Текст книги "Полный курс русской истории: в одной книге"

Было тогда много тоски, и скорби, и слез, и вздохов, и страха, и трепета от всех тех злых, которые напали на нас. И воздел руки к небу великий князь Ингварь Ингваревич, и воззвал со слезами, говоря: „Господи Боже мой, на тебя уповаю, спаси меня и от всех гонящих избавь меня. Пречистая владычица, матерь Христа, Бога нашего, не оставь меня в годину печали моей. Великие страстотерпцы и сродники наши Борис и Глеб, будьте мне, грешному, помощниками в битвах. О братия мои воинство, помогите мне во святых ваших молитвах на врагов наших – на агарян и внуков рода Измаила“. И стал разбирать князь Ингварь Ингваревич тела мертвых, и взял тела братьев своих – великого князя Юрия Ингваревича, и князя Давыда Ингваревича Муромского, и князя Глеба Ингваревича Коломенского, и других князей местных – своих сродников, и многих бояр, и воевод, и ближних, знаемых ему, и принес их во град Рязань, и похоронил их с честью, а тела других тут же на пустой земле собрал и надгробное отпевание совершил. И, похоронив так, пошел князь Ингварь Ингваревич ко граду Пронску, и собрал рассеченные части тела брата своего благоверного и христолюбивого князя Олега Ингваревича, и повелел нести их во град Рязань, а честную главу его сам князь великий Ингварь Ингваревич до града понес, и целовал ее любезно, и положил его с великим князем Юрием Ингваревичем в одном гробу. А братьев своих, князя Давыда Ингваревича да князя Глеба Ингваревича, положил в одном гробу близ могилы тех. Потом пошел князь Ингварь Ингваревич на реку на Воронеж, где убит был князь Федор Юрьевич Рязанский, и взял тело честное его, и плакал над ним долгое время. И принес в область его к иконе великого чудотворца Николы Корсунского, и похоронил его вместе с благоверной княгиней Евпраксией и сыном их князем Иваном Федоровичем Постником во едином месте. И поставил над ними кресты каменные. И по той причине зовется великого чудотворца Николы икона Заразской, что благоверная княгиня Евпраксия с сыном своим князем Иваном сама себя на том месте заразила (то есть убила. – Автор)».

Монголы от Рязани пошли на Коломну, Юрий же владимирский отправил к Коломне войско со своим сыном Всеволодом, вместе с ними шли также коломенский князь Роман Ингворевич Рязанский и воевода Еремей Глебович. Коломна в те годы была пограничным рязанским городком, сразу за ней начинались владения Владимирского князя. Битва была жестокая и безнадежная. Роман и его воевода погибли, а Всеволод в ужасе бежал с малой дружиной во Владимир. Следующей на очереди была Москва. Взяв город, монголы убили воеводу Филиппа Няньку, а малолетнего сына Юрия Владимира захватили в плен и повели к стольному городу. Князь Юрий оставил во Владимире своих сыновей Всеволода и Мстислава вместе с воеводой Петром Ослюдюковичем, а сам с племянниками ушел на речку Сить, где встал лагерем. Оттуда по окрестным землям он собирал войско.

«Татарове же приидоста к Володимерю месяца февраля въ 3 день, въ вторникъ, преже мясопуста за неделю, – пишется в Типографской летописи, – а Володимерцы затворишяся въ градь съ Всеволодомъ и съ Мстиславомъ, а воевода бе оу нихъ Петръ Ослядюковичь. Татарове же, шедъ, взяша Суздаль в пятокъ, а в суботу опять приидоша к Володимерю. Князь же Всеволодъ и владыка Митрофанъ видеста, яко взятоу быти граду, внидоша в церковь святоую Богородицю и постригошяся вси въ аггельскый образъ оть владыкы Митрофана. Татарове же взяша градь месяца февраля въ 7 день, в неделю мясопоустную, по завтрени, внидоша съ всехъ странъ въ градь по примету чересъ стъну и избиша всехъ».

Владимир был уничтожен безжалостно.

