Текст книги "Цусимские хроники. Новые земли"

Выход в море главных сил Российского тихоокеанского флота прошел тихо и незаметно. Корабли и транспорты по одному и небольшими группами покидали свои стоянки и уходили разными фарватерами, собравшись вместе уже далеко от берегов. К рассвету 20 июня основная часть четвертой ударной группы уже огибала северную оконечность Цусимы, двигаясь с востока на запад и держась всего в пяти милях от мыса Коросаки.

Впереди строем фронта, держа интервал в три кабельтова, шли броненосцы «Орел», под флагом командующего, и «Бородино». Следом за ними держался флагманский корабль связи «Урал», чья станция дальнего действия была пока единственной в своем роде на главных силах флота. Такая же станция, смонтированная перед самым выходом из Владивостока на флагманском «Орле», все еще не была готова к работе.

Пропустивших все сроки сдачи в эксплуатацию своей аппаратуры наладчиков от фирмы-изготовителя «Телефункен» пришлось взять с собой в боевой поход, чему они явно не обрадовались. Рассчитывая, что до начала боя их высадят в Корее, они пытались бастовать, протестуя против произвола русского наместника, но в итоге оказались на борту флагмана эскадры в самом центре серьезного сражения.

Следом за броненосцами в трех коротких колоннах держались вспомогательные крейсера «Днепр», «Терек», «Кубань» и быстроходные транспорты «Днестр», «Джина» и «Березань» с десантом, его снабжением и артиллерией на борту. Эти суда шли в крайних двух колоннах, а между ними заняли место наиболее ценные аэростатоносец «Уссури», плавмастерская «Камчатка» и груженный углем, снарядами и пехотой под завязку «Анадырь». Вокруг маневрировали в поисках противника «Камушки» и «Князья», покинувшие свои места на флангах плотной коробочки, как только чуть посветлело.

Еще до того, как над дымкой показалось солнце, с «Уссури» подняли шар, с которого сразу же обнаружили справа по борту дымы двух неизвестных кораблей, шедших большим ходом наперерез. Уже довольно прилично развиднелось, но над водой держалась плотная мгла, не позволявшая опознать противника. С кораблей эскорта главных сил из-за этой дымки их дымы наверняка еще даже не видели. Пеленг на них и примерный курс тут же передали из корзины аэростата на «Орел» и ближайший к противнику «Изумруд».

Получив приказ с флагмана не ввязываться в бой, а лишь отогнать дозорные суда, «Изумруд» заложил крутую циркуляцию и двинулся на север, набирая ход. Одновременно Рожественский приказал начать забивать японское радиотелеграфирование, не дожидаясь первых тревожных телеграмм.

Вскоре с севера послышались залпы русских скорострелок и частое ответное хлопанье малокалиберных пушек. Спустя всего две минуты все стихло. «Изумруд» быстро вернулся к эскадре, продолжавшей движение вдоль берега на максимальных для «Уссури» и «Анадыря» двенадцати узлах. С него семафором сообщили, что имели перестрелку с двумя миноносцами, ушедшими к западу. Повреждений нет. С шара подтвердили, что дымы быстро удаляются на запад.

К 06:50 броненосцы, все так же шедшие впереди, были уже в шести милях к северу от хорошо видимой с кораблей горы Сендуамакияма, на которой располагалась японская сигнальная станция, имевшая радиопередатчик. О ее точном месте знали еще с прорыва, так что искать ее было не надо. Уже обстреливавшие эту станцию месяц назад наши крейсера второго ранга повернули к берегу, для высадки своих десантных групп.

Десант с четырьмя пулеметами был уже готов. Едва крейсера легли в дрейф, шлюпки двинулись к берегу, высаживая моряков прямо на пляж под западным склоном горы и на хлипкие дощатые пристани двух рыбацких деревень восточнее и западнее ее. Попутно с повторным уничтожением сигнальной станции и ее оборудования, десант должен был доразведать примеченные еще в тот визит места возможной высадки больших сил пехоты и занять оборону на горе, чтобы иметь возможность подать сигнал кораблям Небогатова, когда те появятся, и указать им районы, подходящие для высадки своих войск.

