Текст книги "Крестоносцы"

– Что же случилось? – спросил Христос, поднимая на ноги воина.

– Прослышал я, – отвечал тот, – что войско грядет сюда. Хотят привлечь тебя к суду.

– За что же? – удивился Иисус, осматривая собирающихся возле них людей племени. – Я ведь никому плохого не сделал.

– Я не знаю, агнец. Я лишь весть тебе принес. За нее могу поплатиться головой, но я не жалею об этом. Я верю в тебя и бога нашего, единого во всем свете. Все держалось в секрете до вчерашнего дня. Кто-то предал тебя, разговоры твои наушничав кому-то из знати. Это сказал тот римлянин, который тогда первым тебя встретил в этих краях. Помнишь его?

– Да, помню, – кивнул и ответил Иисус, – и что же хотят от меня воины эти?

– А хотят, чтобы ты веру свою предал и принял суд благочестивый по их правилам и закону состоящему.

– Какому закону? – сурово спросил Иисус, – их осоружному и ненавистному всем людям?

– Я не знаю, агнец, – испугался его гнева Сертитах, – я лишь говорю то, что знаю сам и передаю слова тех, кто разговаривал вчера.

– И о чем же? – спросил Иисус, глядя в глаза воину. – Хотя я и так знаю о чем, но ты продолжай, – обратился он к Сертитаху.

– Римлянин сказал, что сюда войско вскоре прибудет, дабы изловить тебя и твоих сподвижников тоже. Бежать тебе надо отсюда.

– Я не могу этого сделать, – гордо и просто ответил Христос, – да и веру я свою никогда не предам. Так обещал я Отцу своему и самому себе пред людом в великом числе его.

– Они же убьют тебя, – сам испугался своих слов Сертитах и чуть было не откусил язык за это.

– Я готов к этому, – спокойно ответил Иисус, – вера еще больше углубится в низинах души какой от содеянного. Потому, я готов и никуда уходить не буду.

– Прости, агнец, – взмолился воин, склоняясь у его ног, – я не хотел тебя обидеть. Я думал лишь как человек, не желающий зла тебе и твоим людям.

– А что на люд, так же какой запрет имеется? – спросил Христос.

– Да, – сказал Сертитах, – решено изгнать племя из этих земель и выдворить аж за море вглубь пустыни какой. Также создан указ о смертной казни для тех, кто вам помогать будет.

– Это уже совсем плохо, – согласился Иисус, – племя не должно страдать за веру свою и убеждения. Кто сказал тебе об этом?

– Понтий, – ответил быстро Сертитах, – Понтий Пилат – это римлянин тот. Сейчас он наместником здесь, в этом краю.

– Почему же он желает мне добра? – удивился Иисус.

– Он верит в это, – просто объяснил Сертитах.

– И давно?

– С того дня, как увидел тебя единожды.

– А что ему помогло в этом?

– Не знаю, – скромно признался воин, – может, он мне поверил также.

– А ты что, веру доносил таким же?

– Да, – тихо сказал Сертитах, явно смущаясь от этого, – я лишь рассказывал, что со мною произошло, и почему я сам верю в это. Наверное, разговоры мои и помогли другим.

– И много вас? – задал вопрос Иисус.

– Да, сотни две наберется, – ответил Сертитах, подсчитав что-то на пальцах.

– И все верят, как ты? – снова спросил Христос.

– Не все, как я, – честно признался воин, – но большинство. Остальные же просто хотят быть с нами. Так им легче. Они говорят.

– Что ж, воля их и твоя тоже, – ответил Иисус, смотря куда-то вдаль, – передай этому римлянину, что я благодарен за его предупреждение, но и ответь также, что веру свою я никогда не предам, ибо я и есть ее основная часть на земле в людях. Думаю, он поймет это.

– Хорошо, я передам, – склонил уважительно голову Сертитах, а заодно буду молиться вместе со всеми за твое спасение.

– Спасибо, – ответил Иисус и перекрестил трижды воина, – а теперь, иди и донеси мой ответ римлянину и своим товарищам также.

