Текст книги "The Телки. Повесть о ненастоящей любви"

– Плавный кто? – не понимаю я.

– «Плавный Котейка». Это ник в сети, – уточняет он.

– Ясно, – киваю я, внутренне содрогаясь.

– Так что с андеграундом?

Меня минут тридцать не было, а вы еще не успели тему сменить. Странно, почему вам тогда не нравятся наркоманские анекдоты?

– Если нужен андеграунд – тогда вам в метро, да, боюсь, оно скоро закроется, – хмыкаю я, рыская по столу в поисках своего виски. Видимо, культовые допили.

Тут меня снова окликают откуда-то сзади, я поворачиваю голову и вижу в дальнем углу Леху. Он машет мне, сидя в компании ветеранов столичной тусовки и четырех престарелых тюнингованных баб. Я приветственно машу в ответ, вспоминая, что у него завтра день рождения, встаю, и, не обуваясь, двигаю к его столу. Стоит сказать, что извиниться за свое повторное исчезновение мне даже не приходит в голову.

– Здорово, чувак, – обнимается со мной Леха. – Коллеги, это Андрей, самый талантливый журналист из тех, кого я знаю. Ты тут с кем? А мы вот с партнерами сидим, может, соединим столы? – Он смотрит на мою компанию. – Освежим атмосферу?

– Лех, я не знаю даже. Я с девушкой, а это ее питерские френды. Какие-то они тусклые.

– Может, вы тогда с нами немножко посидите? Один? – обращается ко мне самая пьяная из дам, яркая брюнетка, косящая под Шер восемнадцатилетней давности.

– Оксана, он же сказал, что с девушкой, – смеется Леха.

– А я что, не девушка? – прыскает она пьяным смехом.

Я сажусь, кладу на стол мобильный, мне тут же вручают стакан с ромом, я оборачиваюсь на свой стол и вижу, что Ритка увлечена беседой с культовыми. Ловлю себя на мысли: «какого черта она сюда одна не пошла?» и опрокидываю ром одним глотком. Леха рассказывает про какого-то своего приятеля, который судится с бывшей женой.

– А сколько они прожили? – интересуется коротко стриженный тип. Квадратные очки в черной пластмассовой оправе вкупе с оливковой водолазкой делают его похожим на Ив Сен-Лорана в молодости.

– Десять лет. Пять во Франции. Знаешь, как он развелся? – продолжает Леха.

– Расскажи, ужасно интересно, – говорит девица лет тридцати пяти, сидящая рядом с Сен-Лораном (по ходу, его жена). – Она изменяла ему?

– Не знаю. Суть не в том. Однажды утром в городе Париже он проснулся в пять утра. Посмотрел на жену, встал, оделся, сел в машину и поехал на море, в Довиль.

– Как трогательно! – Спутница/жена Сен Лорана затягивается сигаретой. – И по дороге встретил молодую француженку…

– Ален, дай послушать, интересно же! – говорит пьяная Шер 2.0, зачем-то взяв в руки мой телефон. – Леш, рассказывай дальше, ну их всех!

– Никого он не встретил. – Надо сказать, что, несмотря на общий градус компании, Леха выглядит совершенно трезвым. Опыт? – Он приехал в Довиль, это полтора часа езды от Парижа, сел на набережной, выпил кофе с круассаном, подумал о своей серой и слишком прогнозируемой жизни, подышал Ла-Маншем и отправился обратно.

– Чистый Печорин, – кивает Сен-Лоран. – Приехал, а дома любовник?

– Не-а! – Леха одаривает всех снисходительной улыбкой. – Приехал, а жена еще спит. Он разделся, лег в кровать, полежал с закрытыми глазами, дождался, пока жена проснется, и спустился следом за ней на кухню.

– Ну и чо? – вопрошает Шер, набирая что-то на моем аппарате. – И все? – Видно, что не очень-то ей интересен рассказ. И причем тут мой телефон?

– «Как спалось, милый?» – спрашивает его жена. «Ничего, спасибо. А как тебе?» В общем, жена его отсутствия не заметила. – Леха на секунду замолкает. – И после этого он больше с ней в одной постели не просыпался.

– Да все она заметила! – Спутница Сен-Лорана гасит сигарету в пепельнице. – Может, он ей сам так надоел, что проще было сделать вид, что не заметила.

– А может, он до этого так же по ночам на переговоры отъезжал? – хихикает Шер, возвращая мне телефон.

