными интеллигентами. Начнут носами вертеть с презрением. Вы, мол, отбираете у бедных зеков, а сами жрёте. Типа – жалеют несчастных страдальцев. И здесь в посёлке, и на Большой Земле хватает таких «жалельщиков». А стоит самому стать потерпевшим, так этот либерал, визжит, что вору, который украл у него кошелёк, надо руку отрубить, на кол посадить, шкуру с живого содрать и так далее. Куда только сразу вся жалость девается! Сострадальцы, мать их!

Ткачёв вскочил, прошёлся по кабинету, резко махая рукой при каждом слове. Потом опять сел за стол, успокаиваясь.

– Здесь на особом режиме нет и не может быть зеков, оказавшихся тут случайно или по оговору. Пять – семь судимостей и всё случайно? И мы с тобой по идее исполняем желания всех людей, пострадавших от их действий. Только руки не рубим и живьём не сжигаем, а создаём преступникам такие условия, чтобы их, по крайней мере, обратно сюда не тянуло. В рамках закона, конечно.

Сегодня этот, неизвестный пока зек, которому не дошёл «подогрев», будет чувствовать себя обокраденным. То есть сам побудет в шкуре своих потерпевших. Может, хоть немного задумается? Ты после съёма уточни осторожно, кто там попал.

И новых оперативников подключи к таким же рейдам. Идея-то хорошая. Главное, чтобы с вечера снег прошёл. Можно по очереди пробегаться по объекту или вместе, смотрите сами. Да, трофеи убери в свой сейф. Будешь кормить свою агентуру. Ты же один работал, значит, вся премия твоя. А то несправедливо получается. Они встали на час позже, на разводе лясы точили, пока ты на бирже бегал, а добычу – поровну? Несправедливо! Пусть сами шустрят. Не смогут, – значит, будут «девятку» тратить на чай и сигареты. А ты себе каждый квартал будешь какую-нибудь нужную вещь покупать.

Макару вспомнилось предупреждение Васильева: не обрастать лишними вещами, поэтому соглашаться с Ткачёвым он не стал. Просто промолчал.

– Надеюсь, ты своё мнение по отношению к трофеям изменил? – Ткачёв явно ждал утвердительного ответа.

– Конечно, Михаил Иванович. Всё, что можно съесть, будет съедено с аппетитом! – Отчеканил Макар.

– То-то же. А то, сомнения у него появились…

Сорванный праздник

23 февраля на разводе Макар обратил внимание на праздничное настроение большинства сотрудников. Спокойные и хмурые обычно с утра лица офицеров сегодня выглядели по-другому. Все улыбались, шутили, как будто в предчувствии праздника. Макар подумал – обычный рабочий день, после работы желающие отметят, конечно, не без этого. Так ведь выпить можно в любой день, было бы желание. Вечером в клубе обещали концерт. Какая-то самодеятельность приедет из города. Но это же вечером.

Ситуацию прояснил Ткачёв. Подойдя к Макару, он хлопнул его по плечу:

– Ты, вроде, сегодня на бирже дежуришь?

– Да, сейчас ухожу с первой партией.

– Задержись. После развода нас женщины будут поздравлять с праздником. В кабинете начальника. Получишь свой подарок и пойдёшь на биржу.

Макар зашёл в кабинет начальника колонии и замер от неожиданности.

Приставной стол начальника удлинился в несколько раз, был накрыт разными скатертями и клеёнками, уставлен бутылками с водкой и всевозможными закусками. Принаряженные женщины держали в руках яркие пакеты с подарками. За столом сидели улыбающиеся офицеры.

– Чего опаздываешь? Садись сюда, – Ткачёв указал ему на свободный стул рядом с собой.

– Так я же дежурю, – шёпотом сказал Макар, присаживаясь.

– Сейчас поздравят, и уйдёшь.

Поздравительную речь от имени женщин колонии произнесла главный бухгалтер Татьяна Фёдоровна. После чего улыбающиеся женщины раздали всем мужчинам подарки. В пакете, вручённом Макару, оказалась открытка, флакон одеколона и крем для бритья.

Макар тихо обалдевал. Глядя на количество бутылок, он понимал, что работать сегодня уже никто не будет. Тут его осенила мысль, Макар повернулся к зам по РОРу:

– По ходу, Михаил Иванович, я сегодня не случайно попал на дежурство?

