Текст книги "Бич Божий"

Глава 10
Выбор богини Лады

Литорий никогда не был другом сиятельного Сара, и это еще мягко сказано. Правда, он не подсылал к нему наемных убийц. Возможно, именно в силу этой причины Аэций не считал его кровным врагом. Однако это вовсе не означало, что они станут друзьями или просто союзниками. Пока что их объединяла только общность судьбы. Оба были изгнанниками. Но если Литорий бежал из Рима десять лет тому назад и успел уже притерпеться к положению изгоя, то Аэций был еще полон надежд на скорое возвращение. Отчасти в бедах сына Сара был виноват каган Аттила, это он бросил своего союзника на произвол судьбы. Правда, к тому были веские причины. Ибо речь шла о власти. Смерть кагана Ругилы обернулась бедой для Аэция, зато вознесла Аттилу на неслыханную высоту. Видимо, новый каган чувствовал свою вину перед римским патрикием, во всяком случае, принял он его как дорогого гостя и снабдил всем необходимым для жизни в этом суровом краю. Что же касается Литория, то он сделал правильный выбор в полыхнувшей после смерти Ругилы усобице и сразу встал на сторону тех, чьи шансы в этой борьбе были выше. Внуки Баламбера, Аттила и Бледа, одолели сыновей Ругилы, Мечидрага и Светозара, на стороне которых выступили венедские вожди. Аттила довольно легко устранил своих врагов, но для этого ему пришлось пойти на союз с братом и разделить с ним власть. Большой круг вождей, гуннских, угорских, булгарских, аланских, венедских и готских, признал равными права братьев. За Аттилу горой стояли гунны, угры и булгары, а к Бледе переметнулись венеды, ранее поддержавшие Мечидрага и Светозара.

– Значит, не за горами новая война среди гуннов? – спросил Аэций у хозяина, протягивая озябшие руки к огню.

Литорий зиму предпочитал проводить в загородной усадьбе, построенной целиком из дерева, на венедский лад. По части роскоши и удобств таким усадьбам трудно было тягаться с виллами римских патрикиев и галльских землевладельцев, зато они надежно защищали хозяев от наскоков лихих людишек, коих на землях каганата хватало с избытком.

– Аттила не будет торопиться, – покачал головой Литорий. – Он умнее и осторожнее Бледы. Рано или поздно он устранит брата, но сделает это чужими руками. А для начала он рассорит Бледу с венедскими князьями. Благо у него в этом деле есть невольный помощник.

– Кого ты имеешь в виду? – спросил Аэций, присаживаясь на широкую лавку у очага.

– Твоего хорошего знакомого, князя франков Кладовлада. Именно он склоняет венедских вождей к разрыву с гуннами. Их уход сразу же ослабит позиции Бледы, и тот окажется в лучшем случае марионеткой в руках Аттилы, в худшем – покойником.

Аэций с интересом разглядывал стены чужого жилища. Дом был построен из толстых бревен в два яруса и разделен на множество комнат. Мебель здесь была самая простая: грубый широкий стол, способный вместить несколько десятков человек, широкие лавки вдоль стен и огромные лари, в которых хранилась посуда и одежда. Эта комната с большим очагом посредине была самой вместительной в тереме, все остальные больше напоминали клетки для птиц, чем жилье для людей.

– Зря смеешься, – пожал плечами Литорий. – Чем меньше комната, тем легче ее протопить. Здесь все выверялось веками, а я не настолько глуп, чтобы пренебрегать чужим опытом. У кагана Аттилы терем побольше, чем у меня, но ставлен тем же рядом. Впрочем, гунны переняли у венедов не только навыки в строительстве жилья, но и умение общаться с богами.

– А у гуннов нет своих богов? – удивился Аэций.

– Не в богах дело, префект, а в жрецах, – поднял палец к потолку Литорий. – Венедские волхвы куда расторопнее гуннских и угорских шаманов. Именно поэтому каган Баламбер, а потом и его преемник Ругила стали кланяться именно венедским богам. И, как видишь, не прогадали. И тот и другой были объявлены ярманами, что значительно укрепило гуннский союз. У империи должна быть одна религия, иначе ей грозит распад.