– Этого он мне не говорил, – тихо замечает Леха и шепчет мне на ухо, отвернувшись от стола: – Оксана – нимфоманка, осторожнее! Она в твой телефон уже свой контакт записала.

Я беру со стола мобильник и вижу на его экране ряд цифр. Автоматически нажимаю на «вызов» и тут же сбрасываю, оставляя номер в журнале.

– Но очень богатая, – продолжает Леха. – Во какие телки вошли, гляди!

Я поворачиваюсь и чувствую, как язык присыхает к небу. Одна из появившихся в зале девушек – хорошенькая рыжая тридцатилетка. Вторая – моя Лена.

«Это так теперь называется: буду сидеть весь день дома, ждать, пока ты нарепетируешься, да?» – проносится в голове…

– Лех, у меня проблемы, – хриплю я. – Мне надо смываться. Закрой меня собой.

– Тебя Оксана обидела? – не понимает он.

– Закрой меня. Одна из этих телок – моя девушка.

– Ну и чо? Это – жены моих партнеров, я тебя отмажу, – тихо говорит он.

– Да, но моя вторая девушка сидит за столом, из-за которого я пришел. – Я моментально покрываюсь потом.

– Вали! – одними губами говорит Леха, встает и направляется к девушкам. В середине зала расположена большая ложа, занавешенная с двух сторон портьерами. Слева от нее – ложи, в одной из которых сидит Рита. Справа – четыре стола у стены. Лена с подругой стоит ровно посередине, у входа. Леха подходит к девушкам, картинно расставляет руки и увлекает их в проход, где сидят питерские, открывая тем самым возможность для моего отхода. В этот момент смолкает музыка, позволяя мне разобрать, что Леха говорит Лене: «А я вас сегодня потерял, думаю, когда вы успели уехать?» Лена ничего не понимает и отстраняется от него, но Леха пытается ее приобнять.

– С кем это он? – обращаются ко мне сидящие за столом.

– С девушками, – бросаю я, хватаю мобильник, нагибаюсь и бочком-бочком валю к выходу по свободному проходу. Краем глаза вижу, что девушки и Леха практически поравнялись с ложей, где сидит Рита. Девушки громко возражают против Лехиного вторжения, питерские с интересом вытягивают шеи, Рита закусывает нижнюю губу, а колонки во всем заведении взрываются «Chemical Brothers»:

Hey Girls! Hey Boys! Superstar dj’s! Here we go-o-o-o!

Уже в коридоре я подзываю официанта, даю ему полтонны и прошу принести кроссовки, «салатовые такие», а сам прячусь в туалет. Наконец он приносит мои кроссы, я моментально обуваюсь и, не завязывая шнурков, пулей вылетаю из «Шанти», ловлю на Мясницкой первого попавшегося бомбилу и, не спрашивая цены, выдыхаю:

– Метро «Сокол»!

В дороге я отправляю Ритке эсэмэску следующего содержания: «Зайка, у меня кровь носом пошла. Видимо, нервы уже на пределе. Не хотел, чтобы ты меня таким видела. В понедельник заеду за твоими вещами. Лблю». Надо бы последнее слово исправить… хотя – черт с ним! Мы живем в век аббревиатур. «Лблю», значит «лблю». «Збло» все!

Уже дома я ловлю себя на мысли, что, отправляя сообщение, выбрал телефон Риты не из «контактов», а из журнала, где ее номер теоретически последний. Похолодев, я достаю мобильный, думая о том, что в журнале последним номером могла стоять Ленка, звонившая мне, когда я был в туалете или говорил с Лехой, в общем, не слышал ее звонка. Я выбираю в меню «Журнал», затем «Вызовы» и обнаруживаю последним номером незнакомый мне телефон, а перед ним действительно Риткин.

Сверяясь с отправленными эсэмэсками, я понимаю, что отправил сообщение на номер бухой знакомой Лехи – этой Шер недоделанной, мать ее! Облегченно вздохнув, копирую сообщение и кидаю его Рите. Снимаю куртку, иду в комнату, закуриваю и валюсь на диван, размышляя о том, что дальше делать: пойти спать, выпив виски, пойти спать, отправив перед этим эсэмэску Кате, пойти спать, подрочив сначала, или просто пойти спать. Или, может быть, принять душ? Или, может, поискать, не осталось ли дома плана?