– Конечно, – не стал отпираться тот, наливая водку в стакан себе и сидящему с другой стороны начальнику колонии, – ты же тут единственный убеждённый трезвенник, пойми правильно.

Макар понял правильно, извинился перед всеми, сослался на дежурство и вышел. В кабинете он положил в стол подарок, взял из холодильника сало, отрезал приличный кусок, порезал его на мелкие ломтики и уложил слоем на краюху хлеба, принесённую из дома. Сверху накрыл таким же куском хлеба. Получившийся бутерброд завернул в бумагу и сунул в карман.

Вспомнился отец – шахтёр, умерший, когда Макар ещё учился в школе. Тот постоянно сооружал себе на обед такой же бутерброд, который называл «тормозок».

Макар не видел смысла уходить с рабочего объекта на обед в столовую, тащиться по морозу полтора километра туда и столько же обратно. Подумав, он сунул в карман ещё и пачку чая.

Дежурство прошло спокойно. Ближе к обеду Макар вместе с двумя солдатами – «счётчиками» прошёлся до конца рабочего объекта. «Счётчики» по карточкам проводили побригадную проверку наличия осуждённых. При этом всем напоминали, что сегодня съём на час раньше в честь праздника.

Возле пятой бригады Макар обратил внимание на осуждённого Митрохина, который с задумчивым видом стоял на краю эстакады и глядел на проверяющих. Сейчас Макар уже точно знал, что это именно его он «обидел» во время своего первого утреннего рейда по лесобирже. Водитель лесовоза, который ночью заносил ему незаконную передачу, добавил туда же полученную им по почте посылку для осуждённого Копысева – друга Митрохина. Вот Копысев и был тем самым наркоманом, которому предназначались таблетки.

Водитель лесовоза – житель посёлка, ранее судимый Борзов, в последние дни категорически отказывается заезжать на объект днём. Распределяет своё рабочее время так, чтобы завозить лес, когда рецидивисты покинут лесобиржу. Как и рассчитывал Макар, один из каналов нелегальной доставки прервался.

«Наверное, меня подозревает», – подумал Макар, покосившись на Митрохина. Но спросить напрямую тот не решился.

После первой успешной попытки, Макар ещё раз повторил рейд всей оперчастью. Правда, результата не было. Затем новые оперативники вдвоём пробежались по свежему снегу, вернулись довольные. Сразу в двух местах по следам нашли «подарки». Правда, сравнительно небольшие. В одном месте оказалось, кроме всего прочего, две бутылки водки, которые вечером после работы и были выпиты. Макар не возражал, даже посидел немного за компанию.

Возможно, что на их действия уже стали обращать внимание, но понять причину – вряд ли. Оперативники во все времена по ночам шарились на рабочем объекте, проводили плановые и внеплановые обыски, проверяя полученную оперативную информацию. К этому все привыкли.

Вернувшись в «дежурку», Макар перекусил и до конца рабочего дня пил чай и разговаривал на разные темы с мастером биржи – осуждённым Серёгиным (он же агент «Смирнов»).

Серёгин отбывал уже третий срок за убийство.

– Что, обязательно надо было убивать человека? – Макар пытался понять логику убийцы, в общем-то, нормального, умного и спокойного мужика.

– А как по-другому, гражданин начальник? Если он меня оскорбил? Мы с ним выпивали, закусывали, вели обычные пьяные разговоры. Потом заспорили, я уже и не помню о чём. Но помню, что он меня обозвал «козлом».

– И ты взял со стола нож, которым резали закуску, всадил ему в сердце, – Макар читал приговор Серёгина и помнил эту историю.

– Ну, да.

– А нельзя было просто морду ему набить или, в крайнем случае, бить ножом не в сердце, а в живот, например. И ты свои амбиции бы удовлетворил, и он бы живой остался. Да и срок бы поменьше получил.

Серёгин затянулся «беломориной» и, с прищуром глядя на Макара, объяснил ему, как несмышлёнышу:

– Морду набить не получилось бы. Он меня моложе и в два раза здоровее. А если подрезать и оставить в живых, он бы потом сказал, кто это сделал. Меня бы нашли и посадили. Нет, начальник. Тут надо валить только наглухо. Так у меня остаётся надежда, что убийство не раскроют и меня не найдут. Мы же с ним вдвоём там были, свидетелей не было.

