Текст книги "Крестоносцы"

– Как это? – не понял его Христос.

– Понимай, как тебе это ближе, – ответил Отец его, – а испытать себя можешь сейчас в мыслях своих, поддавшись силе ума своего и бренности твоего тела.

– Хорошо, Отец мой, я исполню это.

– Тогда, прощай, сын мой, и не забудь того, что я тебе говорил ранее. Есть у тебя одна просьба, которую я выполню, но не более того.

– Я знаю, Отец, и об этом не забуду. Разреши мне только одно.

– Что же?

– Разреши поговорить с тобой, если мне будет надобно это.

– Хорошо, разрешаю, – ответил Отец, и голос его исчез.

Иисус снова остался сам с собою наедине.

Тяжелые мысли одолели его, когда он вспомнил о матери, где-то идущей по запыленной и давно заброшенной дороге.

– Как она там? – подумалосъ ему, и в ту же секунду прозвучал ответ.

– Иду я себе потихоньку вперед, – говорил голос матери его, – и смотрю в небо, ожидая смертной участи твоей и соприкасаясь мысленно с тобою.

– Не беспокойся обо мне, мама. Береги себя. Это для меня сейчас очень важно.

– Хорошо, сынок. Буду беречь, ради твоего внутреннего успокоения.

– До свидания, мама. И пусть, удача немного сопутствует тебе в пути. Пусть, подвернется кто-либо из животных каких, дабы безропотно провести тебя в те далекие края.

– Спасибо, сынок, – отвечал голос матери, – не волнуйся, думай о делах своих и заботах. До свидания.

И голос Марии так же исчез, как и голос Отца его.

«Вот оно что, – подумал Иисус, обращаясь уже к самому себе, – вот о какой силе говорил мне Отец. Слышать голос не только его, а еще и кого захочу мгновенно».

Тогда захотел он услышать гласа учеников своих и поочередно их услышал. И еще захотел он поговорить с деревом каким либо животным, и это ему удалось.

«Отец мой, – хотел было вскричать Иисус, поднимая руки к небу, – какая же сила мне дана, чтобы уметь вот так осязать все кругом, достигая умом своим и видеть внутренним взором».

И закрыв глаза на минуту, Иисус увидел мать свою, идущую по дороге, а затем учеников своих, и дерево, и всякую живую тварь.

«Да, это сила огромная, – снова подумал он, – но зачем она мне сейчас, коль осталось так немного до дня и часа моего? – и тут же сам себе отвечал. – Сила эта дана не мне, а уже другому, воцарившемуся в дне своем будущем. Я же испытаю ее гораздо позже. Вот, о чем говорили мне сны и ведал Отец мой».

С этими мыслями Иисус преспокойно отошел ко сну, ибо дело уже было к вечеру, а еще дальше к ночи.

И увидел он себя взлетающим и взмывающим на небо, и увидел снова толпу людскую внизу, а себя под собою на каком-то кресте большом, в землю вкопанном и сооруженном наспех, отчего крылья его покривились и ознаменовались по-другому.

А дальше увидел он тело свое, лежащее на камнях и чью-то голову, склоненную над ним. Голова поднялась, и он узнал черты лица Отца и учителя своего Иосифа, облаченного в те же одежды и окрыленного чем-то.

И в ту же минуту тело его взмыло вверх и исчезло с большого камня. А он остался далее летать в небе безграничном, пока его самого не застало утро дня следующего, и он сам проснулся.

То было утро пятницы, когда к его колыбели уже приближался отряд всадников, посланный одним из высокопоставленных особ для сопровождения его к месту допроса всякого.

Проснувшись, Иисус умылся и окропил себя и жилище той же водою, ибо понимал, что конец его уже близок, и час наступил.

Отряд, приблизившись, остановился, и из него выделился один из всадников-воинов.

Христос узнал в нем Сертитаха.

– Здравствуй, агнец божий, – поздоровался тот с ним, – я приехал с вестью плохою для тебя самого и учеников твоих.

– А где они сами? – спросил в свою очередь Иисус.

– Они ушли, оставив селение поутру, – ответил воин, скорбно потупляя взгляд свой в землю.

– А, что люди?

– Их собрали в одно место, дабы посмотрели на казнь твою, – отвечал тот.