Монголы воспользовались обычной тактикой: сначала они спросили, в городе ли великий князь, вместо ответа защитники стали стрелять из луков, в ответ на обстрел монголы подвели к Золотым воротам исхудалого княжича и показали его горожанам, старшие братья хотели выйти за ворота и отбить его, но воевода их удержал. Впрочем, от гибели их это не спасло. Когда осаждающие поставили пороки и стали бить стены, жители укрылись в старом, печерном городе, но князья поняли, что рассчитывать не на что, они вышли навстречу врагу с дружиной и дарами. Монголы зарезали князей, рассмеявшись на дары. Жители и женщины княжеского дома думали спастись в церкви, но монголы подожгли церковь, и укрывающиеся там задохнулись в дыму.

«И поидоша оттоле на великого князя Юрьа, – пишет летопись далее, – а друзии идоша к Ростову, а инии къ Яраславлю, а инии на Волгоу и на Городець, и ти по-плениша все по Волзе и до Галича Мерскаго, а ини идоша къ Переаславлю в той градъ взяша. И оттоле всю тоу страну и городи мнози поплениша: Юрьевъ, Дмитровъ, Волокъ, Тверь – тоу же и сынъ Яраславль оубиша – и до Тръжьку; несть имъ места, идеже не воеваша, а на Ростовьской и Соуздалской земли взяша городовъ 14, опроче слободъ и погостовъ, въ одинъ месяць февраль».

Юрий же стоял на Сити, он ожидал решающей битвы. Она состоялась только после того, как Бату взял основные города его земли и —

«…бысть бой великому князю и всемъ княземъ на Сити, и оубьенъ бысть великы князь Юрьи Всеволодичь на реце на Сити, а Василка Костянтиновичя роуками яша и потомъ оубиша его на Шеренскомъ лесе месяца марта въ 4 день, в четвертокъ 4 недели поста, а ини князи избиша оть поганыхъ, гониша бо по нихъ погании и не обретоша ихъ, Богъ бо избави ихъ оть руку иноплеменникъ: благочестиваго и правовернаго князя Яраслава и с правоверными его сынъми, бе бо оунего сыновъ 6: Александръ, Андрей, Костянтинъ, Афонасий, Данилъ, Михаиле и Святославъ съ сыномъ Дмитреемъ, Иоаннъ Всеволодичь и Володимеръ Костянтиновичь и Василковича два, Борисъ и Глебъ, и Василий Всеволодичь. Си вси съхранени быша молитвами святыа Богородица. А инии же окааннии, шедъ, взяша градъ Торжекъ, за сто връстъ толико Новагорода не дошли, заступи бо его Богъ и святаа Богородица. Оттудоу же поиде Батый, прииде к городоу Козелскоу. Бе же в Козелце князь младъ, именемъ Василий; Козляне же съветъ сотвориша не вдатися Батыеви, рекоша к собе: „Аще князь нашь младъ есть, но положимъ животъ свой зань, зде славу света сего приимше и тамо небесныа венца отъ Христа Бога приимемъ“. Татаромъ же бьющимся оу града, приати его хотящемъ, и разбивше стены градные и взыдоша на валъ, Козляне же тоу ножи резахуся с ними и, съветъ сътворивше, изыдоша из града противу имъ, на полкы ихъ нападше и исекоша праща ихъ и оубиша отъ Татаръ 4000, а сами избьени же быша. Батый же вземъ Козелскъ градъ и изби вся, не пощаде и до отрочать сосущихъ млеко. А о князи Василии неведомо бысть, инии глаголаху, яко в крови оутонулъ есть, понеже оубо младъ бысть. Оттоле же в Татарехъ не смеахуть назвати его градъ Козелскъ, но звахоуть его градъ

Злый, понеже бяхоуть билися оу града того по семь недель. И оубиша отъ Татаръ три сыны темничи, и искавше их Татарове и не обретоша въ множестве троупиа мертвыхъ. Батый же вземъ Козелескъ и поиде в землю Половецькую».

Так за неслыханно короткое время пала вся северо-восточная Русь.

Юрий надеялся на помощь своего брата Ярослава, киевского князя. Он посылал к Ярославу гонцов. Но брат на помощь так и не пришел. Только после смерти Юрия и разграбления всей Владимирской земли, пишет летопись, —

«…Яраслав же, сынъ великого князя Всеволода Юрьевича, пришедъ, седе на столе въ Володимери и обнови землю Соуздалскоую и церкви очисти отъ троупиа мертвыхъ и кости ихъ съхранивъ и пришелци оутъши и люди многы събра. И бысть радость велика хрестьяномъ, ихже избави Богъ рукою своею крепкою отъ безбожныхъ Татаръ. Тогда же Яраславъ дасть братоу своемоу Святославу Соудаль, а дроугомоу брату Иоанну дасть Стародубъ».