Звонит мобильный. На дисплее высвечивается номер Ленки. Интересно, что она хочет мне сообщить? Что к ней в «Шанти» приставал какой-то пьяный лось? Скорее всего. Но меня нет, зайка! Я сплю, или принимаю душ, или принимаю наркотики, или… в общем, меня нет! Я спрятался! Я в домике, мать вашу!

Технологии

Спал я плохо. Мне снился боевик, в котором я выступал то ли шпионом, то ли пушером. Я постоянно от кого-то убегал, уезжал на машине, улетал на вертолете, и все это в отвратительных лубочных декорациях среднерусской полосы: сосны, березы, купола церквей, братки на «бэхах» или тонированных «девятках» (что, впрочем, одно и то же). Затем я пил розовое шампанское «Ruinart» и почему-то закусывал франкфуртскими сосисками. Я сто раз просыпался, пил воду, снова падал в кровать, но сон все длился и длился, как хреновый отечественный сериал. В общем, комедия абсурда.

Первой в это воскресное утро позвонила Лена, и мы условились встретиться в четыре в «Павильоне». Поступило еще несколько предложений насчет вечера, но, поскольку я был сонный, они у меня в голове не отложились совершенно. Про свое вчерашнее приключение в «Шанти» Лена умолчала. Потом пришла пара эсэмэсок от какой-то Оксаны: «привет, это Оксана, Лешина знакомая, может, увидимся», и от Катьки «я сегодня освобожусь после четырех и перезвоню». Потом я выкурил сигарету, не вылезая из кровати, минут десять полежал с открытыми глазами, вспоминая, кто такая Оксана, и снова вырубился. В этот раз мне снилось, что у меня пять мобильных, которые звонят все одновременно, и я не знаю, какой хватать первым. В конце сюжета я допер, что звонит один телефон, притом в реальности.

– Да, – отвечаю я в полусне, но абонент на другом конце успевает отключиться. На дисплее одиннадцать неотвеченных вызовов – все от Ритки, и еще пять эсэмэсок от нее же: от «перезвони, как проснешься» до «ты где, скотина, видеть больше тебя не хочу». Судя по всему, видеть реально не хочет, раз звонит по одиннадцать раз. Может, заехать к ней, типа, извиниться? На часах половина двенадцатого. Воскресенье. Сегодня еще с Ленкой обедать, вечером – с Катькой на день рождения Рыбалко… Короче говоря, Ритка мимо…

Я вспоминаю вчерашнюю эскападу в «Шанти» и снова закрываю глаза. Господи, ну почему я всегда кому-то что-то должен, а? Почему я все время должен что-то придумывать и изворачиваться таким образом, чтобы никого не обидеть, а? Исчезла легкость в отношениях, врубаетесь? Вместо радости остались одни обязательства. Перед одной нужно извиниться, второй перезвонить, третьей… Катьке, кстати, действительно нужно перезвонить…

Какого черта я вообще в «Шанти» поехал? Не хотел раздувать скандал, ага! Вместо одного скандала чуть не получил грандиозные разборки. А главное – то, что вечер обернется проблемами, было ясно еще в «Ми пьяче». Как начались все эти беспричинные наезды Ритки в стиле «если бы ты был готов к серьезным поступкам» и «с тобой вообще нельзя серьезно поговорить» – сразу надо было сваливать, сославшись на занятость.

Ничего не поделаешь… ладно, нужно, в самом деле, Ритке позвонить. Позвоню, скажу, что весь день на стройке с партнерами по клубу. «А почему не отвечаешь на звонки? Что неудобно? Эсэмэс отправить неудобно?». Не слышал, типа, у меня же стройка… какая-то туфта получается… хотя?

На кухне достаю из шкафа миксер, ни разу не использовавшуюся мясорубку и блендер с треснутой колбой. Включаю в розетку поочередно каждый прибор, пытаясь понять, какой из них звучит ближе к той херне, которой стены сверлят. Лучше всех визжит блендер-инвалид. Но этого мало. В итоге включаю все три девайса одновременно, и получается реально строительная какофония. Как в клипе «Satisfaction» Benassi. Только телок не хватает с этими машинками… как они называются-то? Сверла? Нет, не сверла. Кстати, надо бы выяснить, что на стройке используется, а то запалиться недолго.

Лезу в Интернет, выясняю, что эти хреновины называются перфораторы. Перфораторы, гы-гы-гы!

