Текст книги "The Телки. Повесть о ненастоящей любви"

Собравшись с мыслями, я ответил что-то вроде: «наверное, вы неплохо заработаете» и еще пошутил насчет бартера. Они брезгливо поглядели на меня, как обычно смотрят на бродячих собак секретарш. Представляете? Эти прилизанные ублюдки в пиджаках и галстуках, которые делают маникюр два раза в неделю и раз в месяц обследуют свою простату, наверное, решили, что я для них слишком не контркультурный. Слишком консьюмеристский, что ли.

Мир меняется, это я вам точно говорю. Вы только посмотрите, что вокруг происходит.

Вся Москва увешана плакатами журнала «Sex & The City» (который, как вы понимаете, проводит еще и литературные вечера). Красивые московские студентки не хотят работать в офисах, но при этом стремятся выглядеть как Сара Джессика Паркер. И дело не в том, что они действительно считают ее красивой, а в том, что стремление быть похожей на это страдающее дурновкусием носатое чудище в их понимании гарантирует скорое появление денег на туфли от «Manolo Blahnic». Те же студентки, работающие секретаршами, ненавидят Сару Джессику и сериал «Sex & The City» и в качестве протеста одеваются содержанками. Парадокс заключается в том, что первые в итоге получают перспективную работу ассистенток заместителя директора по маркетингу, а вторые – туфли «Manolo Blahnic», «Mercedes SLK» и золотой «AmEx». Первые больше никогда в жизни не смотрят «Sex & The City» вторые же начинают его обожать.

Любовницы на содержании больше не хотят выглядеть таковыми. Теперь они носят строгие костюмы, сумки «Downtown» от YSL, как студентки или деловые женщины. В цепочке их трендов – в этом сезоне модно чем-то заниматься. Жены состоятельных кротов хотят выглядеть любовницами на содержании: носят игривые наряды, делают обильную пластику и заводят себе милого, бартендера или массажиста (личный водитель в качестве любовника – слишком пошло). В итоге любовницы получают мужей, а бывшие жены действительно начинают чем-то заниматься.

Менеджеры среднего звена, каковые раньше с серьезным видом обсуждали в курилках преимущества трехлетнего «BMW» перед новым «Ford Focus», сейчас на таком же серьезняке обсуждают смерть Лучано Паваротти. Только представьте себе группу обсосов среднего возраста, которые по пятнадцать минут семь раз на дню соболезнуют!

Залезая на чужое культурное поле, менеджеры тут же вытесняют с него богемных аборигенов: нищих журналистов, сумасшедших поэтов, бездарных писателей и невостребованных художников. С присущим им корпоративным энтузиазмом клерки начинают бухать, курить дурь и трахать страшных богемных телок в несколько раз интенсивнее, чем аборигены. Аборигены от безысходности перемещаются в офисы в качестве айтишников, копирайтеров и маркетологов, бывшие клерки – на фотовыставки, в музеи Востока и кинотеатры «Иллюзион». По выходным обе категории встречаются в местах типа «Жан-Жак», «Кофемания» или «Этаж», весьма довольные своими свежеобретенными статусами. В итоге искусство у нас становится похожим на торговлю кормами для животных, а бизнес – творческим бардаком. Не работает ни то, ни другое.

Все смешалось, как в шейкере. «Виагра» постепенно убивает половую функцию, а «Ксанакс» вызывает безосновательную эрекцию, шампанское дает утреннюю депрессию, а кокаин – похмелье. Все стараются как можно быстрее поменяться местами с другими, сменить жену, работу, изменить социальный статус и культурную среду, не имея веских предпосылок или талантов. Политики, агитирующие за рождаемость, поддерживают гей-парады, а гомосексуалисты протестуют против равных прав с лесбиянками.

И вся эта ерунда делается только с одной целью – «поговорить о смене социокультурной парадигмы», «добавить пиара», «привлечь внимание к тренду», «засветиться в медийке». Что уж там говорить, если в наше время даже сатанистам нужны промоутеры! Если так дальше пойдет, то Сергей Минаев выпустит книгу «Альбомчег контркультурщика: гатовим дома», а Оксана Робски получит Гонкуровскую премию за фотоальбом «Гламурный дом». Даже Моника Белуччи перекрасилась в блондинку, представляете? Вот где настоящая «смена парадигмы»! Если для вас это только культурный шок, то для меня еще и смена образа во время мастурбации. С нетерпением ожидаю Пэрис Хилтон в образе жгучей брюнетки – хоть подрочу нормально. В общем, мир сошел с ума, вы уж мне поверьте.