– В Римской империи столетиями процветали разные культы, – возразил Аэций.

– И к чему пришли? – с усмешкой спросил Литорий.

– А кто из венедских богов старше – Велес или Перун?

– Это мы узнаем только весной, – вздохнул Литорий. – Кому богиня Лада отдаст предпочтение, тот и будет властвовать в этот год. Велес – бог скотьего приплода и достатка, Перун – бог воинской удачи.

– Выходит, либо мир, либо война?

– Не торопись с выводами, префект, – предостерег гостя хозяин. – Особенно когда имеешь дело с венедскими богами. Ибо Перун дарует дождь, без которого не будет богатого урожая. А Велес, кроме всего прочего, это бог перемен. Причем перемен глобальных. Теперь понял?

– Не совсем, – честно признался Аэций.

– Бледу поддерживают жрецы Велеса, Аттилу – Перуна. И от выбора Лады зависит, кому из них улыбнется удача. Обычно выбор Лады волнует только волхвов, но в этом году все будет по-иному. Аттила уже заявил, что заставит богиню сделать тот выбор, который угоден ему. А подобное под силу только ярману, наделенному божественной силой.

– Риск? – прищурился на Литория Аэций.

– Кровь, – спокойно отозвался тот. – Похоже, каган вознамерился посчитаться с жрецами Волосатого, но к чему это приведет, не знает никто. В том числе и я. А что сейчас происходит в Риме, сиятельный Аэций?

– В Америке грядет восстание богоудов, – вздохнул бывший префект. – А рекс готов Тудор собирается двинуть армию к Орлеану и прибрать к рукам земли империи вплоть до Луары.

– Странно, – задумчиво проговорил Литорий. – А мне говорили, что ты разбил богоудов и повесил их вожаков.

– Так на то они и богоуды, чтобы подниматься из праха вновь и вновь.

– Мне говорили, что ты провидец, сиятельный Аэций, но я никак не предполагал, что ты видишь так далеко.

Сын Сара оценил шутку Литория и не стал опровергать его подозрения по поводу своего участия в подготовке неприятностей, которые по весне должны были обрушиться на империю. Аэций собирался отомстить своим многочисленным врагам и, судя по всему, рассчитывал привлечь Литория на свою сторону. Однако патрикий, проведший десять лет вдали от Рима, не торопился покидать обжитые места.

– Собираешься принять участие в грядущих событиях? – прямо спросил хозяина гость.

– Все может быть, – уклончиво отозвался Литорий. – Я потерял все свои поместья в империи, надо же как-то возмещать убытки.

Более определенного ответа Аэций от беглого римского патрикия так и не добился. Литорий умел хранить как свои, так и чужие тайны. Жизнь среди варваров научила его осторожности. Да и не было у него особых причин доверять бывшему префекту Галлии, человеку умному и коварному.

Аэций гостил у Литория пять дней. За это время патрикии успели завалить двух кабанов, медведя, поднятого из берлоги, и выпить целый бочонок медовой браги, но договориться так и не смогли. Литорий посчитал сына Сара слишком слабым союзником. Пройдет год-два, и Рим забудет патрикия Аэция, как он забыл Литория. Так с какой стати изгнанникам биться головой о стену, пытаясь вернуть то, что потеряно уже навсегда.

– У моего отца был выбор, – сказал Аэций Литорию на прощание. – Он мог остаться среди варваров, заняв высокое положение, но он выбрал Рим – и за себя и за меня. Сожалею, Литорий, что нам не удалось поладить.

– Время терпит, – пожал плечами патрикий. – Возможно, наши пути еще сойдутся, Аэций. Но, думаю, это будет не завтра.

– А что будет завтра? – спросил Аэций, садясь в седло резвого жеребца.

– Спроси у Аттилы, – небрежно бросил с крыльца Литорий. – Каган не худший провидец, чем ты.

