Текст книги "Катастрофа"

– Здравствуйте, коллеги! Садитесь, пожалуйста.

На него внимательно, с недоверием смотрели двенадцать разновозрастных мужчин, две средних лет женщины и одна сравнительно молодая брюнетка. Картина напомнила Герману домашнюю предзащиту с коровой, обезьяной и другими членами «диссертационного совета». Те же глаза. Он улыбнулся.

– Евгения Викторовна, все начальники отделов здесь? – мягко обратился он к секретарше.

– Нет Виктора Владимировича Маслова, начальника ОДП, отдела допечатной подготовки. Он уехал в типографию на приладку. Есть запись в журнале. Завтра с утра будет на месте.

– Хорошо, вы свободны, – Герман отметил снижение уровня своей решимости по сравнению с моментом прибытия в офис. Теперь публичное выступление его несколько пугало. Стоило ли вообще затевать это мероприятие? Он вздохнул, собрался с мыслями, вспомнил, как справился с волнением на защите, и продолжил: – Уважаемые коллеги! Я посчитал своим долгом представиться вам в таком формате, чтобы сэкономить ваше и свое время. Меня зовут Герман Сергеевич Талинский. Со вчерашнего дня я назначен начальником отделения девятнадцать нашего института, – мандраж отступал, работники слушали нового руководителя в полной тишине. Кто-то глядел ему прямо в глаза, кто-то прятал взгляд, водя ручкой в ежедневнике. – Я не планирую что-то менять сразу, мне потребуется время, чтобы войти в курс дела. Так что прошу вас спокойно продолжать работу согласно планам ваших отделов, – он краем глаза взглянул в листок с тезисами своего выступления. – Начиная с завтрашнего дня Евгения Викторовна доведет до вас информацию, когда я приму лично каждого для более детального знакомства с работой отделов. Прошу иметь при себе актуальный план отдела на год и действующий план на текущий квартал с пометками о выполнении в процентах. Если есть отставания от плана, прошу подготовить мотивированную справку относительно обстоятельств срыва пункта плана. В справке укажите конкретного виновного в срыве, причины срыва и сроки устранения отставания. Справку готовьте в виде служебной записки на мое имя.

Его голос набирался решительности, ему казалось, что говорит кто-то другой, а он слушает со стороны. Народ беспокойно задвигался на своих стульях, напоминая расшатывающиеся зубы. Герман продолжал:

– Пока никаких управленческих решений по данным фактам приниматься не будет. Главное, что требуется, – это полная прозрачность процессов. Второй момент: мне будет подготовлен отчет о приходах работников в офис и их убытии. Касается всех. Прошу быть готовыми объяснить отсутствие работника на рабочем месте, если такой факт будет выявлен, особое внимание буду уделять систематическим отклонениям. В заключение прошу вас быть готовыми четко и внятно отвечать на мои вопросы. Мне нужно понимание процессов и понимание того, как вы понимаете процессы и готовы мне квалифицированно объяснить детали. Есть вопросы? – Герман взял паузу, обвел глазами собравшихся. – Нет. Спасибо за внимание, возвращайтесь к работе.

Он поднялся, за ним встали все, уныло потянулись из переговорной и разбрелись по коридору.

 
                                        ***
 

Рабочий день заканчивался, Евгения Викторовна принесла чашку кофе, поставила Талинскому на рабочий стол и вышла, плотно затворив за собой дверь.

Герман погасил верхний свет, оставив включенной только настольную лампу, открыл сейф и достал пистолет. Оружие удобно легло в ладонь, короткая ручка не мешала, палец точно попадал на курок. Он приставил ствол к виску и ощутил холодящее прикосновения железа. «Один щелчок, – мелькнула мысль, когда он представил в 3D замедленное движение механических частей, удар бойка, вспышку. – Работа машинки – доля секунды, и этой вселенной больше нет. – Он перенес оружие к сердцу. – Слышишь, как оно бьется, мой маленький железный друг? Человеческое тело похоже на механизм, но я живу для того, чтобы быть счастливым и сделать кого-то счастливым. А твоя жизнь – это вечная готовность подарить смерть, и тут мы с тобой кардинально различаемся. Хотя, возможно, подарить смерть – это сохранить кому-то жизнь, тоже дать возможность быть счастливым или сделать счастливым другого, – он убрал пистолет обратно в сейф и усмехнулся. – Заговариваетесь, Герман Сергеевич? Бросайте эту привычку».