– До свидания, Иисус, – попрощался Сертитах и, подобрав свой меч, направился в сторону города.

– До скорого, – ответил ему Христос и снова перекрестил его самого.

– Вот, видишь, сынок, неспроста я волновалась, – подошла к Иисусу мать, тревожно заглядывая ему в глаза.

– Знаю, мама, об этом. Но ты не волнуйся. Час такой еще не наступил. Еще много пройдет времени, пока сюда прибудет войско. Подождем его в этих стенах, – и он указал рукой на хижину своей матери, – и займемся пока очищением самих себя от грехов наших сегодняшних и последующих.

Сказав это, Христос с Марией направились к своему дому, а люди потихоньку разошлись по своим.

Весть, принесенная воином, взволновала племя, ибо никому не хотелось покидать эту землю, а тем более, быть изгнанным во веки веков.

Этим обуславливалась бы его скорая гибель. Разговоры тихо велись за всеми стенами домов, а вскоре перенеслись и за их пределы.

Спустя час на площадь вновь начали собираться люди, поднимая небольшой шум своими разговорами.

Иисус вышел из дома и устремил взгляд на них. Кто-то заметил это и предупредил остальных.

Люди тревожно повернулись, разговор стих, и наступила тишина.

Христос посмотрел на это, но так ничего и не сказав, удалился снова к себе

Люди опять принялись гулко обсуждать случившееся. Тогда, Иисус снова вышел наружу и направился прямо к ним.

– Люди, – обратился он к собравшимся, – я знаю, что весть, принесенная воином, для вас опасна и равносильна смертному приговору. Но разве учил нас Отец наш единый этому. Разве не преодолели мы сколько пути и страданий за нашу веру, и разве не исповедали себя

сами, чтобы бояться подобного. Потому, прошу вас, разойдитесь и успокойтесь. Займитесь лучше отдыхом и чтением вечерних молитв. Это успокоит вас вдвойне, а заодно научит благоразумию в свершении

каких дел.

Люди почти безропотно повиновались этому и вскоре разошлись.

Но Иисус понимал, что это ненадолго. Весть, так западшая им в душу, была сильнее их внутренних убеждений, ибо несла в себе всеоружно смерть, посеянную в века.

Христос понимал их и не обижался за те разговоры.

– Все же жизнь была им всем дорога единоразово, и погибать никому не хотелось.

Но так думали не все.

Спустя время к хижине начали подходить ученики Христа и, позвав его наружу, решили провести совет.

– Что делать будем? – спросил один из них – Фома.

– Надо уходить отсюда, – ответил ему второй – Нимидор, и тут же добавил, – мы уйдем, а людей они не станут трогать.

– Нет, – не согласился с ними Иисус, – они все одно сделают это, ибо сделают так в назидание другим племенам.

– Прав учитель, – подтвердил еще один – Мефодий, – уходить бессмысленно, все одно смерти не миновать.

– Кто говорит о смерти? – отозвался следующий. – Речь идет ведь только об изгнании.

Все посмотрели в его сторону. Им оказался один из самих первых учеников Иисуса, приставший еще во втором походе.

То был Осмириэл или Самуэль, прозванный впоследствии просто Иудой за его трудно произносимое имя.

– Ты, Иуда, всегда чего-то недопонимаешь, – сокрушенно помотал головой со стороны в сторону Мефодий, самый старший из учеников Христа, – если даже изгонят, то смерть не заставит себя долго ждать. На голодных землях долго не протянешь, да еще и без воды. Я вот, что думаю. Надо остаться здесь всем и держаться веры своей единой. Может, нас и другие поймут и поддержат.

– Нет, – ответил тут же Иисус, всматриваясь в их лица, – нам не нужно всеобщее восстание, ибо это уже будет не вера, а безверие в хоть какую-то справедливость. Крови, в таком случае, будет еще больше. Потому, решим так. Все остаются здесь. Я же со своей матерью родной покину племя и на время поселюсь неподалеку в ущелье. Я смогу

сам пропитаться и мать накормить. Вы же оставайтесь с людьми и если надо, согласитесь отречься ото всего, дабы веру потом разнести и укрепить в людях.