Весна наступила столь неожиданно, что Литорий, засидевшийся в усадьбе, вынужден был месить грязь, добираясь до ближайшего городка. А попасть в Дубровец он обязался в строго оговоренный срок. И привести с собой не менее пятисот клибонариев. Князь гепидов Родован, один из самых близких к кагану Аттиле людей, обещал Литорию хорошую поживу, но в подробности предстоящего дела не посвящал. Подобная скрытность патрикия не удивляла. В окружении нового кагана не любили болтунов. Тем не менее Родован намекнул Литорию, что именно этой весной многое может решиться в гуннском каганате. И это многое зависит не только от людей, но и от богов. Родован был тесно связан с волхвами Перуна и действовал, судя по всему, не без их ведома. Но по какой-то причине князь гепидов не мог использовать свою многочисленную дружину и предпочел ей наемников патрикия Литория. Человека абсолютно чуждого как Перуну, так и Велесу.

До Дубровца Литорий так и не добрался, посланцы Родована перехватили его на дороге и препроводили в городец, обнесенный высоким тыном. Городец был немалых размеров и без труда вобрал в себя пятьсот всадников. Князь гепидов вышел на крыльцо, чтобы приветствовать своего старого знакомца. Родовану уже перевалило за тридцать. Этот рослый, русоволосый человек обладал редкостной силой и недюжинным умом. Именно он полгода назад заманил в ловушку старшего сына Ругилы Светозара и тем решил исход противоборства в пользу Аттилы. Надо полагать, каган щедро одарил князя за вовремя оказанную услугу. По слухам, родичи Светозара поклялись отомстить расторопному гепиду за предательство, и, возможно, этим объясняется его нынешняя осторожность. Кровная месть было в ходу и у венедов, и у гуннов, так что Родовану было чего опасаться.

Здравную чашу римскому патрикию преподнес сам князь, из чего тот заключил, что городец этот принадлежит либо Родовану, либо одному из его родовичей. А ведь Дубровец стоит на земле карпов, а не гепидов, и здешние вожди не слишком жалуют князя Родована.

– Городец принадлежит не человеку, а богу, – усмехнулся Родован. – Я среди ближников Перуна далеко не последний.

Храм Перуна Литорию не показали, да он туда и не рвался. Патрикий был верным приверженцем Христа и старался держаться подальше как от венедских богов, так и от их жрецов.

– Не скрою, Литорий, дело нам предстоит нешуточное, – начал с главного Родован, когда они остались с патрикием наедине. – В случае провала головы не сносить ни тебе ни мне. Надеюсь, на твоих людей можно положиться?

– Все зависит от платы, – усмехнулся патрикий.

– Надеюсь, среди клибонариев нет ни венедов, ни аланов, ни готов?

– Мы же заранее все обговорили, Родован, – пожал плечами Литорий. – Я взял с собой только ромеев.

Десять лет назад Литорий переметнулся на сторону Аттилы с пятью тысячами клибонариев. Но с тех пор утекло много воды. Большая часть его людей дезертировала, хотя патрикию все-таки удалось удержать под своим началом две тысячи тяжеловооруженных всадников, что во многом помогло ему занять почетное место в кругу ближников Аттилы. Другое дело, что содержание столь внушительной дружины требовало немалых средств, а дани, собираемой с подвластных племен, не всегда хватало даже на природных гуннов. Князь Родован выделил Литорию изрядный кус земли из своих родовых владений, вот только обрабатывать ее было некому. В Панонии и Дакии рабский труд был не в ходу, а свободные земледельцы, бравшие луга и пашни в аренду, не очень охотно делились с патрикием доходами.

– Сто тысяч денариев, – назвал цену Родован.

– Вот уж не думал, что ты так богат, князь, – удивленно покачал головой Литорий.

– Золото не мое, а кому оно принадлежит, тебе знать не обязательно, патрикий.

– Мне все же хотелось бы знать, Родован, чья жизнь оценена столь высоко?

Князь гепидов ответил не сразу, он прошелся неспеша по горнице, обстучав едва ли не каждую половицу красными, словно бы кровью облитыми сапогами.