Талинский сел в кресло, сделал глоток из чашки и сдавил ладонями голову. Он чувствовал, как события последних дней, ускоряясь в чудовищном темпе, лишают его возможности осмысливать происходящее. Он не успевает подумать. Чужая воля несет его, подобно ветру, а сам он представляет собой пустой воздушный шар, лишенный формы, убеждений, собственного места в пространстве. Словно его надули деньгами, вытеснив при этом собственные идеи до последней мысли, потом придали требуемые вид и цвет, подвесили на шнурок и цепляют теперь туда, куда хотят.

Голова стала проходить, он потер виски и откинулся на спинку.

«Интересная идеология поставлена мне в качестве задачи, – размышлял Герман, повернувшись с чашкой в руке на большом кожаном кресле к окну и положив ногу на ногу. – Продвижение бренда „Великая Россия“ с логотипом „Лидер нации – святой подвижник“. Одно дело – анализировать историю, и совсем другое – реально участвовать в ее создании. Первое, разумеется, понятней и приятней. Знаю по собственному опыту. Второе требует постоянной внутренней борьбы, внутреннего подавления и принятия решений. Что-то мне не нравится в снегиревской постановке задачи, что-то настораживает. Но что? Стоит ли вообще в этом разбираться? Какой смысл? Он, безусловно, на сто процентов прав в главном – если руководящая теория не станет моей собственной, то следует честно отказаться от места и вернуться обратно, в компанию неизвестных мне, но привычных коллег по кабинету. Заодно придется отказаться и от дохода свыше полумиллиона в месяц со всеми премиями», – он повернулся к столу и нажал кнопку селектора.

– Евгения Викторовна, пригласите завтра ко мне Маслова к девяти утра, и прошу вас к девяти тридцати подготовить мне график знакомства с начальниками отделов. На каждого по часу, по четыре-пять человек в день, с учетом моих отъездов в управление, в порядке значимости, ФХО последним. До пятницы я должен всех увидеть.

– Я все сделаю, Герман Сергеевич. Завтра в половине десятого график будет готов, и, если вы его подпишете, сразу доведу до заинтересованных лиц.

«Вот и посмотрим, насколько заинтересованы эти лица, – вернулся он к своим сомнениям. – Притворяются небось. Наверное, это и не важно – притворяются они или искренни, потому как вырабатываемый ими продукт потребляется существами менее развитыми, не желающими в чем-то разбираться. Занятые постоянной борьбой за выживание на своем руководящем месте, они поглощают готовые идеологические продукты, которые соответствуют их собственному пониманию происходящего. Собственным внутренним установкам. Четко отработанные, красочно упакованные патриотические мемы. Подсознательно наш человек знает, что Россия – величайшая из держав, к тому же священная, требуется только грамотно обосновать и надежно закрепить эту аксиому в его мозгу, прописать в каждой его клетке. Чтоб не сомневался и при необходимости мог корректно сформулировать и передать другим. Для этого требуется изо дня в день повторять одно и то же в разных интерпретациях по всем медийным каналам. Главное – по телевизору, потому, что букв люди почти не читают. Лидер нации, разрывающийся между встречами и совещаниями, должен постоянно быть на экране, разъясняя самыми простыми и народными словами, применяя поговорки и анекдоты вплоть до сомнительных, несокрушимую правоту всего, что он делает. А то, что сейчас трудно, так оно в будущем будет хорошо, главное – наша независимость и верность выбранному курсу. Независимость от вероломных, корыстных, развращенных мягкотелой толерантностью, недалеких многочисленных врагов нашего возрождающегося величия, которые скоро сами себя изживут. Все просто, – Герман поднялся и стал ходить по своему огромному кабинету из угла в угол. – Бери и делай, главное – не сомневаться. Государство ставит себя перед выбором: продвигать на руководящие посты умных или преданных – и выбирает преданных. Не так. Те, кого я видел на своих лекциях, безусловно, умные люди. Умных честных или умных нечестных. Честных перед собой в первую очередь. Опять не так. Генка говорил: у каждого своя честность в зависимости от личных обстоятельств. Знаменский убеждал в безнадежности наших потуг, все извилины своими брендами заплел», – он отхлебнул остывший кофе, чувствуя, как головная боль возвращается.

