Текст книги "Кремль"

Глава 31
Исцеление

– Благодарю вас от всего сердца, доктор, – сказал он. – Вы поспели как раз вовремя, чтобы спасти нас обоих...

Коридор был узкий, прямой и бесконечный. Голые белые стены. Нет, скорее, светло-серые, с перламутровым оттенком. Почти слоновой кости. Никаких светильников. Свет просачивался изнутри. Его хотелось потрогать, но он был неуловим. Растворялся в ладонях или с легким шипением уходил обратно в матовую поверхность. На повороте коридор стал сужаться. Стены оказались мягкими и липкими. Они коснулись щек Марики и с тяжелым стоном отъехали. Потом опять приблизились и лизнули волосы, оставив капельки пота.

«Стены легкие. Они дышат», – подумала Марика.

Воздуха не хватало. Тело покрылось капельками влаги, как мелким бисером речного жемчуга.

Теперь коридор шел вверх с заметным уклоном. С шипением от потолка отделился красный шар. Он летел прямо в лицо Марике, меняя свой цвет – в бордовый, потом фиолетовый, изумрудный, золотой. Перед самым лицом шар стал черным. Марика почувствовала его жар. Вот-вот он ударит, обуглит кожу, выжжет глаза. Но в последнюю секунду шар зашипел и рассыпался.

Сгорбленная фигура в длинном плаще с капюшоном стояла спиной к Марике. Незнакомец убирал дымящиеся угли, подметал и складывал их в чашу в форме раковины. Такую изогнутую раковину Марика видела на картине Боттичелли «Рождение Венеры». Она ей очень нравилась. Потом мужчина обернулся и отбросил капюшон. Игорь! Он что-то пытался сказать, но не мог. Слова растворялись в зыбком свете, не долетали.

По лицу Игоря пробежала судорога.

– Я жду тебя, – не услышала, а прочитала по губам Марика.

Стены превращались в белый туман, пропадающий в черном пространстве.

У Марики закружилась голова. Она закрыла уставшие глаза и заснула.

* * *

Врач пощупал пульс. Удары сердца были слабые, но спокойные. Рука стала прохладной, а не обжигающей, как несколько часов назад.

– Температура пошла на спад. Завтра наступит облегчение, – успокоил врач Громова, который безвылазно провел в больнице уже двое суток.

Когда их освободили из ледяного плена в заваленной снегом машине, Марика не чувствовала тела от холода. К вечеру начался жар, и пришлось срочно везти ее в больницу, где диагностировали воспаление легких.

Переохлаждение добавилось к сильнейшему нервному стрессу, и Марика впала в забытье. К счастью, оно продолжалось недолго. Большие дозы антибиотиков остановили воспаление, и молодой организм стал выкарабкиваться из болезни. К утру Марика пришла в себя и открыла глаза.

Громов сидел рядом с кроватью. Он заметно осунулся от переживаний.

– Как ты, малышка?

– Слабость. Но мне лучше.

– Худшее позади. Сейчас пойдешь на поправку.

– Где Игорь? Он знает?

– Еще нет.

Он так и не понял, что подразумевала Марика – их близость или свою болезнь? А может, хотела что-то сказать о приключениях на Сахалине. Многие за всю жизнь не попадают в такую передрягу. Не важно. Главное, ее не волновать.

«Сейчас она улыбнется и скажет, что очень соскучилась», – подумал Громов.

– Позвони Игорю. Скажи, что я его жду, – сказала Марика и не улыбнулась.

* * *

Из больницы Громов приехал в гостиницу. Номер показался опустевшим и незнакомым. На кресле валялась брошенная в спешке водолазка Марики. За окном подсвечивались заросшие соснами сопки, которые подбирались к балкону и маняще пушились ветвями.

«Пойти погулять, успокоиться?» – подумал Громов, но при одной мысли, что сейчас опять придется вставать и нести свое тело на одеревеневших ногах, становилось дурно.

Он потянул разболевшуюся спину, принял душ и словно провалился в сон. Однако спал не больше часа. Неожиданно заломило зубы. Причем все сразу и одновременно.

«Нервное переутомление. Бессоннице стоит начаться, потом от нее не избавишься».