Небогатовские батальоны, по плану, должны были высаживаться также на причалы этих рыбацких деревушек, расположенных в устьях небольших речушек, и на этот же небольшой пляжик, имевший, как позже выяснилось, удобные выходы на проходившую чуть южнее прибрежную дорогу.

Высадка моряков прошла успешно. Пристани оказались хотя и узкими, но достаточно основательными, а на пляже, хорошо закрытом с моря, не было прибоя. Рыбацкие посудины, в изобилии пришвартованные у причалов деревень, интереса не вызывали, но стоявший под берегом у западного склона горы небольшой пароход был быстро занят нашей призовой командой.

Выяснилось, что это старое судно 1886 года постройки, но с новехонькой английской станцией беспроволочного телеграфа, использовалось для дозорной службы. У него была разобрана для ремонта машина, а большая часть команды отсутствовала. Однако ночевавший на мостике капитан сжег все штурманские карты и книги кодов до того, как матросы успели добраться до ходовой рубки. Радиостанция уцелела.

Пока часть десанта осматривала пароход и вязала всех, кого удалось на нем застать, остальные занялись берегом. Гарнизон сигнальной станции был малочисленным и после короткой перестрелки отступил в горы. Но перед этим они успели уничтожить секретные документы. Передатчика на станции не оказалось. Еще не заменили после нашего прошлого визита. Кроме наблюдателей противника обнаружено не было.

Как только десантники овладели станцией и занялись приготовлениями к обороне, крейсера, державшие окрестности под прицелом своих орудий, двинулись полным ходом догонять ушедший к югу флот. Было уже совсем светло. На северо-востоке и на западе виднелись дымы, но кому они принадлежали, разобрать пока еще было невозможно из-за большого расстояния и мглистости горизонта. Наших кораблей там не должно было быть. Нагоняя флот, о дымах сообщили на флагман.

Уже в восемь утра с мостика «Орла» был виден северный мыс входного канала Цусима-зунда. До него было около шести миль. Утренняя дымка быстро редела. Видимость с шара достигала двадцати миль, и из его корзины уже хорошо видели всю внутреннюю акваторию Цусима-зунда и даже Такесики, хотя разобрать, кто именно дымит в его гавани и рядом с ней, все же еще не могли.

Самое главное, с аэростата удалось достоверно выяснить, что крупных военных кораблей на Цусиме и вокруг нее нет. В корзине шара находились лейтенанты Большов и Лавров, самые опытные и подготовленные из всех. И они ручались, что в гавани Озаки стоят только три парохода в четыре или пять тысяч тонн водоизмещения. Еще два судна меньшего размера находятся прямо за возвышенностью открывшегося мыса Камасусаки. Видны еще несколько десятков небольших паровых судов, маневрировавших в проливе или стоящих на якоре, рассмотреть которые мешал дым и туман.

Судя по дымам из труб, под парами сейчас было все, что могло двигаться в Цусима-зунд. Некоторые суда были на ходу, собираясь за мысом, где уже просматривалось около десятка единиц, возможно миноносцев. В Озаки тоже дымили все, от катеров до транспортов.

Это грязно-серое облако сносило ветром практически навстречу нашей эскадре, так что шар все время приходилось то поднимать выше, то наоборот опускать, выискивая просветы в этом слоеном пироге. Но высочайшая квалификация аэронаблюдателей и всего расчета «колбасы» все же позволяла достаточно надежно контролировать все перемещения противника.

Прилегающие к Цусиме воды Корейского пролива были пусты. Лишь на севере показались догоняющие отряд наши крейсера второго ранга. С них передали прожектором, что видели дымы, но они пока достаточно далеко, и даже с шара их не видят. Вероятно, там маячили отогнанные недавно «Изумрудом» миноносцы. Больше вокруг никого не было. Не видно было даже парусов рыбацких джонок.