– Мы не можем принять этого, – отвечал за всех Кирилл, – смерть агнца божьего не допустима в стороне от нас. Мы также последуем этому и примем ее достойно, в вере и мыслях наших к богу нашему всеединому.

– Нет, – снова не согласился с этим Иисус, – так нельзя действовать. Этим мы погубим то брошенное и уже почти всходящее зерно веры. Надо дождаться ее первых ростков и укрепить, заботой своей окружая. Я же соглашусь с последним. Отдам свою людскую жизнь во благо вере святой и укреплюсь навеки в сердцах ваших.

– Тогда, мы пойдем с тобою жить в ущелье, – произнес Никодим – один из учеников давних.

– И это будет осоружно, – не согласился Иисус, – вам надо уберечь себя в этом святом деле. Сохранив себя, вы сможете укреплять веру дальше, несмотря на все законно идущие запреты властей. Но вера наша не должна превышать силу самой власти, ибо она тогда сама станет такой, а этого никак нельзя допустить, ибо это вызовет погибель общую и возбудит на земле сатану, проникающего к вам с глубин земных и осушающего ваши поля всходящего семени божьего. Помните это, ученики мои, и не забывайте. Потому, я и решаю так это все. Завтра на рассвете я покину дом сей. Вы же оставайтесь пока здесь и люд, в случае чего, поддержите. Скажите всем, что я снова удалился для дел больших божьих. Встречаться будем через неделю по четвергам, а в дни праздные – и по воскресеньям. Спасибо вам за то, что не покинули меня и не остудили пыл свой в вере нашей общей.

Примечание автора

Было бы совершенно напрасным отсчитывать время именно в том порядке, что когда-то было принято и исчислено самими людьми отчасти простыми, а изредка и баснословно богатыми, учитывающими во времени сам смысл своего благоторжества.

Рассматривая именно это и обсуждая уже сейчас с различных позиций современности, нельзя сказать с достаточно точной уверенностью, что когда-либо произошедшее что-то действительно состоялось тогда-то.

То есть, нет, и не может быть уверенности в абсолютной точности указанного, если за время бытности существования самого человека то же самое время и его исчисление изменялось по нескольку раз.

И все это говорит нам только об одном. Что дату настоящего прихода Иисуса Христа на Землю не знает в достоверности никто в силу уже указанных причин, равно, как в точности никто не смог бы определить дату его вновь снисхода с небес.

Как бы ни бились современные историки над тем вопросом, и каковыми бы ни были их во многом прагмоидущие достижения, все же и они бессильны именно в этом и составляют очередную жертву всей истории человечества.

Во всех этих моментах есть только одно самое, что ни на есть, достоверное.

Это, так называемое, время оглашения самого Христа, описанное в ряде исторически сохранившихся документов.

Оно явно указывает на место приложения события и одновременно затрагивает сам период времени земной жизни.

Именно этот период и проходит под покровительством прохода одного из небесных тел, именуемого в простонародии кометой, вторгающейся порой в пределы достижения самой Земли.

И уже относительно это можно считать в какой-то степени определением времени самого явления Христа, действительно явившемуся в свет на обозрение всему народу.

Но это не дата рождения его, а реальный приход и приток его силы, вследствие чего все те чудеса описуемые и могли сотворяться на той же Земле.

Таким образом, вполне целесообразно и так же целенаправленно можно определить соотносительно то же, созданное уже в наше время пролетом одной из давно известных космических величин.

Это небесное тело вскоре достигнет пределов нашей планеты и практически осеменит степенью новой силы прибывающих космических единиц, что неизменно выразятся в нашей среде и будут иметь свое отображение в действительности.

Этим самым будет положено начало возведения позиции Христа и выражение в последующем всей ему полагающейся величины.

И пусть, празднующий усматривает в том самом свою победу, а самый вдаль отстоящий пока исповедует сам себя. В этом есть смысл всепризнанного вековечья и за ним же скрываются все истинно людские черты.