– Жизнь кудесника Велегаста.

Литорий растерянно крякнул и залпом осушил чарку с медовой брагой, стоящую на столе. Он достаточно долго прожил среди варваров, чтобы питать иллюзии по поводу их миролюбия. За убийство волхва здесь сажали на кол. А Родован завел речь о кудеснике. Первом ближнике Чернобога. За его смерть ведуны Велеса будут мстить не только Литорию, но и его потомкам до десятого колена.

– Никто из окружения Велегаста не знает тебя в лицо. Мало ли разбойников в наших лесах. Даже если кто-то выскользнет из ваших рук, то тебе это ничем не грозит. В крайнем случае ты можешь вернуться в Рим. Каган Аттила похлопочет за тебя перед императрицей Плацидией. Она многим ему обязана. Я ручаюсь за успех, Литорий.

– Я полагал, что кудесник Велегаст сейчас во Фризии, – задумчиво проговорил патрикий.

– Он едет в Девин в сопровождении своего внука Меровоя, – отозвался Родован. – Именно Меровоя кудесница Лады пророчит в ярманы.

– И что с того? – удивился Литорий.

– Два ярмана слишком много для одной земли, – усмехнулся Родован. – Так решил Аттила.

– Но ведь земли франков не входят в каганат.

– Пока не входят, – уточнил князь гепидов. – Но все может измениться после смерти Кладовлада. Его старший сын Кладовой уже выразил готовность встать под руку кагана. И тогда…

– И тогда гунны всей своей варварской мощью обрушатся на Константинополь и Рим, – дополнил замолчавшего Родована Литорий.

– В этом мире побеждает сильнейший, патрикий, – пожал плечами Родован. – Пока Рим способен был рождать ярманов, подобных Цезарю или Августу, он стоял как скала. Ныне он рожает мышей. А мыши не могут править, это ты знаешь не хуже меня, Литорий. Вандалы отняли у вас Африку, готы и франки – половину Галлии. Гунны – Дакию и обе Панонии. На очереди Мезия, Фракия, Норик и Иллирик. Вам есть что противопоставить нам?

– Пока нет, – честно сказал Литорий.

– Ты умный человек, патрикий, – кивнул Родован. – Тебе не надо объяснять, где твоя выгода.

– Хорошо, – произнес спокойно Литорий. – Я согласен.

Возможно, варвар почувствовал бы на месте Литория священный трепет, но патрикий не испытывал сейчас ничего, кроме холодной ненависти. Он ненавидел кагана Аттилу, князя Родована, жрецов Велеса и Перуна – словом, всех, кто имел отношение к варварскому миру. Когда-то он любил Рим, но Вечный Город не ответил ему взаимностью, и все-таки Литорий мечтал туда вернуться. И плата за это возвращение была сходной. Он почти не сомневался, что Плацидия уступит просьбе кагана Аттилы и согласится принять опального магистра. Что, кстати говоря, в ее же интересах. Литорий, конечно, не ярман, но все же опытный полководец, за плечами которого несколько выигранных битв.

– Мой человек выведет тебя точно к цели, – произнес негромко Родован. – И пусть тебе поможет твой бог.

Ждать пришлось три недели. Клибонарии Литория буквально изнывали от безделья, но терпели, благо вина и браги в городце хватало. Особо отчаянные ромеи пытались под покровом темноты пробраться в высокое мрачное сооружение, стоявшее в углу двора. Его охраняли люди в волчьих шкурах. По слухам – оборотни. Но, после того как эти волки загрызли невзначай трех клибонариев, пыл охотников за магической силой венедского бога мгновенно угас. Ближники Перуна, надо отдать им должное, умели хранить покой своих богов. Литорий вздохнул с облегчением, когда в один из теплых весенних дней услышал из уст князя Родована заветное слово «Пора!».