Громов встал и заварил чай. В каждом номере гостиницы предусмотрительно стояли изящные электрические чайнички и вазочки с разнообразными пакетиками чая – от английского черного с добавками сушеного апельсина до китайского «Молочного улуна».

Прихлебывая терпкий зеленый чай, Петр тупо смотрел на экран телевизора, переключая программы и не вдумываясь в смысл сообщений.

На общем безрадостном фоне репортажей с мировых бирж веселым фальцетом зазвучало интервью президента европейской корпорации, который своей возбужденной жестикуляцией напоминал скорее подвыпившего иллюзиониста, чем солидного бизнесмена.

– Чувствую себя как пилот «Формулы I», который взлетает на вершину холма со скоростью триста километров в час и попадает в густой туман – ничего не видно. Да, я возмущен – но не обеспокоен.

– Чем возмущены?

– Отношением к финансам, особенно американских банков. Только прибыль, прибыль! Заработай любой ценой!

– А разве вы не хотели заработать?

– Мы, промышленники, хорошо понимаем, что во всем виноваты банкиры.

– Чего вы ждете от мировых лидеров?

– Государства колеблются между двумя решениями: или дать законам рынка работать, или осуществить мягкую национализацию. А пока рынки продолжают рушиться.

– Какой выбор устроил бы промышленников?

– Избавьте нас от нечистоплотных банкиров. Набрали токсичных активов! Пусть сами с ними разбираются. Не следует тратить деньги налогоплательщиков, чтобы спасать никому не нужные банки. Мы хотим обсуждать финансовые проблемы с государством напрямую.

«И напрямую получать деньги, – продолжил мысль Громов. Ему показалось забавным, что промышленники обличают банкиров. – Нашли мальчиков для битья. А куда вы, господа, свои денежки пристроили? Их что, у вас насильно отобрали, или вы сами спрятали их в офшорных гаванях?»

Глаза смыкались, но заснуть он не успел. В номерах и коридорах гостиницы панически загалдел невидимый голос:

– Пожарная тревога. Просьба покинуть номера. Лифты не работают. Пользуйтесь лестницами.

«Еще лучше! Сначала циклон. Теперь пожар». Громов быстро оделся, захватил документы и деньги, а также бутылку воды – на всякий случай – и вышел в коридор. Из номеров появлялись заспанные постояльцы. Но дымом не пахло.

– Мужчина, – услышал Громов манерный голос и обернулся. – Вы не подскажете, как отсюда выбраться?

Густо подведенными глазами в упор смотрела высокая стройная женщина лет тридцати в облегающей кожаной курточке с большим вырезом и узкой юбке, похожей на мини-шорты. Одежда не вызывала сомнений в профессии дамы.

«Не живет в гостинице. Провела здесь ночь. Даже не знает, где лифт и лестницы», – заметил про себя Громов и с присущей ему вежливостью проводил женщину к выходу на первый этаж.

И чуть не столкнулся с Игорем Ратовым, который спешил навстречу. Бросив оценивающий взгляд на семенящую рядом «жрицу любви», Игорь присвистнул:

– Похоже, ты неплохо проводишь время. А где Марика?

– Она в больнице.

– Что случилось? Прилетел вас искать. Чуть с ума не сошел от переживаний. Не знал, что и подумать.

«А надо было думать. Втравил нас в историю», – молча возмутился Громов.

– Уж не знаю, как объяснить! Цепь несчастий или, наоборот, везения. В Томске нас пытались похитить какие-то люди. Профессионалы, уровень средний. Охотились за Марикой, но я подвернулся...

– И разобрался с ними. Это я знаю. Дальше улетели на Сахалин. Не ожидал, но решение правильное.

– И попали в циклон. Снежные заносы, природная катастрофа, переохлаждение.

– Не соскучишься. В одном месте руки выкручивают, в другом – снегом засыпают.

– Не засыпали, как видишь. Не получилось. Марика, правда, схватила воспаление легких. Сейчас лучше. Примерно через неделю, если не будет осложнений, сможет вернуться в Москву.

– Я хочу ее видеть.

– И она хочет, Ромео. Соскучилась. Конечно, поедем. Есть, правда, одна незначительная деталь.