– А что, суд уже свершился? – удивился Иисус.

– Да, – скорбно признал это Сертитах, – и они, – он показал на воинов, – посланы за тобою.

– Так много? – улыбнулся Иисус, – было бы достаточно и одного, чтобы привел меня к этому месту.

– Так приказал один из чинов, присланных из Рима для разбору действий твоих.

– Он что, боится меня? – снова улыбнулся Иисус.

– Не знаю. Но знаю другое. Указ, им привезенный, был подписан ранее самого суда.

– Даже так? – удивился Христос.

– Так, – отвечал скорбно Сертитах, но тут же быстро добавил, – еще не поздно и можно избежать этого. Я исполню свой долг пред верой своею, полученной от тебя самолично.

– Не надо, – ответил Иисус, – я не боюсь смерти, и уже давно готов принять ее, как и подобает мне по существу моему, уподобанному самим богом нашим. Потому, скажи воинам, пусть не волнуются. Я только помолюсь дважды, ибо один раз я уже помолился до этого.

– Хорошо, – ответил Сертитах и, обратившись к другим, громко произнес слова, сказанные Иисусом.

Те, молча, приняли сказанное и принялись ждать исполнения.

Христос обошел пещеру несколько раз, а затем, зайдя внутрь ее, воспроизвел молитву.

После, сделал еще раз то же, а потом, отойдя от нее подальше, перекрестил и сказал:

– Прощай, место обетованное лично мною. Ты многое исполнило во мне лично, за что и благодарю тебя очень, – и Христос поклонился, – до свидания скорого, ибо путь мой будущий будет пролегать мимо тебя.

– Нy, что ж, я готов, – сказал Иисус воину и, поклонившись вторично месту, пошел впереди всадников, отказавшись от предложенного ему коня.

Так они и шли дальше. Иисус впереди, а воины, посланные за ним сзади, и было совсем непонятно, кто же кого ведет.

То ли Иисус их к вере в бога единого, то ли они его – к месту обретения той же веры.

Солнце склонилось уже к полудню, когда колонна достигла места назначенного.

Повсюду стоял люд и орошал землю слезами. При виде Христа, гордо шагающего впереди, людской гомон стих, а плач прекратился.

У невысокой горы, куда подвели его всадники, стоял человек, посланный Римом, и внимательно изучал обреченного на смерть.

– Кто ты? – спросил он, когда Иисус подошел поближе.

– Я Иисус Христос, агнец божий, ниспосланный на землю за грехи ваши тяжкие. Призван я обрести веру в людях и с этим борюсь справедливо, не отвлекая их от работы и забот всяких.

– Но ты ввел благословенные молитвы и велел петь псалмы, – сурово и жестоко ответил человек, – а они отбирают время у людей и не дают поспевать в труде.

– Молитвы читаются рано и довольно поздно, – отвечал ему Иисус, – потому, по времени они не убыточны, а, наоборот, отвергая хулу всякую, дают уют и опасение.

– Ты мне веру не исповедуй, – рассердился человек, державший в руках какой-то пергамент, свернутый в рулон, – отвечай только на вопросы. Скажи, кто обучил тебя всему этому?

– Бог, Отец мой небесный, – спокойно отвечал Иисус, глядя открыто ему в глаза.

– Не верю этому, – жестоко сузил глаза римский исполнитель, – спрашиваю повторно: кто обучил этому?

Иисус опять повторил то же.

Тогда, рассвирепев, человек приказал воинам связать ему руки и побить палками.

Те нехотя согласились с таким решением, но все же исполнили.

– Бейте сильнее, – говорил исполнитель, – пусть, сознается во лжи своей разной.

Спустя десять минут он продолжил допрос.

– Так кто обучил тебя этому?

– Никто, – скупо отозвался Иисус и поднял глаза к небу, – я сам обучился, благодаря силе Отца моего небесного.

– Ты заплатишь за это дорого, – ответил исполнитель, потрясая перед его лицом рукой с пергаментом.

– Знаю это и готов к этому, – спокойно ответил Христос, посмотрев тому прямо в глаза.

– Что ты знаешь? – не понял вначале его человек. – О чем?

– О том, что смерть меня ждет и о том, что участь моя вами уже давно решена. Как видишь, я обо всем знаю, – слегка улыбнулся Христос.