Пора было начинать. Приказав транспортам держаться не ближе чем в шести милях от мыса Камасусаки, а крейсерам их охранять, Рожественский повел оба свои броненосца к входным створам, изготовившись к бою и распорядившись, чтобы «Уссури» держался рядом, а после начала перестрелки с батареями вне перелетов, но на расстоянии чтения сигналов.

Башни были развернуты к берегу, орудия заряжены. Ждали только появления целей. В 08:15 с мыса Камасусаки наконец открыла огонь японская батарея. Но еще до этого ее позиции были обнаружены с шара, передавшего ориентиры на броненосцы, после чего ее углядели и из артиллерийских рубок. Так что первые залпы с обеих сторон прогремели почти одновременно. Хотя затем русские пушки стреляли чаще, первыми пристрелялись японцы. Противник попался опасный, опытный.

Батарея оказалась шестиорудийной, калибром примерно в 120–150 миллиметров, но, судя по всему, не скорострельной, так как за те пять минут, что русские шестидюймовки нащупывали ее расположение, японцы успели дать только семь залпов, добившись накрытия второго в строю «Бородино» уже четвертым. В 08:20 открыла огонь еще одна батарея со второго входного мыса, занявшаяся «Орлом». Там оказалось четыре тяжелых пушки, тоже стрелявших достаточно точно, хотя тоже не часто.

Как только японские снаряды начали рваться в опасной близости от броненосцев, Рожественский прекратил сближение, повернув по дуге, обходящей вход в пролив. Держа двенадцать узлов хода и удерживая дистанцию в тридцать пять кабельтовых до батарей, он начал обстреливать южный мыс со своего флагмана, а «Бородино» приказал бить по северной батарее.

Пока русские распределяли цели и пристреливались, японцы продолжали точно укладывать свои залпы под высокие борта «Суворовых». Несмотря на приличную дистанцию и резкие маневры, сбить пристрелку не удавалось. Более того, среднекалиберная батарея начала стрелять заметно чаще. Уже в 08: 23 «Бородино» получил первое попадание, пришедшееся в броню средней батареи.

Снарядом вдавило внутрь верхний край плиты позади средней шестидюймовой башни, в результате чего взрывная волна и осколки проникли в батарейную палубу, вызвав там возгорание матросских коек, которыми были обложены вентиляционные шахты кочегарок. Дым от этого пожара, быстро потушенного, все же втянуло через поврежденную вентиляцию к котлам, до крайности осложнив работу котельной команды первого отделения кормовой кочегарки.

Спустя две минуты снова попадание в «Бородино». На этот раз в небронированный борт впереди кормового каземата. Снаряд прошил обшивку и ударился в броню барбета кормовой башни, где и взорвался без особенных разрушений.

Почти сразу за этим тяжелый снаряд разорвался на рострах «Орла», взметнув вверх столб дыма и пламени, но пожара не было.

К половине девятого броненосцы надежно пристрелялись по своим целям и начали разворот на второй боевой галс. По сигналу с «Орла» они оба одновременно развернулись через левый борт, снова открыв огонь. Во время выполнения этого маневра в кормовую башню «Орла», разворачиваемую на другой борт, угодил тяжелый снаряд, заклинивший ее почти в диаметральной плоскости.

После завершения разворота «Орел» и «Бородино» оказались на полмили ближе к берегу и возобновили обстрел. Из-за уменьшения дистанции теперь уже смогли открыть огонь и шрапнелью на пределе дальности по трубке. Но и форты, уже через три минуты почти скрывшиеся из вида за столбами вздымаемой взрывами снарядов земли и каменной крошки, смогли ввести в дело свои более мелкие батареи. С каждого из мысов открыли огонь еще по десятку орудий, большей частью скорострельных.