Лес уже покрылся ярко-зеленой листвою, что значительно облегчало ромеям задачу. Так, во всяком случае, считал и сам Литорий, и проводник, выделенный князем Родованом. Проводника звали Драганом. Это был худой, среднего роста человек неопределенного возраста, необычайно быстрый и ловкий в движениях. Выражение его лица менялось столь стремительно, что Литорий не всегда поспевал уследить за этими изменениями. Литорий с удивлением поймал себя на мысли, что даже после двух дней близкого знакомства он вряд ли сумеет опознать Драгана в толпе. Особенно в толпе венедской. Примечательными на лице проводника были разве что глаза – синие и цепкие. В лесу Драган ориентировался как на родном подворье. Кроме того, у него были помощники. Во всяком случае, Литорий хоть и не сразу, но заметил зарубки на деревьях, которые помогали Драгану определять направление. За кудесником Велегастом, ступившим на землю карпов, следило множество глаз. Князь Родован раскинул в окрестных лесах и долах огромную сеть, в которой должен был запутаться самый влиятельный в венедских землях человек. Клибонарии наконец осознали всю трудность затеи, предпринятой патрикием Литорием, и прикусили языки. По лесу они старались продвигаться бесшумно, но, увы, для людей, выросших в городах, это оказалось непосильной задачей. Драган время от времени бросал в сторону клибонариев злые взгляды, но осуждающих слов не произносил.

– Ближе подобраться не удастся, – сказал он Литорию. – Франки в тысяче шагов.

– А сколько их?

– Чуть более сотни. Но это – антрусы. Любой из них стоит двух, а то и трех твоих клибонариев, патрикий.

– Справимся, – махнул рукой Литорий.

– Твоими устами да мед бы пить, – криво усмехнулся Драган.

Литорий решил действовать без затей. Римские клибонарии не приспособлены для лесных засад, зато они хорошо себя чувствуют на открытой местности. Обширная поляна, к которой их вывел Драган, оставляла тяжеловооруженным всадником место для маневра. Именно здесь Литорий решил атаковать франков, явно не ждущих столь теплой встречи. Кудесников венеды почитают не меньше, чем богов. И уж кому, как не Велегасту, это знать. А потому и передвигается он по этой земле не гостем, а хозяином.

Франки выехали на поляну, не таясь. Литорий обнажил меч и первым поскакал им навстречу. Клибонарии с гиканьем и свистом ринулись за ним. Атака их явилась полной неожиданностью для антрусов, разомлевших от долгой дороги. Впрочем, они мгновенно пришли в себя. Литорий с большим трудом отвел щитом секиру, направленную ему в голову, но не сумел с ходу опрокинуть на землю противника. Франк, с которым он столь опрометчиво вступил в схватку, оказался молодым и сильным. В отличие от других антрусов, он не носил шлема, и его длинные волосы свободно развевались на ветру. Литорий придержал коня и отвернул в сторону. Франк наседал на него с таким пылом, словно римский патрикий был его главным и смертельным врагом. Литорий считался искушенным бойцом, выходившим живым и невредимым из десятка подобных схваток, но в этот раз ему явно не повезло. Возможно, сказался возраст. Страшный удар франкской секиры пришелся Литорию в правое плечо. Стальной наплечник спас Литорию жизнь, но в седле патрикий не удержался и рухнул под ноги собственного коня. На какое-то время римлянин потерял сознание, что, видимо, спасло ему жизнь. Когда Литорий очнулся, схватка уже сместилась в сторону, клибонарии теснили франков со всех сторон, но те почему-то не помышляли о бегстве. Они окружили почти непроходимой стеной повозку, в которой сидел старик с седой бородой и длинными до пояса волосами. Похоже, это и был кудесник Велегаст, чья жизнь равнялась ста тысячам денариев. Земля возле повозки была усеяна трупами, трава на поляне порыжела от крови. Но сеча не только не затухала, она, казалось, разгоралась с новой силой. Римские клибонарии, число которых сократилось едва ли не наполовину, никак не могли разорвать кольцо из закованных в сталь антрусов. Литория поразило лицо кудесника – оно было совершенно спокойным, словно вся эта суета, поднявшаяся на поляне, не имела к нему никакого отношения. Лицо это не дрогнуло даже тогда, когда сразу три стрелы, прилетевшие из зарослей, пронзили прикрытую лишь бородой и полотном рубахи грудь. Велегаст не взмахнул руками, не рухнул на дно повозки, он так и продолжал неподвижно стыть на месте, словно посмертное изваяние самому себе. Кто-то из клибонариев заметил наконец патрикия, лежащего на земле, и подвел ему коня. Литорий с трудом взобрался в седло и оглядел поле битвы. Его недавний обидчик, длинноволосый франк, крикнул что-то своим уцелевшим товарищам. Два антруса подскакали к возку и подхватили на руки тело кудесника.