Хотелось разобраться, как-то утвердиться в собственной позиции. Объяснить себе собственную порядочность и примирить себя с собой.

Герман встал перед окном, уперся руками в подоконник, а лбом в прохладное стекло. Мыслей не было.

«Потом», – решил он и стал собираться домой. – Что-то я утомился сегодня».

 
                                        ***
 

Он шел вдоль по набережной к метро «Павелецкая», глубоко вдыхая прелые апрельские запахи. Почки кое-где уже развернулись, на газонах прорастала трава. Герман рассматривал весну и думал о том, что это несправедливо, когда служебным автомобилем можно пользоваться только в рабочее время и нельзя потребовать привозить и увозить себя с работы. Ездить на работу на своей машине оказалось долго, так что он пользовался общественным транспортом, что уже не соответствовало его статусу и внутреннему ощущению собственной значимости.

 
                                           8
 

Виктор Владимирович Маслов оказался приятным человеком лет пятидесяти пяти, имел лысину, носил тонкие очки с желтыми стеклами без диоптрий, слегка сутулился и говорил предельно тихо. Герману приходилось напрягать слух, но попросить говорить громче он не решался. Естественные спокойствие и интеллигентность Виктора Владимировича, его умный теплый взгляд и мощный внутренний стержень сразу подействовали на Германа. Он робел.

Маслов сидел за приставным столом, не откидываясь на спинку стула, держал на коленях файловую папку и ждал вопросов.

– Виктор Владимирович, – ласково обратился Талинский к начальнику отдела допечатной подготовки, чьи имя и отчество высвечивались на его компьютере. – Так получилось, что меня назначили начальником отделения. И вот я знакомлюсь с руководителями отделов. Вас вчера не было на нашем коротком собрании, поэтому я решил начать личные консультации с вас, если не возражаете. Расскажите коротко о себе.

– Конечно, Герман Сергеевич. Значит, так. Мне пятьдесят два года. Работаю в институте с момента его основания. На эту должность меня пригласил ваш предшественник из издательства «Академическая литература», тогда еще не было такой системы подбора персонала, как сейчас. Вместе мы организовывали отдел. Создавали его, как сейчас говорят, с нуля. Образование мое – высшее полиграфическое. Женат, двое взрослых детей, – он снова улыбнулся. – Есть внуки. Вкратце, пожалуй, о себе все.

Герман отмечал сказанное в своем ежедневнике.

– Теперь о работе. В отделе работают восемь человек, я девятый. Это корректоры, верстальщики, цветокорректоры. Ответственный за работу с типографией и дизайнер – я. Вот план на квартал, – он выложил таблицу, испещренную пометками. – Есть отставание по некоторым позициям, но в целом идем в графике.

– С чем связано отставание, Виктор Владимирович? – строго спросил Герман.

Маслов вздохнул, подняв плечи, помедлил и тихо спросил:

– Герман Сергеевич, насколько глубоко вы знаете издательские процессы? Хочу понять, как построить ответ.

– Достаточно глубоко. Вы говорите – если я что-то не пойму, то переспрошу.

Маслов снова вздохнул и посмотрел в глаза Герману так, словно все знал про него. И как он пробился на должность, и про пистолет, и про колебания относительно генеральной линии.