Дойдя до метро «Лубянка», я начинаю подумывать о том, чтобы купить пару бутылок пива «Балтика».

Желательно в пластике. Одно останавливает – в кино с ними не пустят. Имидж меня уже мало волнует – при такой-то смене парадигмы!

А потом случились потрясающие четыре часа, проведенные с Катей. Сначала мы пили кофе и смеялись над посетителями кафе, потом Катя рассказала, что, когда ее подруга была на собеседовании в строительной компании, самым серьезным вопросом рекрутера был: «Это у вас настоящий “Louis Vuitton”?»

– И это просто ужасно, – сказала Катя, – меня такие истории бьют наотмашь. Это самое поразительное, что я слышала за последний месяц, а ты?

А я? А я, окончательно утонув в ее глазах, сказал ей, что самым поразительным за прошлый месяц стала стриптизерша из клуба «Офис», сказавшая, что единственное, чем она по-настоящему гордится, так это тем, что трахнулась со Стингом, когда он к нам приезжал. «Сказала моему другу», – поправился я.

– Фу, какая гадость! – скривилась Катя.

Понятно, я не стал дополнять рассказ своей фразой, сказанной в ответ: «Можно, я подержусь за грудь, которую кусал САМ?».

Мы купили билеты, потом жевали попкорн и начос, потом сидели на предпоследнем ряду в «Октябре», и Катя смотрела «Жару», а я почти всю картину смотрел на нее. Я сидел и вел себя, как старый извращенец: украдкой нюхал ее волосы, смотрел на ее ноги, постоянно давил в себе желание поцеловать ее в шею. Меня просто распирало оттого, что расстояние между нами меньше пяти сантиметров и, несмотря на одежду, я каждой частицей кожи чувствовал исходящее от нее тепло. Я немедля провозгласил «Октябрь» лучшим кинотеатром, а «Жару» – лучшим фильмом всех времен и народов. Единственное, чего мне хотелось больше всего на свете, – чтобы фильм никогда не кончился. Я готов был заплатить механику тысячу долларов, чтобы он поставил аппаратуру на «реверс». Еще бы: любые деньги отдашь, чтобы гонять счастье по кругу.

Я сидел совершенно пьяный и ближе к концу фильма осмелел до того, что положил ладонь на тоненькое Катино запястье, а она не стала сопротивляться, что сначала меня еще больше распалило, а потом испугало… Так что традиционных поглаживаний я себе не позволил. Что со мной происходит? Откуда берется эта нежность? Мне бы с ней жадно целоваться, а я дотронуться боюсь. Слава богу, цветов не додумался купить, а то она бы точно решила, что я сумасшедший старомодный маньяк. А может, не решила бы?

Мы выходим из зала, держась за руки, переходим на другую сторону Нового Арбата, прогуливаемся до «Праги», потом сворачиваем на бульвар, доходим до «Кропоткинской» и почти все это время молчим. Видимо, любовь свела судорогой наши речевые органы, и мы просто упиваемся друг другом молча. Где-то на периферии сознания появляется предательская мысль о том, что мы уже проговорили весь отведенный на сегодня лимит и обсуждать больше нечего, но я гоню, гоню эту циничную гадость прочь…

У метро я минут пятнадцать уговариваю Катю сесть в такси, но она упирается, аргументируя тем, что на метро ей удобнее. В конце концов я провожаю ее до входа в метро, а сам ловлю машину, думая, что Кате не хотелось, чтобы я услышал адрес, который она назовет водителю. Вообще, мне приятнее считать, что ей просто неловко было взять у меня денег…

Гламурный клей

Уже нынешнее поколение россиян будет жить дольче, гучче и версаче.

Журнал «Крокодил», октябрь–ноябрь 2007.

Я приезжаю в бар «Симачев» около одиннадцати вечера. На площадке перед входом стоят пятеро молоденьких девушек и двое предпринимателей среднего возраста. Девушки делают вид, что курят, предприниматели делают вид, что говорят по мобильным. Очень душно. Не найдя знакомых лиц, захожу. Там еще более душно. Очень много людей. Протиснувшись к бару, делаю попытку приблизиться к стойке и заказать «мохито», но попадаю в клещи двух крепких «фитнесс-форева» парней, выпасающих у бара своих коз. Значит, в другой раз.