Я врубаю свои «перфораторы», закуриваю, открываю окно на кухне, чтобы добавить до кучи шум от проезжающих машин, и набираю Риткин номер. После десятого звонка она отвечает:

– Пошел к черту, я тебя ненавижу! – и бросает трубку.

Здрасте, приехали! Не очень-то она вежлива с любимым мужчиной, у которого вчера шла носом кровь! Может, я вообще в больнице! Набираю еще раз, и, не дав ей ответить, с ходу кричу:

– Рита! В чем дело? Я на стройке с восьми утра, не слышал телефона. Что случилось?

– Что случилось? Ты совсем головой трехнулся? Вчера ты внезапно исчезаешь, посылаешь мне эсэмэску про кровь из носа, а сегодня к телефону полдня не подходишь! Я вся издергалась, думала, с тобой что-то случилось, а ты мне перезваниваешь и бодрым голосом спрашиваешь что случилось!

– Я… я с утра проверяю отделочные работы в клубе, тут такой шум от перфораторов, что ничего не слышно. Я на улицу вышел, чтобы поговорить, – увидев проезжающую машину, я высовываюсь из окна, практически по пояс. – Даже на улице от этих перфораторов никуда не денешься!

– А чего это у вас такой шум, если идут отделочные работы? – Рита слегка успокаивается.

– Плитку кладут, – пытаюсь придумать я.

– Да? Я где-то слышала, что перфораторами стены рушат!

Дались тебе эти перфораторы! Шум – значит стройка, какая разница, что шумит? Я вовремя вспоминаю историю открытия какого-то ресторана и выкручиваюсь:

– Тут сначала старую плитку сшибают, потому что она вообще никак с интерьером не сочетается, а потом новую кладут…

– А как же вы ее покупали-то, если она не сочетается? – резонно интересуется Рита.

– Ну… понимаешь… короче, тут есть идиотка, жена одного из партнеров, она, типа, интерьером пыталась заняться, привезла эту чертову плитку, и не в тему. У нас открытие через неделю, а я сказал, что с такими туалетами клуб открывать не буду. – Я подхожу и выключаю блендер, потому что даже сам себя не слышу. – Туалет в клубе – самое главное, ты же понимаешь. В общем, приехал с утра и устроил им, как Виктор Вард: «Крапинки. Повсюду эти чертовы крапинки».

– А кто этот Виктор? Я его знаю?

– Ты? – не представляю, что ей ответить. – Нет, не знаешь, питерский промоутер. Открывал «Онегин».

– А-а-а, я, кстати, была в «Онегине». – Ритка вздыхает. – А почему у тебя кровь вчера пошла? Нюхал опять?

– Нет, зайка, что ты! Сам не знаю почему, там так душно было… Голова закружилась, потом кровь пошла. – Я закашливаюсь. – Черт, я от этой пылищи уже охренел. Извини, зайка, просто я не хотел, чтобы твои гости меня в таком виде… ну, ты понимаешь. Подумают еще… всякое…

– А сейчас ты как? Нормально?

– Да так… вяловато как-то, – изображаю я голосом крайнее утомление. – Вчера кровь, сегодня пыль. Ужас какой-то.

– Тебе нужно было сегодня дома отлежаться, – сочувственно говорит Рита.

– Если бы я мог, ха! – Я сплевываю на пол, забывая, что нахожусь на собственной кухне, а не на стройке. – Фак! Надоело все это, но ничего не поделаешь, сегодня в обед с партнерами встречаюсь. Ладно, проехали. Извини меня, в любом случае…

– Андрюш, прекрати… я очень за тебя переживаю… – Рита выдерживает паузу. – И очень люблю.

– Я в понедельник заеду за тобой, – подбрасываю я еще одно полено. – У тебя коробки есть или мне привезти? Или ты не помнишь, что с понедельника мы живем вместе?

– Мне в понедельник вечером нужно к родителям съездить, мать уже обзвонилась, – разочарованно отвечает она. – Если не приеду, будет истерика.

«Класс какой!» – я выдыхаю, чтобы не выдать свою радость.

– Ну тогда во вторник!

– Тогда во вторник… Мы сегодня увидимся? – спрашивает Ритка без особой надежды на положительный ответ.

– Я бы очень хотел, но эти козлы… партнеры то есть… Боюсь, они меня сегодня изнасилуют.

– Что ты говоришь? Плохо слышно!