– Кто сказал тебе об этом? – опять начинал свирепеть исполнитель.

– Отец мой сказал, еще вначале, в момент моего юного возраста, – так же глядя в лицо своему мучителю, отвечал Иисус, – а также, глаза твои, вперед не усмотрящие.

– Что ты хочешь этим сказать? – испугался немного человек.

– Я хочу лишь сказать, что время рассудит твое сегодняшнее решение, а также и обяжет к другому.

– К чему же? – сузив глаза, спросил исполнитель.

– Оно приведет к вере, – спокойно ответил Иисус, – и заставит вас самих поступить, как и все, и воспринять ее также.

– Ты опять за свое, – начинал свирепеть человек, нервно перебирая пальцами по рулоном сложенному пергаменту, – никак не хочешь во всем признаться.

– А в чем, – спросил Христос, – мне признаваться? Подскажи?

– Тут сказано, – исполнитель постучал пальцем другой руки по пергаменту, – что ты преступник и злодей невиданный, решивший искусить людей добротой, якобы с неба идущей и дающей людям что-то взамен. Так не бывает, – умозаключил сам говоривший, – а значит, ты все лжешь и придумал нарочно, чтоб овладеть сердцами людей и направить их волю против императорской.

– Не знаю подобного, – спокойно отвечал Иисус, – и в том, что описано, никогда не сознаюсь. Есть добро, и есть люди, – продолжал он говорить, – и только это способно сохранить жизнь на земле нашей. Есть бог единый и всемирный, Отец мой родной, и есть его добрая воля, ниспосланная нам для торжества доброты. Есть вы, падучие к славе и золоту всякому, а есть и люди простые или проще, убогие, ибо нет в них больше ничего, окромя самих себя. Есть слава небесная после смерти разной, а есть и проклятие по оной. Это все есть, а вот остального – нет.

– Ты оскорбил императора нашего, – сказал, было, ему в ответ исполнитель.

– Чем же? – удивился нарочно Иисус.

– Ты упомянул о богатстве, а значит, имел в виду и его самого.

– Да, я сказал это. Но богатство не всем по душе и во благо. Я это имел в виду.

– Ты говоришь загадками, – снова посуровел человек, – и мне это не нравится. Эй, воины, привяжите его к столбу и поднимите кверху. Посмотрим, что он там нам скажет.

– Скажу то же, – спокойно ответил Христос, протягивая свои ноги, дабы воины обвязали их вокруг столба крепче.

Люди начали подходить ближе. Круг их еще плотнее сжался вокруг места допроса.

Воины, привязав Христа к деревянному, заранее приготовленному столбу, хотели уже было поднять его и укопать в землю, как вдруг исполнитель, подняв руку вверх, остановил их.

– Стойте, – сказал он и подошел вплотную к Христу, – ты говоришь сын божий, агнец небесный? Так ведь? – обратился он к нему, хитро прикрывая один глаз.

– Да. Так говорю, – согласился Иисус, открыто и честно глядя ему в глаза.

– А сейчас, мы посмотрим, как отец твой тебе поможет в этом, – и исполнитель отошел от него в сторону, – воины, а ну, добейте еще одну рею к этому столбу, – распорядился он, – я хочу посмотреть, как его вера действует и действительно ли он тот, о ком говорит. Заодно, проверим его лживость наружную. Рею прибейте к его ногам, а

еще одну к плечам. Хочу распять его, как злого разбойника, чтобы не ушел никуда даже после смерти своей. Пусть, птицы выклюют ему глаза, а волки распотрошат тело после казни. Никому не позволяю хоронить его, если, конечно, не сознается в вине своей перед законом и императором нашим.

Воины приступили к исполнению. Наспех прибили еще одну рею со стороны спины Иисуса и еще одну в его ногах.

– Теперь, привяжите так его, чтобы тело его было распростерто на том, что соорудили, – сказал исполнитель, и воины подчинились его приказу.

Руки Христа привязали к рее на уровне плеч его, а ноги, разведя в стороны, к низу.

– Вот так-то лучше, – сказал исполнитель и приказал поднять столб и укопать его в землю.

Пока воины исполняли это, к человеку из Рима подошел другой римлянин.