Двигаюсь к диджейской стойке, машу рукой стоящему за пультом Феде Фомину, но он нагнулся и не видит меня. Играет песня Никиты «Улетели навсегда», года этак 1995-го. Интересно, это старперы пытаются вернуть молодость с помощью стремных треков? Но додумать мысль до конца у меня не получается. На припеве все поднимают руки вверх, девушки визжат, кто-то из танцоров оступается, толкает меня, и я врезаюсь спиной в свисающие с потолка гирлянды из стеклянных бус, отгораживающие основной зал от танцпола. Меня выдавливают сквозь бусы к столикам. Я наступаю кому-то на ногу, слышу «бля», оборачиваюсь, ищу глазами Ленку, но вместо нее обнаруживаю сидящую за сдвинутыми столами шумную компанию с Антоном в глубине. Кому наступил на ногу, я так и не понял. Впрочем, какая разница?

Антон, заметив меня, просит сидящего рядом парня подвинуться и приглашает к столу. За столами семеро мужиков и пять девушек. Мужики выглядят лет на сорок, хотя им едва ли за тридцать пять. Все прилично бухие и очень стильные. Самое страшное в том, что Я НИКОГО ИЗ НИХ НЕ ЗНАЮ! Антон тут самый молодой (не считая девушек, разумеется, они как феи, без возраста). На столе только виски и шампанское «Ruinart». Я сажусь рядом с Антоном, причем никто даже не оборачивается в мою сторону – дешевые снобы.

– Привет! – Я пожимаю Антону руку. – А кто все эти люди?

– Отдыхающие, – улыбается Антон, блестит глазами и трет переносицу.

– Нюхал, что ли?

– Отмечаем день рождения Даева и выход на экраны телесериала «Отчаянные домохозяйки», к которому я музыку писал. – Антон игнорирует прямой вопрос, снова улыбается и поясняет: – Тут ребята с канала, пара продюсеров, мой партнер Димка, верхушка компании Даева и телки.

В его голосе сквозит превосходство, а фразу «ребята с канала» он говорит с особым придыханием.

– Кстати, я тоже на день рождения Даева, только не знаю, кто это. Меня моя… э… девушка пригласила.

– Какая? Решетникова?

– Тс-с-с, – затыкаю я его. – Ленка.

– А, Ленка. Есть тут такая. Куда-то отошла с по другой.

– А при чем тут компания Даева? А какой канал? А виски заказывать у бара? – Я стараюсь получить максимум информации, чувствуя, как отношение Антона к присутствующим передается и мне.

– Компания Вадима, «КД», купила в сериале продакт-плейсмент для своих духов. – Антон придвигает мне бокал с виски. – Телок не знаю.

– Ясно. – Я делаю глоток. Какой канал как раз неясно, видимо, очень крутой.

– Андрюша, привет! Рита, давай я тебя познакомлю со своим молодым человеком! – слышу я Ленкин голос.

У меня моментально холодеют конечности. Я медленно оборачиваюсь, но, к счастью, Рита – это не Решетникова.

– Привет! – Мы целуемся, я киваю Рите, Антон смотрит на происходящее с большим интересом.

– Лена, познакомься, это мой лучший друг Антон, я даже не представлял, что его здесь встречу.

– Мир тесен, – сакраментально замечает Рита.

– Рита, Андрей работает в представительстве WalMart в Москве, – начинает Лена. – А еще пишет колонку в «Одиозный журнал».

– О, так мы коллеги? Я отвечаю за пиар в «METRO»! Так вы уже вышли на рынок? А кто у вас отвечает за пиар? А почему вы не были представлены на конференции по рознице на прошлой неделе?

– Слишком много вопросов, darling. Мы пока не делаем большой помпы из нашего присутствия. Вот как откроем первый магазин, все сразу будет понятно…

– А в каком районе строитесь? За МКАДом или совсем в области? – не унимается эта корпоративная стерва.

– Рита, давайте не будем о работе, – благожелательно улыбаюсь я.

– Рита, а давайте выпьем! – приходит на помощь Антон.

– Я тебя так долго ждала, думала, не придешь, – шепчет Ленка.

– Дела, зайка, прости, что опоздал. Но я ведь пришел!