Слышно все хорошо, не придумывай!

– Я говорю, что мы с моими идиотскими партнерами сегодня собираемся обсуждать бюджет открытия. Это надолго. Еще и пить придется. Они меня уже изнасиловали.

– Значит, не увидимся, – констатирует Ритка.

– Я тебе позвоню после трех, может, солью их раньше.

– Постарайся. Мне чего-то даже из дома выходить не хочется, настолько отвратно себя чувствую.

– А что с тобой? – говорю я наигранно сердобольным голосом. – Ты врача вызывала?

– Нет еще. Наверное, продуло где-то. Лимфы на шее вздулись. С левой стороны.

– С левой? – Я думаю: к концу разговора выяснится, что у Риты еще и одну ногу отрезало. – А что там находится?

– Шея, – смеется Рита. – Андрюш, ты как маленький!

– Я в курсе, что шея. Может, там проходят какие-то важные вены или еще что? Я ж не врач!

– Ничего там не проходит, – отстраненно говорит она, – ничего…

– Ну что, Рит, я тебе перезвоню после трех? – предлагаю я.

– Перезвони, конечно. Если мобильный будет отключен – значит, я сплю. Или у меня температура. Или еще что-нибудь. – Она явно бьет на жалость.

– Рит, ну что ты, в самом деле, ну не могу я сейчас взять и все бросить: строителей, партнеров, дизайнера, – говорю я обиженным тоном.

– Я понимаю. Ладно, пока! Позвони, если получится, – говорит она и отключается.

Я тупо таращусь в окно. Я ужасно устал от всего этого. Я хочу сменить обстановку, диспозицию, девушек наконец. И мне кажется, что от этой истории все уже окончательно устали. По крайней мере то, что Рита так ни разу не спросила, в каком месте Москвы я строю свой клуб, больше меня не удивляет. В самом деле, нет же в реальности никакого клуба… и интереса тоже нет…

«Знаешь, ты останешься ребенком до седых волос. Ты настолько несерьезен, что тебе кажется, будто все вертится вокруг тебя, и все это – игрушки», – перманентно слышал я от разных влюбленных/не влюбленных/заинтересованных девушек. «До седых волос» – хорошенькое дело. Вообще-то подобные высказывания в корне не соответствуют истине. Лоховская премудрость: «все из-за того, что ты рос в неполной семье», гораздо более в тему.

Если начистоту, я и ребенком практически не был, если не считать тех лет в Питере. Был сыном разведенной женщины, затем сыном отца от первого брака, позднее – чуть-чуть студентом, а потом сразу стал взрослым. Я не знаю, что такое избалованность, зато знаю, как себя чувствуешь, когда просто не с кем посоветоваться. Сначала я пытался обсуждать что-то с матерью, но вместе с нелепыми советами получал стандартное: «я тебя предупреждала». С отцом всегда случалась такая же шняга: «я тебе предлагал вернуться в Америку, ты же упрямый». Сначала я думал, что у них такой специальный родительский прием, типа, не принимать участия в моих делах, игнорировать или предлагать самые нелепые, ничего не имеющие общего с действительностью варианты решения моих юношеских проблем. Я утешал себя тем, что просто они, очень сильно за меня волнуясь, придумали эдакую «зону безопасности» в виде США и всеми способами вынуждают меня вернуться туда. А там, в Штатах, все получится просто зашибись. И радостная, заботливая мама, спрашивающая меня, что я ел на обед, и отец с редкими наездами, с ужинами в дорогих ресторанах, традиционной передачей пачки кэша и вопросом «как там мать?», сопровождаемым взглядом в сторону…

Спустя некоторое время, сопоставив вопросы матери с моими ответами, мне пришлось признать: сложно участвовать в судьбе ребенка на расстоянии, мама. Особенно когда ты из недели в неделю спрашиваешь, пойдет ли чадо в аспирантуру, однажды уже получив более чем подробный ответ: не пойду, почему именно не пойду и почему именно не пойду никогда. С другой стороны, гораздо хуже, если б мама спросила меня, как дела в институте, законченном к тому времени лет пять назад. В общем, вспомнив, что нужно оставаться снисходительным к тем, кто тебя породил, я решил больше не выяснять истинной степени заинтересованности родителей в моих делах и научился с разными интонациями отвечать «Да нормально» на три основных вопроса: «У тебя все в порядке?», «Как на работе?», «А что с личной жизнью?». Ну, чтобы не расстраивать маму. Она же переживает.