Пока же продвиньтесь далее и ознакомьтесь со всем остальным, что так больно легло в историю и что так заблаговременно уберегло весь мир…

Продолжение…

За сие содеянное божья благодать ниспадет на ваши головы и украсит их венками золотыми. Поручаю вам, Кирилл и Мефодий, как самым старшим по древу роста своего, возглавить народ наш и вести его правильно в пути. Остальные же их всяко поддержите и не опуститесь до греха общего. Честь и хвала вам, яко люди в грядущем создадут устами вашими новые молебны и чтения разные. Псалмы пойте и успокаивайте люд. Множество лет вам, ученики мои. Говорю это в смысле своем здравом и в праве своем от имени Отца моего. Сохрани вас господь и помилуй во благо дел земных и праведных.

На том совет их был закончен, и все вскоре разошлись. Никто не подслушивал этого, и никто не знал, что будет уже завтра.

Но мысли те и их речи донеслись до этих времен, ибо ученики его сделали то, что он им наказывал, и не уронили достоинства своего и чести своей.

На сиим глава наша о чудесах и заканчивается, ибо далее пойдут дела, совсем не похожие на предыдущие.

Иисус отдал себя сам своему усмотрению и принял решение самостоятельно. И только тогда, после содеянного им, глас божий произнес:

– Верю тебе, сын мой. Не уронил слова своего и достоинства. Не уронил и веры своей во благое и меня, как Отца твоего, также. Будь верен и далее, ибо предстоят вскоре дела быстротечные и горько-соленые от правды своей испытуемой. Жди часа своего и надейся на благо великое, от дел твоих исходящее, и не моли меня больше о помощи, хоть как тяжело бы не было тебе в боли твоей безрассудной, людской неблагодарностью овеянной. Ниспошлю я тебе вскоре силу большую, нежели до этого посылал. Овладей ею к часу тому, и ты соприкоснешься напрямую со мной и истиною своею. Удачи тебе, сын мой, и благополучия в делах твоих. Час твой еще не наступил, но до него уже близко. Ровно год проведешь в покаянии и мольбе, а затем приведешь учеников своих к вере в себя же и распрощаешься со своей матерью, ибо грозит и ей опасность. Потому, памятуй это и за три дня до великого твоего часа, отпусти ее по дороге той, откуда вы с нею пришли. Век доживать она там будет и мощи ее до самого твоего возвращения в лик человеческий будут хранимы во веки веков в том самом месте. Об этом укажет печать моя господня и твоя воля человеческая. Но не скоро все это станется. Пока же готовь себя к благу великому и исповедуй дела свои, как подобает сыну божьему, агнцу великому, ниспосланному нами для блага земли людской.

И помни еще об одном. В день последний исполню только один твой помол. Подумай, прежде чем спросишь об этом. В остальном же, полагай на себя. Честь и хвала тебе в вечности праздной, если устоишь до конца в сердце и молитвах своих духовных. Прощай, сын мой, и памятуй обо всем. Год еще даю тебе на воспитание силы твоей и даю новую степень дознания. Примкни к ней душою своею и телом. И ты возвысишься сам без яко другого претворения со стороны моей и иной людской. Помни о матери своей и сохрани в памяти завет сей вековой.

Голос исчез, а Иисус продолжал стоять возле хижины, вслушиваясь и дальше в сердце свое и мысль идущую снаружи.

Наконец, он освободился от этого и зашел внутрь дома.

– Завтра, с восходом солнца, мы уходим отсюда, мама, – произнес он, обращаясь к своей матери.

– Я знаю, сынок, – согласилась она сразу.

– Откуда? – удивился Иисус.

– Люди подтолкнули меня к этой мысли, – ответила она просто, – когда я увидела их собравшимися на площади.

– Их нельзя винить, мама, – ответил Христос, – они хотят жить. И им надо жить, чтобы племя не погибло вовсе. Я же понесу свое наказание за грехи все последующие и настоящие.