– Слушай, Эрмюнталь, – обратился он к исполнителю, – в твоем привезенном указе этого не было. Так что не самочинствуй.

– Не вмешивайся, – строго сказал тот, – это не твое дело. Ты лучше позаботься о себе и своей безопасности. Императору не очень нравится, что его представители на землях оных так исполняют дело оброка.

– Делаю, что могу, – отвечал Пилат, немного краснея и отступая в сторону.

– Вот и делай себе, – обозлился исполнитель, – а ко мне не лезь. Я действую по личному распоряжению императора.

– В твои полномочия это не входит, – огрызнулся Пилат и указал рукой на привязанного к столбу Христа.

– Не мешай, – строго сказал Эрмюнталь, – или я приведу сюда войско. Ты этого хочешь?

Пилат смолчал и отошел в сторону, а исполнитель, подойдя ближе к вкопанному столбу, продолжил свой допрос.

– Ну, что теперь скажешь? – слегка кривя рот и улыбаясь, проговорил он, обращаясь к Христу.

– Скажу то, что и говорил прежде, – ответил ему Иисус, сплевывая немного в сторону кровь, тоненькой струйкой набегавшей у него изо рта, ибо гвоздь один вошел ему в спину, повредив тело.

– Вижу, не сладко тебе, – говорил человек, так же кривя губами, – хочешь, я отменю казнь эту и отпущу тебя на свободу? У меня есть такое право. Только скажи о том, что ты лгал все это время и народ за собой вел в искушение супротив воли императора.

– Вижу, глуп ты и жесток очень, – торопливо ответил ему Иисус, боясь, что силы у него не хватит, и он не успеет сказать слово собравшимся людям, – но не боюсь я тебя и тем более, не сознаюсь в чем-то. Я говорю правду, ибо она есть святая.

– Где же бог, Отец твой, – кривил дальше губами человек, – где же сила твоя неумерная? А? Иль порастерял ее во лжи своей безмерной? А ну-ка, воин, – обратился он к одному из самых близстоящих, – дай-ка ему под ребро копьем. Только осторожно, чтоб не убить вовсе. Хочу добиться я его признания.

Воин тут же исполнил сказанное, ибо видел, как Пилат, их ближний руководитель, отступил пред этим человеком в сторону.

Копье больно укололо Христа, и он даже немного вскрикнул.

– Что-о, больно, – протянул исполнитель, – а ты думал, я играть буду с тобою. А ну, признавайся, кто послал тебя сюда и по чьему приказу действуешь? – и он уже сам, выхватив у воина копье, ткнул им в то же место, оставив после на теле кровоточащую рану.

На это раз Иисус, собравшись с силами, смолчал и только тихо застонал, плотно сжав свои губы.

– Молчишь, лжец поганый, – начинал заводиться и свирепеть все больше Эрмюнталь, – сейчас я досажу тебе больше. Воины, опустите крест и вбейте в его ноги по одному гвоздю. Может, ему станет от этого легче, – и он хрипло рассмеялся.

Люди недовольно зашумели вокруг, и исполнитель повернулся к ним.

– Что? Не нравится? А слушать его речи вам нравилось? Где ученики его, как мне говорили? Где?.. Я вас спрашиваю? – и человек немного шагнул вперед.

Люди отступили назад, пряча глаза в землю, и молчаливо продолжали смотреть на содеянное.

Тем временем воины уже опустили столб и приготовились к исполнению сказанного ранее.

– Чего стоите? – обратился к ним Эрмюнталь, – забивайте по гвоздю в ноги, а не заговорит – то и в руки тоже, – и, подбежав ближе, он сам взял у одного воина инструмент и вколотил гвоздь в ногу Христа.

Иисус сжал зубы покрепче, и только стон вырвался из его груди.

– Молчишь, – продолжал свирепеть исполнитель и тут же распорядился, – вбейте по гвоздю в руки, а затем поднимайте столб и веревки немного ослабьте. Пусть, побольнее будет.

Воины так и сделали. Слезы катились из глаз Христа, но он твердо молчал и только глухо стонал. И только, когда столб поднимали и тело немного опустилось вниз, провисая на гвоздях, из его груди донесся небольшой вскрик.