С отцом я пытался выстроить отношения в первый год после возвращения в Россию. Ну, типа, я ему звонил, предлагал встретиться, иногда звонил он сам, и у нас получалось пообедать или поужинать вместе. Иной раз он даже заезжал в университет. Но все мои расспросы о бизнесе, предложения как-то помочь ему в небольших делах, получить бизнес-практикум и первый опыт работы, натыкались на стандартное: «Послушай, чего тебе не хватает? зачем тебе лезть в это говно?». Нет, конечно, мы разговаривали обо всяких делах, он интересовался моими друзьями, спрашивал, что у меня с девушками, куда я хожу по вечерам и чем занимаю свободное время. Иногда он даже пускался в пространные рассуждения о моем будущем. Что будет, когда я закончу МГУ, чем бы я мог заниматься, и прочее. В конце каждой такой встречи я ловил себя на мысли, что в глазах отца светится облегчение. Сначала я думал, что это из-за денег. Типа, отец каждый раз ждал, что я попрошу прибавки к содержанию. Если по-честному, пару раз просил. Не больше. Но однажды теплым осенним вечером я понял настоящую причину его поведения. Каждый раз после наших встреч он облегченно вздыхал, понимая, что со мной НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ. Вздыхал, когда после кофе я на традиционный вопрос: «ну, а вообще как дела в целом?», я так же традиционно отвечал: «да ничего вроде». Потому что дела действительно были НИЧЕГО. СО МНОЙ НИЧЕГО ТАКОГО НЕ ПРОИСХОДИЛО. Я не влипал в истории, не связывался с левыми людьми, от меня не беременели девушки из общежития, я не попадал на бабки, не хамил бандитам, не занимал деньги под его имя, не собирался жениться на ростовчанке, не вступал в левацкие партии, не принимал участие в стрит-рейсинге. Я не стал гомосексуалистом или наркоманом, а значит – НЕ СОЗДАЛ ЕМУ ЗА ЭТО ВРЕМЯ ПРОБЛЕМ. Значит, меня не придется вытаскивать из задницы, отдавать за меня долги, решать вопросы с быками или ментами, разруливать отношения с владельцем разбитой мной машины, страховой компанией, отцом ростовчанки, моим бойфрендом или дилером (хотя последнее не помешало бы). Все шло НОРМАЛЬНО. Именно это вызывало у отца облегчение.

Одно время все вышеизложенное меня ужасно злило. Раздражала и мать, нашедшая себе нового бойфренда и озабоченная своими с ним делами гораздо больше моих. С другой стороны, говорил я себе, она много для меня сделала, и злиться на нее по пустякам просто несправедливо. Вот почему я перенес злобу на отца. Я бесился, вспоминая, что именно из-за его поведения мать уехала в Америку, и семьи не стало. «Именно он, вечно удолбанный своей работой (а скорее всего, молодыми телками), все и разрушил, – говорил я себе. – Если б не этот алчный и похотливый козел, жили бы мы все вместе, и ровно. Без переездов, смен школ и круга общения, драк с неграми и прочего отстоя».

Вот почему у меня эти вечные проблемы с телками – их-то много, а толку мало. Такой уж я раздолбай, гены подвели. Именно из-за них у меня предрасположенность к беспорядочным половым связям, махровый эгоизм, поверхностное и потребительское отношение к женщинам – и вечный похуизм вдобавок.

Но, видимо, я человек отходчивый, потому что, потасовав все эти мысли некоторое время, я решил, что не такие уж они и плохие, мои родители. Просто так у них все вышло, никак то есть. А теперь и мать, и отец – каждый из них – пытаются реализовать то, что однажды/дважды не выходило. Мысли о новой семье, новом доме, комфорте и всем таком… У каждого из них своя, новая жизнь. С собственными проблемами, переживаниями, недостатками и желанием в этот раз все сделать по-иному. Обычная иллюзия: ТЕПЕРЬ У НАС ВСЕ БУДЕТ ПО-ДРУГОМУ!.. А я, так уж получилось, оказался в их ситуации почти что крайним. Именно не лишним, а крайним. Говорят, типа, дети объединяют. А как я могу объединить двоих не желающих видеть друг друга людей? Следовательно, придется становиться взрослым. В конце концов, каждый решает свои проблемы сам. Да и реально не самые плохие у меня родители. Мать звонит, отец встречается, помогает. Они меня любят, каждый по-своему. Просто так получилось. И помочь решить мои незначительные проблемы они не в состоянии. Конечно, каждый из них хотел бы побольше со мной общаться, видеть во мне маленького мальчика, только вот мне нужно что-то другое. Не совет ребенку: «не ковыряй рану, быстрее заживет», а разговор взрослых людей со взрослым же человеком. Видимо, время изменилось. Точнее, не так. Время меняется, а у них его остается меньше, чем у меня.