– Какая? – насторожился Ратов. Он почувствовал, что друг не все рассказывает.

– Здесь пожар объявили, – с горькой иронией заметил Громов.

– Очень вовремя. Для полного набора удовольствий не хватает именно пожара.

– Ложная тревога. Пожар не предусмотрен. Сегодня по крайней мере, – вмешалась ярко наштукатуренная дама и томно улыбнулась.

* * *

Громов проводил Игоря в больницу и довел до палаты, где лежала Марика. И сразу ушел в коридор, оставив их вдвоем.

– Бедная моя, настрадалась, намучилась, – ласково шептал Ратов, поглаживая Марику по плечам, укрытым больничным одеялом.

– Да, намучилась. И все из-за тебя, – капризно пробормотала Марика.

– Петр говорил, можно будет вылететь в Москву через неделю. Я еще поговорю с врачом. Как ты?

– Люблю тебя. Только сейчас поняла. Когда мне стало совсем одиноко.

– Так и бывает. Один умный человек сказал: если не узнаешь, что такое одиночество, то не поймешь, как дороги родные люди. Я тоже соскучился.

– Я не хочу быть одинокой. Не могу без тебя.

– Нет проблем. Теперь нам никто не помешает. Никто и никогда!

– Очень хорошо. – Марике стало тепло и уютно. Она верила, что все самое страшное позади.

– Правда, завтра мне придется уехать. Я и так с большим трудом вырвался, – с сожалением вздохнул Игорь. – Не знаю, как лучше сделать.

– Петр взял отпуск и присмотрит за мной до выздоровления.

– Он хороший друг, – проникновенно сказал Ратов.

– Да, он очень хороший.

* * *

Громов избегал общения с Ратовым до его отъезда и упрекал себя за близость с Марикой.

«Если Бог хочет кого-то наказать, он лишает его разума. Я совершил безумный поступок. И друга можно потерять, и хорошую девушку сделать несчастной, и всю жизнь жить так, словно в грязном белье ходить. Какая любовь! Минутная слабость. Если бы любил, не сожалел бы».

Однако Петр был не до конца честен с собой. Все могло повернуться иначе. Но Марика предпочла Ратова. Это ставило Громова в безвыходное положение. Он решил, что не будет ухаживать, очаровывать, пытаться влюбить ее в себя. В принципе это возможно, но тогда нужно вытравить понятия о порядочности, искусственно вызвать антипатию к другу, а это неприемлемо.

Громов перемалывал в голове эти мысли – правильные, выстраданные, необходимые, но недостаточные. Они убеждали, но не успокаивали. На душе было тревожно. Словно очевидные ответы на самые простые вопросы просто повисали в воздухе, не достигая цели.

«Неужели невозможно оставаться нормальным, честным человеком и одновременно быть счастливым?»

Измучив себя сомнениями, Петр старался как можно меньше общаться с Ратовым. Но куда было деваться от Марики? Она же нуждалась в его помощи.

– Ты ни о чем не хочешь меня спросить? – Марика смотрела на Громова укоряющим и одновременно извиняющимся взглядом.

– Все и так понятно.

– Ты не обижаешься?

– На что?

Громов задал тот же вопрос себе и понял, что обижаться и расстраиваться действительно не на что. Просто Марика почувствовала, что он по жизни – одинокий волк. Поддалась его очарованию, мужской силе... А сейчас словно очнулась.

– Нет, и не думал обижаться. Неплохо прокатились, правда?

* * *

«Мы очень обязаны Петру. Нужно его поблагодарить. Как-то суховато получилось», – с сожалением подумал Ратов, откинувшись в кресле самолета.

В соседнем кресле устроился мужчина лет сорока: голубая сорочка, просторные вельветовые брюки, свитер с модным рисунком, на груди – кожаная сумочка известной фирмы для паспорта. Глаза быстрые и внимательные. Мужчина, в свою очередь, оценивающе осмотрел Ратова и остался доволен результатом.

– У вас на Сахалине бизнес? – спросил он по-русски с заметным акцентом.

– Нет, родственников навещал, – сообщил Игорь. – Вы американец?

– Я британец, но живу в Париже. Закупаю дары моря в сеть магазинов «Лафайетт».