Макар вспомнил, что две предыдущие судимости у Серёгина тоже были за убийство.

– Так ты и раньше руководствовался этим же принципом?

– Так оно получается, начальник.

– Так ведь всё равно тебя нашли и посадили во всех случаях.

Серёгин усмехнулся:

– Ну, допустим, не во всех…

«Ну, ты и жук! – подумал Макар, – а сколько же ты тогда на самом деле жизней загубил с таким своим принципом?» При этом он прекрасно понимал, что заставить Серёгина признаться в других убийствах, никаким способом не получится. Он же не дурак, чтобы увеличивать себе срок? А свидетелей, естественно, не было.

Вернувшись после дежурства в жилую зону, Макар обратил внимание, что не видно ни одного офицера, кроме ДПНК и его помощника.

– А где все?

Дежурный по колонии пожилой майор ответил с какой-то тоской в голосе:

– Так ведь праздник – гуляют.

– В клубе, что ли?

– До клуба у половины терпения не хватит, раньше нажрутся. Но и в клубе будут, кто помоложе. Тебе то точно можно сходить, концерт посмотреть. Бабы и девки местные там все соберутся. Или ты устал после дежурства?

– Да нет. Наоборот, отдохнул.

– Так тебе и карты в руки. Молодой, холостой. Все девки твои. Начало в семь вечера. Сначала, как обычно – торжественная часть, потом концерт, потом танцы.

Макар взглянул на часы. Успевает сходить домой, перекусить и к началу концерта подойти в клуб.

На полпути между жилой зоной и первыми домами центральной улицы посёлка Макара обогнал десяток солдат во главе с лейтенантом. Топая ногами и тяжело дыша, они пронеслись мимо, поднимая вихри снега.

«Учения затеял лейтенант, что ли», – подумал Макар, глядя им вслед, – «или проштрафившихся гоняет?»

Возле клуба творилось что-то непонятное. Кучки людей в форме и в гражданском прятались за ближайшими к зданию клуба строениями: жилыми домами, сараями и баньками. Напротив центрального входа в местный очаг культуры, освещённого двумя яркими лампочками на ближайших столбах, людей видно не было.

Не доходя перекрёстка, Макар в растерянности остановился, пытаясь понять, что происходит.

– Коробов, чего стал, иди сюда, – услышал он голос Ткачёва, – да побыстрее, не отсвечивай там.

Макар подошёл к группе из пяти-шести человек, прятавшихся за бревенчатым срубом бани. Кроме Ткачёва он узнал инспектора оперчасти отделения капитана Светина. Остальные ему были незнакомы, одеты в полушубки и валенки.

– Что тут происходит, Михаил Иванович? – краем глаза Макар заметил, как через дорогу возле здания клуба комбат майор Данилец, размахивая руками, даёт указания подбежавшей группе бойцов во главе с лейтенантом.

– Да, ты же на бирже дежурил, – Ткачёв дыхнул свежим перегаром, – не в курсе. Короче, два солдата перепились, прихватили автоматы, по пять рожков с патронами и пошли в клуб, видимо на танцы. Там в это время репетировали артисты самодеятельности. Согнали всех в кучу, орут, стреляют, требуют музыку и девок, танцевать хотят! Вообще непонятно, чего они хотят. По ходу они не просто пьяные, а ещё и чем-то обдолбанные. Там, с артистами старлей из политотдела Управления Валера Исаев, ты должен его знать – высокий такой. Так один из этих придурков сказал ему: «Ты, длинный, ходи туда-сюда по сцене». Тот ходит. Дойдёт до края, тут же очередь из автомата в угол перед ним. Идёт обратно – опять очередь у него перед носом. Так и ходит туда-сюда. А солдат развалился на первом ряду и постреливает. Развлекается, сволочь, смешно ему. Второй уже три раза на крыльцо выходил. Выталкивает перед собой девчонку из артистов, кричит ей: «Садись!» Она присядет, а он очередь из автомата у неё над головой. Пули – во все стороны по улице. Потом загоняет её обратно. Зачем он это делает – непонятно.

– Откуда такие подробности?

– Из кинобудки всё видно и слышно. Жаль, застрелить их оттуда не получится. Отверстия узкие и длинные и направлены не туда. Ого! Комбат, по ходу, пристрелить его решил?