Монголы на время ушли, на кратчайшее время князь Ярослав «объединил» северо-восточную и южную Русь. Впрочем, это было невероятно мимолетное объединение: уже на следующий год все повторилось снова, только войско Бату более не двинулось на северо-восток. Оно взяло Переяславль Русский, Муром, Чернигов и мордовскую землю.

«Бе же пополохъ тогда золъ по всей земли, саме бо себе людие не ведяху, кто где бежить отъ страха», – заметил летописец.

Потом полководец Бату Менгухан подошел к Песочному городку против Киева и долго смотрел на стольный город южной Руси. Как всегда, он отправил в Киев послов, чтобы принудить жителей к сдаче без боя, жители послов убили. Сидевший тогда на киевском столе Михаил бежал от угрозы осады в Венгрию. Но Менгухан осаждать Киев не стал. Он развернул коней и исчез на год. Оставленный Киев сперва достался князю Ростиславу, но того быстро прогнал Даниил Галицкий. Сам он в Киеве не остался, вернулся на юго-запад, но посадил в городе своего тысяцкого Димитрия. Тысяцкому он велел готовиться к осаде.

Осада состоялась спустя год.

«В то же лето, – сообщается в летописи, – прииде безбожный Батый къ Киеву в силе тяжце и окроужи градъ: и обседе его сила Татарскаа, и бысть градъ въ обдержании велице, не бе бо слышати въ граде дроуга кь дроугу глаголюща въ скрипани телегъ его и въ множестве ревеньа вельблоудъ его и отъ рзаниа стадъ конь его. И бе исполнена земля Роускаа ратныхъ, и яша отъ нихъ Татарина, именемъ Товрула, и тъй исповеда всю силоу безбожнаго Батыа. А се бяхоу братиа Батыю силныи воеводы: Урьдюй, Баидаръ, Бирюй, Каиданъ, Бечакъ и Менгуй и Кююкъ, иже и о смерти оуведавъ канове, канъ бо бысть не отъ роду его, но воевода его бе пръвый, Себедяй богатоуръ и Боуроундай и Бастырь, иже взялъ Болгарскую землю и Соуздальскую, и инехъ воеводъ много, ихже не писахомъ зде. Пастави же

Батый порокы к городу подле врата Лядскаа, тоу бо беаху пришли дебри. Порокомъ же бьюще беспрестани день и нощь, и выбиша стены, и взыдоша горожане на градъ, на избитыа стены, и ту бе видети ломъ копейный и щитъ скепание и стрелы омрачиша светь. Побеженым же бывшимъ горожаномъ и Дмитрову ранену бывшу, и взыдоша Татарове на стены и седоша. И гражане того дне и нощи создаша дроугый градъ около святыа Богородица. И на оутрее приидоша на ня, и бысть сеча межи има велика. Людемъ же възбегшемъ на комары церковныа с товары своими, и отъ тягости повалишяся стены церковныа с ними. И приять бысть градъ безбожными декабря въ 6, на Николинъ день. Дмитра же изведена язвена и не оубиша его, моужества ради его. Взем же тоу Батыю Киевъ градъ и слышавшу ему о Даниле, яко въ Оугрехъ есть, и поиде самъ к Володимерю. И прииде к городоу Колодяжну и постави пороковъ 12. Не можааше разбити стенъ градныхъ, и нача прелщати людии. Они же, послоушавше злаго съвета его, предавшеся, и тако избьени быша. Оттоле же прииде къ Каменцю, граду Изяславлю, и взя его. Видев же Кременець, градъ Даниловъ, и не возможе взяти его, бе бо крепокъ велми, и отъиде отъ него. И прииде к Володимерю и взя его и изби вся, не пощаде ни единого же. Такоже и Галичь градъ взя, иныхъ городовъ Роускихъ много взя, имже и числа несть. Дмитръ же Киевский и тысячьскый Даниловъ рече Батыеви: „Не мози стряпати в земли сей долго, время ти есть оуже на Оугры; аще ли оустряпнеши, то земля ихъ есть силна: сбероутся на тя и не оупоустять тя в землю свою“. Про се бо рече ему, видя землю Роусскоую гибноущю отъ нечестиваго.