– Ох, сынок, сынок, – всплакнула Мария, пряча свое лицо в уголках небольшого платка, – жаль мне тебя отдавать делу этому. Все же мать я тебе родная.

– Знаю, мама, – успокаивал ее Иисус, – но дело это великого стоит. Оно даст веру людям и облагородит сердца их вечно. И это уже многое. Труды наши не сочтутся напрасными и успокоятся в быту людском, отражаясь псалмами и молитвами в дни празднику преподносящимся и таковым просто.

– Ну, что ж, – согласилась, так же плача Мария, – буду готова к этому и воспою свою молитву за сына своего и бога-творца нашего общего.

– Спасибо, мама, – ответил Иисус и поцеловал ее в щеку, – я знал, что ты поймешь меня и Отца нашего также в делах, им творимых. А теперь, давай отдохнем немного. Завтра в путь, да и собрать кое-что нужно.

И они принялись собираться в дорогу.

Наутро же, проснувшись, они, молча, устремились в путь, неся в своих котомках лишь часть недоеденного ими вчера хлеба, немного воды и верхней одежды, повидавшей немало за свое время в их домашнем быту и походах.

Отойдя дальше от селения, на склоне горы, Иисус обернулся и, перекрестив его трижды, сказал:

– Спаси и сохрани вас Отец мой великий, ибо вы заслуживаете большего, нежели быть просто изгнанными и уничтоженными. Прощайте, люди, и да, хранит вас господь, – Христос трижды поклонился домам тем и, повернувшись, пошел дальше.

То же сделала и Мария, добавив всего к этому несколько простых слов, гласящих о заботе людской и их чистосердечии.

К вечеру они добрались до нужного им места и расположились на ночлег, оборудовав узкую пещеру под жилье и снабдив ее своим духом величия.

– Снова, как в детстве, – сказал Иисус, ложась отдыхать рядом с матерью на свежеприготовленную постель и укрываясь тем самым покрывалом.

– Да, сынок, – тяжело вздохнула мать, – только вот остались мы вдвоем без животного, нас тогда кормящего.

– Ничего, потерпим, – успокоил ее Иисус и закрыл глаза для отдыха своего грядущего.

– Потерпим, – согласилась и Мария и так же опустила веки.

Через минуту они уже спали, и только ночь, да стены этой пещеры укрывали их от остального мира.

И снились им сны праведные и исполнимые во дни людском, и проливала мать слезу, уже находясь во сне.

Иисус также видел сон, но усматривал в нем уже нечто большее, чем просто картину, и иногда, приоткрывая глаза во сне, он тихо произносил:

– Знаю, знаю все это. Наружно не взыщешь сейчас и

думой не одолеешь…

Говорил он и другие слова, но суть все одно оставалась той же.

Так провели они первую свою ночь в недалеко расположенной от их селения пещере.

И никто не мешал им, ибо не было здесь больше никого, окромя природы самой, да камней ветхих.

Нет. Не было в этом очередного их изгнания или какого-то большего, утаенного временем бытия смысла.

Это было добровольно положенное начало своему личному духовному восторжествованию, и сила их была в единстве мысли своей, а противоречия напрочь забыты.

Окупалась она силой духа ихнего, из них же исходящего и окружавшего теперь со всех сторон. И была вовсе не такой огромной, чтобы не овладеть ею же другому простому человеку, но то было время только всходящего семени умственного роста, а потому, она укладывалась только в немногих.

«Освящен путь их безликий в лицах оных и ниспослан самою судьбою бед своих» – так гласит настоящая библия того дня.

И уже сейчас можно сказать так же, но в понимании духа проходящего времени и с общим усилием роста ума, что: путь их безликий и воскрешенный годами оказался слишком тернист для других и грехом общим оскверненный, но не подчинились они этому сами и спустя века определились вновь, ибо путь тот указывает и на это, в лете людском растущем.

Утро наступило, как и всегда. Взошло солнце, но ушедшие еще долго не поднимались.

