Текст книги "Штаны"

Глава 24. Война объявлена

После беседы с премьером Ратов почувствовал себя необычайно востребованным человеком. Звонки от знакомых и незнакомых людей обрушились на него подобно водопаду с той разницей, что вода была не ледяная, а нежная, расслабляющая и убаюкивающая.

Все предлагали помощь, идеи, содействие в решении проблем, которые сами и создавали, а просили взамен одного – любви, осененной высочайшим вниманием. Доброхоты словно прикасались к живительному источнику благодати, автоматически превращаясь в носителей высшего смысла.

Более осторожный Громов, наблюдая за этим пиршеством бескорыстного поклонения, предостерегал Ратова, что некоторые изобретательные граждане постараются извлечь максимум выгоды даже не от участия в проекте, к которому их никто, собственно, и не собирался подпускать на пушечный выстрел, а из одного только прикосновения к его авторам и покровителям.

Действительно, Ратов все чаще узнавал, что на его авторитетное мнение, якобы обсужденное с премьером и получившее высочайшее благословение, ссылались некие Пупкин, Отзрызкин и Отсоскин, которые дельно аргументировали свои утверждения надобностью срубить деньжат для реализации их гениальных и, главное, весьма благотворных для отечества планов.

Только сейчас Ратов осознал двойной смысл, который приобретала в российской специфике мысль премьера о том, что «умная» одежда окажет стимулирующее влияние на развитие самых разных отраслей.

Она оказывала.

Деньги на реализацию самого проекта пока не поступили. Но союзники, единомышленники и просто добрые люди, незаметно и неведомо как пристроившиеся, присоседившиеся и приклеившиеся к днищу корабля, бодро выбегали из министерства финансов подозрительно веселые.

Они радостно облизывались и подтягивали штаны, отвисшие от спрятанных в карманах золотых луидоров.

Успокаивая Ратова, встревоженного этой суетой, Громов с несвойственным ему цинизмом говорил:

– Хотели порадовать человечество «умными» штанами и порадовали. Все довольны.

– Кто доволен? Жучилы, барыги, проходимы, мошенники!

– Тысячу раз говорил, что работать нужно с тем человеческим материалом, который имеем.

– А мы с ними и не работаем!

– С этим не поспоришь, – неохотно соглашался Громов. Его логическое мышление оказывалось бессильным перед находчивостью, предприимчивостью и простодушным нахальством «продвинутых» в бизнесе соотечественников.

Впрочем, находились и люди прямолинейные, откровенные и практичные, которые даже не делали вид, что идут в ногу с прогрессом. Они в лоб требовали поделиться деньгами. И не стеснялись угрожать.

«Я так ничему и не научился, – думал Ратов. – Уже должно бы дойти, что существуют как минимум два уровня. Один – это высшие инстанции, где говорят правильно и дельно, а другой – те, что здесь. И наплевать тем, что здесь, на верховных жрецов и кесарей. Вы сами по себе, а мы сами свои делишки устроим».

К числу циничных прагматиков, вне всякого сомнения, относился и Борис Кремер. Получив известие о вызове «кентавра», как он успел прозвать тандем Ратов – Громов, к премьеру и о состоявшейся беседе, Кремер всполошился, опасаясь, что в игру включатся другие крупные игроки и на «поляне» станет тесно, скученно и стремно.

А толкаться он не любил. Толкануть, и очень сильно, – не брезговал, а пихаться, оттирая других претендентов на расчленение бюджетных пирогов, считал делом глупым и опасным. С непредсказуемыми последствиями.

«Нужно встречаться, и как можно быстрее», – подумал Кремер.

Он не стал звонить на личный мобильный Ратова, который раздобыл для него Завадский, а пошел сугубо официальным путем – обращение через секретаря с просьбой принять его в самое ближайшее время.

В рекомендациях Кремер не нуждался. Его имя было достаточно известно, и любой серьезный бизнесмен или чиновник вмиг догадается, что лучше не избегать встречи.