Батый же послуша совета Дмитрова и иде въ Оугры. Король же Велай и Коломанъ сретоша и Батыа оу Солоной рекы, и бившимся обоимъ полкомъ, и бысть сьча велика, и побегоша Оугры. Татарове же погнашяся по нихъ до Доунаа рекы; и стоаша по победе 3 лета и воеваша до Володавы и по озеромъ и возвратишяся в землю свою, много зла створиша земли Роусской хрестьаномъ и Оугромъ».

Даниил Галицкий надеялся собрать войско, с которым можно попробовать победить монголов. У него уже был опыт жестокой битвы с врагами на речке Калке, и он предполагал, что только сильное воинство сможет остановить монголов. Для этого он вел переговоры с поляками, немцами и венграми. Западная Европа, получившая новые сведения о беспощадном враге, пребывала в ужасе. Правда в рассказах о монгольской коннице мешалась с выдумками. Рассказывали, будто войско идет сплошной конной стеной на двадцать дней пути в длину и пятнадцать в ширину. Рассказывали, что следом за войском движутся табуны диких лошадей. Рассказывали, что монголы явились на этот свет прямиком из ада, именно потому имеют такую – разительно отличающуюся от человеческой – внешность. Германский император призывал немедленно сплотиться против такого ужасного врага:

«Время пробудиться от сна, открыть глаза духовные и телесные. Уже секира лежит при дереве, и по всему свету разносится весть о враге, который грозит гибелью целому христианству. Уже давно мы слышали о нем, но считали опасность отдаленною, когда между ним и нами находилось столько храбрых народов и князей. Но теперь, когда одни из этих князей погибли, а другие обращены в рабство, теперь пришла наша очередь стать оплотом христианству против свирепого неприятеля».

Но его голос предпочитали не слушать.

Монголы входили в Европу двумя языками – с северо-запада на Польшу и с юго-запада на Венгрию. Польские земли были быстро и ужасным образом разорены. Следом за Польшей пришла очередь Силезии. И только в Чехии монголы были впервые разбиты при осаде Ольмицы. Они повернули на юг и ушли в Венгрию, где соединились с южным отрядом. Венгрия тоже была завоевана. Но при попытке войти в Австрию враг натолкнулся на умело выстроенную оборону – тут заслуга все того же чешского короля Вячеслава, который разбил их при Ольмице. Монголы развернулись и двинулись назад – через разоренные земли в родные степи.

«Западная Европа была спасена, – писал Соловьев, – но соседняя со степями Русь, европейская украйна, надолго подпала влиянию татар».