– Better late, then never, – улыбается Ленка. – Я соскучилась. Пойдем потанцуем?

– Сейчас, любимая, с народом познакомлюсь, – киваю я. Удивительно, я ловлю себя на мысли, что первый раз назвал ее «любимой». Это после Кати, наверное. Становится грустно.

К столу подходит худой чувак лет тридцати пяти, среднего роста, в темном костюме. Белая рубашка расстегнута до середины груди, на небритом, утомленном лице блуждает неясно кому адресованная улыбка, в правой руке – откупоренная бутылка шампанского. Он опирается левой рукой о стол, и я замечаю на его запястье каучуковый браслет со стальными вставками. Начинает играть Mika – «Grace Kelly».

– У Мика голос, как у Меркьюри, один в один. – Чувак приглаживает коротко стриженные волосы, взъерошенные гелем. – «Why don’t you love, why don’t you love me, without making me try?» – Он подпевает, наклоняется, обнимает за плечи девушку, сидящую к нему ближе всех, и целует ее в щеку. – «I wanna be like Grace Kelly, u-u-u yea-ah», я хочу праздника! Чо сидите, как упыри?

Он сгребает в кучу стоящие на столе бокалы, роняя парочку. На стол выливаются остатки, кто-то из девушек вскрикивает и пытается отодвинуться, остальные заливаются хохотом. Несмотря на то, что в некоторых бокалах виски, чувак начинает разливать всем шампанское, держа бутылку двумя руками, как победивший автогонщик. Брызги летят на сидящих за столом. По-моему, он сильно бухой.

– «I wanna be like Grace Kelly, u-u-u yeaah», – продолжает петь парень.

– У меня в бокале виски, – осторожно замечаю я.

– Да? – Он вопросительно смотрит на меня, продолжая наливать мне шампанское. – Впрочем, какая тебе разница?

– Впрочем, никакой, – соглашаюсь я, ведь на самом деле так оно и есть.

Все опять начинают смеяться. Закончив разливать, он ставит бутылку на стол, снимает пиджак с фиолетовой подкладкой и кидает его на пустой стул рядом со мной. Судя по разноцветным полоскам, которыми отделана подкладка, пиджак от «Paul Smith».

– Важнейшим из всех суверенных искусств для нас является кинематограф. – Он поднимает свой бокал. – Выпьем за кино!

– С днем рождения! – нестройным хором тянут собравшиеся.

– Забудьте о том, что я стар! – кричит он. – Зиг хайль, товарищи! И на танцы!

Все чокаются, затем встают и вслед за ним отваливают на танцпол.

– А чо это за черт? – интересуюсь я у оставшегося сидеть Антона. – Он тут, типа, начальник цеха?

– Это и есть Вадим Даев. Он в своей косметической компании отвечает за… какая-то он шишка средней величины. Но все равно крутой. И у него день рождения, кстати.

Я смотрю, как все эти, немолодые, в общем, люди, отжигают на танцполе, как малолетки под экстази. Двое телок практически до конца расстегнули Вадиму рубашку.

– Антон, Андрей, мы пошли танцевать! – говорит Рита, но Лена явно не торопится выходить из-за стола.

– Мы сейчас, пять минут, – машу я им рукой. Девушки встают и уходят. Я отмечаю, что у Ленки очень грустное лицо.

– Лицо у него знакомое. Не помню, откуда помню, – говорю я, подсаживаясь ближе к Антону.

– Он старый тусовщик. – Антон придвигается ближе. – У Вадима был друг, коммерческий директор какой-то французской компании, которая овощами торгует. Они все время вдвоем везде лазили. На моде, на стаффе, на лаве – такие, типа, звезды восьмидесятых. Помнишь, на «Фортдэнсе» нас с ними Димка Ашман знакомил?

– Ага, – киваю я, хотя не вполне уверен, что был там.

– Вадим слился на какое-то время, а потом всплыл в политтехнологиях, в команде Антона Дроздикова.

– Это который на Останкинской башне взорвался? – Я залпом допиваю бокал. Смесь виски и шампанского не кажется мне прикольной.

– Это у которого ты пытался бюджет вымутить на предвыборную кампанию в Интернете.

– Ничо я не пытался! – раздражаюсь я.