Как и ожидалось, Ратов без промедления согласился принять Кремера, назначив встречу в удобное для того время буквально на следующий день. Правда, Кремер не знал, что Ратов испытывает к нему далеко не дружеские или нейтральные чувства.

Перед Ратовым лежало довольно пухлое досье на Кремера, которое начал составлять психолог Мэлор Ториа после знакомства с Викторией. В дальнейшем оно было дополнено весьма детальной информацией «спецов», работавших в службе безопасности корпорации, которых привел с собой Громов.

Впечатление о Кремере сложилось самое неблагоприятное. После развода с Викторией он повел себя отвратительно, продолжая чинить ей всяческие гадости.

Зачем вредить Виктории, а заодно и Михаилу? – думал Ратов. Ну, расстались и расстались. Мелочный и подлый человек. И что ему нужно от меня?

Наиболее вероятны два варианта. Скорее всего, будет капать на Викторию. Просто мания какая-то у мужика. Больной, что ли?

Или попытается влезть в проект. Он крупный инвестор, имеет широкий круг связей в Кремле и в правительстве. То есть возможен вариант, никак не связанный с Викторией.

«Представляет опасность. Посмотрим на него поближе».

Кремер показался Ратову знакомым. Модельный тип современного топ-менеджера. Дорогой костюм, уверенный взгляд, безукоризненная стрижка. Четко излагает и аргументирует свои мысли. Его легко представить президентом крупной компании, министром или даже вице-премьером.

Но было и другое. В глазах Кремера проскальзывали печальные нотки, задумчивость и внутренняя борьба.

Это показалось Ратову даже симпатичным – не «говорящий костюм», разукрашенный шелковым, завязанным бантом галстуком, а, по крайней мере, живой человек со своими разочарованиями и страстями.

«За что-то же полюбила его Виктория. А она женщина умная и со вкусом. Теперь понятно. Паренек с сюрпризами».

Однако Кремер тут же опроверг эту оценку. Действовал он на удивление просто, не прибегая к маскировке. Хотя и в этом можно было усмотреть проявление практичного ума. Зачем зря тратить время? Ратов с его опытом сразу же поймет, о чем идет речь. Артистическими приемами, вздохами, закатыванием глаз, искусным враньем его не удивишь. Только вызовешь устойчивую антипатию.

– С большим интересом слежу за вашим проектом. Если не ошибаюсь, премьер поставил задачу превратить его в межотраслевую программу, – сказал Кремер.

«Читал запись моей беседы с премьером? Хотя это было в прессе. Мог оттуда почерпнуть».

– И как вам эта идея? – спросил Ратов.

– Уверен, что так и будет. Но при одном условии: если проект не заглохнет.

– А что, есть вероятность? – изобразил удивление Ратов.

– Есть. Самое узкое место – производство пропитки для тканей.

«Он подготовился к беседе. О Виктории ничего не говорит. Наверное, считает это своим личным делом. Пока не сделал ни одной ошибки».

– Не вижу никакой опасности. Вопрос на контроле в Кремле и в правительстве, – жестко сказал Ратов.

– Это ничего не значит.

– Как это не значит? Не пойму вас.

– Я слишком сильно выразился. Конечно, без решения на высшем уровне проект вообще положили бы в долгий ящик. Но вот его развитие зависит уже от конкретных людей. А каждый из них имеет свой интерес, – пояснил Кремер.

– Не будем спорить об интересах. Они у каждого разные.

– О, голубчик, вы даже не представляете, насколько они схожи. Слова – разные, а интерес – он и есть интерес.

– Что вы предлагаете?

– Мы с вами создаем совместную компанию, которая будет управлять производством пропиток для тканей. Разумеется, на предприятии, которое включено в программу. Все должно быть по закону. Я получаю блокирующий пакет акций. Прошу заметить, даже не контрольный, а только блокирующий. Кроме того, делим наши полномочия на уровне расстановки менеджеров. У меня – право назначать финансового директора. Генеральный директор – ваш человек.

– Позвольте спросить, я похож на человека, который хочет заняться благотворительностью? В пользу неимущих олигархов и их посредников? – вежливо поинтересовался Ратов.

