Текст книги "Полный курс русской истории: в одной книге"

Успехи Александра на княжеском поприще в Новгороде связаны отнюдь не с войной с монголами. Александр Ярославич был занят другой политикой – воевал с немецкими рыцарями и шведами. В историю он вошел как герой всего двух битв – Невской и Чудской. Причем славное имя Невский он получил уже спустя пару столетий. Соловьев патетически восклицает, что не было сил у Владимирского княжества сражаться с этими западными хищниками, так что приходилось воевать двум городам – Новгороду и Пскову:

«Новгород Великий должен был взять на свою долю борьбу со шведами, а Псков, бедный средствами Псков, должен был вести борьбу с двумя самыми опасными врагами – Литвою и немцами, при внутреннем неустройстве, при частом отсутствии князя, при ссорах с старшим братом своим Новгородом Великим».

Да, перспектива нерадостная. Но если вдуматься: на востоке все русские земли захвачены монголами, идут тяжелые бои на юге, а Александр Ярославич воюет с немцами и шведами – год 1240 (когда был уничтожен Киев) и год 1242 (когда Даниил воевал с монголами). Может, было проще замириться с немцами и разбить монголов? Увы! Александр Ярославич отлично понимал, что монголов можно будет использовать, а рыцари возьмут да оттяпают все подконтрольные Новгороду земли с аборигенами. Монголов такая политика тоже вполне устраивала, даже более того – сразу была видна полная лояльность князя, если он в год великой беды воюет с врагом тех же монголов. Особенно ослабление Ордена было им приятно после похода в Польшу и Германию! Так что, рассуждая об исторической значимости этих двух битв, подумайте не о великих победах, а о великом отвлечении сил! Впрочем, великими эти битвы стали только в русской историографии. Соловьев указывал, что в летописной традиции особое значение этим победам придавалось потому, что это были победы религиозного характера – православных над латинянами. Невская битва 1240 года случилась, когда Александр узнал, что шведы высадились в устье Ижоры и собираются идти на Ладогу. Тогда, не дожидаясь отцовских полков, он двинулся быстрым маршем навстречу врагу с малой дружиной и совершил, так сказать, свой подвиг. Якобы он даже об этом подвиге рассказывал, и летописные тексты основаны на этих свидетельских показаниях.

«Зная, какой характер носила эта борьба, с каким намерением приходили шведы, мы поймем то религиозное значение, которое имела Невская победа для

Новгорода и остальной Руси», – говорит Соловьев. Но тут уж стоит воскликнуть и нам: с каким же намерением приходили шведы? И было ли устье Ижоры землей Новгорода? И откуда были сведения, что шведы собираются воевать против Ладоги? Источник в летописи как раз указан – некий Пелгусий, местный христианин из языческого рода, оставленный на Ижоре для наблюдения, то есть туземец со сторожевого поста. Указан и шведский воевода, с которым Александр вступил в яростную схватку, – некто Спиридон. Чудесное имя для шведа, не так ли? Это вынужден отметить даже Соловьев, которого, очевидно, наличие шведского воеводы Спиридона сильно смущало.

В Симеоновской летописи Невская битва расписана такими красками:

«Король области Римской из северных стран, услышав о храбрости великого князя Александра Ярославича, задумал победить его и взять его в плен, и Великий Новгород и все его пригороды покорить, и словенских людей обратить в неволю. И сказал он: „Иду и покорю всю землю Александрову “. И собрал великую силу, начальников и епископов своих, и шведов и норвежцев, и сумь и емь, и наполнил множество кораблей своими полками и двинулся с великой силой, обуреваем воинственным духом, и пришел в реку Неву и стал на устье Ижоры, желая в безумии своем захватить Ладогу, и даже Новгород и всю область Новгородскую. Тогда пришла весть, что шведы идут на

Ладогу, а король в то время прислал с гордостью послов к великому князю Александру Ярославину в Новгород со словами: „Если можешь мне сопротивляться, то я уже нахожусь здесь и покоряю землю твою“. Великий же князь Александр Ярославин, услышав об его словах, разгорелся сердцем и вошел в церковь Святой Софии и пал на колени перед алтарем и начал молиться Богу со слезами… И пошел [Александр] на них, уповая на святую Троицу, с мужественными воинами своими, не со многою дружиною, потому что не было времени ожидать многочисленное войско. Отец же его великий князь Ярослав Всеволодович не знал о нападении на сына своего Александра, которому некогда было послать весть к отцу, потому что враги уже приблизились. И много новгородцев не успело собраться, потому что великий князь Александр поспешил пойти против врагов, и пришел на них в воскресенье [15 июля]. И была сеча великая с шведами, избили множество шведов и самому королю нанес [Александр] рану в лицо острым своим мечом.