Море вокруг броненосцев буквально вскипело от всплесков, но попадания наоборот прекратились. Точно определить дальность японцам не удавалось. Более того, явно серьезно страдая от нашего огня, наиболее опасные японские батареи стреляли теперь реже и не из всех орудий.

Довольно скоро противник смог снова организовать свой огонь, сосредоточив стрельбу больших орудий на ставшем после разворота замыкающим «Орле», а «Бородино» закидывали десятками мелких, в основном 76-миллиметровых снарядов. Их калибр удалось узнать после того, как один из них, прошив навылет коечные сетки и противоосколочную защиту из котельного железа, застрял в наружной обшивке первой трубы, так и не взорвавшись. Попаданий тяжелыми снарядами в этом галсе не было, зато броненосцы очень удачно положили несколько залпов по своим целям, снова сбив японцам прицел и темп стрельбы.

В 08:58, когда броненосцы готовились к развороту на третий боевой галс, с шара сообщили, что видят дымы больших кораблей на юге, примерно в двадцати пяти милях. И они быстро приближаются. С запада и юго-запада тоже показались несколько отрядов небольших судов, а севернее, в районе Окочи, видны четыре быстроходных корабля, предположительно крейсера. До них было около двадцати миль, и они шли к транспортам.

Это было как гром среди ясного неба. Появление сразу стольких японских отрядов, да еще и с разных румбов одновременно, могло означать только то, что нас тут ждали и позволили самим залезть в расставленный заранее капкан, проигнорировав все отвлекающие маневры. Такое было возможно только если знать весь план операции напрямую из нашего штаба. Вычислить возможность нашего появления здесь, да еще и с обозом, было просто не реально.

О штурме Цусимы теперь никто уже не думал. Броненосцы отменили очередной разворот перед батареями и двинулись к конвою, до прояснения обстановки. Весь походный штаб командующего на мостике флагмана обсуждал варианты предстоящего боя и прорыва обратно во Владивосток, а «Орел» и «Бородино», тем временем, продолжали следовать на север, быстро выйдя уже на предельные для шестидюймовок дистанции. Хотя они продолжали стрелять по своим целям на берегу, эффективность этой стрельбы быстро сошла на нет.

От адмирала Небогатова до сих пор не было никаких известий. Но если раньше это никого не тревожило, то теперь сведения о месте, курсе и скорости его отряда были бы очень кстати. Пять его броненосцев и шесть эсминцев могли принципиально изменить ситуацию. Но связаться с ним не было никакой возможности. Мешали японцы. Да и расстояние до второй боевой группы, по прикидкам штурманов, было еще гораздо больше радиуса действия их станций беспроволочного телеграфа.

Судя по тому, что весь, или почти весь, японский флот был здесь, Небогатова оставили в покое, и он, скорее всего, сумел сохранить свои корабли. В случае объединения с ним появлялись шансы отбиться, хотя и не большие. Теперь нужно было думать, как прорваться на соединение с его отрядом с наименьшими потерями. В том, что их уже не избежать, понимали теперь все.

В самый разгар совещания на мостик поднялся лейтенант Гирс, чтобы доложить, что повреждение кормовой башни исправлено. Сообщив об этом командиру, он уже развернулся, чтобы вернуться на свой пост, но Рожественский остановил его, спросив: «Какой вариант действий в данной ситуации вы бы выбрали?»

Лейтенант, уже знавший о приближении японских отрядов со всех мыслимых румбов, сразу ответил, не задумываясь:

– Конечно, атаковать!

Это вызвало поначалу горькую усмешку у многих, кто был на мостике, но то, что было сказано в обоснование этого предложения, заставило задуматься.

Изложенный Гирсом план был прост и потому выполним. Он предлагал развернуть броненосцы и, быстро сблизившись, расстрелять японские батареи скорострельной артиллерией с минимальной дистанции. Одновременно он предлагал бросить крейсера, а следом за ними и транспорты, кстати, теперь неплохо вооруженные, в сам пролив, для его «зачистки» от японских миноносцев и любых других судов, могущих представлять опасность.