– Убейте же их! – крикнул в бессильной ярости Литорий, но клибонарии не спешили выполнять его приказ. Десятка два антрусов скрылись в зарослях раньше, чем стрелы, продолжавшие лететь из зарослей, сумели их достать.

Аэций узнал о смерти кудесника Велегаста от старого своего знакомца, князя Родована. Гепид сокрушенно разводил руками, проклинал разбойников, перешедших дорогу кудеснику Велеса, но в синих его глазах не было и тени грусти. Город Дубровец, где каган Аттила остановился на пути в Девин, погрузился в печаль. Впрочем, как пояснил патрикию Родован, печаль эта была светлой. Ибо кудесник мог уйти из этого мира только по воле своего бога. А уж как он обставил этот уход, никого из простых смертных не касалось.

– Выходит, не было разбойников? – удивился Аэций.

– Были жертвы, брошенные на священный камень Чернобога. Двести шестьдесят человек. Достойная свита для кудесника Велегаста.

Аэций из рассуждений Родована не понял ничего, хотя и прежде слышал, что венеды иногда приносят человеческие жертвы своим богам. Но чтобы положить двести с лишним человек на жертвенный камень, для этого должны быть серьезные причины.

– Да уж куда серьезнее, – согласился с ним Родован. – Речь идет о ярмане, дорогой Аэций. Об избраннике богов, способном перевернуть мир и заложить основы новой империи, которой суждено простоять века. Так говорят волхвы и Белобога и Чернобога, а они очень редко согласны между собой.

– А чем так знаменателен именно этот год? – удивился Аэций, оглядывая усыпанное звездами небо.

Родован поднял глаза вверх и пожал плечами:

– Только самые мудрые из нас способны угадать волю богов.

– Ярманом будет назван Аттила? – спросил римлянин у гепида.

– Я очень на это надеюсь, – усмехнулся Родован.

Город Девин стоял на земле моравов, но даже тамошние князья и вожди не могли посещать его без разрешения кудесницы. Простолюдинов туда вообще не пускали. Аэций мысленно поблагодарил покойную мать, которая много лет назад испросила у богини Лады благословения для своего сына. И Лада это благословение дала. Знак расположения богини Аэций сейчас носил на среднем пальце правой руки. Этот перстень был его пропуском в город Девин. Более того, позволял выйти в священный круг и претендовать на звание ярмана. Так, во всяком случае, объяснил ему Родован.

– Но ведь такой перстень имеют многие, в том числе и ты, – удивился Аэций.

– Это правда, – вздохнул гепид. – Но не всем дано заключить в свои объятия богиню и стать небесным посланником на этой грешной земле.

Лада олицетворяла землю – это Аэций знал и без Родована. Соитие с богиней, а точнее, с ее кудес-ницей, в строго определенный волхвами день, давало ее избраннику право власти над миром. А уж как он воспользуется этим дарованным правом, богиню не касалось. Кроме города Девина по всей Венедии были разбросаны сотни храмов богини, где ей служили женщины из самых знатных родов, и не только венедских. Их называли ладами. Именно через жриц передавалась власть над тем или иным краем. И даже самые могущественные вожди, за спиной которых были сотни, а то и тысячи мечников, не могли претендовать на статус верховных правителей без одобрения богини Лады. Аэций слышал, что такой обычай существовал и в Риме в незапамятные времена. Власть передавалась не сыну царя, а зятю, коим мог оказаться любой человек, приглянувшийся дочери верховного правителя.