«Сказал бы я тебе, на кого ты похож!» – подумал Кремер и застенчиво улыбнулся.

– Никакой благотворительности. Со своей стороны обязуюсь снять сопротивление на рабочем уровне.

– Это еще что за зверь такой? – вполне искренне изумился Ратов.

– Не почувствовали сопротивления проекту?

– Ну почувствовал. Рабочие моменты, не более того.

– Глубоко заблуждаетесь. Вам не дадут ни денег, ни доступа на завод, пока вы не поделитесь. И схватить будет некого. На высшем уровне произносят грозные слова, хмурят брови. А доходит до исполнителя, и видите рожу! Спокойную, сонную, непробиваемую. А рядом такая же. А мы с вами спокойно договоримся и определим совместно, какую долю будущей прибыли будут получать чиновники среднего уровня. Это племя довольно многочисленное и весьма прожорливое. Поверьте моему опыту.

– А что будет, если я откажусь от этого предложения, – попытался съязвить Ратов, но, кажется, не совсем удачно.

– Ничего не случится. Вы даже не поймете, почему проект топчется на месте. Все вроде готово – дизайн, производство ткани, а пропиток с уникальными свойствами как не было, так и нет. Первую партию штанов, джинсов, может, даже трусов в ручном режиме вы изготовите. А что дальше? Ступор. Вас заменят. Придут другие, которые, уверяю вас, будут сговорчивее. Проблема не в том, согласитесь вы или нет. Вопрос принципа. Вы должны сказать «да». А иначе трещит вся система. Кто же это допустит!

– Полная бесконтрольность. Всевластие жулья. Вы так считаете?

– Ничего я не считаю. Просто рисую реальную картину, а вы сами решайте. Я в любом случае ничего не теряю – бюрократы сильнее любого изобретателя, даже если он лауреат Нобелевской премии.

«Дает понять, что он в курсе беседы с премьером. О намеках на Нобелевскую премию в прессе точно ничего не было».

– Но вы же сможете получить доступ к рецептуре, если войдете в состав управляющей компании, – на всякий случай уточнил Ратов.

– Я и так получу этот доступ. В одном случае легально, в другом – по неофициальным каналам. Спросите Громова, что это значит. Он в свое время неплохо разжился новейшими технологиями. Если у него это получилось, почему не смогут другие? Да еще в своей собственной стране. Это даже проще.

– Через агентуру, которую внедрите или завербуете в нашей компании?

– Совершенно верно.

– А вы не слишком много на себя берете?

– Проявляю максимальную откровенность. И экономлю ваше время. В этом вы не можете мне отказать.

– Я бы назвал это откровенной наглостью. Так будет точнее. А что касается ваших предложений, то им имеется и другое название.

– Какое же? Вы меня пугаете.

– Патентное рейдерство, а в юридических терминах – вымогательство.

– Как только речь начинает идти о терминах, нужно прекращать разговор. Я к вам с конкретным деловым предложением, а вы злитесь. Обидно, понимаешь! Ладно, на первый раз прощаю вашу несдержанность, господин Ратов. Я не спешу. Меня, в отличие от вас, руководители, небожители, лидеры, так сказать, не подгоняют. Время – решающий фактор скорее для вас, чем для меня.

– Ничего не могу обещать. Приму ваши идеи к сведению, но позвольте личный вопрос.

– О Виктории?

– Да, о ней. Вопрос, согласитесь, естественный. Вы и дальше намерены ее доставать?

– Пока не решил. Иногда жалею, что расстался. А она сошлась с этим, как его? С Ми-хуи-лом Ми-хуи-ловичем. Ничтожество.

– Я вас убедительно прошу – прекратите. Тем более что Виктория – участник проекта, о котором вы проявляете столь трогательную заботу.

– Ультиматумов мне не ставьте. Мое личное дело, – прошипел Кремер. От его вальяжности и язвительной иронии не осталось и следа.