– Причины нашего отставания всегда одни и те же из года в год, как и в любом издательстве. Можно перечислить недисциплинированность авторов, которые регулярно задерживают рукописи, путают расстановку или нумерацию иллюстраций, меняют их в последний момент. Забывают отдавать свои эскизы на отрисовку в векторе. Забывают подтвердить корректорскую правку, пытаются вставить куски текста в уже сверстанный и вычитанный оригинал-макет. У корректоров и верстальщиков есть личные планы на месяц, и, когда отделы переносят самовольно сроки сдачи материалов, возникают или разрывы плана, или обязательные авралы. Приходится работать в выходные, задерживаться до ночи. Сами понимаете, любое производство должно жить и работать ритмично, как организм, иначе возникает сердечная аритмия. Есть график сдачи макетов в печать, и он главный для меня документ. Но! Еще есть проблемы с оплатами типографии, которые я решаю на доверии, под свои личные гарантии, хотя и это иной раз не помогает. Полагаю, вы знаете, что в типографиях загрузка мощностей происходит по собственным планам; не успел сдать макет или оплатить согласно договору – в конец очереди или жди «окна». Что еще? Техника у нас требует обновления, установки нового программного обеспечения. Новых версий. Новые программы на старое железо не встают. Объемы растут, а техника тормозит. Например, цветной принтер – его место давно в музее. Если скажете, я подготовлю по каждому факту срыва сроков отчет, но это будет роман с продолжением.

– Но что-то же надо делать, – растерянно парировал Герман. – Предложения есть?

– Давайте так. Я подготовлю свои предложения, мы их оценим, составим план мероприятий, посмотрим, как можно подтянуть финансирование на следующий год. Потребуется убеждать Васильеву из финансового управления. Резко здесь действовать нельзя, процессы взаимосвязанные все. Но и бездействовать нежелательно, тут я полностью согласен. Сделаем план и будем реализовывать шаг за шагом. У меня есть некоторые идеи.

– Хорошо, Виктор Васильевич. Готовьте идеи, обсудим. Самое главное, что есть видение путей решения. И еще. Попрошу вас подготовить мне сведения по этой форме, – Герман протянул Маслову форму отчета, полученную от Снегирева. – Справитесь?

Тот минуту рассматривал листки, кивая сам себе, потом вздохнул и убрал их в свою папку.

– Сделаем. Сегодня?

– Можно завтра до полудня.

– Хорошо, завтра до полудня.

– Следующий вопрос, касательно трудовой дисциплины.

Маслов чуть заметно поморщился, повел плечами. Герман продолжал:

– Ваши работники регулярно опаздывают и задерживаются. Причем одни и те же три человека. Это то, что я вижу из отчета по срабатыванию карт доступа. Такой ситуации ни в одном отделе нет. С чем это связано и как это прекратить?

– Есть такое, – спокойно согласился Маслов. – Могу объяснить. Это верстальщик и корректоры. Я, действуя с согласия Игоря Владимировича, разрешал им более свободный график, поскольку они существенно перерабатывают и практически всегда вынуждены за счет личного времени компенсировать смещения позиций в плане работ. То, о чем я говорил выше. Они ответственные люди, и я иду им навстречу. Хочу отметить, что такой график противоречит трудовому законодательству и не соответствует Положению о режиме рабочего времени, то есть мы нарушаем права работников, но если работать по закону, то начнутся повальные срывы сроков. Такая специфика, – он грустно вздохнул и улыбнулся. – Прошу вас пока не менять существующий порядок вещей, потому что, если мы потребуем от них работать строго по часам, с учетом нормативов по вычитке и верстке, мы завалим всю производственную программу. Необходимость работать допоздна, а следовательно, и выходить позже отпадет сама собой, когда будет наведен порядок в отделах, предоставляющих материалы. Такое мое предложение.

Герман согласился.

Они уложились в полчаса.

– Рад был знакомству, Виктор Владимирович, прошу вас, возвращайтесь к своим обязанностям. Уверен, мы сработаемся, и спасибо за информацию, – Герман поднялся и протянул собеседнику руку.

Тот тоже поднялся и пожал руку неожиданно сильно, но без специального усилия.

– Спасибо, Герман Сергеевич, – Маслов опять улыбнулся своей мудрой, немного грустной улыбкой. – Разрешите идти?

В течение оставшегося дня Талинский принимал людей согласно им же утвержденному плану. В перерывах он читал входящие документы и отписывал их в отделы, советуясь с Евгенией Викторовной, которая сама и контролировала сроки исполнения поручений молодого шефа.