Данилец, действительно, упёрся плечом в угол здания клуба, вскинув автомат, нацелился на крыльцо и застыл в позе охотника.

– А что ему остаётся? – судя по голосу, Суетин был уже в хорошем подпитии. – Его, за такое ЧП, с должности точно снимут. В лучшем случае.

Макар присмотрелся. С другой стороны широкого клубного крыльца, напротив комбата были какие-то деревянные строения – сараи, баньки.

– А за теми сараями сейчас никто не прячется, так же как мы здесь, – он показал рукой.

– Скорее всего, – отозвался кто-то из гражданских, – народ-то у нас любопытный. Ещё немного и тут вся деревня соберётся. Всем же интересно, – он сплюнул.

– А ведь точно, – отозвался другой, – майор в своего солдата ещё попадёт или нет, а вот пуля в сарай точно попадёт, и, по закону подлости, убьёт кого-нибудь.

– А он, вообще, хотя бы трезвый? – Макар посмотрел на Ткачёва. Тот пожал плечами.

Макар расстегнул и начал снимать шинель.

– Подержите, пожалуйста, шинель, Михаил Иванович и скажите комбату, чтобы он пока не стрелял.

– Ты чего удумал? – Ткачёв машинально принял шинель, – опять геройствовать собрался? Здесь тебе не там! Это от ножей ты ловко уворачиваешься, а от пуль так не получится.

– Получится. С пулями ещё проще, они меня обычно облетают, – Макар быстрым шагом шёл через дорогу. Ткачёв с его шинелью в руках, что-то бормоча, семенил за ним, – вы только скажите ему, чтобы не стрелял. Пока.

Дойдя до невысокого декоративного забора, окружавшего по периметру здание клуба, Макар повернул к центральному входу, зорко наблюдая одновременно и за входной дверью, и за Ткачёвым. Вот тот подошёл к комбату, что-то сказал. Командир батальона опустил автомат, взглянул на Макара и что-то начал доказывать Ткачёву. Макар расслышал только: «Я запрещаю!»

«Давай, запрещай, я тебе не подчиняюсь», – Макар добежал до угла заборчика, повернул к входной двери.

В этот момент дверь распахнулась от сильного удара солдатским сапогом. На крыльцо сначала вылетела девушка в ярком народном сарафане и сразу упала на колени. Следом из двери высунулся ствол автомата и тут же начал стрелять длинной очередью. Затем появился и сам стрелок в расстегнутом на груди кителе, украшенном рядом значков, с лычками младшего сержанта на погонах. Держа автомат на уровне живота, поводя стволом слева направо, он выпустил очередь над головой девушки и только потом заметил бегущего на него человека в офицерской форме.

Макар понимал, что, если он просто остановит время, то со стороны его действия будут выглядеть, мягко говоря, странно. Вот он находится в одном месте и через миг – в пяти метрах от этого места. Учитывая количество свидетелей, придётся объясняться. Но, к счастью, не зря они с капитаном Хайдуровым в своё время оттачивали его сверхспособности, потратили столько времени на тренировках, доводя их до совершенства. Время то замедлялось, то ускорялось по его желанию.

Наблюдателю со стороны видно было только, что он бежит прямо на стреляющий в него автомат.

А Макар видел перед собой, медленно двигающиеся по воздуху пули, выстроившиеся неровной разбросанной цепочкой на примерно равном расстоянии друг от друга.

Заметив его, сержант скорректировал стрельбу, направив цепочку в сторону Макара. А он, в свою очередь, специально ушёл в бок, чтобы пули случайно не зацепили девушку, стоявшую между ними. Макар хорошо разглядел её зарёванное лицо, немного испорченное потёкшей косметикой, и отметил, что девушка очень даже мила. В тоже время Макар не хотел уходить слишком далеко в сторону, чтобы пули не полетели в сторону сарая, где наверняка кто-то есть.

Не спеша пройдя вплотную с цепочкой пуль, при этом, слегка ускорив их движение, Макар левой рукой взял автомат за рожок и поднял его, направляя очередь вверх, а правой ударил сержанта в область шеи, отключив его всерьёз и надолго.