«Да у него истерическая реакция, как у матерого алкоголика, шизофреника или опытного зэка. Без всякого перехода – только что улыбался, был нежен, как с барышней, и тут же на себе рубашку рвет. Все ясно, парень. С тобой разговор окончен».

– Не верите, что мы вас прижмем? – не успокаивался Кремер. – В Одессе спрашивают: «Вам с сиропом или без? Мне без сиропа. Вам без какого сиропа?»

– Я не люблю сироп.

– И не любите. Вам же хуже. Не верите, что все будет, как я сказал? Нужны доказательства? Будут!

Глава 25. Жесткие меры

Дядя Игоря Ратова знаменитый российский хирург Борис Павлович Бровин на удивление скептически отнесся к проекту «умной» одежды. Он долго вздыхал и отнекивался, но в конечном итоге разъяснил свои опасения.

– Могу расписать тебе весь сценарий – не по минутам, но почти по месяцам, – сказал он Ратову, заскочившему проведать любимого дядюшку в его квартире на Спиридоновке – напротив особняка Саввы Морозова, превращенного в Дом приемов министерства иностранных дел.

– Грозное предупреждение. Уже страшно. Может, обойдемся без этого? – заметил Игорь.

Основания для испуга были веские. Борис Павлович отличался редким даром предвидения и помалкивал не случайно.

Коли он решился изложить «версию Бровина», то делал это вполне сознательно, а не ради того, чтобы произвести впечатление. Значит, захотел предупредить или высказать ценные рекомендации.

К тому же Борис Павлович хорошо знал Громова и в свое время свел его с Игорем, когда тот попал в экстремальную ситуацию. Громов помог спасти Марику, а заодно и самого Ратова, хотя сильно рисковал и при неблагоприятном развитии событий мог бы заплатить жизнью.

– Я, кстати, познакомился с этим проектом еще в советское время. Когда он только начинался, – сказал Бровин. – Тогда его не удалось довести до стадии практической реализации. Не хватило денег и сил. Страной правили маразматики. Все гениальные идеи застыли и заморозились до лучших времен.

– И они настали, – заметил Ратов.

– Как сказать. Науке стало совсем тяжело, – невозмутимо продолжал Бровин. – А вот из-за рубежа в девяностые стали поступать очень ценные сведения. Главным образом благодаря Громову. Его за это щедро вознаградили – вручили медаль или похвальную грамоту. Сейчас не помню, что именно. Но примерно так. Потом он вернулся из командировки и уже в Сибирском научном центре довел проект до ума. Проявил упрямство и настойчивость.

– Я рассчитывал на его помощь в пробивании проекта, но он самоустранился. Как будто его это не касается, – пожаловался Ратов.

– Он наукой занимается. Умный человек. Чего тебе еще нужно? – сказал Бровин.

– А я, получается, глупый.

– Как хочешь, а я понимаю Громова. Либо заниматься наукой, либо бегать по инстанциям. Ты замечал, как много энергии высасывает общение? Тяжелейший труд.

– Еще бы не замечал. Каждый вечер как выжатый лимон.

– А Громов сделал свой выбор. Он понимает, что проект потребует колоссальных сил, и бережет каждую минуту. Ты не обижайся, но, если не справишься, найдут другого администратора.

– Сейчас это называется «менеджер».

– Хорошо, найдут другого управляющего. Еще лучше звучит, чем менеджер. И он справится с организационными делами не хуже тебя. А Громов – уникален. Его не заменишь. Хотя навыки у него разнообразные. Ты это видел.

– Спасибо за лестную характеристику. Но версия неубедительная: Громов не похож на нежный цветок, который вянет от дыхания людей. Даже если они перегаром дышат. Не похож!

– Я разговаривал с Громовым, – неожиданно сознался Бровин. – Ты уж извини, не хотел об этом упоминать.

– Нехорошо, Борис Павлович!

– Ну ладно, подловил. Признаю. Так вот. Громов действительно считает, что реализация проекта может сильно затянуться. И ждет, когда ситуация прояснится – основные игроки проявят себя. Тогда можно будет понять, кто основной противник, а кто реальный союзник.