Шла обычная рутинная работа. Он подписывал отчеты для управления, проверял сверстанные материалы, раздавал поручения. Упрекал за срывы сроков. Был плотно занят каждый рабочий день и иногда забывал пообедать. Переступая порог офиса, он попадал в волну забот, которая подхватывала его и стремительно несла, разбивая к вечеру о бетонный берег – восемнадцать ноль-ноль.

В пятницу, последний рабочий день апреля, подошла очередь встречаться с начальником финансово-хозяйственного отдела.

– К вам Ольга Александровна, – прозвучал из селектора равнодушный голос секретаря. – Согласно графику.

– Пусть заходит, – ответил Герман и отпустил кнопку аппарата.

Он должен был видеть Волкову на своем первом совещании с руководителями отделения или даже раньше, занимая предыдущую должность, но он не помнил ее. В момент совещания Герман находился в прострации и лиц почти не различал, а раньше они, видимо, не сталкивались. Каждого входящего к нему с тех пор человека он встречал словно впервые.

Открылась дверь, и на пороге застыла высокая стройная брюнетка лет тридцати, с папкой под мышкой.

– Разрешите? Начальник финансово-хозяйственного отдела Волкова Ольга Александровна, – приветливо представилась она.

– Прошу вас, Ольга Александровна, присаживайтесь вот сюда, поближе, – пригласил Герман, поддерживая свои слова жестом, указывающим на стул.

Пока она шла, Герман незаметно осмотрел ее красивую фигуру. На Ольге были туфли на высоком каблуке, обтягивающие джинсы, тесная белая блузка и приталенный жакет. Девушка дружелюбно улыбалась кончиками губ, большие черные глаза лукаво и притягательно блестели. «Какая она красивая! – потрясенно думал он, невольно заглядывая под лацканы распахнутого сверху жакета. – Какой характер, какая фигура!»

– Добрый день, Герман Сергеевич, – нежно зажурчал ее голос, когда она присела на указанный стул. – Вы вызывали, я пришла. К вашим услугам.

Растерявшийся Талинский пытался вспомнить, зачем она здесь, странная пауза слегка затянулось. Девушка терпеливо ждала, сидя с прямой спиной на кончике сиденья. Только веселые глаза и приподнятые уголки ярких пухлых губ выдавали ее внутреннее ликование – результат произведенного эффекта.

– Да. Спасибо. Я пригласил вас познакомиться поближе. В смысле, с делами вашего отдела. Введите меня, пожалуйста, в курс дел отдела. Какие задачи, планы, трудности, если есть. Да, я не стал запрашивать пока личные дела работников, так что коротко о себе, пожалуйста. Прошу вас.

– Сначала о себе, Герман Сергеевич?

Герман с удовольствием кивнул.

– Начальник финансово-хозяйственного отдела отделения девятнадцать МИРК Волкова Ольга Александровна, восемьдесят шестого года рождения, москвичка, разведена, имею дочь. Работаю в институте три года, до этого работала начальником финансово-экономического департамента на телевидении. Образование высшее, опять же финансовое. Задачи отдела – финансовое планирование, подготовка финансовой отчетности, обеспечение закупочной деятельности. Ой, в отделе работают три человека, три девочки. Что у нас на этот год…

«Нет, моя Таня все-таки красивее, – он пытался держаться из последних сил. – Она маленькая и хрупкая, а эта высокая. Носик у Тани аккуратнее. У Ольги, конечно, тоже красивый нос, прямой, тонкий и длинный. Танечка замечательная домашняя девочка, добрая и заботливая. А эта – огонь, ураган, ад и рай. Был бы я холостяком, наверняка увлекся бы ею, наплевать, что у нее ребенок есть, даже хорошо. Увлекся бы и пропал, сгинул, как в кипящем кратере вулкана».