Мнение, что Русь спасла ценой собственной независимости Европу, было во времена Соловьева распространенным, практически – государственным. Ведь иного способа объяснить, почему Россия так сильно отстает от западных стран, не существовало. Иго, под которое попала Русь, объясняло все – и то, что культурная Киевская Русь вдруг превратилась в дикую Московию, и то, почему в цивилизованном XIX столетии здесь сохранялось крепостное право, мало чем отличавшееся от рабства, и то, что человек в этом российском государстве ничего не значил. Но даже законопослушный Соловьев, живописуя бедствия монгольского времени, не мог удержаться от странных реплик – удивляясь жестокосердию северо-восточных князей. Он оправдывал эти несовместные с благочестием поступки лишь тем, что князья были поставлены в условия, когда им приходилось выбирать, что лучше для будущего государства, и, так сказать, жертвовали тем, что установлению порядка мешало, – людьми, свободой, честью и совестью. Вероятно, некоторые эпизоды отечественной истории сильно смущали даже его. Но как честный человек он никак не мог их просто выкинуть из исторического полотна, вот и приходилось оправдывать любые, самые непристойные действия, руководствуясь знаменитым правилом «цель оправдывает средства». Целью было развитое государство середины XIX века, и, если страна до этого времени дожила и не развалилась, а, напротив, возросла в силе и размерах, о которых основатели северо-восточного края даже и не мечтали, так все в истории делалось правильно, вело к правильной цели. В этом плане он точно стоял на позициях западничества, надеясь, что последний пережиток прошлого, крепостное право, тоже отмирает естественным путем. Для него было очень важным, что, несмотря на сложную историю, страна все же смогла сравниться с Западом по силе и культуре – следовательно, путь вел в нужном направлении. А вот то, что это произошло несколько запоздало, лучше всего и объяснялось монгольским игом. Русские князья, говорил он, не могли позволить себе открытое сопротивление, иначе монголы вырезали бы всех жителей. И приводил тут же пример Козельска или периодически восстающих рязанцев, которых за это примерно наказывали, то есть жгли и резали. Но, по сути, таковое положение понятно во время завоевательной кампании, ведь захват русских земель был монгольским блицкригом – Русь сдалась так стремительно, что это никоим образом не укладывалось в головах ее жителей. Кто-то из князей пытался сопротивляться. Так поступал Даниил Галицкий, единственный король стольного – пусть и разоренного – Киева. Так поступали и некоторые южные и западные князья. Северо-восток не сопротивлялся. Он сразу занял позицию… наибольшего понимания нового порядка. Но если понятно, почему так могло случиться в середине XIII века, то для людей нынешнего столетия очень непонятно, почему таковое положение дел растянулось практически до конца XV века! Уж за полвека хотя бы можно было накопить силы, чтобы скинуть с себя чужеземное ярмо! Следовательно, по каким-то причинам делать этого не стоило. Не ищите эти причины у Соловьева, он тщательно избегает их называть. Но… причины просты: монголы оказались как раз тем элементом, который и позволил построить на северо-востоке государство, а не так, как на юге, в Киевской то есть Руси – родовые отношения. Так что начальная дата строительства того монстра, которого мы получили в итоге семивекового развития, – 1237 год, когда за какой-то месяц февраль пали все города северо-востока, а на место хотя бы погибшего в бою (тоже ведь оправдание, пусть и посмертное) Юрия во Владимире утвердился новый князь, великий князь Ярослав.

И причины желать мира с монголами у него были вполне понятные. С помощью этих лихих воинов (как прежде с помощью половцев) можно было легко приструнить всех окрестных князей. А кроме князей у Ярослава был некий пунктик в проводимой им политике – обладание Новгородом. Известно, что монголы до Новгорода так и не дошли. Почему? Соловьев объясняет этот казус распутицей и плохими дорогами. Но вот ведь что странно: монголы поворотили назад лишь после… клятвенного обещания дать им с Новгорода дань!

Ничего не напоминает?

А мне так очень!

Успешное пережимание Торжка быстро приучило новгородцев платить за покой. Ярослав в качестве великого князя выступал гарантом такого покоя. Тактика хорошо проверенная и испытанная. Но у вас не возникает еще одного вопроса: если на всей Руси установилось иго с баскаками, казнями и прочими безобразиями оккупационного порядка, почему же Новгород, город культурный, через два века сравнялся по дикости с северо-восточной Русью? Ведь живого баскака в Новгороде видели всего пару раз? И не было в Новгороде вражеского войска? А результат отвратительный: в XIII веке Новгород стоит вровень с Западной Европой, а в XV веке он точно впал в спячку.

Это тоже результат ига?

Но ига в Новгороде не было!

Вот и прошу вас задуматься, что довело этот славный город до полного упадка, до такого упадка, что с веками он превращался во все более незначительный населенный пункт, пока и вовсе не стал точкой на карте, известной разве что старинными постройками и археологическими артефактами. И Новгород был в этом плане не одинок. Аналогичная судьба ждала Псков, тоже не видевший ига, и тоже в средневековье город, культурой которого восхищались западные путешественники. Что уж говорить о населенных пунктах, оказавшихся в зоне действия ига, – Ярославле, Рязани, Твери, Смоленске и прочих? Тут уж никуда не денешься – полное иго. Беда лишь, что это иго осуществляли на Руси избранные князья, те самые, которые внесли наибольшую лепту в строительство Московского государства.