Им надо было обдумать по-своему свои сны и соприкоснуться друг с другом мысленно, как в годы давнего становления юного Иисуса.

И это у них получилось.

Поднявшись и посмотрев друг на друга, ни мать, ни сын не сказали ни слова о своих снах, тревогах и убеждениях.

Все их мысли давно образовали единое пространство и с одиночной ясностью укладывались в головах.

Только пожелав друг другу доброго утра, мать и сын разошлись по своим делам.

Иисус занялся приготовлением дров и всего прочего, что подобает мужскому делу, а мать – своим исконно текущим: приготовлением пищи и заботой о домашнем уюте.

Так начался их первый совместный рабочий день после столь большого походного перерыва.

Но наряду со своими настоящими бедами, они и не желали ничего лучшего, окромя того, что уже у них есть.

Их тепло – это они сами.

Их радость – это радость того, что их окружает.

Их еда – то, что дает им природа.

И их быт – то, что дает окружение.

Они слились в единое с окружающим их пространством и стали как одно целое, невзирая на повсеместные неудобства.

Их совместной заботой стало одно – это заготовка себе того скудного количества пищи на зиму и обработка той части земли, которая их окружала. В остальном же, мать и сын разделялись.

Иисус пытался понять смысл сказанных его Отцом слов и хотел испытать в себе новую силу, обещанную им же. И время уходило на размышления, раздумья, утопающие в повседневной заботе о самом себе.

Мать же, сопоставляя свое дело с его, пыталась разъяснить себе и донести внутрь смысл уже пройденного ими обоими и ожидаемого впереди.

Так и шло время, переходя из одного в другое и повествуя об их жизни на их же лицах.

Иисус немного ослаб, но все же держался крепко на ногах. Мать также, но силы ее были все же меньше, и она часто ложилась или садилась отдыхать, подолгу всматриваясь в небеса.

К ним каждую неделю приходили ученики, тратя на путь свой время, но оно с лихвой окупалось, ибо вместе со знаниями, вложенными Иисусом, они получали и хорошую поддержку своим внутренним силам, видя своего учителя живым и невредимым, хотя немного и утратившим в весе, ему по возрасту причитающемся.

Все время их общения заключалось в обоюдосторонних беседах, и лишь изредка Иисус поучал их, как прежде.

За год этих встреч они все прибавили в своем развитии, и их вера простиралась куда дальше и глубже, нежели в поверхностном чтении молитв, пении псалмов и тому подобного, идущего изнутри каждого.

И вера их постепенно обретала свой вес. Приходя сюда и поднимая что-то, они явно ощущали добавок в силах своего единомыслия, и их духовная кладь становилась гораздо большей.

Однажды, обратившись к своим ученикам, Иисус сказал:

– Я знаю, вы верите всему тому, что я говорю и преподношу вам. Но вера это не только умение воспротивить себя какому-то оказанному давлению со стороны, а это еще и внутренняя укладь самого себя. Как вы сами ее в душе своей воспринимаете. Подчиняться в вере не надобно, ибо это губительно для нее и осоружно. Надо верить и знать, кому подчинить себя, и только тогда отдать свой глас за него, если увидите в нем свое собственное отображение. Это и будет вера в вас самих внутри в исполнении другого такого же, вам либо вы ему подчиняющемуся, либо вовсе не такового. Вот чему хочу обучить вас и хочу научиться сам. Уповать на саму веру надобно, но не силком, а внутренне, делом своим и подвигом ее же подтверждая. Насильно обращенный в веру, истинно верить никогда не будет, ибо его вера остается в другом, в его исполненном и сокровенно желаемом. Очистить веру надобно от подобного ложного ее толкования. Люди приняли ее с благодатью божьей и это понятно. Но расстанутся так же легко с ней, если она не подтвердится делом каким содеянным. Чудеса, мною сотворимые, еще не сама вера, хотя они ее в людях и заключают. Вера же, исполнима и чтима в другом – в людском уповании на ближнего своего, рядом идущего, либо вовсе не такового, но в ногу и бок о бок стоящего. Если сможет люд превозмочь себя в каком-то общем благом намерении – то это и будет вера, творимая в их самих просто собою.