«Петр рассказывал, что его приятель на Сахалине занимается этими поставками. Тесен мир».

– Неплохо владеете русским языком.

– Это для бизнеса. Пришлось учить. Вы знаете, русские – лучшие покупатели. Около одной трети менеджеров-продавцов в дорогом магазине «Галери Лафайетт» в Париже владеют русским языком.

– Сейчас кризис. Не придется переучиваться на китайский?

– Вы не поверите. В Париже перед Рождеством стало пусто. Нет, неверно сказал. Пустынно?

– От слова «пустыня»?

– Да, в Париже. Мало было туристов. Даже в Лувре.

– Прискорбно, – посочувствовал Ратов. – Париж притягивает людей. Магический город. «Праздник, который всегда с тобой». Не кушают рыбку и икру с Сахалина?

– Экономия. Нет праздника. Кончился. Закрывают кафе и рестораны, которые существовали сто, двести лет. Из них делают фаст-фуд.

– Все вернется. На кризисе тоже можно заработать.

– Это точно. Если есть деньги. Во Франции недвижимость подешевела. На двадцать процентов за год. Я купил студию в центре. С зеленым двориком – двести тысяч евро. Так, для личных дел.

– Недвижимость скупают иностранцы?

– В основном. Французы стали бедные. Даже на Рождество не дарили подарки. И русских стало меньше. Берегут деньги.

– Насколько я знаю, – заметил Ратов, – Франция не пользуется сильным спросом среди русских покупателей. Владельцам недвижимости автоматически не дают вид на жительство. Это отпугивает.

– Странно. У меня было впечатление, что французы всех принимают. Скоро европейцы станут в Париже редкостью. А русских французы не любят. Никогда не любили, а после войны на Кавказе особенно.

– Если не хочешь любить, то никто не заставит. Но я вам скажу прямо. Эта война повлияла и на отношение России к Западу. Очарование Европы ушло, знаете ли. Что мы увидели? Необъективность, лицемерие, ложь.

– Вы во всем правы?

– Я вообще не хочу спорить на эту тему. Говорю о психологической реакции. Вранье, которое мы увидели и услышали, заложило сильное раздражение. И это на долгие годы.

– Журналисты всегда необъективны. Но русские не будут долго злиться на Европу. Если бы у вас были хорошие примеры для подражания, тогда да. Но у вас самих много причин для недовольства. Европу невозможно заменить. Как вы замените Париж или Лондон? Чем? Наша экономика все равно эффективнее.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Вы можете представить руководителя «Боинга» или «Эрбаса», которые сидят десять лет на своем месте, а новые модели самолетов не появляются? У вас это возможно, а у нас нет. Почему? Ведь русские умные и образованные. И богатства огромные. Но вы ничего не можете сделать из-за коррупции.

– Коррупция есть везде, Европа и Америка не исключение. Кризис показал, какое было воровство, сколько злоупотреблений, финансовых пирамид, надувательства.

– Не путайте коррупцию и бизнес. У вас две цены – официальная и реальная. Я готов заплатить, но не тратить время, чтобы ходить к чиновникам. Коррупции в России намного больше, чем в Европе. Поверьте мне как бизнесмену.

«К сожалению, он прав. Вертикаль власти построена на личной преданности и круговой поруке. А это – основа коррупции. Такая система в принципе не может быть эффективной, – подумал Ратов, но соглашаться с британцем не хотелось. – Русские не любят слишком умных иностранцев, они вообще чрезвычайно умных не любят».

– Так что будем оптимистами, – заметил покрасневший от стаканчика виски попутчик. – Охлаждение временное. Скоро опять вы станете любить Францию, Соединенное Королевство, почти всю Европу. С Америкой сложнее. Вы с американцами не друзья, а соперники.

– Благодарю вас за интересный разговор, – искренне заметил Ратов.

– Не стоит. Надеюсь, он поможет в ваших делах.

«А вот это вряд ли. У нас эти фокусы не проходят. Такие, как Морев, на разговоры чихать хотели. Придется применять другие методы. Более убедительные», – улыбнулся про себя Ратов.

Теперь у него руки развязаны. Пришло время возмездия.