– Вот это больше похоже на правду.

– Ты на него можешь положиться. Никаких сомнений. Но я думаю, что вы оба слишком оптимистично настроены. Проблема не в отдельных людях, а в системе. Сейчас все затягивается. Без государства этот проект не вытянешь, а оно в расслабленном состоянии. Для любого прорыва нужны мобилизационные меры: сконцентрировать инвестиции на стратегически важных направлениях и жестко контролировать. Тогда будет результат. А без этого – сотрясание воздуха.

– М-да, с конкретикой не очень, – вздохнул Ратов.

– Страны, которые способны мобилизовать ресурсы, будут производить «умные» штаны по вашим рецептам и прекрасно себя чувствовать. Вы же ввязываетесь в драку, вам бьют физиономию, проект отбирают и превращают его в «купи-продай». Очередной «Черкизон». Кстати, именно «Черкизон» – символ эпохи и общества, а отнюдь не «умные» штаны. Чтобы иметь «умные» штаны, сначала нужно обзавестись умной головой, хотя многие думают, что все начинается ниже пояса. Оно как там начинается, так и заканчивается.

– Это и есть «версия Бровина»?

– Версия – громко сказано. Скорее опасения Бровина, – сказал Борис Павлович о себе в третьем лице и внимательно посмотрел на Ратова.

– Мы не собираемся уступать проект. Тот же Громов не отдаст ни хрена, как бы его ни просили, – сказал Ратов.

– И не будут ничего просить. И требовать ничего не будут. Тихо украдут или задушат на корню, – грустно сообщил Бровин.

«Вот здесь дядя не прав. Кремер же предложил поделиться. И не побрезговал шантажом. Или это только прием, чтобы отвлечь внимание?»

– В любом случае я не буду бросать проект, – сказал Ратов.

– Очень правильно.

– Не вижу логики.

– А мы побеждаем только вопреки логике, – сказал Борис Павлович. – По логике побеждают другие.

Карп Ефремович Матушев в свободное время играл в хоккей и футбол. Кроме того, он стал увлеченным дачником и заботливым дедом.

Его массивная фигура давно примелькалась в коридорах власти. В прошлом он предпочитал заходить в здание правительства с самого утра, чтобы в течение дня «охватить» как можно больше кабинетов и напомнить о себе.

Однако в последнее время по этим маршрутам бегали совершенно другие люди – более молодые, в шелковых галстуках и дорогих костюмах.

Комплекс предприятий, которым руководил Карп Ефремович в советское время, более двадцати пяти тысяч рабочих, инженеров и служащих – растаял на глазах.

Чековые и залоговые аукционы, инвестиционные конкурсы, дополнительные эмиссии и первичные размещения акций – названия менялись, как в калейдоскопе, но каждый раз фокусник вытаскивал из шляпы шустрого ушастого кролика.

В конечном итоге Матушев предпочел войти в огромный холдинг, который возглавлял близкий к премьеру Рекалин. Это была отличная «крыша» от рейдеров и прочих бандитов, к которым Карп Ефремович причислял широкий круг лиц. От покрытых татуировками «синих» до либеральных финансистов и молодых казнокрадов, напоминающих гладкими лицами, преклонением перед начальством и стеклянными глазами прежних пламенных комсомольцев.

Проект «умных» штанов, получивший высочайшее одобрение, поначалу вызвал у Матушева приступ энтузиазма. Однако, наученный горьким опытом, он решил не принимать поспешных решений.

Ратов, посетивший завод Матушева, чтобы обсудить производство присадок для тканей, ему не понравился. Слишком настырный.

Конечно, если бы Ратов предложил интересную для директора финансовую схему, Матушев бы задумался. Но он не предложил.

А вскоре Карпу Ефремовичу позвонил высокопоставленный чиновник, которому он привык доверять, и посоветовал подать заявление об увольнении по собственному желанию:

– Пора, Карп Ефремович, уступить дорогу молодым. Пора!

– Они все разворуют! – не удержался Матушев.

– Ничего не могу поделать. Рассматриваем нескольких кандидатов из кадрового резерва на выдвижение.