– …На сегодняшний день имеется перерасход, – ровно продолжала она свой доклад, – связанный с внеплановой задачей по печати книг. Так. Ага. Вот письмо от управления с вашей резолюцией. Нет, это еще Дмитриев подписал. Бюджетом эти издания предусмотрены не были. Команда поступила сверху. Кстати, ОДП еще обоснование цены не предоставил, я напоминала…

Герман понял, что тонет в ее влажных, черных, как маслины, больших, чувственных глазах. Сладкая вибрация страсти, давно уже забытая им, включила неконтролируемые процессы предвкушения чего-то рискованного и приятного.

– …еще есть проблема, – говорила тем временем она. – Табель проведения занятий. Количество человеко-часов не совпадает с планом и бюджетом на квартал. Занятия мы оплачиваем, но деньги приходится брать из премиального фонда. Управление ругается, потому что у них возникают постоянно проблемы с налогами…

«Похоже, она хочет понравиться, – анализировал он, кивая головой в паузах ее речи. – А может быть, я ошибаюсь. Приятно, когда тебе хотят понравиться, пусть даже из-за должности. Хотя кто знает? Она так говорит-говорит, глядя в бумаги, – и посмотрит на меня, я кивну, потом она снова в бумаги. Тонкий пальчик с длинным ногтем задумчиво, но регулярно убирает за ухо один и тот же локон. На пальце сверкает камушек, и в ушке сверкает что-то».

Девушка отложила последний лист, накрыла его ладонью и повернулась всем телом к Герману.

– …Я закончила, Герман Сергеевич. В общих чертах это всё. Пунктирно, так сказать.

Она замолчала, направив свой твердый насмешливый взгляд на его рот в ожидании команды. Он физически почувствовал тепло на своих губах.

– Спасибо, Ольга Александрова, – он откашлялся. – Я прошу вас оставить мне ваши бумаги. Хорошо?

– Да, конечно, я для вас их и копировала.

– Хорошо вы все рассказали.

– Спасибо, я старалась.

– Не могу сказать, что я все полностью понял, но в целом картина прояснилась.

– Я рада.

Она вытянулась в готовности ответить на вопросы, но вопросов не поступало. Даже о дисциплине труда Герману говорить не хотелось. Он не знал, что еще придумать, чтобы задержать ее. На губах Ольги опять появилась легкая, озорная улыбка.

– Ну, вроде пока всё, – он начал передвигать какие-то бумаги на столе, словно отыскивая между ними забытый вопрос. – Спасибо вам, Ольга Александровна. Не смею задерживать. Приятно было познакомиться.

– Мне тоже. Я пошла? – спросила она.

Поднимаясь со стула, Ольга слегка наклонилась вперед, сверкнув глубиной выреза блузки, где мелькнул фрагмент лилового нижнего белья, выпрямилась и пошла к выходу. Приоткрыв дверь, она повернулась к нему и произнесла:

– Всего доброго, Герман Сергеевич, всегда к вашим услугам.

И вышла, оставив за собой невидимый ароматный след морального разложения.

Пару минут Герман неподвижно смотрел на закрытую дверь, ловя носом тонкий запах ее духов. «Верность жене – это когда ты не испытываешь ни малейшего влечения к другим женщинам? – думал он. – Или когда ты способен преодолевать возникшее преступное влечение? Действительным фактом измены признается зафиксированная физическая близость, так принято считать. А фантазии? Духовная измена? Надо с Таней проконсультироваться, – усмехнулся Герман. – Она специалист по вопросам любви».

 
                                         9
 

Последний раз в Коломенском Талинский был еще в начальных классах – кажется, на ярмарке меда, теперь не вспомнить. В один из дней больших майских праздников супруги решили съездить погулять на природе среди памятников культуры.

Нахимовский проспект перешел в Коломенский проезд, который разделился на две дороги с односторонним движением. Они уже подъезжали к месту назначения, когда слева Таня заметила значок McDonald’s:

– О, смотри! Предлагаю заехать отравиться! – радостно сообщила она. – Давно не посещали. Нужно подкрепиться перед прогулкой. Ты как?

– С удовольствием, – поддержал идею Герман.

Они отыскали место на парковке, не доезжая до ресторана, и, взявшись за руки, медленно пошли вперед.