Глава 32
Каждому свое

Но я человек добродушный, я джентльмен; однако я вижу, что дело серьезное. Долг прежде всего, ребята. И я голосую – убить.

Черный автомобиль выехал из поселка госдач в Ватутинках на Калужское шоссе и свернул в сторону Троицка. Миновал некогда сверхсекретный Троицкий ядерный центр, напрасно пытающийся укрыться за высокими и редкими елями, и пошел на спуск к реке Пахра. После моста преодолел резкий подъем и, притормозив у светофора, нырнул направо.

Водитель внимательно поглядывал в зеркало заднего вида. Ранним утром основной поток машин устремился к Москве, а в противоположном направлении авто было немного.

На заднем сиденье пассажир в темно-сером плаще модного среди чиновников солидного покроя просматривал газеты. Он полностью доверял водителю, в прошлом одному из лучших оперативников Седьмого управления КГБ, знающему Москву и несколько прилегающих областей лучше, чем собственную квартиру.

– Как обычно? – спросил водитель.

– Да, на остановке. Все в Москву рвутся. Что, здесь работы нет?

– В Москве платят больше.

– Неудивительно. Вот читаю, министр финансов правительства Московской области украл двадцать миллиардов долларов и сбежал в США. Область на грани дефолта. А ты говоришь, денег нет. Откуда им взяться?

Водитель не ответил и плавно притормозил у автобусной остановки напротив санатория Администрации президента.

К солидному пассажиру подсел мужчина неопределенного возраста в черном коротком пальто, внешне похожий на отставного военного. На остановке он пробыл совсем недолго, не успел замерзнуть и, видимо, подъехал сюда на машине или появился из коттеджного поселка, расположенного вдоль дороги.

По встречной полосе пролетела «ауди» с правительственными номерами.

– М-да, черный лимузин всегда был символом власти, – задумчиво произнес пассажир, непонятно к кому обращаясь.

– По дороге едет «ЗИМ», им я буду задавим, – с усмешкой заметил военный.

– Воронова вызывали в прокуратуру, допрашивали по делу Ратова.

– Я в курсе. Они договорились по нулевому варианту. Воронов отстанет от Ратова, а прокуратура закроет глаза на его финансовые нарушения.

– Шумно получилось. Ратов оказался крепким орешком, а у дяди его, Бровина, дружок нашелся – заместитель Генерального прокурора.

– Но в принципе все вопросы решены, – попытался оправдаться военный.

– Кстати, как у Воронова настроение? – проигнорировал его слова пассажир.

– Нормальное. Считает, ничего страшного не произошло.

– Оптимист, – процедил сквозь зубы пассажир. – Это только начало. Его в любой момент могут задержать. Пыль вокруг дела Ратова осядет, и возьмутся всерьез. Есть указание раскрутить Морева. А Воронов на него работал.

Автомобиль сделал несколько виражей по извилистой дороге и свернул налево в лес, замелькав среди кряжистых деревьев. Вынырнув из чащи, остановился на возвышении у въезда в деревню Дубровицы и замер на обочине.

Внизу в утреннем тумане, словно на картинах Клода Моне, вырисовывался храм с куполом, как на католическом соборе.

– Как будто в Италии, – сказал пассажир. – Ватикан напоминает.

– Церковь отказывалась освящать этот храм. Подозревали, что его масоны строили. А матушка государыня Екатерина Великая распорядилась – и освятили.

– Хороший собор. Необычный. Сейчас реставрируют. На это денег не жалко.

– Что с Вороновым?

– Он свое дело сделал. Сам понимаешь. Такие риски мы себе позволить не можем.

– Несчастный случай?

– Нужно сделать очень быстро. Каждый день на счету. Сложные схемы не к месту. Попроще. У него полно контактов в криминальной среде. Мало ли, разборка с отморозками. Пусть попадет в прессу. Заставит других задуматься о бренности жития.

Военный безразлично кивнул. Воронов ему никогда не нравился, а последнее время он откровенно зарвался. Это неизбежно вело к печальному финалу. Дело только во времени. Вот оно и настало.

– Все понятно, – кивнул военный. За все время разговора он так и не снял с головы кепку, а теперь и вообще надвинул ее на самые глаза.