Подумав, я понял, что ярлык «вечный избалованный ребенок, не знающий модели настоящей семьи, не умеющий строить долговременные отношения и не способный брать на себя ответственность», приклеиваемый мне время от времени разными девушками – штука весьма удобная. Точнее, я с ним не согласен в корне, но в целом подобная формулировка меня вполне устраивает. Снова услышав ее в очередной раз от очередной же подруги, я даже радовался. По крайней мере, в конце отношений всегда можно развести руками, грустно покачать головой и сказать: «Да, такая вот хуйня вышла. Ничего не поделаешь. You knew, bitch, I was a snake».[1]1
  «Ты же знала, сука, что я змея». Это фраза из басни про девушку, согревшую змею, которую рассказывал старый индеец Микки и Мэлори в к/ф «Прирожденные убийцы». После рассказа Микки убила старика-индейца выстрелом в голову, чем вызвала недовольство Мэлори.


[Закрыть]

«Come, my lady, come, come my lady. You’re my butterfly, sugar, baby», – мелодия «Linkin Park», установленная на моем мобильном, появляется ненавязчиво, как бы ниоткуда. Кто там еще? «Верасекретарь» – отражается на дисплее. «Сегодня же воскресенье – надо фото для светской хроники сдавать!» – проносится в моей пустой башке. Только Вера тут при чем?

– Привет, – отвечаю я.

– Привет, Андрей, это Вера.

– Ага, узнал.

– Неужели? – звонко смеется она.

– Конечно узнал!

Интересно, ты о наличии определителей номера когда-нибудь слышала?

– Андрей, я сижу в редакции, сегодня верстка началась, – сообщает она мне голосом автоответчика.

– Я в курсе, и чо? – интересно, она, типа, подколоть меня позвонила? – Если ты насчет фотосессии, то я сегодня забираю ее у Марины (кстати, про Марину-то я и забыл, осел!).

– Андрей, ничего забирать не надо, – тихо говорит Вера.

– Э… то есть как? Что-то я не врубаюсь? Мы наконец решили закрыть рубрику «зоопарк»?

– Нет. Просто… просто я сама вчера встретилась с Мариной… она звонила… и… – Вера умолкает.

– И что Марина? Опять говорила про меня всякие гадости?

– Почему гадости? Сказала, что ты ей деньги за съемку не отдал, поэтому она ее нам не передаст.

– Вот сука! – вырывается у меня. – А ты что ей сказала?

– Я поняла, что у тебя, наверное, неприятности.

– Это точно, – хмыкаю я.

– Поэтому я сама с ней встретилась, отдала свои деньги и взяла съемку…

Вот это неожиданный подгон! Признаться, от кого кого, а от Верки я такого не ожидал.

– Слушай, респект тебе, зайка. Ты меня нереально выручила. Я у тебя в долгу, и все такое…

– Осталось только фотографии подписать. Когда тебя ждать?

Еще одна засада!

– Слушай, – я понимаю, что в редакцию мне при всем желании не попасть. – А ты не могла бы мне их по Инету перекинуть?

– Не-а, – Верка явно ждала такого вопроса. – Я дома сижу, у меня Интернета нет, а в редакцию поеду только через два часа.

– У нас чего, на этой неделе всем Интернет отрубили? Как в Китае?

– А у меня его и не было никогда. Я дома не пользуюсь.

– А в редакцию ты через два часа… через два часа я не могу приехать… Блин, что же делать-то?

– Может, ты ко мне приедешь? – ненавязчиво предлагает она.

– К тебе? – понятно теперь, зачем она эти фото у Маринки забрала. Нет, еще одну женщину мне сегодня не потянуть. – Вер, я бы рад, только у меня встреча через час. Я просто не успею. Все на разрыв, понимаешь?

– Да уж… И какие предложения?