Часть вторая: Московская Русь (XIII–XVII века)

Александр Невский (1247–1263 годы)

Ярослав, приехав на свой северо-восток после смерти Юрия, занялся уборкой трупов и собрал народ, чтобы утешить, так рассказывает нам Соловьев. Вопрос, почему же князь так опоздал, почему он не реагировал на отчаянные просьбы брата о помощи, историка не интересуют. Объяснить это выжидание можно одним только способом: Ярослав хотел, чтобы на его руках не было крови и в то же время он смог бы получить Владимирский стол. Случилось именно так, как он и рассчитывал: вернувшись, он нашел конкурентов убитыми, а жителей в панике. На этой основе можно было строить новую жизнь. Земли он распределил так: сам сел во Владимире, брату Святославу отдал Суздаль, другому, Ивану, – Стародуб северный, Переяславль оставил себе, а Ростов (старшую волость за Владимиром) – потомкам Константина: эти ростовские земли далее распределялись так – после смерти старшего Константиновича они перешли к сыновьям Василька. Далее Ярослав занялся налаживанием отношений с монголами. Соловьев оправдывает его действия такими словами:

«Татары оставляли в покое только те народы, которые признавали над собою власть их; противиться им не было средств у владимирского князя: мы видели, какой ужас напал на жителей при вести о вторичном появлении татар в русских пределах; надобно было покориться, надобно было изъявить эту покорность лично перед ханом, – и Ярослав отправился в Орду к Батыю, который раскинул стан свой на берегу Волги; Батый, по словам летописца, принял Ярослава с честию и, отпуская, сказал ему: „Будь ты старший между всеми князьями в русском народе “. Вслед за Ярославом отправились к Батыю и все родичи его, а сын великокняжеский, Константин, поехал дальше, к великому хану; но присутствием сына не удовольствовались: в 1245 году Константин возвратился в Русь, и отец его Ярослав должен был сам отправиться в Татарию, где в августе 1246 года был свидетелем воцарения Куюка, сына Угедеева».

Таким вот несложным маневром Ярослав получил от монгольского хана Гуюка ярлык на великое Владимирское княжение. По сути Ярослава мало интересовала судьба Руси. Русью для него были Владимирское княжество и прилегающие земли, которые никаким другим способом не удалось бы ввести в подчинение Владимиру. Основные соперники погибли при вторжении монголов, но дабы обезопаситься от их потомков и родичей, нужно было стать максимально лояльным новой, то есть монгольской, власти. Ярослав этого добился. Он даже провел первую всеобщую перепись русского населения:

«…прислали сюда баскаком одного сарацина, который у каждого отца семейства, имевшего трех сыновей, брал одного, захватил всех неженатых мужчин и женщин, не имевших законных мужей, также всех нищих, остальных же перечислил, по обычаю татарскому, и обложил данью: каждый человек мужского пола, какого бы возраста и состояния ни был, обязан был платить по меху медвежью, бобровому, соболиному, хорьковому и лисьему; кто не мог заплатить, того отводили в рабство».

Такая лояльность дорогого стоит. Однако все сложилось не совсем так, как князь рассчитывал. Почему-то при возвращении из Орды Ярослав умер. Ходили слухи, что его отравили, – в Орде это было делом обычным. Плано Карпини, тогда находившийся в Орде, считал, что смерть Ярослава была страннейшего свойства, якобы ее организовал сын Ярослава Александр, который мечтал занять место отца, и якобы в устранении Ярослава принимала участие ханша, которая тоже хотела посадить вместо Ярослава Александра, поскольку сразу после этой смерти она послала на Русь сказать княжичу, что пора ему принимать отцовское наследство, и пригласила для встречи в Орде, но Александр почему-то не поехал. Соловьев считал, что Плано Карпини был неправильно информирован.

«Догадка Плано Карпини о причине отравления Ярослава невероятна, – пишет он, – ибо смерть одного Ярослава не переменяла дел на севере, следовательно, не могла быть полезна для татар, которым надобно было истребить всех князей, для того чтоб свободно владеть Россиею. Известия наших летописей проливают новый, хотя не ясный свет на событие: по этим известиям, виною смерти Ярославовой была крамола его соотечественников, именно какого-то Федора Яруновича, который оклеветал великого князя; но трудно предположить, чтоб Ярунович действовал здесь лично от себя и для себя; гораздо легче подумать, что смерть Ярослава в Орде была явлением, одинаким со смертию других князей русских там же, была следствием наговора родичей, следствием родовых княжеских усобиц».

На самом деле эта смерть даже вследствие клеветы была выгодна именно Александру! А упомянутый Федор Ярунович очень уж подходит под описание новгородского боярина. Если учесть, что Александр Ярославич считался новгородским князем, вопросы отпадают сами собой.