– Ты здесь выйдешь? Мне в Подольск нужно заехать, – спросил пассажир.

– До связи. – Военный грузновато вылез из автомобиля и посмотрел вслед отъезжающей «ауди». Потом достал из кармана мобильный и нажал на копку вызова.

– Подъезжай, я в Дубровицах.

Сквозь туман стали пробиваться лучи солнца. Небо розовело и превращалось в бездонное ярко-оранжевое пространство на фоне пронзительного синего небосвода.

Через несколько минут военный уже сидел на заднем сиденье джипа и озабоченно набирал телефонный номер Воронова.

* * *

Воронов тщательно вытер салфеткой губы и блаженно прикрыл глаза. Он любил тайскую кухню – в меру острую, с ароматными травами, которые обновляли и разгоняли кровь.

– Операция прошла успешно. Заказчик доволен, – доложил военный.

День получился длинным: утром встреча в подмосковных Дубровицах, потом еще несколько «явок» в разных районах города, и вот сейчас содержательная беседа с Вороновым.

Военный рассчитывал, что они вместе выйдут из ресторана и на своей машине он подбросит Воронова к его дому. Водителя генерал уже отпустил и позволил себе расслабиться – выпил стаканчик виски и «залакировал» японским пивом «Саппоро».

– Мореву посоветуй скорее уехать из страны, желательно в Латинскую Америку. Он купил поместье в Чили, визу туда не нужно, пусть на днях и отправляется.

– Я уже намекал, что неплохо бы отдохнуть месяц-другой в Чили, а заодно съездить в Перу. Там есть что посмотреть.

– И как он?

– Пока улегся в больницу, хотя здоров как бык. Не завидую я ему, когда узнает, что счета, на которые перевели деньги, пусты.

– Он должен узнать об этом не раньше, чем окажется за границей.

– Так и получится, – сказал Воронов.

– За себя не боишься?

– Им придраться не к чему. Так, мелочи. Было бы что серьезное, меня бы предупредили.

«А это вряд ли, – подумал военный. – Ты свою партию уже отыграл».

– Единственное, что может задержать Морева в Москве, – ситуация вокруг мегапроекта. Он рассчитывает заработать, – размышлял вслух Воронов.

– Поделить собственность путем объединения. Вообще-то не его идея. Желающих много, а вот у кого получится – большой вопрос.

– У кого власть, у того и деньги, – сказал Воронов.

– Бывает и наоборот.

– Да пошли они все... Поехали. Пора отдохнуть. – Воронов, хрустнув уставшей спиной, стал медленно выбираться из-за стола.

* * *

В автобусе было холодно. В маленькое окно снайпер видел противоположную сторону проспекта и выход из ресторана. Время от времени он потирал руки, чтобы сохранить гибкость пальцев.

На мобильном загорелся сигнал. Сейчас цель должна выйти из издания.

Два знакомых силуэта появились в проеме двери и вышли на освещенную площадку, по обе стороны которой гордо сидели гипсовые львы, похожие на сердитых котов.

Киллер поймал в прицел сначала одну фигурку и плавно нажал на спусковой крючок. Потом перевел прицел на другой силуэт и быстро сделал два выстрела. Вновь вернулся к первой фигуре, которая, завалившись набок, падала на удивленного льва, и произвел контрольный выстрел. Положил винтовку на пол автобуса, бросил туда же перчатки и маску, поднял воротник и вышел из автобуса.

Воронов лежал лицом вниз, обняв льва, как ребенок прижимает во сне любимую игрушку. Военный завалился на спину. Остановившиеся глаза с немым вопросом удивленно смотрели на вывеску ресторана.

* * *

С нетерпением и опаской Ратов вошел в Кремль. К счастью, он тут же попал в кабинет Дюка, который от перегрузок побледнел, но выглядел вполне довольным.

 
Ну что тебе сказать про Сахалин?
На острове нормальная погода!
 

Пропев первые слова популярной некогда песни, Дюк проникновенно потряс руку Ратову:

– Извини, больше слов не помню. С возвращением!

– Спасибо на добром слове. Погода на Сахалине ужасная. Несколько дней назад была чудовищная метель, все остановилось, – сказал Ратов.