– Самое прекрасное весеннее время, – улыбалась Таня солнышку, смешно морща нос. – Тепло, хорошо, мысли разные возникают и внеплановые желания, – она легко пожала ладонь Германа. – Дорогой, у тебя возникают внеплановые желания, попирающие общественную мораль? Где-нибудь в машине, в лифте или в людном месте?

«Возникают, Танюша. На работе, – подумал Герман, вспомнив декольте начальника ФХО. – Только лучше тебе про них не знать».

– У тебя сегодня игривое настроение, я смотрю, это может быть интересно, – ответил он.

Они устроились на уличной веранде с полными подносами еды. Жизнь казалась удивительно прекрасной. Вокруг без перерыва оглушительно чирикали объевшиеся гамбургерами воробьи, школьники обоих полов за соседними столиками никак не могли усесться, не переставая толкали друг друга и отчетливо матерились. Молодые мамы и папы втыкали в рты маленьким деткам обмазанные кетчупом палочки картофеля фри. Картина напоминала залитый ослепительным светом радостный карнавал с бесплатными развлечениями.

– Я так счастлива, что ты нашел эту работу, – Таня нежно смотрела на мужа, уминающего крылышки. – Мы можем жить, словно нет никакого кризиса, нет никакой гибридной войны. Купили квартиру и машину. Как ты думаешь, за что нас так отметил Господь? За что нам это счастье?

– Пути Господни неисповедимы, дорогая. Я думаю, из-за того, что ты так усердно молилась, нас и услышали. Ты же молилась?

– Конечно, утром и вечером. Каждый день, – серьезно объясняла она. – Еще я ездила к Матрене, еще прикладывалась к Софьиной башне в Новодевичьем, хоть она и на ремонте еще. Ты, конечно, в это не веришь.

Таня действительно молилась, прося у Бога помощи в финансовых вопросах, в рождении ребенка. Просила здоровья всем родным и близким. Нельзя сказать, что она была истинно верующая, но она стремилась верить в то, что она верит, и не прекращала этой работы над собой, тем более результаты были.

– Я бы так не сказал, – задумался Герман, глядя в заинтересованные глаза жены. – На сегодня для меня эта тема закрыта.

– Как это?

– Ну, в смысле, я определился в своем отношении по этому вопросу.

– И в чем это отношение?

– Все просто. Я убежден, что существует какой-то высший управляющий разум. Скорее всего, он пребывает в некоем недоступном нам измерении или состоянии. Люди называют это Богом, в зависимости от исторических особенностей укладывают свое понимание в виде разных религий, конфессий, специальных ритуалов. Если эти ритуалы не осложняют жизнь другим, то имеют право на существование. Лично я – не против. Еще я уверен, что у женщин есть особая связь с тем миром, и их обращения, молитвы и все такое скорее доходят до адресата, более внимательно рассматриваются и чаще удовлетворяются.

Они снова брели, взявшись за руки. Пересекли проспект Андропова, вошли на территорию музея-заповедника, за шлагбаумом повернули направо, пропустив красный паровозик, везущий всего одного человека.

– Хочешь прокатиться? – предложил Герман, глянув на жену сверху вниз.

– Конечно! В другой раз. Сейчас еще будет холодно сидеть. И вообще, я уже большая, между прочим, – она подняла на него свои огромные зеленые глазищи.

– Я вижу, – улыбнулся он.

Дорожка вела их мимо конструкции для новобрачных с пустыми ветками для замков.

– Это сердца такие, – с сомнением объяснила Таня. – Я так думаю.

– После шунтирования.

– Ага! Тут должны роиться невесты.

Рядом с домиком Петра они увидели бронзовую фигуру царя. Герман сфотографировал рядом с ним Таню, которая оказалась Петру чуть выше пояса.

– Сам худой, а щеки толстые, – отметил он. – Словно голова и тело принадлежали при жизни разным людям. Надо же, – Герман прочитал объяснения на доске. – Домик был построен в 1702 году. Это триста с лишним лет назад. Перевезен в Москву в 1934 году, а выглядит, словно ему лет десять.

– Его обмазали химией со всех сторон и внутри. Петр Первый и обмазал, – помогла Таня в решении этой загадки.

– Точно! Первый обмазал, потом остальные.