– Ага. А игру «Каспаров–Чесс», в которой вместо фигур политики, я придумал? – ржет Антон. – Тебе повезло, что не вписался тогда, сейчас бы очень пожалел.

– Ладно, проехали. – Я достаю сигарету.

– Понял теперь, кто это?

– Как-то сложно все. – Я чувствую неприятную муть в голове. – А Вадим-то тут причем?

– Ты вообще «не алле», – Антон придвигается плотнее и говорит мне прямо в ухо. – Пару лет назад Вадим с тем своим другом вложился в клуб, который делал Саша, «Вуду». Помнишь, все тогда трещали, что «Вуду» купил франчайз у «Pacha Ibiza»?

– Ага, – после упоминания Ибицы я, наконец, начинаю ориентироваться. – Какое-то название у клуба было… чо-то там «лаундж»…

– «Джетлаундж». Короче, их с клубом кинули. «Вуду» исчез, а Вадим из-за этого разосрался с приятелем. Кто там из них кого кинул, непонятно. В общем, разошлись они. Потом политтехнологии, теперь вот косметика. Я тебе просто канву кидаю, чтобы ты вспомнил, кто это, и в каких проектах был замечен. Как справка из ФСБ.

– Ты бы еще от Иисуса Христа начал. – Я, признаться, обиделся на Антона за это его «не алле». – Так бы сразу и сказал. «Форты», «Джетлаундж», технологии, ФСБ. Кстати, говорят, Дроздикова видели в городе. – Этим штришком я элегантно возвращаю себе титул «того, кто в теме».

Фомин ставит «Жору» – любимый трек посетителей «Симачева»

– Да ладно, – Антон открывает рот, чтобы что-то спросить, но в этот момент к столу возвращается Вадим. Он поднимает со стула пиджак, залезает во внутренний карман, достает кошелек и перекладывает его в брюки. С танцпола доносится нестройный хор подпевающих:

– Ебаный насос, Жора, где ты был?

– Менты прихватили, я все слил!

– Ебаный насос, Жора, где ты был?

– К барыге ездил, еще взял!

– А вы чего здесь застыли? – обращается к нам Вадим. – Вы – дети-инвалиды? Танцы – не ваш профиль?

– Все окей, Вадик. – Антон поднимает бокал. – Мы тут дела обсуждаем с Андреем. Вы, кстати, знакомы? Андрей, самый популярный колумнист «Одиозного журнала».

– Мы года три назад встречались в «Цеппелине», обменивались визитками, – зачем-то вру я. – Ты мне свою точно давал.

– Могу еще одну дать, – кивает Вадим. – Хочешь?

Честно говоря, не знаю, как реагировать. Меня спасает только то, что Вадим сам протягивает мне руку:

– Привет! Ты же молодой человек Лены, да? Она мне про тебя рассказывала. И как ты все успеваешь? И в WalMart, и в журналистике.

– I am allover, baby, – замечаю я.

– Ага. Я в курсе. Мы скоро будем вашими поставщиками, я тебя наберу узнать, кого у вас косметическим департаментом заведовать назначат.

– Я не знаю, это non-food.

– Понятно, что не food. А ты там чем занима ешься?

– А Леха с Мариной в туалет пошли? – снова выручает меня Антон.

– Да, конечно, – равнодушно отвечает Вадим.

– Ясно, – Антон встает, улыбается и рвет с места, бросая мне что-то вроде «я ща».

– Ты можешь вместе с ним, кстати, – кивает в сторону туалета Вадик, – или твоя девушка не одобряет?

– Я стараюсь не афишировать, – уточняю я. – А ты чего не идешь?

– Я уже отходился.

– В смысле?

– Менты прихватили. Я все слил. – Он ерошит волосы, смеется и закуривает.

– Ебаный насос, Жора, где ты был? – почему-то вырывается у меня.

– Во-во. – Он садится, стряхивает сигаретный пепел в пустой бокал и спрашивает, пристально глядя мне в глаза. – Как думаешь, мне лучше взять Наташку и поехать домой, или остаться и продолжить бухать?

– А где эта Наташка? – Я верчу головой по сторонам. – Как она выглядит?

– Какая разница? Просто скажи, взять или не взять?

– Ну… э… – Я не знаю, что и ответить. С одной стороны, я бы с ним еще потрещал, с другой – почему советы такого рода должен давать именно я? – Ну, я, типа, думаю, что надо остаться. Никуда, типа, не ехать с этой Наташкой…

– …и все такое, – заканчивает мою мысль Вадик. Видимо, он тоже любит эту присказку.