Искать их не придется. Сами на нас бросятся. Но в этом случае мы будем иметь атаку десятка миноносцев с одного направления, которую легче отбить сосредоточенным огнем. А уже покончив с японцами в Цусима-зунде, можно спрятать там конвой. Даже если кто-то из пароходов или крейсеров и нарвется на торпеду, то в таком случае его можно будет успеть дотащить до берега.

Зато потом броненосцы и оставшиеся боеспособными крейсера, не связанные по рукам и ногам заботой об обозе, вполне смогут постоять за себя. Не впервой! Если же мы примем бой в широком Корейском проливе, то на нас навалятся со всех сторон и непременно транспорты вырежут, не сразу, так с темнотой.

Выслушав лейтенанта, Зиновий Петрович кивнул, подумал немного, а потом сказал, обращаясь уже к своему штабу: «Как видите, господа, все просто. Конечно, рискованно, но, черт возьми! Как красиво!» После чего поблагодарил Гирса за службу и затребовал с шара последние данные о противнике.

Далее приказы следовали один за другим. Броненосцы развернулись все вдруг, начав набирать ход. Крейсера и транспорты, не терявшие скорость в развороте, обгоняли их, держась правее и перестраиваясь в клин. При этом резвые «Камушки» вышли в голову короткой колонны главных сил, приготовившись открыть огонь по фортам. Русские опомнились, и теперь пришел их черед удивлять.

В 10:30 с тридцати пяти кабельтовых снова открыла огонь батарея с мыса Камасусаки. Дав первый залп по броненосцам, она затем перенесла огонь на вырвавшиеся вперед, наши малые бронепалубники. Однако те шли слишком быстро, и она вновь перенесла огонь, на этот раз уже на «Донского». Вследствие этого метания между целями в этот раз все снаряды прошли мимо. Вторая батарея сразу начала обстрел приближавшихся броненосцев, но успеха также не добилась.

Наши корабли, даже транспорты, активно отвечали. Но, в отличие от медлительных японских пушек, к тому же часто переносивших огонь, стреляли вполне результативно. Огонь их скорострелок, сосредоточенный по сравнительно небольшим площадям японских укреплений, быстро достиг максимально возможной плотности и был просто подавляющим.

В результате малокалиберные батареи противника, несколько замешкавшиеся, начали стрелять, уже почти не видя своих целей за клубами пыли и дыма от разрывов русских фугасов на своих позициях и рядом с ними. К тому же оба форта почти сразу накрыл дождь шрапнели, от которого не спасали бетонные и каменные брустверы вокруг орудийных двориков. Но ответный огонь с берега не прекращался. На Камасусаки оказались явно скорострельные пушки, очень опасные при столь стремительном сокращении дистанции.

Русские быстро приближались. К моменту максимального усиления ответной стрельбы батарей «Камушки» уже на полторы мили обогнали шедшие уступом к берегу броненосцы, а также «Донского» и «Мономаха», державшихся на их правом траверзе. За «Князьями», невзирая на близкие падения дававших случайные перелеты японских залпов, усердно дымили коммерческие крейсера и транспорты. А над всем этим высоко в небе висел кривой колбасой змейковый аэростат.

Благодаря ему, стало известно, что японцы готовятся к встрече. С шара сообщили, что во внутренней акватории усилилось движение. Малые японские суда, опознанные как миноносцы, числом около десятка, строятся во фронт в глубине пролива под северным входным мысом и явно готовятся атаковать.

Получив это известие, Рожественский приказал «Жемчугу» и «Изумруду» взять на два румба вправо, чтобы, обойдя северное оборонительное заграждение с запада, выйти на траверз прохода между мысами и северным и южным оборонительными минными полями. Это позволяло простреливать почти весь внутренний пролив и контратаковать обнаруженные миноносцы, войдя в Цусима-зунд средним фарватером. Остальные корабли, кроме броненосцев и «Уссури», обеспечивавших их стрельбу, должны были следовать за крейсерами второго ранга максимально возможным ходом, чтобы как можно быстрее убраться из секторов обстрела с батарей.