– А чему тут удивляться? – пожал плечами Родован. – Когда-то Рим был всего лишь частью Великой Венедии, и наши волхвы помнят о тех временах.

Аэций князю не поверил, но опровергать его не стал. Слова венедских жрецов могли быть правдой, а могли быть ложью, примечательным здесь было только то, что варвары не только претендовали на власть в империи, но и старались обосновать свои претензии как божественным промыслом, так и древними преданиями.

– Я слышал, что на звание ярмана претендует, кроме Аттилы, еще один человек? – Аэций пристально глянул на собеседника. К сожалению, во дворе было слишком темно, чтобы определить выражение лица Родована, однако рука князя, вцепившаяся в перила крыльца, дрогнула, что позволило римлянину сделать правильный вывод. Вопрос был неприятен гепиду.

– Все может быть, – глухо откликнулся Родован. – Но у человека, открыто бросающего вызов Аттиле, должно быть железное сердце.

– Я знаю такого человека, – спокойно сказал римлянин.

– И кто же он? – резко повернулся к нему гепид.

– Княжич Меровой.

Родован молчал так долго, что Аэцию стало не по себе. Казалось, гепид так и уйдет с крыльца, ничего не сказав старому знакомому на прощанье, но в дверях терема князь все-таки обернулся и бросил через плечо:

– Никогда не произноси этого имени, сын Сара, особенно в присутствии Аттилы, иначе не сносить тебе головы.

Аттила покинул Дубровец на рассвете. Кагана сопровождала пышная свита в две сотни самых родовитых мужей и дружина в три тысячи мечников. Могло создаться впечатление, что каган отправился в поход, и, в общем, это впечатление не было обманчивым. Моравы поначалу, в отличие от карпов и гепидов, выступили на стороне сыновей покойного кагана Ругилы, а после их гибели переметнулись в стан Бледы. В любом случае Аттила не мог рассчитывать на гостеприимство с их стороны. Особенно после убийства кудесника Велегаста, в котором очень многие венеды винили именно кагана. И если такой слух распространился среди ближников Аттилы, то можно себе представить, что говорили о внуке Баламбера его враги. Впрочем, каган не собирался углубляться в землю моравов, а уж тем более разорять ее. Аттилу интересовал лишь город Девин, расположенный на самом краю Моравии, в местности горной и малодоступной для вражеских войск. Говорят, что Девин только однажды за все время своего существования подвергся осаде. Верховный правитель готов, обиженный невниманием богини, а точнее, ее жриц, привел под каменные стены города многочисленную рать. Девин он не взял, но своего добился. Богиня Лада признала его ярманом. С этим именем он и ушел из этого мира в небытие. Похоже, Аттила решил последовать примеру гордого Германареха и если не силой воздействовать на кудесницу Владу, то, во всяком случае, дать ей понять, что такой поворот событий вполне возможен. В свите кагана об этом говорили не таясь. И не таясь ругали кагана Бледу, который, по слухам, делал все от него зависящее, чтобы его брат не стал ярманом. Сам Бледа на это звание претендовать не мог, его мать, происходившая из знатного гуннского рода, не пожелала склонить голову перед венедской богиней. Теперь ее упрямство выходило сыну боком. Как бы ни относились венедские вожди к Аттиле, как бы ни проклинали его за смерть Мечидрага и Светозара, но если богиня скажет свое веское слово, то им придется последовать за избранным ею ярманом.

– Так Меровой жив? – шепотом спросил Аэций у гана Тудислава, с которым сдружился в последние дни. Тудислав был венедом, но его дед связал свою судьбу с гуннами еще в ту пору, когда они кочевали по берегам реки Ра. Что это за река и где она находится, не знали ни Аэций, ни Тудислав, родившийся, к слову, на берегах Дуная. Тудиславу недавно исполнилось двадцать пять лет, и внимание зрелого мужа, да еще и римского патрикия, ему льстило.