– Тоже любишь Бивиса и Батхеда? – смеюсь я, понимая, что эмоциональный контакт установлен.

– Уже нет, – отсекает он мой порыв. – Один мой знакомый любил. А я просто, типа, живу в квартире гостиничного типа.

Отчего-то он больше не кажется мне таким бухим. Я киваю, наливаю себе шампанского и предлагаю ему:

– Будешь?

– Говно вопрос! – Вадим берет у меня бутылку и пьет прямо из горлышка. – Скучно.

– Невесело, – соглашаюсь я. – А что за компания?

– Какая? – Он ставит бутылку на стол.

– Ну те, с кем мы за столом. Я никого не знаю.

– Эти? – он кивает в сторону танцпола. – Расхитители капиталистической собственности. Продюсеры закатили на канал, канал купил у них сериал, мы купили в сериале продакт-плейсмент, продюсеры откатили нам за это. Теперь всех гуляем, чтобы отметить выход сериала. Плюс у меня день рождения. Обычное дело, не заморачивайся! Лена сказала, что ты в «Одиозном», можешь со статьей помочь?

– Говно вопрос, – подражаю я ему. – Слушай, красивая история с продюсерами. Об этом можно книгу написать. Или песню. Мне приходит идея, не начитать ли остросоциальный рэп «Расхитители»?

– Обязательно напишут. Пройдет еще полгода, с канала уволят очередного обуревшего менеджера, он и напишет книгу, разоблачающую всю воровскую схему. Кому, как не ему, написать, а? – подмигивает мне Вадик. – Это раньше у Жванецкого было: что охраняем, то и воруем. Теперь не так – что воруем, о том и пишем. Я, кстати, читал пару твоих колонок. Специализируешься на жизни богатых и знаменитых?

– Делать простые вещи гламурными и продавать это колхозникам – моя профессия. – Я откидываюсь на стуле и затягиваюсь сигаретой. – Я работаю гламур-менеджером.

– Я отчасти тоже, – кивает Вадик. – Мы случайно не встречались в прошлую субботу на открытии «Бистро»?

– Может быть, старичок, может быть. – Я довольно улыбаюсь (похоже, мы все-таки наладили контакт). – Так много этих закрытий и открытий, что всего и не упомнишь. Знаешь, одно из преимуществ моей профессии состоит в том, чтобы ходить через VIP на все вечеринки, не имея пригласительного ни на одну из них. Круто, согласись?

– Не-а! – Он снова берет бутылку и отпивает из горла. – Шампанское выдохлось. Получать VIP-приглосы на все вечеринки города и никуда не ходить – вот это по-настоящему круто.

– Я тебя умоляю! – Я собираюсь поспорить с ним, но он не дает мне продолжить.

– Поверь, что это так. Тебе ведь это не западло?

– Что? – не врубаюсь я.

– Просто поверить. – Он с интересом смотрит на меня. У него голубые глаза в небольших трещинках бессонницы. – Точно, я вспомнил, ты был с Решетниковой!

– Ты путаешь, – я отвожу взгляд.

– Я никогда ничего не путаю. Не ссы, Лена на танцполе. И потом, кто из нас безгрешен? Мужчины склонны к полигамии, тем более до сорока лет. Денег становится все больше, а активных сперматозоидов все меньше, усекаешь? – Он подмигивает мне. – В то время, как белые зарабатывают бабки, негры размножаются, чтобы через пятьдесят лет эти бабки у белых забрать. Поэтому каждый из нас стремится осеменить как можно большее количество телок. В общем, не боись, не вломлю. – Он снова подмигивает мне.

– А ты Решетникову давно знаешь? – тут в памяти всплывает ее новый телефон, рождая волны ревности. На всякий случай смотрю на танцпол, где Лена совершенно попсово двигает бедрами. Тоже мне, Дженифер Лопес!

– Ага. Пару лет назад она дарила мне свои тогда еще неумелые, ласки, – Вадик встает и тянется за пиджаком: кажется, интерес к разговору он утратил.

– Почему это, интересно, неумелые? – Я возмущен манерой, в которой общается этот придурок. – Может, все дело в тех, кому их дарят, чувак?