В полку великого князя Александра оказалось 6 мужей храбрых, которые вместе с ним мужественно сражались. Первый – Гаврило Алексеевич, наехал на корабль и, увидев королевича, быстро помчался и въехал по сходням до самого корабля, а шведы вбежали перед ним на корабль, но, снова обернувшись, сбросили его вместе с конем со сходен в море. Божиим же заступничеством он вышел невредим и, опять напавши, ожесточенно бился с самим воеводою посреди полка их, и тут были убиты воевода шведов Спиридон и епископ их. Второй же новгородец, именем Сбыслав Якунович, много раз нападая, бился одним топором, не имея страха в сердце, и несколько человек пало от его руки, и подивились его силе и храбрости. Третий же, Яков Полочанин, бывший ловчим у князя, напал на полк с мечом и ожесточенно сражался, и похвалил его великий князь. Четвертый же новгородец, именем Миша, напал пешим с дружиною своею и погубил 3 корабля шведов. Пятый же из дружины, некто по имени Сава, напав на великий златоверхий шатер, подсек его столб, шатер упал, а полки Александровы, увидев падение шатра, возрадовались. Шестой же из слуг [Александра], по имени Ратмир, бился пешим, был окружен многими шведами, пал от многих ран и скончался. Все это я слышал от господина своего великого князя Александра и от других, которые в то время принимали участие в битве… Уцелевшие же [из шведов] побежали посрамленными, а трупами своих убитых великих воевод наполнили 3 корабля, и [корабли] вместе с ними потонули в море, а для остальных выкопали ямы и побросали в них бесчисленное количество трупов, а многие другие [шведы] были ранены и побежали той же ночью. Новгородцев же пало: Константин Луготинич, Юрята Пинящинич, Намест Дрочило, Нездилов сын Кожевника, а всего пало 20 мужей вместе с ладожанами. Великий же князь Александр Ярославич возвратился с великою победою и пришел в Новгород».

Никакого короля шведов на кораблях, тем не менее, не было, трех кораблей, которые наполнили телами убитых, – скорее всего, тоже. Бесчисленного множества зарытых в ямы – тем более. Если учесть размеры дружины Александра, то вряд ли битва была особенно крупной. Прошло несколько веков, когда она стала считаться подвигом. Подобных подвигов отец Александра совершил не менее того, когда был новгородским князем. Странно к тому же, что именно после Невской битвы новгородцы со своим князем сильно рассорились, так рассорились, что тот вынужден был уехать в Переяславль с женой и двором своим. Еще странно, что князь не смог справиться и соседним Псковом, который наладил дружеские связи с немцами и ходил жечь новгородские села. Против псковичей и немцев в 1240 году Александр оказался слаб, а шведов победил? Один только разумный ответ возможен тут: шведов было очень мало! Битва оказалась небольшой приграничной стычкой. Тем не менее, Александр был хорошим полководцем, этих заслуг у него никто отнимать и не собирается. Но в Новгороде он хотел установить такой же жесткий порядок, что и на северо-востоке. Это горожанам и было противно, поэтому они его и гоняли, а потом снова ходили просить, и Ярослав давал им сперва Андрея, от которого те отказывались, а потом уж Александра, «на всей его воле», то есть не на условиях новгородцев.

Знаменитое Ледовое побоище, вошедшее во все учебники как грандиозная битва едва ли не между двумя цивилизациями, битва, решившая судьбу Руси и указавшая немецким рыцарям их место, эта битва, которую Соловьев описывает в деталях, тоже существовала не в таком величественном виде.