– Так-так… – Я перебираю в голове всевозможные варианты, и, как обычно, останавливаюсь на самом безумном. – Вера, а ты сама их подписать можешь? Это же несложно, так?

– Сама?! – Она хохочет. – Да я больше половины изображенных там людей не знаю.

– Да? Тоже мне, головоломка, знание селебритиз! Ну, ты в Интернете посмотри… блин… извини, ерунду сказал, ты же без сети… Слушай, я реально не могу приехать. У меня стройка клуба, у меня… день рождения отца, у меня… зайка, у меня такая куча проблем… – говорю я ей совершенно искренне.

– Бедный, – она пытается изобразить сочувствие. – Ну и что ты предлагаешь?

– Давай… вместе напишем! По телефону.

– То есть? – кажется, Верка аж подпрыгнула на стуле.

– Ну ты, типа, будешь мне называть вечеринку и персонажей на фотографиях, а я назову, кто там стоит. Ты подпишешь и отдашь на верстку. Круто?

– Да… Миркин… ты, я вижу, совсем без башки. – Она постукивает чем-то по столу или по трубке. – Делать подписи вслепую – это уже финиш. Тебя же за это уволят!

– Вер, а мы… а мы никому не скажем, – говорю я доверительно. – Ну, пусть это останется нашим ноу-хау, таким прикольным секретом, а?

– Я даже не знаю, – судя по голосу, подписывать фото вслепую для нее означает вполне реальный экстрим. – Думаешь, у нас получится?

– Я тебя умоляю! Вот скажи, ты Ксению Собчак на фото узнаешь?

– Да, конечно.

– А Ульяну Цейтлину и Марику?

– Ну… вполне…

– А Новикова?

– Певца?

– Какого, к черту, певца? Ресторатора!

– А… кажется, видела пару раз.

– Тогда поехали. Это все, кого тебе необходимо узнать. Вся светская хроника крутится вокруг них. Плюс-минус.

– Поехали… сейчас открою файл. – Она щелкает клавиатурой и вздыхает. Судя по всему, Вера очень сосредоточена. – Всего пять сессий. Первая съемка с открытия какого-то бара, вся площадка в баннерах «Bacardi», семь фото…

– Ага, понял. Подписывай: открытие «Bacardi-бара» в ресторане «Il Fiori».

– Тут на первом фото высокий худой лысый парень, я с ним интервью в «Playboy» читала, и Цейтлина.

– Горобий? Тот вроде не худой. Погоди, в сети посмотрю…

Я набираю «клубы промоутеры интервью» и первой ссылкой мне выдает: «Министерство Правды. Интервью с Игорем Бухаровым». Я захожу по ссылке и, проскролив пару страниц, вижу интервью с московскими клубными деятелями: Петрушиным, Синишей и Андреасом.

– Все, нашел. Пиши: «Ульяна Цейтлина выясняет у Синиши расписание ближайших вечеринок в «Дягилеве»».

– Есть. На следующих фото Ксения Собчак, Анастасия Заворотнюк и Паша Воля из «Комеди».

– Слушай, да ты профессионал! Может, я тебе и подсказывать не буду?

– Да ладно! – Она явно польщена. – Этих-то я знаю, а вот дальше… дальше мужик лысый какой-то стоит в профиль… Бондарчук? Нет, не похож…

– А может, Куценко?

– Может, и Куценко…

– Ну ты чего, не можешь одного от другого отличить?

– Да они тут все похожие… вроде Бондарчук…

– Нифига себе похожие! Один снял «Девятую роту», а другой антикиллера играл. Разбираться надо в таких вещах!

– Да я ни то, ни другое не смотрела. Нет, точно не Бондарчук. И точно не Куценко…

– Так-так-так… Кто у нас еще лысый? А! Это Саша Соркин. Точно, он там был. Пиши – Александр Соркин, ресторатор.

– Написала. Потом подряд идут три фото какой-то девушки с грустными глазами, подстриженной «под мальчика». Или мальчика с глазами «под девушку», не уверена…

– Три подряд… – Я чешу затылок. – Это что за персонаж, которого я попросил три раза щелкнуть? Девушка? Вряд ли… дай подумать…

– Вроде бы девушка, а там… не знаю, в общем…

– Вспомнил! Это украинский дизайнер Шляхтич! Он тогда в Москву приезжал с показом. Точно, это он! Пиши: «Открытие года в Украинском fashion-бизнесе, молодое дарование – Шляхтич»!