– Тогда еще неумелые. Теперь-то, скорее всего, они умелые. – Он примирительно смотрит на меня. – Прости, не хотел тебя обидеть. Я уже бухой. Просто мне тогда не повезло, а тебе теперь, наоборот, очень повезло с этой Решетниковой. У тебя с ней все серьезно? Я не знал. Хочешь еще шампанского?

– Давай. – Я расслабился. Он действительно прикольный, этот Вадик, просто любит выебнуться. Но это смотря как себя позиционировать. Со мной-то такие приколы не прокатят, я и сам такой. – У меня с ней ничего серьезного, так просто. Одна «из», понимаешь, о чем я? А Лена – моя девушка.

– Конечно! – Он тоже улыбается, наливает шампанского и чокается со мной бутылкой. – Мы друг друга поняли!

– А она у тебя давно работала?

– Я же тебе говорю, пару лет назад. В Ростовском филиале, если ты ничего не имеешь против. Надо признать, у нее почти нет южного акцента и великолепное тело.

– Странно. – Мне кажется, он чего-то путает. У Риты нет никакого акцента, хотя… – А зачем ей было работать, с ее-то родителями-газовиками?

– С какими родителями? Фак, в носу першит, не могу больше. – Он наливает шампанского в бокал. – Ну, может быть, тогда у нее еще не было родителей-газовиков. А переехала в Москву – и появились. Давай выпьем еще! Как там у газовиков говорят? «За нас, за вас, за нефть и газ»? Может, я вообще не ту Риту имею в виду?

Я отхлебываю шампанского и чувствую, что напиваюсь.

– То есть как? – но договорить мне не дает возвратившаяся к столу компания. Антона среди них не видно.

– Ебаный насос, Вадик, где ты был?! – картинно возмущается раскрасневшийся парень в футболке с принтом в виде анаши.

– Он работал с молодежью. Да, дорогой? – Вадика обнимает стройная шатенка лет двадцати пяти. Вероятно, это и есть пресловутая Наташа.

«Обломись, детка», – думаю я и сваливаю к туалетам. Проходя мимо танцпола, встречаюсь взглядом с Ленкой и показываю ей жестом: «пять минут».

Удивительно, но перед туалетами нет вечной толпы, только две молодых девушки делают вид, что моют руки, хотя сами наблюдают в висящее на стене большое зеркало за входящими и выходящими.

– Антох, открывай! – Я дергаю дверь мужского туалета. – Свои.

Тишина.

– Антох, ты чо, оглох? Открывай, – зову я звенящим шепотом, прислонившись к двери.

– Я выхожу уже, у меня нет ничего, – раздается из-за двери. Девчонки прыскают со смеху.

– Все окей, я из отряда «Спасатели Малибу». – Я изображаю, что предъявляю им ксиву. – За дверью мой сотрудник.

Дверь открывается, чуть не хлопнув меня по лбу.

– Сука ты жадная! – говорю я Антону. На его лбу капельки пота, глаза блестят, как новогодний шарик – сразу видно, «ничего не было»! – Не оставил брату?

– Иди к черту! – Антон выталкивает меня из дверного проема, одновременно приветствуя жестом телок.

– Последнее с пацанами делил, никого ни разу не слил. Не запалил. Так наш Антоха жил, – на ходу импровизирую я.

– Слушай ты, еврейский Эминем! – Антоха обнимает меня и выводит на танцпол. – Я чего, весь вечер должен ждать, пока ты с гламурными чуваками наговоришься?

– А у кого есть? – спрашиваю я.

– Чего?

– У кого есть?

Но Антон не слышит, мой голос заглушает хрипящий из динамиков «Дельфин».

 
С утра приходят ко мне люди разные,
Бледные, прям на пороге могут скончаться,
И всякие другие разнообразные,
Розовые, еще не успели сторчаться…
 

Я выхожу на танцпол и прижимаюсь к Ленке. Веселее не становится.

– Как только мы попадаем в большую компанию, ты сразу теряешь ко мне интерес, – говорит мне на ухо Ленка.

– Лена, ну что ты такое говоришь? – Я начинаю строить из себя оскорбленного. – Ты же сама сказала, что у Вадима ко мне дело. Вот мы его и обсуждали.

– Удачно обсудили? – Она смотрит куда-то в район моих ноздрей. Я хочу незаметно промокнуть нос, но вспоминаю, что незачем.