Но то не та вера, которая способна победить былое, настоящее и будущее. То вера единопробная в силах своих состоящих. Настоящая же вера – это ублажь людская, от человека к другому тянущаяся, боль в себе превозмогающая и никому ничего в блажь какую совершенную не дающая.

Но есть и слепая вера. Ее мы отвергаем, ибо это просто изуверие в вере единоличной.

Потому, говорю вам, ученики, дети мои, не позабудьте об том и дожидайтесь всегда веры всходящей, всколыхнувшей сердца в намерениях каких, и не действуйте, токмо, осоружно и насильственно, ибо то уже слепоидущая вера. Помните об этом и донесите всем до ушей их и вложите это же в уста ихние, дабы навек не случилось подобное.

Помните также, вера не уподобает себе всякого, кто хочет с ней соприкоснуться, ибо вера не уподобна, а всходяща изнутри каждого. Помните об этом вдвойне и действуйте осторожно словами своими. Уповайте на людей благих и благонесущих. Их веру проверять и испытывать не надо. Но только не покривите душой и присмотритесь лучше: не способен ли тот на ложь какую, его потом наверх возводящую. Посмотрите также, чтоб вера не исполнялась поверхностно, ибо то та же ложь, только идущая уже изнутри. Особно помните об этом, ученики и дети мои. Отпускаю вас на свет божий и отпускаю все грехи ваши тайно, ибо на людях нельзя того свершать. Так же обучите и других поступать с благоверными. Грех, сочтенный другими за не таковой, это уже не грех. Подумайте об этом и не окажитесь возле той же ложной и слепой веры, восходящей уже в вас самих. Нельзя допускать такого во времени, идущем быстрее нас самих, да и самой веры по ее уложении внутри каждого. Бойтесь присовокупить грех свой, то есть божественно идущий, к греху мирскому в его уподобании.

Помните. Вера – не преследует никого. В ней нет различий от простоты или богатства какого, от греха тяжкого либо мелкого, от возвеличиваний до опущения вниз. Помните, грех земной – то грех его сотворящий вами же, ибо вы несете в люди слово божье, и вы являетесь пастырями душ ихних. Доймите и примите как закон. Грех тяжкий – то не отступление от веры, то есть предательство ее внутри себя и карается только совестью своею, построенной божьей силой соприкосновения. Сохраните в себе это и донесите остальным людям.

Запомните и еще одно. Не грех осудить кого-то за его веропредательство, но если оно совершено воочию, а не по науськиванию или еще чему подобному.

Вера наша искренняя и вся наружу исподволь выходящая. Потому, убедившись воочию, исполняйте свой собственный долг, сопоставляющий силу вашу мирскую в образе духовного лица с силой божьего общего повиновения.

Напомню вам и немного былое о греховодных делах наших и о беспристрастии к пагубному зелью какому.

Помните, что во благо утех вступить в соединение с полом другим невозможно. Есть на то божья воля такая. В брак же законный и торжествующий вступить можно. То есть участь такая земная – родить детей и свое потомство воспитывать.

Но бойтесь другого. Ошибиться в своих намерениях, а затем оступиться во времени. Это запрещено и осуждаемо всеми. За зелье скажу вам так. Зелье потреблять надобно, но в мере предостижимой, ибо оно силу возлагает великую и дает ублажь людского зла. Потому, помните об этом и не допускайте подобного. Скажу вам и за стать вашу, то есть мужскую. Остерегайтесь зла восходящего от немочей своих и других тоже, потому убирайте мыслью своею силу подходящую и ею же освобождайтесь от этого. Помните, мысль, исходящая изнутри, гораздо сильнее всего сооруженного и внешне к вам соприкасающегося.

И последнее, дети мои и ученики. Хочу сказать вам доброе слово за послушание ваше и за исповедь и чистосердечие ваше людское. Хочу верить вам всем на слово и хочу видеть в своих учениках дело и продолжение его вечное.