«Ну, все как в советское время! Приехали, мать вашу!» – подумал Матушев.

Карп Ефремович чувствовал свою идейную близость с непримиримой оппозицией, что придавало ему некоторую комичность. По своему облику и набору выражений, которыми он привык оперировать в различных жизненных ситуациях, как, впрочем, и по своим взглядам Матушев совершенно не вписывался в образ рыночного либерала.

Однако это не мешало ему поносить «тоталитарный режим» и жаловаться на диктатуру коррумпированной бюрократии. Правда, наедине с самим собой, пока не дошло до окончательного разрыва.

Кстати, в этой роли он был не одинок. Место субтильных демократов в рядах оппозиции все чаще занимали вот такие тяжеловесные фигуры, напоминающие партийных чиновников брежневской эпохи.

Они были совершенно незаменимы, когда доходило до столкновений с милицейскими кордонами, сметая своими мощными животами омоновцев и прочих «душителей свободы», по привычке избегающих лупцевать бузотеров с номенклатурной внешностью.

Кто его знает – сегодня он вроде оппозиционер, а завтра, глядишь, губернатор.

– Никаких заявлений я подавать не буду, – твердо сказал Матушев. – У нас акционерное общество. Пусть решают акционеры.

«А собрание акционеров будет в конце года. Уж я постараюсь. Доживем! “Умные” штаны придумали. Президент – человек увлекающийся. Модернизация, шмонизация. Будем держать оборону», – размышлял Карп Ефремович, зашнуровывая ботинки перед выходом на лед.

У дверей раздевалки нетерпеливо постукивал хоккейной клюшкой внучок Афанасий.

«В честь пива внука назвали, – неодобрительно подумал Карп Ефремович о сыне, попавшем под каблук своей жены, «молодой стервы». – Если мы этих засранок слушать будем, то далеко зайдем», – солидно прокряхтел Матушев и разогнулся.

– Дед, давай быстрее, – нетерпеливо крикнул Афанасий и застучал коньками в коридоре.

– Вы ко мне? – спросил Матушев мужчину лет сорока, неслышно вошедшего в раздевалку. Высокого роста, в черной спортивной куртке, на голове – вязаная шапочка.

Карп Ефремович сам не знал, почему он задал этот привычный для него вопрос. Вероятно, потому, что мужчина смотрел ему прямо в глаза и шел навстречу не сворачивая. Очень сдержанный и немного напряженный. Как посетитель, который волнуется перед важной беседой с директором.

Мужчина ничего не ответил, а только кивнул. Он достал из-под куртки пистолет с глушителем и выстрелил Матушеву в лоб.

Оценивающе осмотрел упавшее тело и так же тихо вышел.

Контрольный выстрел не понадобился.

На тусклом небе несколько раз появлялось яркое зимнее солнце. Ослепляло глаза и тут же пряталось. Выстуженная арктическим холодом земля была похожа на замерзшую пустыню.

Синоптики не видят конца аномальным морозам в Европе. Замерзает южная Испания и даже привыкшая к морозам Норвегия. В аэропортах Франции отменены сотни рейсов. В Мадриде – снегопад. В Амстердаме впервые за многие годы замерзли каналы – по ним катаются на коньках. В Лондоне – минус двадцать.

Ратов, прислушиваясь к новостям, которые паническим потоком изливались из автомобильного приемника, испытал легкое злорадство.

Он уже привык к тому, что в Европе тепло, уютно, чистенько, в то время как в России валит снег, на улицах грязь и мокротень.

«Пусть хлебнут нашего, хотя бы немного».

Автомобиль сворачивал к Троицким воротам и въезжал в Кремль. Дюк в срочном порядке вызвал основных организаторов проекта, чтобы обсудить возникшую кризисную ситуацию.

– Пресса уделяет много внимания убийству Матушева. После затянувшихся каникул новости в дефиците. Страна только просыпается после Нового года, а тут горячая новость. Все за нее и схватились. Понять можно. Криминальные разборки практически прекратились, и вот опять – рецидив. Президент дал самые строгие указания следственным органам разобраться. И поручил мне провести совещание, чтобы понять, не связано ли это с проектом и какие могут быть последствия.