«Орел» и «Бородино» продолжали движение вдоль берега, огибая минные поля с запада и стреляя по носовым секторам из всех башен по обоим фортам. Огонь японских пушек теперь был уже совершенно неуправляемым и не опасным. Их снаряды ложились с большим разбросом и вразнобой. Тем не менее, иногда они рвались и в плотном строю русского конвоя. Один такой шальной снаряд угодил в грот-мачту «Кубани», срезав ее чуть выше надстройки. Оборвав рангоут, а вместе с ним и антенны радиотелеграфа, она рухнула на левый борт.

В 10:43 «Камушки» начали ворочать влево, ложась на курс в Цусима-зунд. Они быстро пересекли курс броненосцев, проскочив у них под носом, приближаясь к проходу. К этому времени с наших крейсеров уже видели в проливе семь японских миноносцев и четырехтрубный истребитель, разворачивающихся в лобовую атаку. Дав еще несколько прощальных залпов по батареям, «Жемчуг» и «Изумруд» приготовились к яростной рубке на встречных курсах. Вехи японского среднего фарватера были теперь хорошо видны, так что навигационных трудностей не возникало. Курс крейсеров откорректировали строго вдоль промежутка между северным и южным минными полями.

«Жемчуг» вышел вперед, а «Изумруд» правил в проход строго за ним. В 10:45 в его левый борт угодил снаряд среднего калибра с северной батареи. Пробив обшивку в одном футе над ватерлинией в корме, он срикошетил от корпусных конструкций вниз и разорвался под жилой палубой. Офицерские жилые помещения сразу заволокло удушливым шимозным дымом, но пожара не было. Хотя защитная палуба и не была пробита, от удара в броню корму изрядно тряхнуло, от чего нарушилась работа рулевого привода, и крейсер резко бросило вправо. Но почти сразу он снова встал на прежний юго-восточный курс, оказавшись лишь немного правее собрата и удержавшись на безопасном фарватере. Хода не сбавляли, и скоро от устья пролива русские крейсера отделяло уже менее мили.

Тем временем закончившие боевое развертывание японцы накатывались на русский авангард лавой с носовых углов левого борта. В 10:51 до них по дальномеру было 32 кабельтова, и «Жемчуг» начал пристрелку. Его почти сразу поддержал справившийся с повреждением «Изумруд». Ход наши по-прежнему не сбавляли, японцы тоже не жалели ни угля, ни машин, так что дистанция сокращалась очень быстро.

Вскоре орудия крейсеров второго ранга перешли на беглый огонь, стремясь выбить ближайшие к ним миноносцы. Остальных пытались отсечь заградительным огнем шедшие следом на пределе возможности машин «Донской» с «Мономахом», также уже повернувшие к проходу, срезавшие угол и прошедшие уже за кормой «Орла» и «Бородино», двигавшихся на юг и часто бивших по берегу.

Суда обоза тянулись за «Князьями», растянувшись в неровную колонну. «Днепр», «Терек», «Кубань» и «Урал» вели довольно точный огонь по мысу Камасусаки, благо до него было совсем недалеко. Начавшая было часто отвечать нам батарея на этом мысу, закидываемая снарядами почти с прямой наводки, явно сбавила темп, и мазала. Японцам сейчас крепко доставалось. С палуб транспортов все имевшиеся пушки тоже часто палили, но они уже стреляли куда придется. Об управлении их огнем никто не задумывался, да и возможности такой не было.

Все держали максимально возможный ход. При этом имевшие гораздо более мощные машины вспомогательные крейсера быстро сокращали расстояние до своего непосредственного прикрытия, в то время как пароходы не поспевали за ними, постепенно оттягиваясь им за корму. Перегруженный и взрывоопасный «Анадырь» вообще шел в самом хвосте, из-за своей огромной массы медленнее всех набирая скорость.