Затем они останавливались и фотографировались около челобитного столба, на фоне Передних ворот с передней и задней сторон, потом около кареты без крыши с запряженной в нее белой в яблоках лошадью в красной шапочке на ушах.

И вдруг…

– Смотри, как красиво, Гера!

Сраженные открывшимся видом, они стояли, держа друг друга за руки, на высоком пологом берегу. Справа высилась монолитная глыба белого пирамидального храма Вознесения Господня. Внизу, сквозь полураспустившиеся листья деревьев, просвечивалась широкая петля Москвы-реки, к которой вели уложенные плиткой дорожки. Все это великолепие накрывала полусфера синего, сочного неба. Ощущение необъятного пространства, давящего переизбытка свежего весеннего воздуха на время лишило их способности говорить.

– Грандиозная панорама! – освоившись, выдохнул Герман. – Величественная и непередаваемая. Спасибо, милая, что привела меня сюда.

Он обнял свою маленькую жену за плечи.

– Знаешь, необходимо почаще посещать такие места, чтобы не забыть, откуда ты родом. Чтобы мозги, закисающие в кабинетах, могли проветриться. Чтобы вся плесень, которая нарастает в теплой темноте офиса, испепелилась и отпала, освободив доступ настоящему честному воздуху, не отравленному бесплодной софистикой. Последнее время со мной происходят вещи, которых не случалось прежде, когда горы взаимоисключающей аргументации закрывают и небо, и землю и становится невозможно отличить правильное от неправильного, правду от лжи. Начинаешь метаться в этой вязкой жиже в поисках ответов, но она только глубже затягивает, лишая последней возможности разобраться в себе.

– Вот видишь! А ты сомневался, ехать или нет, – смущенно ответила Татьяна, не вполне поняв откровения мужа. – Пошли на набережную? Вон туда.

Она показала рукой на белый домик левее и ниже, оказавшийся впоследствии Дворцовым павильоном.

По первой траве местами довольно крутого спуска супруги бодро двинулись вниз. Молодые и гибкие, они ловко перескакивали кочки, спрыгивали с обрывов, не думая о необходимости потом подниматься круто вверх.

По мощеной набережной навстречу друг другу медленно двигались гуляющие. Велосипедисты на огромной скорости лавировали между ними, пугая женщин и детей. Дети кормили хлебом толстых уток, которые в большом количестве плавали около берега или сидели на камнях возле воды. Посередине реки справа налево двигалась маленькая баржа, груженная песком. Герман и Таня сели на лавочку и достали из пакета припасенные пирожки с вишней. Куранты мелодично отбили полчаса.

– Вон тот храм, Вознесения Господня, – Герман обернулся назад, его охватил патетический кураж, – построен в 1532 году при Василии Третьем. Это я прочитал на табличке. Пятьсот лет назад! Страшно подумать, что видели эти стены! Войны, революции, контрреволюции. Взлеты и падения монархов, первомайские демонстрации и бомбежки. Сколько слез там пролито, сколько молитв произнесено. А он стоит, как исполин, рассекая время. Один из символов вечной России, вобравший в себя все наши противоречия и все наше величие. То, что его построил иностранец, тоже символично. Потому что когда мы не умеем, мы учимся, не стесняемся учиться и не стесняемся быть благодарными нашим учителям. Такова природа русского человека. Знаешь, Танечка, я здесь только что понял одну важную для себя вещь. Развитие истории и вообще человечества никогда не бывает линейно и предсказуемо в долгосрочной перспективе, в отличие от прогнозов историков или политиков, которые могут оперировать только привычными, плоскими категориями. Например, перед Первой мировой войной по Европе колесили все кому не лень беспрепятственно, границ, по сути, не было – в привычном понимании. Были бы деньги. В обществе царило ощущение вечного мира, единения народов, общей цивилизации. Развивались искусства и техника. Еще за полгода до убийства в Сараево эрцгерцога Фердинанда всем казалось, что войн больше не будет никогда. Представляешь? А потом с обеих сторон погибло десять миллионов солдат. Что остается человеку, когда он не может точно знать, как оно все будет? Только верить и делать то, что велит тебе долг.