– А-а-а, заговорил, – обрадовался исполнитель, глаза которого к этому времени уже налились кровью и стали розовато-белыми, будто он не спал всю ночь и думал о чем-то, – так, кто послал тебя сюда и кто велел это делать? – снова спросил он, ткнув копьем опять в то же место.

Но Иисус потерял сознание, и тело его безвольно провисло на гвоздях.

– Привяжите крепче веревками, – быстро распорядился Эрмюнталь, опасаясь, что тело вообще упадет вниз.

Воины подчинились и исполнили указанное.

Затем по приказу окатили Христа водой, и он очнулся.

Посмотрев на людей и своих мучителей, Иисус тихо сказал:

– Верую в это и не подчиняюсь вам. Сила моя в этом. Верьте и вы, люди, – и он снова потерял сознание.

– Несите больше воды, – кричал неистово основной мучитель, – я хочу слышать его признание.

Но до воды было далеко и пришлось ждать долго. А солнце все припекало и припекало, казалось, отнимая у мученика последнюю силу.

И тогда, Эрмюнталь распорядился всем растянуться цепью и подавать к месту воду, дабы услышать, наконец, признание.

Люди подчинились и, молча, склонив головы, исполняли указанное.

Не одну горсть воды пришлось вылить на тело Христа, прежде чем он снова пришел в себя.

Очнувшись, Иисус тихо застонал и открыл помутневшие от боли и также налитые кровью глаза.

– Что, больно? – обратился к нему мучитель, подбираясь к телу поближе.

– Нет, – тихо сказал Иисус, – теперь, нет. Я вижу Отца моего, спешащего мне на помощь. Летит он ко мне с мечом большим и всей преданной ему силой.

Эрмюнталь засмеялся.

– Где же он, твой отец? И где сила твоя, чудеса творящая. Лжец ты и злодей великий. Смерть твоя будет тебе поделом. Но вначале я хочу услышать твое сокровенное признание.

– Так слушай же, – громко и ясно ответил ему Иисус, отчего сам мучитель испугался и быстро отошел в сторону.

Глаза Христа снова наполнились живостью и блеском, а его лицо словно преобразилось.

Оно стало белым и будто из мрамора. Говорили только уста его, да еще глаза сверкали живым огнем.

Люди бросились на колени и принялись молиться.

– О, прости нас, сын божий, агнец небесный. Не можем помочь тебе в твоих муках. Сила не на нашей стороне.

Вначале Эрмюнталь испугался всего этого, но затем, придя немного в себя, сказал:

– Так говори же, хочу послушать я твою ложь.

– Слушайте все, – громко зазвучал снова голос Иисуса, и люди обратили к нему свои лица, а исполнитель опять вздрогнул, и даже мурашки поползли по телу его.

– Я обращаюсь ко всем, – говорил Иисус, – живым или мертвым. Пусть, слушают все.

Дрожь бежала по телу людей, а волосы поднимались от таких слов, а он продолжал:

– Люди земли моей, сниискал я счастье благое в рожденьи своем здесь между вас и вырос в колыбели божьей посреди земель этих, богом одаренных, дождями, потом, слезою омытых. Сниискал и участь свою здесь же. Хочу просить вас и молить об одном. Верьте себе, яко можете. Верьте в душу свою изо всех сил, ибо душа сия есть ипостась ваша и с нею будете входить в мир иной. Счастье райское обретать будете, коль душа ваша светла и чиста, кровью другой и слезьми не омрачена. Темный ад обретать будете, коль она снизойдет до греха и вытеснит все добро, из вас же идущее. Бойтесь этого, люди, и бойтесь другого. Бойтесь веру свою омрачить участью всякою. Бойтесь уподобить себя ипостаси божьей, если вы грешны и созерцаете грех сей где-то наружно или в сердце другом. Я прощаюсь с вами, ибо зовет меня Отец мой родной. И хочу лишь упредить вас и любого другого, меня сейчас не слышащего. Уповайте, люди, на самих себя. Бойтесь зла, от вас самих и других исходящего. Бойтесь горечи и слезы людской по злу какому, не превзойденному в своей жестокости подобно тому, что делают сегодня со мною. Я не жалуюсь и не молю о каком-то прощении. Я и есть вера ваша в сердцах ваших. Помните это, люди, и простите за благосклонность мою к слову божьему и до вас доносящемуся сквозь сердца и уста ваши. Помолитесь за меня опосля казни моей и внесите на усмотренье свое всю благую весть о житие моем бренном и добропорядочном. Не исказите самих себя в злодеяниях ваших и предательстве. Пусть, это будет вековая тайна наша. Бог наш един и всемогущ, и он объяснит дальше, что будет и ожидать чего вам самим. Я ухожу в мир иной, обещанный Отцом моим и богом единым нашим, и хочу проститься с вами поутру в святое воскресенье, ибо день сей вы праздником потом назовете и согласитесь с тем, что преподнесут вам ученики мои, разошедшиеся во все земли. Не бойтесь того, что исповедать будут. Пройдут века, и правда все одно откроется вам же. Надо верить в это, люди, ибо вера – это и есть правда. Правда жизни вашей на земле божьей и правда творений божьих в руках и делах ваших. Думайте об этом, люди, и никогда не успокаивайте себя достижением каким. Мессия господня ниспослана вам сегодня на землю, но уповать на это не надо в думе и мысли своей. Вершите дело своим мирским трудом и боль в невозмоганье возьмите, чтоб слез не было и горечи другой в сердцах ваших, и сердцах детей ваших, и далее по роду человеческому. Дух мой обретает свою силу и обретает в вас веру о боге едином и первозданном творце нашем. Да, ниспошлет вам Отец наш благое на землю, и да, ускорит пробуждение теплоты внутри вас самих. Помолитесь об этом, когда меня уже не станет…

«Ну, хватит» – хотел было крикнуть Эрмюнталь, но губы его почему-то сжались, и он не мог произнести ни слова.

Иисус же продолжил:

– Знаю, люди. Боль сейчас гложит сердца ваши. Боитесь вы за детей и предков своих. И я понимаю это. Отправляясь на небо, буду зорко следить за тем, чтобы правда на земле велась и соблюдалась в законе вашем мирском. Буду помощь давать, коль надо, но не просите о ней, если сердце и душа ваша чернью покрыты, либо вы осоружно и намеренно делаете это. Снизойду к тому, кто более в беде упрощен и кто более благословен сам. Хулу и всякую мирскую ублажь не потерплю вовеки. Подумайте об этом, люди. Сегодня же, я с вами прощаюсь, ибо сегодня день мой настал такой. Не опозорьте себя и не предайтесь какой огласке в вере нашей, ибо чувствую я, что кто-то хочет камень возложить среди сердец и племен равных. Постарайтесь этот камень превзойти и одолеть хулу всякую и разночтивую. Это и будет благословлением моим божьим, ибо после смерти оной, становлюсь я также им, в ряду с Отцом нашим, богом вселенским. Осязаю вас, люди, своим взором и крещу вас в последний раз, ибо глас Отца моего зовет уже к себе. Прощайте и не дайте взойти осоружному слову в вере нашей единой. Аминь.

Сказав так, Иисус взглянул на людей, и душа его отлетела в небо. Голова упала вниз, тело осунулось и глаза закрылись.

– Умер.., умер.., – пронеслось по толпе, и люди в беспокойстве оглядывались по сторонам, словно боясь какого-то гнева божьего.

Но его не последовало, и минуту спустя, словно придя в себя, тот же люд закричал во все стороны.

– Иисус помер, царствие ему небесное. Надо молить о прощении бога нашего единого, – и все бросились на землю на колени.

В ту же минуту словно очнулся и Эрмюнталь, срывая свое горло в крике.

– Встаньте, иначе я навек изгоню вас с этих земель. Встаньте, я приказываю вам, – и он, подбежав к кольцу людей, тыкал в них обратной стороной копья, дабы поднять их на ноги.

Но люди не слушались его и еще усерднее молились.

Тогда, исполнитель приказал воинам разогнать их всех по домам, и те подчинились.

Людей били, тыкали в них копьями и потихоньку загоняли обратно в селение.

Пилат же, оставшись на месте, подошел к Эрмюнталю и сказал:

– Ты поступил несправедливо с ним, – и он указал рукой на Христа, до сих пор висевшего на столбе, – об этом я доложу лично императору.