Спустя всего четыре минуты после начала решительного броска от наших головных крейсеров до противника было уже меньше мили. Пяти и трехдюймовки били с максимальной частотой, но целей было слишком много, и приближались они слишком быстро, полностью игнорируя кинжальный огонь. Многочисленные попадания, как многим казалось, бесследно поглощались серыми корпусами накатывавшейся миноносной волны, постоянно стряхивавшей с покатых палуб водопады от близких всплесков.

Только головной двухтрубный миноносец нехотя начал травить пар после нескольких попаданий 75-миллиметровых снарядов, да корма истребителя после удачного накрытия главным калибром «Изумруда» горела, разбрасывая вверх и в стороны взрывающиеся патроны из кранцев первых выстрелов ютового орудия. Остановить, да и то уже в последний момент, удалось только одного миноносца, четвертого в японском строю, полностью скрывшегося в облаке пара от взрыва собственного котла, за несколько секунд до того как остальные вышли на дальность торпедного залпа.

Мешкать со стрельбой японцы, естественно, не стали. В 10:56 два ближайших к «Камушкам» миноносца выпустили одну за одной по две торпеды в наши крейсера. Дальность в момент залпа не превышала двух кабельтовых, углы атаки были оптимальными, так что вероятность поражения целей была достаточно высокой. Но японцам этого показалось мало, и спустя две минуты еще двое также отстрелялись своими минами с еще меньшей дистанции, правда, уже наспех.

Торпедные залпы были хорошо видны, так что после первого же из них шедший головным «Жемчуг» положил лево руля, бросившись на полном ходу в середину японского строя, вынудив противника шарахнуться в разные стороны. А державшийся позади него и чуть правее «Изумруд», наоборот, отвернул вправо, от противника, пытаясь уйти с пути направленных в него мин.

Благодаря этим резким маневрам, крейсера уклонились от первой порции торпед, но теперь они разделились. «Жемчуг», прорезав японский строй, постоянно меняя курс и стреляя на оба борта, смог подстрелить еще один большой двухтрубный миноносец, вогнав ему снаряд из левого шканечного орудия в машину. При этом крейсер благополучно избежал еще нескольких торпед, начав разворачиваться на обратный курс, уже за спиной у японцев, и не прекращая стрелять им вдогонку.

А «Изумруду» не повезло. Едва увернувшись от двух торпед, прошедших вдоль левого борта, на короткое время он снова потерял управление и больше минуты несся прямо на скалы мыса Эбошизаки. Поврежденный недавним попаданием снаряда с береговой батареи привод руля снова отказал и не позволил вовремя отвернуть от оказавшегося после маневра уклонения впереди по курсу берега. Пытались сманеврировать машинами, но не успели, а когда восстановили работу привода и положили наконец руль лево на борт, было уже поздно. Крейсер на большом ходу выскочил на мель северо-восточнее мыса Эбошизаки.

Под днищем заскрежетали камни, а затем последовал резкий удар. Все попадали с ног. Из первой трубы выбросило пар, как позже выяснилось, лопнули трубки в двух котлах, а сами котлы сместились с фундаментов, разорвав паропровод. Нос поднялся из воды больше чем на фут, появился небольшой крен вправо. Едва люди успели встать на ноги, а орудия вновь открыли огонь по проскакивавшим мимо японским миноносцам, крейсер потряс мощнейший сдвоенный взрыв.

В 11:06 в борт сидевшего на камнях крейсера ударила торпеда. Попадание пришлось в район кормового артиллерийского погреба и вызвало детонацию боезапаса. Силой взрыва напрочь оторвало корму, которая тут же затонула. Кормовое машинное отделение было разрушено, машину разбило. Упали две мачты и задняя труба, а бронепалубу завернуло вверх как жестянку. Начался сильный пожар позади второй трубы и в жилой палубе.