– Его не нашли среди убитых, – также шепотом отозвался Тудислав. – Впрочем, тело кудесника Велегаста тоже не удалось обнаружить. Говорят, что небесные девы вознесли Велегаста на гору Меру, минуя погребальный костер. Возможно, такая же честь была оказана богами и внуку ярмана Гвидона.

Аэций симпатизировал младшему сыну франкского князя Кладовлада, хотя и полагал, что юноша недолго протянет на этом свете. Уж слишком могущественными были его враги, и слишком многого ждали от него сами франки. Чудесное зачатие Меровоя, в которое верили если не все, то многие, сразу же вознесло младшего сына Кладовлада над другими людьми. Но кто высоко вознесся, тому больнее падать. По мнению Аэция, которое он, впрочем, не собирался никому навязывать, Меровой был хоть и даровитым, но самым обычным юношей. А потому ноша, которую взвалили ему на плечи честолюбивый дед и легкомысленная мать, рано или поздно раздавит его. И уж тем более Меровою не следовало ввязываться в спор с каганом Аттилой. Слишком уж неравными были силы. Гунны в любой момент могли выставить двести тысяч испытанных бойцов. А франки – от силы пятьдесят тысяч. Да и то если очень постараются. Немудрено, что умный князь Кладовлад отказал в поддержке кудеснику Велегасту. И даже более того, прислал к кагану своего старшего сына Кладовоя с заверениями в вечной дружбе. Сейчас Кладовой, рослый светловолосый франк лет сорока, ехал по правую руку от кагана Аттилы и о чем-то мирно беседовал с ним. У Аэция не было никаких сомнений в том, что эти люди между собой договорятся. И этот их договор обернется для княжича Меровоя, лишившегося своей главной поддержки в лице кудесника Велегаста, смертным приговором. В свое время сиятельный Сар, отец Аэция, будучи префектом Галлии, сумел найти общий язык и с князем Кладовладом, и с княжичем Кладовоем. С последним он подружился, и княжич даже назвал своего младшего сына в честь римского патрикия. В последний раз Аэций видел малолетнего Сара год тому назад. И от души пожелал ему более легкой дороги, чем та, что выпала на долю его тезки.

Девин внушал уважение любому, кто хоть однажды подступал под его высокие стены, сложенные из огромных камней. Если верить древним преданиям, то этот город был построен много веков тому назад великанами-волотами по приказу самой богини. Аэций в предания не верил, но все же вынужден был признать, что громоздить друг на друга камни такой чудовищной величины нормальным людям не под силу. Девин уступал размерами не только римским, но и многим венедским городам. Но он был, пожалуй, единственным в мире городом, который населяли только женщины. Взрослый мужчина не имел права находиться за его стенами более суток. Если он нарушал этот древний закон, наказание следовало незамедлительно. Исключение делалось только для кудесников и волхвов самого высокого посвящения. Вооруженные мечами и копьями жрицы бдительно охраняли покой своей богини. Никто не знал точного числа стражниц Лады, но, по слухам, их было никак не меньше пяти тысяч.

Ворота Девина распахнулись перед каганом Аттилой и его свитой. Три тысячи дружинников кагана вынуждены были раскинуть свой стан у городского рва. Аэций, как и все прочие вожди, поднес перстень к лицу бдительной стражницы, стоящей на приступке у ворот, и получил от нее благосклонное:

– Ступай.

В город богини Лады и сам Аттила, и благородные мужи, его сопровождавшие, входили пешими. Так было заведено с давних времен, и никто, похоже, не собирался менять укоренившийся обычай даже ради всесильного повелителя гуннов. Впрочем, сам Аттила на подобную честь и не претендовал. Ему достаточно было и того, что он первым ступил на священные плиты храма Великой Матери всех богов и первым заглянул в глаза рослой женщины, облаченной в белый свадебный наряд. Это была кудесница Влада, как успел шепнуть на ухо Аэцию князь Родован. Из-за сгустившихся сумерек патрикий не сумел разглядеть лица женщины, но фигура у нее была безупречной, и этого не могла скрыть даже длинная, до пят туника.