«Отпустив» время, Макар обратился к девушке:

– Успокойся, всё уже кончилось, – потом посмотрел на комбата, секунду подумал и протянул девушке автомат, – отнеси, пожалуйста, эту штуку вон тому майору, – он показал рукой, – сделаешь, красавица?

Девушка кивнула, вытерла слёзы ладонью, подхватила автомат и побежала вдоль забора.

Макар рывком открыл дверь, готовый в любой момент включить свои способности. В просторном вестибюле никого не было. Из двух дверей, ведущих в основной зал, одна была закрыта и загорожена рядом соединённых вместе стульев. Во второй была распахнута одна половина, оттуда доносились неразборчивые голоса и выкрики.

Быстро подойдя к двери, Макар осторожно заглянул в зал. Слева от него на середине сцены застыл высокий молодой офицер. На небольшом пространстве между сценой и первым рядом стульев у противоположной стены сгрудились около десяти человек в ярких национальных костюмах – артисты самодеятельности. Спиной к Макару стоял солдат с автоматом в правой руке, который он держал стволом вниз. Указательный палец его застыл на спусковом крючке. Между солдатом и группой артистов стояла полуобнажённая молодая женщина в белом лифчике и таких же трусах.

– А теперь трусы снимай! – грозным тоном скомандовал солдат.

Макар сделал шаг вперёд, встретился взглядом с испуганными глазами женщины и приложил палец к губам. Этот жест увидели и поняли все, кроме солдата, стоявшего к нему спиной. Офицер на сцене и артисты замерли, даже дыхание задержали. Женщина взялась двумя руками за резинку трусов и медленна начала их снимать. Солдат впился взглядом в медленно опускающийся верхний край женского белья и громко сглотнул.

Макар быстрыми бесшумными шагами преодолел расстояние до солдата.

– Веселее давай, чего задумалась, – рявкнул тот.

Но Макар был уже у него за спиной. Правой рукой он перехватил автомат, а ладонью левой одновременно ударил в точку пониже затылка. Солдат мгновенно рухнул. Сверхспособности на этот раз не понадобились.

Артисты одновременно издали вздох облегчения и сразу все заговорили, женщины обступили полураздетую, помогая ей привести себя в порядок.

Офицер спрыгнул со сцены и, опасливо косясь на дверь, сказал Макару, заикаясь:

– Т-там где-то ещё од-дин.

Макар отметил, как у старлея дрожат руки, а также стекающий по лбу ручьями пот. «Натерпелся, бедолага», – подумал он, а вслух сказал:

– Нет там больше никого, кончились.

За дверью послышался нарастающий топот. В зал ворвался комбат с лейтенантом, потом бойцы с автоматами, ещё какие-то люди в форме и гражданском. В помещении как-то сразу стало тесно.

Комбат с разгона пнул лежащего отморозка ногой, потом удивлённо взглянул на Макара:

– Он хоть живой?

– Жив. Минут через пять очухается, – Макар протянул комбату автомат, – можете упаковывать.

Концерт всё-таки состоялся. Пока шла торжественная часть с обязательным докладом о проделанной работе и зачитыванием праздничного приказа, артисты успокоились, чему способствовало принятие каждым, включая женщин, народного успокоительного – по пол стакана водки. Потом вообще развеселились, видимо добавили, и отбабахали такой концерт, что Макар все ладони себе отбил, аплодируя.

В праздничном приказе первой среди награждённых прозвучала фамилия «Коробов». С формулировкой «За мужество и героизм, проявленные при задержании опасных преступников», он был награждён знаком «Отличник МВД». Приказ был подписан министром внутренних дел СССР.

Как бы случайно, во время концерта рядом с Макаром оказалась Лариса, которая, прижимаясь к нему, несколько раз шепнула:

– Ты мой герой!

После концерта из зала вынесли стулья, на сцену вышел местный вокально-инструментальный ансамбль «Лесное эхо». Начались танцы.

Тут до Макара дошло, насколько он устал и голоден. Лариса мгновенно всё поняла, они быстро оделись и ушли из клуба под ручку, не скрываясь, к Ларисиному дому, под завистливые и разочарованные взгляды нескольких пар подкрашенных глаз.

– Вся наша конспирация накрылась медным тазом, – прокомментировал Макар.

– Да и чёрт с ней, – счастливой Ларисе это обстоятельство даже понравилось.