– Ты.., ты.., – задыхаясь и краснея, говорил исполнитель, – как смеешь мне перечить. Ты знаешь, о чем тут написано? – и он ткнул пальцем в пергамент.

– Да, знаю, – отвечал ему Пилат, – там написано о решении суда, которого, кстати, не было и написано о наказании. Ко всему этому, там не сказано ничего о смертном приговоре.

– Откуда.., откуда ты это знаешь? – так же задыхаясь спрашивал Эрмюнталь.

– Я читал сам его, когда ты спал в моем саду, – ответил Пилат и, отвернувшись, пошел в сторону селения.

– Ты куда.., куда? – снова задал вопрос исполнитель.

– К людям, – спокойно ответил Пилат, – пойду успокою их сам. Не бойся, говорить о том не буду. Все равно ведь дело уже сделано, – и, обернувшись вторично, пошел вслед за людьми.

– Ну, и иди, – зло сказал ему вслед Эрмюнталь и сел на рядом лежащий большой камень, ожидая прибытия своей охраны.

Возле него совсем неподалеку осталось только три воина, но этого ему казалось сейчас мало, и он немного с тревогой смотрел в сторону уходивших людей.

– Дурни, – проговорил он тихо, думая о мирянах, – поверили этому лгуну, – и Эрмюнталь посмотрел в сторону висевшего Христа, – эй, воин, – крикнул он одному из стоявших неподалеку воинов.

– Слушаю тебя, повелитель, – сказал тот, подойдя ближе.

– Посмотрите, не жив ли он еще? – приказал исполнитель, – и если мертв, то снимите его со столба, а тело унесите куда-нибудь подальше.

– Сейчас исполним, – ответил тот и пошел к остальным.

Эрмюнталь видел, как кто-то из воинов поднес к телу Христа на копье кусок шерсти, обмокненной в кислую жидкость, и приложил его к ране.

Тело не дернулось и продолжало висеть. Тогда, воины вместе опустили столб и, освободив тело, понесли его в сторону больших камней.

Спустя некоторое время они возвратились, доложив о проделанной работе.

– Хорошо, – бросил Эрмюнталь им, – отдыхайте здесь, – и он указал свое место, – а я схожу посмотрю на него сам.

Воины подчинились, а исполнитель пошел к месту.

Пробравшись по узкой тропинке вверх и оказавшись на каком-то небольшом плато, выступающем немного вперед на самой горе, Эрмюнталь оказался лицом к лицу с мучеником.

Тот лежал на одном из камней, а из его ран по-прежнему немного вытекала кровь, обагряя собой землю под ним.

На секунду исполнителю показалось даже, что тот жив, но подойдя еще ближе и осмотрев, как следует, он все же убедился, что Иисус мертв.

– Вот так-так, – прокудахтал Эрмюнталь, – вот и сын божий. Взял и умер. Просто так, – и ему почему-то стало смешно.

Он засмеялся довольным и хриплым голосом.

Внезапно щеки его раздулись, а глаза, и до того красные, налились еще больше кровью. Горло словно сдавило чем-то и не давало дышать.

Он хотел освободиться от этого, но ничего не получалось, и уже думал, что наступил конец и ему самому.

Но в самый последний момент, когда, казалось, у него вышли все силы, ему вдруг стало легче и давление ослабло.

Тело судорожно начало изрыгать на землю разную внутреннюю слизь, а спустя еще несколько секунд, он прокашлялся.

Эрмюнталь, спотыкаясь и хватаясь за камни, начал пробираться обратно, но, сделав всего лишь несколько шагов, остановился и замер.

Словно какая-то сила заставила его это сделать и обернула голову почти на 180 градусов.

Что-то хрустнуло внутри, но боли он не почувствовал.

И вдруг Эрмюнталь увидел восходящего кверху Христа и безжалостно смотрящего на него.

Он потянулся было к нему рукой, но почувствовав что-то очень горячее, резко одернул ее назад.

Тело Христа взмылось выше и удалилось в небеса. Эрмюнталь не мог поверить глазам своим и закрыл их на мгновение.

Открыв же, снова посмотрел и не увидел ничего, окромя окровавленного камня и такой же части земли.

Он бросился бежать назад. Сила отпустила его, и Эрмюнталь несся по камням, словно взбелененная лошадь.