– Да, я читал. Стихийное бедствие. Но быстро справились. Для Сахалина – обычная ситуация. Мне тут подарили альбом сахалинского фотохудожника... в буквальном смысле слова «страшная красота». Колоритно, но жутковато. Там всегда торосы и снежные заносы. Что-то я стихами сегодня говорю.

– Значит, дела идут неплохо.

– Не жалуемся. Кстати, поздравляю. Твой документ вызвал большой интерес. И президент отметил, и на совещании у премьера его цитировали. Качественная работа. Приятно.

– Как говорил один поэт, не важно, есть ли у тебя исследователи, а важно, есть ли у тебя последователи.

– Справедливо. Твои выводы одобрили. Но процесс не завершен. Включайся, – улыбнулся Дюк.

– Как в целом обстановка? – спросил Ратов.

– Масштабных кадровых чисток не будет. Это принципиально. Хотим показать, что система работает. Если в экономике кризис, то это не повод все бросить на полпути. Тут некоторые, в том числе в Кремле, требуют заново все переделать, создать новые институты, но сейчас не пройдет.

– Что с Национальным советом по инвестициям? – забеспокоился Ратов.

– Он систему не меняет? – коварно спросил Дюк.

– Да нет, вроде бы ничего взрывоопасного.

– Я считаю, весьма актуальное предложение. В выступлениях президента одни цифры приводятся, а у премьера – другие. Нужно совместить. А то все чаще эффект раздвоения возникает. И получается как на Сахалине. Давление скачет. М-да, скачет, меняется давление, – задумчиво произнес Дюк, оставив Ратову возможность самому догадаться, чем чреваты атмосферные перепады и колебания. Тем более что после поездки на Сахалин у него самые свежие впечатления.

– Проект мегахолдинга продвигается?

– Подвис, – мстительно заметил Дюк. – Когда коммерсанты поймут элементарные вещи! На самый верх нужно выходить с консолидированной позицией. Договорились между собой, сгладили острые углы и сделали солидное предложение. А они пытаются свои разногласия через Кремль или правительство решать. Не выйдет, не получится! Вообще у нас бизнес-сообщество разобщено как никогда. Все стоят с протянутой рукой. Только напряжение вносят.

– А есть напряжение? – осторожно поинтересовался Ратов.

– Вроде как бы и нет. Президент мегапроект поддержал, а премьер отверг. Опять раздвоение. Ничего драматического, рабочий момент. Но возникает вопрос: кто виноват? Вот я и злюсь: этого можно было избежать. При разумном подходе, – вздохнул Дюк.

– А мне кажется, разногласия вполне реальные.

– Какие разногласия? – насторожился Дюк.

– Между олигархами.

– А, ну да... между олигархами. И твой Морев напакостил. И проект сгубил, шельмец. – Дюк внимательно посмотрел на Ратова. – А почему бы тебе это дело не довести до конца? Ты начинал, тебе и завершать. Разберись с Моревым. А потом, глядишь, вернемся к мегапроекту.

– Охотно, – кивнул Ратов.

* * *

Узнав о предстоящей встрече с Ратовым, Морев подумал, что пора, пока не поздно, приобрести авиабилет и срочно свалить за границу.

Но куда? В Лондоне уже скопилась целая группа олигархов, выдачи которых требовала Россия. Вряд ли британцы захотят пополнять эту коллекцию.

В роскошную Марбелью на юге Испании, где Морев приобрел шикарный особняк в окружении крутых вилл новых русских, западных миллиардеров и звезд шоу-бизнеса? Красиво, удобно, солнечно и, к сожалению, очень опасно. Испанская полиция устраивает одну охоту за другой, вылавливая главарей русской мафии, беглых бизнесменов, а иногда достопочтенных депутатов.

«Как с цепи сорвались, – огорченно подумал Морев. – У вас нет, случайно, другого глобуса?»

Конечно, если уйти на дно и притаиться, поводя усами и закрыв глаза, как сом под корягой, то мест для этого времепрепровождения можно сыскать немало. Но Морев не собирался переходить на нелегальное положение или превращаться в затурканного эмигранта. А желание сохранить себя для активной жизни резко сужало выбор.