«Приехавши в Новгород в 1241 году, – пишет историк, – Александр немедленно пошел на немцев к Копорью, взял крепость, гарнизон немецкий привел в Новгород, часть его отпустил на волю, только изменников вожан и чудь перевешал. Но нельзя было так скоро освободить Псков; только в следующем, 1242 году, съездивши в Орду, Александр выступил ко Пскову и взял его, причем погибло семьдесят рыцарей со множеством простых ратников, шесть рыцарей взяты в плен и замучены, как говорит немецкий летописец. После этого Александр вошел в Чудскую землю, во владения Ордена; войско последнего встретило один из русских отрядов и разбило его наголову; когда беглецы принесли Александру весть об этом поражении, то он отступил к Псковскому озеру и стал дожидаться неприятеля на льду его, который был еще крепок 5 апреля. На солнечном восходе началась знаменитая битва, слывущая в наших летописях под именем Ледового побоища. Немцы и чудь пробились свиньею (острою колонною) сквозь русские полки и погнали уже бегущих, как Александр обогнал врагов с тыла и решил дело в свою пользу; была злая сеча, говорит летописец, льда на озере стало не видно, все покрылось кровию; русские гнали немцев по льду до берега на расстоянии семи верст, убили у них 500 человек, а чуди бесчисленное множество, взяли в плен 50 рыцарей».

Откуда взялась эта поездка в Орду в 1241 году – сказать сложно.

Летописи ни о чем подобном не знают. Александр вернулся в Новгород не из Орды, а из Переяславля, где дожидался смиренной просьбы горожан уладить их дела. Повоевав Копорье, действительно хорошо повоевав Копорье, то есть снеся крепость до основания, он вернулся в Новгород и долго выжидал, прежде чем идти на Псков. Причин этого выжидания мы не знаем. Зная, однако, что новгородцы считали большим грехом бить своих псковичей, выжидание, скорее, связано было с борьбой внутри новгородского общества. Нередко и позже, когда новгородский князь хотел идти на Псков, горожане ему этого не разрешали. А тут, зная, что псковичи отдали немцам в заложники своих детей, новгородцы вряд ли бы захотели причинить соседям лишнее страдание. Так что город был отбит только через год. Немецкая хроника пишет, что в Пскове – «…оставили двух братьев-рыцарей, которым поручили охранять землю, и небольшой отряд немцев».

Если столь небольшая сила удерживала город целый год, то причины стоит искать скорее в самом псковском обществе. Александр привел большое новгородское войско:

«Когда он увидел немцев, он после этого долго не медлил, он изгнал обоих братьев-рыцарей, положив конец их фогтству, и все их слуги были прогнаны. Никого из немцев там не осталось: русским оставили они землю».

После чего Александр отправился в Суздаль и привел суздальское войско, с которым он отправился в поход на земли, где обустраивались немцы.

«В Дерпте узнали, что пришел князь Александр с войском в землю братьев-рыцарей, чиня грабежи и пожары. Епископ не оставил это без внимания, быстро он велел мужам епископства поспешить в войско братьев-рыцарей для борьбы против русских.

Что он приказал, то и произошло.

Они после этого долго не медлили, они присоединились к силам братьев-рыцарей. Они привели слишком мало народа, войско братьев-рыцарей было также слишком маленьким».

Немец, правда, тоже преувеличивает, но уже русские силы.

Если летописи говорят об огромном войске рыцарей, то хроники – об огромном войске русских. Судить о количестве военной силы лучше всего по числу пленных и убитых.

«Русские имели много стрелков, которые мужественно приняли первый натиск, [находясь] перед дружиной князя. Видно было, как отряд братьев-рыцарей одолел стрелков; там был слышен звон мечей, и видно было, как рассекались шлемы. С обеих сторон убитые падали на траву. Те, которые находились в войске братьев-рыцарей, были окружены. Русские имели такую рать, что каждого немца атаковало, пожалуй, шестьдесят человек. Братья-рыцари достаточно упорно сопротивлялись, но их там одолели. Часть дерптцев вышла из боя, это было их спасением, они вынужденно отступили. Там было убито двадцать братьев-рыцарей, а шесть было взято в плен. Таков был ход боя. Князь Александр был рад, что он одержал победу. Он возвратился в свои земли. Однако эта победа ему стоила многих храбрых мужей, которым больше никогда не идти в поход».

Итак, итог потерь с немецкой стороны – двадцать убитых, шестеро пленных. Русские летописи называют 500 убитых и 50 пленных, причем – лучших немецких воевод, а также утонувшими – без числа. Такого количества рыцарей не нашлось бы и во всей Ливонии! Не было к тому же и знаменитого немецкого бегства по льду Чудского озера, битва происходила ближе к концу апреля (5 апреля – это по старому стилю), на твердой земле с зеленеющей уже травой, и бежать по ненадежному льду с промоинами да еще на конях, да еще в тяжелом доспехе может только рыцарь, обкурившийся гашишем. Победы русских в этой битве не отрицает никто. Только размеры победы сильно преувеличены. Впрочем, Александру, действительно, на некоторое время удалось приостановить немецкую экспансию. Как и на время обезопасить себя от набегов языческих западных народов – Литвы… Это была своего рода хроническая болезнь – Литва ходила воевать Ливонию и новгородские земли уже давно. Александру Ярославичу удалось несколько раз крупно побить литовцев. В живых после этих побоищ он не оставил ни единого человека.