Дюк, как обычно, говорил ровным голосом, почти без интонаций.

«Это называется дозированный ответ. Президент дал поручение, но лично в ситуацию не вмешивается, хотя выступает и по более мелким поводам. Значит, для этого есть причины», – подумал Громов, сидящий рядом с Ратовым.

Он чувствовал, что тучи вокруг проекта сгущаются и может произойти нечто подобное, но в более сложном варианте. А тут – прямолинейно и примитивно. Убили директора предприятия, которое должно сыграть ключевую роль в проекте. Словно лень тратить умственную энергию и придумать более изощренную интригу. И без крови обойтись.

А зачем? И так сойдет. Обвальная примитивизация.

– Как вы думаете, убийство Матушева связано с проектом? – спросил Дюк, обращаясь к Ратову.

– Не знаю. Мы с ним встречались. Ни о чем не договорились.

– Не понял. Как это не договорились? Он был обязан выполнять поручение правительства, – возмутился Дюк.

– Матушев говорил, что не может принять решение без согласования с основными акционерами.

– Основной акционер – государство. Так в чем дело?

– Его уже не спросишь. Он ссылался на процедуры. У меня сложилось впечатление, что причины совершенно другие. Нехорошо сейчас об этом говорить, но мне кажется, что он рассчитывал лично поучаствовать в проекте.

– В каком смысле? Ах да. Понятно, – Дюк бросил задумчивый взгляд на телефон.

«Получается, что это мы его убили, чтобы не мешался под ногами. Один парадокс за другим. Вязкая ситуация, неприятная», – подумал Ратов.

– Разрешите мне, – вмешался Громов. – Мы можем сколько угодно гадать о причинах убийства Матушева, но в данный момент ключевой вопрос в том, кто придет на его место.

– Я как раз хотел вас информировать, что правительство не без нашего участия проявило оперативность и уже наметило возможных кандидатов, чтобы заменить Матушева в кратчайшие сроки.

– Кто самый вероятный? – спросил Громов.

– Ну, вы понимаете – конкурсное рассмотрение.

– Все понятно. Кто самый вероятный?

– Борис Кремер, успешный предприниматель. Возможно, вы его знаете. По крайней мере он фигура публичная. Сейчас нужен опытный хозяйственник. Это как раз его случай.

– А кто его рекомендовал? – затаив дыхание, спросил Ратов.

– Этого я не знаю. Но нашлись люди.

На Ивановской площади было пусто. Задувала поземка. У Царь-колокола стояла группа японских туристов, которые фотографировали все подряд.

В мозгу Ратова провернулось магическое колесо ассоциаций: «Замерзли японцы. Надышали целое облако. Может, суши поесть и выпить саке? Нет, холодно. Лучше блинков горячих под водочку».

– Ты как насчет блинов? – спросил он Громова.

– Под водочку? С красной рыбкой, грибочками и солеными огурчиками?

– А то!

– Поехали.

Низкие своды ресторана казались вполне уместными на фоне глобального обледенения. Они странным образом ассоциировались с теплой лежанкой на печи, шебуршанием сверчка, потрескивающей лучиной и мутным оконцем из заморской слюды.

– Помянем Матушева. Жалко человека, – Ратов не чокаясь, залпом опрокинул пузатый стаканчик.

Громов сосредоточенно хрустел огурцом.

– Бьюсь об заклад, что мы думаем об одном и том же, – сказал Ратов. – Я угадал?

– Мы следующие.

– Вот именно.

– И намного ближе к этому, чем кажется, – уточнил Ратов.

– Тогда еще под одной. Между первой и второй промежуток небольшой. Чтоб пуля не пролетела.

– Неудачное сравнение.

– Согласен. Не к месту.

Густая сметана медленно проникала в дышащие поры верхнего слоя пышных блинов. Именно в этот момент, когда горячий пар блинов смешивался со снежной холодностью сметаны, нужно было отрезать кусочек и отправлять в перекосившийся от нервных переживаний рот.