Восхвалим господа за это и унесем свои мысли к небу, ибо оно одно стоит над нашими головами и ниспосылает одно для всех до единого. Помолимся же, братья и соученики мои, и возблагодарим Отца нашего за науку, им посылаемую, к порядку, доброте приводящую. И скажем в мыслях спасибо ему за это.

Так говорил Иисус накануне своего последнего дня. И слушали его ученики, и молились вместе с ним обоюдно. Мать же стояла в стороне и смотрела на них, про себя шепотом произнося ту же молитву, возвышающую господа их и от нее также.

Помолившись и возблагодарив Иисуса за его науку, все удалились, оставив после себя лишь дух брошенного ими селения.

Мария подошла к сыну и сказала:

– Сын мой, слышу голос твой, изнутри исходящий, где ты просишь и молишь меня уйти из этого храма господня, – и она повела рукой по стенам пещеры.

– Да, мама, – сказал ей Иисус, – так надо. Об этом говорил мне Отец тоже. И надо исполнить его волю, ибо неподчинение грехотворно и взаимообратимо к себе же.

– Тогда, послушай меня, сын мой, – ответила Мария, тесно прижимаясь к его груди, – хочу сказать тебе свою молитву, сочиненную мною за все это время твоего благоверного труда.

– Скажи, мама, – отвечал ей Иисус, понимая, что час разлуки их настал.

И Мария произнесла молитву, обращенную одновременно к богу и Христу, сыну своему.

Иисус же, выслушав, поцеловал мать и сказал:

– Знаю, мама, что тебе тяжело сейчас и вдвойне тяжелее оставить меня одного на жажду утоления мести какой-то превосходящей силе. Но выслушай и ты меня до конца. Когда-то Отец наш говорил, что наступит такое время, в котором мы с тобой соединимся снова в едином роду и возблагодарим его же за доброту, сиречь, господнюю к нам. Я верю в это, мама. Потому, не прощаюсь с тобой

навечно, а остаюсь в мыслях своих всегда рядом. Доброта твоя внутренняя и благодать, наружу исходящая, способны довести тебя саму до лика святой и пречистой. Иди же к своему дому по тому изведанному нами ранее пути и доживи век свой там в тепле и уюте, вдали от простых либо других людей. Так говорил мне Отец мой и твой также, и мы исполним обоюдно сей завет его вместе.

Хочу также, чтобы ты простила меня за доставленные мною горести и хлопоты, и хочу провести тебя до тех больших камней, где сидели мы пред днем своего возвращения сюда. И хочу еще предостеречь тебя, мама. Не ходи и не обращайся к люду, ибо они еще долго будут оскорблять достоинство свое и другое, так как вера только

располагается в них самих и наружно еще не взошла.

Так решив, Иисус провел мать до намеченного места, и они, посидев там опять немного, распрощались.

И не было в том прощании никакого упрека друг другу или не договоренного слова. Мария понимала сына, а он ее. Их мысли объединились и вели теперь по разным дорогам, но сила их не позволяла разлучаться даже черев века.

Мария покинула сию землю и ушла в край изведанный своею стопою, лишь иногда присаживаясь на пути своем и горько плача о случившемся.

Но, что могла поделать она, мать людская, если на то было указано свыше и оговорено с нею самою об том раньше. Мария понимала это и шла дальше, только часто посматривая на небо, ибо знала точно, что оно подскажет ей время казни своего сына.

Иисус же, проводив мать, воротился обратно и принялся молиться за ее благополучное возвращение на земли исходящие.

И вновь отозвался голос Отца его.

– Знаю, сын мой, тяжело тебе и матери твоей также. Но осталось немного, и дожить до него надобно с честью, достоинством и без какой слабости внутри. Испытай силу своего возвеличия, которую тебе дал я совсем недавно.

– Что зa сила такая, Отец мой? – спросил Иисус.

– Сила та огромна и в людском познании обогащаема, – ответил ему голос, – обладать ею способен лишь истинно чудотворец божий или сильный духом сего и обогащенный кровью своею.