– Обсудили, потом еще договорим.

– Поедем домой! – Она прижимается ко мне еще сильнее.

– Так быстро? Неудобно, у твоего друга день рождения. Давай еще посидим?

– Давай, – грустно отвечает она.

Вернувшись с танцпола, я вижу, что компания поредела. По обе стороны от Вадима сидят девочки, он пьет виски, волосы растрепаны, глаза мутные. Напротив него парень в наркофутболке мотает головой и орет:

– Это так устроено, понимаешь! Хочешь ты этого или нет, но оно так работает!

– Боря, я тебя умоляю! Это у тебя в Киеве так оно работает, потому что пока лохов больше. Но это временно. Нельзя плыть в потоке, нужно играть на опережение, врубаешься? – Вадим тычет пальцем чуваку в лоб. – И потом, все вещи не упакуешь я розовую бумагу. Я тебе как бывший рекламодатель скажу: я не верю в то, что под соусом гламура можно одинаково хорошо продавать дрянное игристое итальянское вино и латвийские шпроты.

Девушки заливаются хохотом. Играет «Мумий Тролль» – «Невеста».

– А я скажу, что можно и шпроты! – Чувак икает.

– Каким образом, скотина ты пьяная, а?

– Если шпроты гламурные. – Чувак обводит глазами присутствующих и пьяно улыбается.

Девушки снова веселятся. Вадим откидывается на спинку кресла и закуривает. Увидев меня, он преображается:

– Вот кто нас рассудит! – Он хлопает Борю по руке. – Старичок, посмотри на этого парня. Он колумнист «Одиозного журнала», как раз пишет обо всей этой шняге.

– Зашибись, чувак, просто зашибись! – Я качаю головой. – С каких это пор продавцы отравленных кремов стали называть творчество шнягой? Это уже было в новостях? Я что-то пропустил?

– Прости, брат. – Вадик поднимает руки вверх… – Я бухой. – Творчество, Андрей. Конечно творчество!

«Этот тоже назвал меня братом, – думаю я, – налицо симптоматика».

– Скажи, Андрей, что самое крутое на сегодняшний день? – обращается ко мне этот Боря. – На что одинаково клюют менеджеры среднего звена и женщины средних лет?

– Биологические добавки? Фитнес? Рестораны молекулярной кухни? – (Откуда я знаю, о чем вы тут спорите, пьяные кретины!) – Однополая любовь? Гангста-рэп? Черная культура? Гангста-рэп как часть черной культуры – это, на мой взгляд, очень круто!

– Бьешь в яблочко, – хлопает в ладони Вадим, – точнее и не скажешь. Черная культура, йо браза!

– Не передергивай! – орет Боря. – Он все правильно сказал. Андрюш, я твой коллега, главный редактор мужского журнала в Киеве. Я пытаюсь доказать этому ослу, что можно с одинаковым успехом продать и рабочему с колхозницей, и менеджеру с моделью одно и то же, если упаковать это в…

– Люди, как сороки, бросаются на все, что блестит, – повторяю я однажды услышанную где-то фразу. – Все хотят праздника, одним словом… – Я делаю круговые движения указательным пальцем левой руки, будто бы крутя на нем связку ключей. – Одним словом… glamurous glue… гламурный клей…

– Именно! – Боря бьет ладонью по столу. – Выпьем?

Я киваю.

Боря наливает всем шампанского.

– То есть ты хочешь сказать, что можно «гламуризировать» все что угодно? – прищуривается Вадим.

– Все зависит от таланта креативщика, старичок, – подначиваю я.

– А, понятно. У нас в гостях «мальчик – ходячая цитата»! – Вадим делает глоток шампанского.

Девушки прямо-таки лопаются со смеху. Интересно, они вообще говорить умеют? «Rape me, rape me in, my friend», – поет Курт Кобейн.

– Следи за базаром, чувак! Я тебе не какой-нибудь Тимати, я знаю улицу. – Я беру бутылку и отпиваю прямо из горла, струя вспененной жидкости чуть не вырывается наружу.

– Вот именно, Вадик, вот именно. – Боря зевает. – При наличии таланта можно даже шпроты гламурно упаковать. Всем колхозницам банка шпрот покажется круче модного кафе, если Андрюха напишет, что в модных кафе Парижа только шпроты и едят. Вопрос цены вопроса. И наличия таланта, you know.