Посмаковать, потрогать языком и медленно прожевать, ощущая всю прелесть смешения горячего теста и холодной сметаны.

– Значит, мы на очереди? – не совсем к месту уточнил Ратов.

– А то!

– Ты, мой друг, сегодня не отличаешься красноречием.

– Я сегодня отличаюсь отменным аппетитом.

– Это заметно.

Выпили еще по одной, закусив солеными грибочками и хрустящими ломтиками поджаренного хлеба с красной икоркой.

– Ситуация намного хуже, чем тебе кажется, – нарушил молчание Громов. – Матушева устранили по заказу Кремера.

– Ты знал?

– Он хотел его убрать, но я не предполагал, что так жестко. Директор был в курсе темных делишек. Давно пора бы соскочить. А он все глаза мозолил Кремеру и его друзьям.

– Что за друзья?

– Меньше знаешь, лучше спишь. Обрубили концы с Матушевым – теперь будут беспредельничать.

– Почему не реагирует президент?

– Борьба с криминалом – не его стихия. Этим должны заниматься силовики.

– А премьер?

– Его ситуация еще сложнее.

– Всем очень сложно. Только нам просто. А из тебя получился бы хороший адвокат, – возмутился Громов. – Рекалин несет моральную ответственность за историю с Матушевым. Это, по-моему, сомнений не вызывает.

– Они в моих адвокатских услугах не нуждаются. Рекалина премьер не тронет – свой человек. Да и будем объективны – в чем его можно упрекнуть? Все директора предприятий делают свой бизнес. Всех сразу не уволишь. Матушев был из старой гвардии. Он не выдвиженец Рекалина. Не успел отправить в отставку. Извините, сейчас назначим нового, современного. Кремер как раз из новой гвардии. По формальным признакам идеальный кандидат.

– Этот развернется! – Ратов вспомнил угрозы Кремера и разозлился.

– Еще одна новость, – добавил Громов. – У Елены, нашего испытателя, – острый аппендицит. Поместили в стационар. Будут оперировать.

– Славу богу. Ты так сказал, что я за нее испугался. Ничего страшного, я надеюсь? – облегченно вздохнул Ратов.

– Вскрытие покажет.

– Все-таки циничный ты человек!

– Не циничнее других. И, наконец, последнее сообщение: у нас потребовали предоставить список всех испытателей. Дескать, нужно проверить результаты исследований, прежде чем запускать массовое производство. Требование инициировано Кремером. Информацию следует направить в министерство промышленности – там у Кремера сидит прикормленный птенчик. Пухленький, с перышками, килограммов сто двадцать.

– Нельзя давать эти сведения. Мы подставим испытателей. Начнется отстрел – одного за другим. Или шантаж, – сказал Ратов. Он все больше чувствовал себя как командир артиллерийской батареи, форсирующий реку под шквальным огнем противника и потерявший уже половину орудий. На плацдарм еще не высадились, а там уже поджидает «пухленький, с перышками». И с дубиной за пазухой.

– Ну и последнее, – неумолимо продолжил Громов.

– Может, хватит! – взмолился Ратов.

– Нет, не хватит. У Кремера список испытателей уже имеется.

– Ничего не понимаю. Зачем его требовать?

– Предписание направить список в официальном порядке – уловка. Хотят замести следы и прикрыть источник, от которого получают информацию. Опять же предлог, чтобы отстранить нас от проекта. Или заставить уступить их требованиям под угрозой санкций.

– Опять этот таинственный злодей! – Ратов от негодования перешел на язык шекспировской трагедии. – Ты можешь что-либо сделать?

– Уже сделал. Установлено наружное наблюдение. И должен сказать, что круг подозреваемых сузился.

– Они следят за нами, а мы – за ними.

– Вот именно. Победит самый ловкий и профессиональный. Не обязательно самый умный. Главное сейчас – выявить «дятла».

– Кто он? – спросил Ратов.

– Скоро узнаешь.