Когда в 1246 году умер в возвратном пути из Орды его отец, Александр оставил Новгород ради северо-востока. Поразмыслив, он спустя некоторое время отправился в Орду за ярлыком на великое княжение. И получил таковой. Поездки в Орду он избегал, и памятуя участь отца, и вообще будучи очень осторожным князем. Но тут Бату прислал спросить:

«Мне покорил Бог многие народы, неужели ты один не хочешь покориться моей державе? Если хочешь сберечь землю свою, то приходи поклониться мне и увидишь честь и славу царства моего».

Пришлось ехать.

И то, один он на поездку не решился, в Орду он поехал с братом Андреем, который (к неудовольствию Александра) и получил великое владимирское княжение. Самому Александру достались Киев и Новгород – в первом он вообще никакой выгоды не видел, второй и так периодически находился в его руках. Так что для Александра все было ясно: нужно было бороться с братом, чтобы отобрать у того Владимир.

«Александр, как старший, – поясняет Соловьев эту особенную братскую ревность, – не мог быть доволен таким решением, ибо давно уже Владимир получил первенство над Киевом относительно старшинства, давно уже киевские князья не могли быть без владимирских; теперь особенно, когда Южная Русь была опустошена, когда Киев представлял одни развалины, владение им не могло быть лестно. Вот почему Невский мог считать себя вправе сердиться на младшего брата, видеть в нем хищника прав своих». Но спорить было нечего – против хана не попрешь. Андрей сел во Владимире, Александр отправился в Новгород. Считаясь киевским князем, он решил завязать и династический узел – женился на дочери короля Даниила Галицкого. А в 1252 году от Александра в ставку сына Бату Сартака поступил донос на брата Андрея, что тот якобы не исполняет обязанностей и не заботится о монгольской дани. Само собой, на владимирские земли понеслась лихая монгольская конница Неврюя. Андрей, который пресмыкаться перед новыми хозяевами не умел и не хотел, воскликнул в ужасе: «Что это, господи! покуда нам между собою ссориться и наводить друг на друга татар; лучше мне бежать в чужую землю, чем дружиться с татарами и служить им». Он собрал войско, вышел навстречу монголам и был разбит. Так что ему, действительно, пришлось искать чужой земли. Новгородцы опального князя не приняли. Путь ему лежал в Швецию. Там князь Андрей пришелся как нельзя более кстати. Тем временем монголы взяли Переяславль, пленили всю семью брата Ярослава, увели в плен жителей. Зато Александр получил долгожданный Владимир. Андрей позже вернулся, помирился с Александром и его другом Сартаком, и ему разрешили княжить в Суздале. А три года спустя на всей Руси была проведена вторая всеобщая перепись населения: «Приехаша численицы ис Татаръ и съчтоша всю землю Роускоую и поставиша десятникы и сотникы и тысячникы, толико не чтоша игоуменовъ, поповъ и черньцовъ, хто слоужить святымъ церкьвемъ».

То есть переписаны были все, только церковь была исключена из монгольского «числа».

Очевидно, новгородские события 1255 года как раз и связаны с появлением переписчиков на Руси. В то время в Новгороде был посажен Александром его сын Василий, а брат Александра Ярослав княжил в соседнем Пскове. Новгородцы, возмущенные политикой своего Александра, изгнали его сына и «перевели» к себе Ярослава Тверского. Василий обиделся и по обычной тактике сел в Торжке, перекрывая новгородцам торговлю, ожидая подхода войск своего отца. Скоро появились и войска. Ярослав вынужден был уйти из Новгорода, только тут уж в городе назрел бунт, и только компромиссным решением удалось эту бузу успокоить. Посадник был смещен, и Василий вернулся княжить. Через два года в Новгороде снова возник бунт – снова прошла страшная весть, что хотят «писать» горожан.