«Не арестуют же меня прямо в здании Администрации, – успокаивал себя Морев. – Не сталинские времена, когда брали за «шкирдан» прямо в высоких кабинетах. Выходили из шкафа или комнаты отдыха оперативники с запахом пота и одеколона «Шипр». И привет родителям!»

Встревоженный Морев с болью в сердце вспомнил соседа по родительской даче, настоящего полковника НКВД, пережившего террор, оттепель и застой, чтобы благополучно уйти на заслуженную пенсию и наслаждаться нехитрыми радостями.

Устроившись в теньке под яблонями и попивая охлажденную водочку с запотевшим кваском и свежими огурчиками прямо с грядки, густо приправленными крупной солью и мелко нарезанной петрушкой, «полкан» с блаженной улыбкой любил вспоминать истории, от которых даже юного Морева пробивал пот, несмотря на летний зной. Может, именно с тех далеких времен он зауважал все, что связано с контрразведкой и ее методами.

«Времена, правда, изменились, но не настолько же!» – одновременно успокаивал и пугал себя Морев.

– Кабинет у меня был напротив здания, где газеты размещались. По другую сторону Пушкинской площади, – потягивался на лавочке отставной «полкан». – Я еще молодой был. Только входил в курс дела. Должность тогда была смешная – помощник младшего оперуполномоченного. А мой начальник, уже матерый, постарше, в тридцать седьмом году журналистами занимался. Не только, конечно, пишущей братией, но вообще интеллигенцией. Ты журналистом не хочешь стать?

– Нет-нет! – клялся юный Морев, решительно отметая даже намек на подобные намерения.

– Аресты шли каждый день, – продолжал успокоившийся «полкан». – Дела были тоненькие, но с грифом «хранить вечно». Постановление о заведении дела, агентурное сообщение, обычно одно-единственное, редко два, а на обороте мелким, таким бисерным почерком написано: «Приговор приведен в исполнение». И подпись – младший оперуполномоченный такой-то. Потом, когда взялись реабилитировать, сложно было. Ни постановления суда, ни... Некогда было оформлять.

Юный Морев, которого уже звали родители к ужину, не отрываясь слушал разомлевшего «полкана» и запоминал.

– Вызывает очередного писаку мой начальник. Официально представляется: «Вы не могли бы ко мне сейчас зайти? Я в аккурат напротив вашего здания сижу. По другую сторону площади».

Никто не отказывал. А он любил в окно посмотреть: «Вон, видишь. Выбегает. По площади прошмыгнул. Волнуется, торопится. Куда ты спешишь? Знал бы, что тебя ждет. Погулял бы лучше. Напоследок».

«Не те времена, не те», – успокаивал себя Морев.

И вытирал пот со лба. Как в детстве.

* * *

– Хотелось бы понять, на что вы рассчитывали? Думали обмануть государство и спокойно жить дальше? – спросил Ратов.

Морев выглядел представительно и солидно. Умные глаза, быстрая реакция. Немного суетлив, когда отвечает. Видимо, волнуется. На душегуба решительно не похож.

«А ведь чуть было не загубил мою любимую женщину! Впрочем, как их, душегубов, распознать? У них на лбу не написано».

– У компании сейчас трудности. Вы знаете. Но найдем выход, – сказал Морев.

– И других жертв найдете? – не удержался Ратов.

– Что вы имеете в виду? – поднял брови Морев.

«Как женщина нетяжелого поведения: наша близость не дает вам оснований переходить на ты. Не знает и даже не догадывается», – усмехнулся про себя Морев.

– Прекрасно знаете, что я имею в виду. У меня к вам свой счет, – сказал Ратов.

«Это хорошо, что он не скрывает агрессивности. Но ответить нечем. Извиняться бессмысленно», – судорожно размышлял Морев.

Он сделал вид, что не услышал реплики Ратова.

– Считаю, что ваши действия можно квалифицировать как мошенничество в особо крупных размерах, и передаю все материалы в прокуратуру. С руководством согласовано. Говорю это, чтобы перестали бегать по кабинетам. Думаю, скоро получите повестку. Не советую далеко уезжать от дома.