Через пробоины от камней быстро заливало носовые погреба и первую кочегарку, а с кормы через поврежденную взрывом переборку вода поступала в третье котельное отделение. Во второй кочегарке и первом машинном отделении тоже имелись серьезные течи. Электричества и пара не было, так как кроме повреждения паропроводов еще и выбило предохранительные клапаны всех уцелевших после аварии и взрыва котлов.

Стодвадцатки, не разбитые взрывной волной и осколками, заклинило от мощнейшего сотрясения, вызванного взрывом, и они не могли действовать. Их пытались ввести в строй, но ремонт был невозможен из-за быстро разраставшегося пожара и начавшейся из-за него детонации беседок с боеприпасами, приготовленных к бою и теперь разбросанных по палубе. Все, кто уцелел, боролись с огнем, пытаясь остановить его продвижение.

Откачивать воду было нечем, пожары тушить тоже. Уже начали рваться снаряды на замершем носовом элеваторе подачи боезапаса, разбрасывая горящий порох из гильз, сыпавшийся и в погреб, который также пришлось затопить. В 11:12, очнувшийся после ранения и контузии, полученных при взрыве, командир крейсера капитан второго ранга Ферзен приказал экипажу покинуть корабль и спасаться по способности.

Вскоре огонь охватил весь остов «Изумруда», сотрясаемый постоянными взрывами. Остатки его экипажа, плававшие в воде на пробковых матрасах и жилетах, были спасены в самый разгар боя шлюпками с «Камчатки» и «Анадыря», маневрировавших рядом и бивших почти в упор по мелькавшим со всех сторон японским миноносцам, рвущимся к другим транспортам. Из 350 членов экипажа крейсера в живых осталось 208 человек. Из них 43 были ранены, в том числе командир, старший офицер капитан второго ранга Паттон-Фантон-де-Веррайон и стармех штабс-капитан Семенюк.

* * *

«Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах», возглавлявшие входящий теперь в Цусима-зунд вслед за головной парой крейсеров конвой, перенесли огонь всех способных бить в нос орудий на приближавшиеся миноносцы лишь немногим позже, чем крейсера второго ранга. Частая стрельба их скорострелок была довольно точной, серьезно осложняя японцам атаку. Идя в полутора милях за «Камушками», «Князья» прекрасно видели, как шестерым японцам удалось проскочить сквозь наш авангард.

Хотя один из этих шести заметно парил, а единственный в японском строю истребитель еще дымился в корме, после прямого попадания и последовавшего пожара, сохранившие ход японцы были все еще очень опасны и не думали отворачивать в сторону.

Наши старые крейсера и тянувшиеся им в кильватер на максимальной скорости транспорты с пароходами-крейсерами в голове колонны схлестнулись с противником в самом устье пролива, уже миновав оборонительные заграждения, что позволило судам с десантом начать маневр уклонения в сторону гавани Озаки, выиграв пару кабельтовых дистанции. Со всех кораблей яростно стучали выстрелы скорострелок, посылая почти в упор снаряд за снарядом в низкие и верткие миноносцы.

В азарте попадали и по своим. К счастью, большинство таких попаданий было снарядами калибра 37–47 мм, почти безвредными для крупных кораблей. А 120-миллиметровая граната с «Калхаса», разорвавшись в помещение гальюна кондукторов на «Мономахе», разворотила только канализацию. Чуть позже еще два трехдюймовых снаряда, прилетевших в «Донского» явно тоже с кого-то из конвоя, угодили в броню пояса, так что обошлось без жертв и заметных повреждений.

Огонь «Жемчуга» и «Изумруда» несколько проредил правый фланг японской цепи, чем воспользовались транспорты, начав склоняться к югу в образовавшуюся прореху. Вскоре им удалось выбить еще одного миноносца, потерявшего ход, но почти сразу голова обоза сошлась с противником в упор. Именно в этот напряженнейший момент взорвался выскочивший на мель «Изумруд», а японцы выпустили еще несколько торпед.