«Приде весть изъ Руси зла, – пишет летопись, – яко хотять Татарове тамгы и десятины на Новегороде; и смятошася люди чересъ все лето. И къ госпожину дни умре Онанья посадникъ, а на зиму убиша Михалка посадника новгородци. Аще бы кто добро другу чинилъ, то добро бы было; а копая подъ другомь яму, сам ся в ню въвалить. Той же зимы приехаша послы татарьскыи съ Олександромь, а Василии побеже въ Пльсковъ; и почаша просити послы десятины, тамгы, и не яшася новгородьци по то, даша дары цесареви, и отпустиша я с миромь; а князь Олександръ выгна сына своего изъ Пльскова и посла в Низъ, а Александра и дружину его казни: овому носа урезаша, а иному очи выимаша, кто Василья на зло повелъ; всякъ бо злыи зле да погыбнеть».

Типографская летопись называет имена этих монгольских чиновников – Беркой и Касачик. Они приехали в город вместе с женами, надеясь на теплый прием. Встретила их народная ненависть, послы стали бояться за свою жизнь и требовать охраны от князя. Тому пришлось поставить охрану из сына посадника и боярских детей. Новгородцы меж тем спорили до хрипоты: разрешить ли перепись или побить переписчиков.

В конце концов – разрешили.

Монголы спешно переписали население и отбыли прочь. Северный вольный город им не понравился. Не понравилось новгородское поведение и Александру.

В его северо-восточной Руси до таких крайностей и разногласий не доходило.

До поры до времени, конечно.

Через пять лет вспыхнул мятеж – и где?

В законопослушной Ростовской земле и по всем городам – Ростову, Суздалю, Переяславлю, Ярославлю, Владимиру, то есть по тем самым землям, властелином которых считался сам Александр! Народ, доведенный до ярости сборщиками дани, выгнал их всех из городов, и не только монголов, но и своих русских, которые занимали должности у монголов, одного такого ревнителя монгольского права по имени Изосим даже убили. Ответом на это выступление было введение монгольского карательного войска. Александру пришлось спешно ехать к новому уже хану Берке, дабы сговориться об отмене разорения его земель. Карательный поход был отменен, но и Александр из Орды вернулся совершенно больным, ходили слухи, что его отравили, как отца.

«Князь великий Александръ Яраславичь, – пишет Типографская летопись, – ида изо Орды, разболеся и, дошедъ Городца, пострижеся в черньци ноября 14, тоя же нощи преставися. И везсше, положиша тело его въ Володимери, въ церкви Рожества святыа Богородица, ноября 23. Иконом же Савастьянъ митрополита Кирила пристоупль и хоть разняти руку его, да вложить митрополить грамоту пращалную в ню, он же простре роукоу самъ, яко живъ. И вложи митрополить грамотоу, он же пакы согноувъ роукоу свою, приемъ ю. Тако бо прослави Богъ оугодника своего».

Примерно в эти же годы умер и южный князь Даниил Галицкий – совершенная противоположность нашему Александру. Начав свой ратный путь с битвы с монгольскими разведчиками, он никак не мог смириться с новым порядком для всех частей Руси, даже принял латинскую веру и королевский титул, в надежде совместно с европейскими рыцарями отвоевать русские земли. Поняв, что союзников у него не будет, Даниил вернулся к прежней вере, но титул удержал. Но – увы – киевский стол Бату у него забрал и передал послушным северянам. Даниил вернулся в Галич и стал обустраивать свои и братнины земли: он отстроил разрушенные города, населил их, обезлюдевших, и крепко держался политики не пускать к себе монголов. Один раз, да и то после, так сказать, последнего предупреждения хана, он съездил в Орду, воспринял милостивое отношение хана, уважающего его воинскую доблесть, как величайшее из оскорблений, сказав переданные через столетия летописцем памятные слова: злее зла честь татарская, и до конца своих дней бил монголов, где только мог. Только посланный в земли Даниила сильный монгольский отряд смог принудить короля отказаться от явного противостояния. Но ни ханов, ни их власти он так и не принял, умер непримиренным с новым порядком. Какое разительное отличие от князя Невского! По этому поводу Соловьев заметил, что —

«…Александр, не менее Даниила храбрый и славный своими победами, но более расчетливый, осторожный и благоразумный, признал тяжкую необходимость только дарами и поклонами отмаливать людей своих от беды татарского нашествия; то, что Даниил должен был отказаться от своих надежд свергнуть иго, должен был срыть свои крепости, служит лучшим оправданием поведения Александрова».

Героев, готовых отстаивать независимость, на северо-востоке не было.