Очутившись возле воинов, мирно разговаривающих между собой, он облегченно вздохнул и подошел к ним.

– Где он? – почти выкрикнул исполнитель, отчего воины испуганно вскочили, смотря на него.

– Там, где же ему быть, – испуганно проговорил один из них и указал рукой на то место.

– Я ничего там не нашел, – гневно сказал Эрмюнталь, – идите и пpинесите тело обратно.

Воины, посмотрев на своего начальника недоуменно, пошли исполнять указание.

Эрмюнталь сел на тот же камень и потер шею руками. Она до сих пор болела и словно онемела.

Спустя немного времени, воины возвратились и принесли тело обратно, недоуменно поглядывая на своего начальника.

Эрмюнталь сам не поверил своим глазам. Тело Христа безжизненно волочилось по земле, оставляя кровавые пятна.

– Стойте, – приказал исполнитель и подошел сам к телу.

Это был действительно Иисус, совсем немного времени назад улетевший на его глазах в небо.

«Что такое? – подумал про себя Эрмюнталь, – я схожу с ума?»

Но воинам сказал:

– Отнесите его к столбу и снова приколотите гвоздями, чтоб не убегал больше, а затем поднимите столб и укопайте хорошо, – распорядился он.

Воины опять непонимающе посмотрели на своего начальника, но все же исполнили указание.

– Погодите, – остановил Эрмюнталь их, завидя, что те собираются уже поднимать, – я сам проверю, – и он подошел поближе.

Удостоверившись, что все в порядке, исполнитель, отойдя в сторону, приказал поднимать.

Воины начали исполнять указание. От веса мертвого тела и не равновесия подъема поперечная рея перекосилась, и тело приняло немного другой вид.

Одна рука стала выше другой, а ноги в коленях немного выгнулись вперед.

Эрмюнталь снова испугался, что Иисус жив и подбежал поближе, чтобы самолично удостовериться в этом.

Но и на этот раз все было, по его мнению, в порядке.

На всякий случай он вогнал копье между ребер мученика и немного покрутил им со стороны в сторону.

Все было тихо. Тогда, римлянин самолично привязал ноги к основному столбу и поочередно вбил в них гвозди, приговаривая при этом:

– Теперь, ты от меня никуда не уйдешь. Будешь висеть здесь, пока тело твое не обезобразят птицы и не обглодают звери.

Воины в страхе отступили немного назад, так как им становилось это уже совсем непонятным.

Сделав задуманное, Эрмюнталь отошел назад и опять уселся на камень, оттуда наблюдая за висящим телом.

Воины расположились неподалеку, бросая косые взгляды на своего начальника.

Прошел час, а основная группа еще не возвратилась.

Солнце уже катилось к закату, и Эрмюнталь начал побаиваться, что ему придется заночевать здесь, возле его мученика, распятого на столбу.

Что-то невероятно большое вселяло ему этот страх. И он никак не понимал, откуда берется все это.

Исполнитель встал и походил немного. Воины обеспокоенно посмотрели на него. Тогда, он снова сел и принялся что-то про себя бормотать.

– Где же они? – наконец, не выдержал Эрмюнталь и опять вскочил на ноги.

Ответа не последовало. Воины, молча, смотрели на беспокоящегося начальника и не предпринимали никаких действий.

– Что вы сидите? – выругал он их. – Посмотрите, не идут ли сюда? – и подчиненные бросились в разные стороны.

– Никого нет, – доложили они спустя минуту и снова, молча, уставились на начальника.

Эрмюнталь покрутился еще с минуту, не зная, что ему предпринять, а затем сказал:

– Все. Едем. Не будем дожидаться ночи. Этот пусть висит, как я и сказал ранее. Давайте моего коня.

Спустя минут пять все ушли с этого места, оставляя за собой лишь смерть, тело Христа на столбе, немного покосившегося в сторону, и пятна сухой на камнях крови.

Всадники удалялись, а солнце сползало все ближе и ближе к горизонту, пододвигая к месту казни вечер и желаемую для смерти темноту.

Так прошло еще часа два.

Тело продолжало висеть, сохраняя свое немое молчание, а солнце клонилось еще ближе к закату.

Наконец, первые сумерки начали обволакивать это место, и столб немного пошатнулся.