Текст книги "Полный курс русской истории: в одной книге"

Дети Ярослава

После смерти Ярослава в 1054 году у него осталось пять сыновей и внук, сын старшего сына Владимира. Кр оме того, в Полоцке сложилась уже своя династия, происходившая от сына Владимира Святого Изяслава. Полоцкая земля была для Ярославичей отрезанным ломтем: там они не могли распоряжаться, и там складывались свои, внутренние отношения. Но, умирая, согласно летописи, Ярослав дал своим детям такое наставление:

«Вот я покидаю мир этот, сыновья мои; имейте любовь между собой, потому что все вы братья, от одного отца и от одной матери. И если будете жить в любви между собой, Бог будет в вас и покорит вам врагов. И будете мирно жить. Если же будете в ненависти жить, в распрях и ссорах, то погибнете сами и погубите землю отцов своих и дедов своих, которые добыли ее трудом своим великим; но живите мирно, слушаясь брат брата. Вот я поручаю стол мой в Киеве старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; слушайтесь его, как слушались меня, пусть будет он вам вместо меня; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Владимир, а Вячеславу Смоленск».

И так разделил между ними города, запретив им переступать пределы других братьев и изгонять их, и сказал Изяславу:

«Если кто захочет обидеть брата своего, ты помогай тому, кого обижают».

Иными словами, Ярослав завещал детям соблюдать обычай старшинства, не выпускать землю из рук своего рода и приумножать достояние. Это было чудесное завещание доброго отношения к братьям (а также и к детям братьев и внукам и прочим умножающимся родичам), но оно, как пояснял Соловьев, более возможно только на словах, а не на деле.

«Младший должен был иметь старшего отцом вправду, – писал он, – слушаться его, как отца, старший обязан был любить младшего, как сына, иметь весь род, как душу свою; все права и обязанности условливались родственным чувством, родственною любовью с обеих сторон, родственною любовью между четвероюродными, например. Но как скоро это условие исчезало, то вместе рушилась всякая связь, всякая подчиненность, потому что никакого другого отношения, кроме родового, не было; младшие слушались старшего до тех пор, пока им казалось, что он поступает с ними, как отец; если же замечали противное, то вооружались: „Ты нам брат старший, – говорили они тогда, – но если ты нас обижаешь, не даешь волостей, то мы сами будем искать их“; или говорили: „Он всех нас старше, но с нами не умеет жить“. Однажды старший князь, раздраженный непослушанием младших, приказал им выехать из волостей, от него полученных; те послали сказать ему: „Ты нас гонишь из Русской земли без нашей вины… Мы до сих пор чтили тебя, как отца, по любви; но если ты прислал к нам с такими речами не как к князьям, но как к подручникам и простым людям, то делай, что замыслил, а бог за всеми“, – и прибегают к суду Божию, то есть к войне, к открытому сопротивлению. В этих словах выразилось ясно сознание тех отношений, каких наши древние князья хотели между собою и своим старшим, потому что здесь они противополагают эти отношения другим, каких они не хотят: обращайся с нами, как отец с детьми, а не как верховный владетель с владетелями, подчиненными себе, с подручниками; здесь прямо и ясно родовые отношения противополагаются государственным».

То есть ни князья, ни простой народ не хотели замены родственных отношений более отвлеченными государственными. Именно это, считал он, и мешало созданию государства, где родственные чувства должны отступить на второй план и подпасть под другие юридические нормы. Как бы ни ссорились князья между собой, они понимали, что принадлежат к одному роду, и если возникала угроза, они должны были объединяться. К тому же единство княжеского рода поддерживалось еще тем, что каждому из них устанавливался особый порядок наследования, лестница. Князья не могли быть полноценными владельцами своих земельных угодий, они находились в выделенной им земле только до определенного времени – пока не умирал кто-то из старших, и тогда начиналось перемещение князей из одних земель в другие, по порядку старшинства. Они превосходно знали, какие земли положены им по «возрасту» и на какие они должны будут перейти впоследствии. Самовольно никто не имел права остаться на той земле, где находился. Менялся статус с младшего князя на более старшего, и тот вынужден был переезжать к новому месту жительства и службы.

«Первоначально род состоял из отца, сыновей, внуков и т. д., – поясняет Соловьев, – когда отец умирал, его место для рода заступал старший брат; он становился отцом для младших братьев, следовательно, его собственные сыновья необходимо становились братьями дядьям своим, переходили во второй, высший ряд, из внуков в сыновья, потому что над ними не было более деда, старшина рода был для них прямо отец: и точно, дядья называют их братьями; но другие их двоюродные братья оставались по-прежнему внуками малолетними (внук-унук, юнук, малолетний по преимуществу), потому что над ними по-прежнему стояли две степени: старший дядя считался отцом их отцам, следовательно, для них самих имел значение деда; умирал этот старший, второй брат заступал его место, становился отцом для остальных младших братьев, и его собственные дети переходили из внуков в сыновья, из малолетних – в совершеннолетние, и таким образом мало-помалу все молодые князья чрез старшинство своих отцов достигали совершеннолетия и приближались сами к старшинству. Но случись при этом, что князь умирал, не будучи старшиною рода, отцом для своих братьев, то дети его оставались навсегда на степени внуков несовершеннолетних: для них прекращался путь к дальнейшему движению; отсюда теперь понятно, почему сын не мог достигнуть старшинства, если отец его никогда не был старшиною рода; так понимали князья порядок восхождения своего к старшинству; они говорили: „Как прадеды наши лествицею восходили на великое княжение киевское, так и нам должно достигать его лествичным восхождением “».

Однако бывали случаи, когда «лестница» прерывалась. Если отец-князь умирал, имея сына, то такие земли больше не подлежали переходу, поскольку претендент на киевский стол выбывал из гонки за власть, а его дети на это уже не имели права. Дети считались изгоями, они никогда и ни при каких обстоятельствах не могли стать киевскими князьями. Таким детям выделялись земли, которые закреплялись за ними, на большее они претендовать не могли. Право на Киев утрачивали и дети князя, если он был изгнан со своей земли. Первой такой волостью, выведенной из лестничного порядка, была Полоцкая: полоцкие князья не имели права на киевский стол. Следом за Полоцкой выведенными оказались Галицкая, Рязанская, Туровская волости.

«Линия второго Ярославича, Святослава, известная больше под племенным названием Ольговичей, – пишет Соловьев, – также вследствие известных обстоятельств подверглась было тяжкой для князей участи изгойства, и поэтому самому Черниговская волость принимала было характер особного выделенного княжества, но Ольговичам удалось, наконец, принудить Мономаховичей признать свои права на старшинство, и необходимым следствием этого признания было восстановление родовой общности приднепровских волостей для обеих линий: Ольгович сел в Киеве, а Мономахович – на его место в Чернигове».

Чем больше становилось потомков у Ярослава, тем больше проблем с наследованием возникало. Если Ярославу удалось довольно просто решить вопрос с устранением соперников, то дети Ярослава оказались более щепетильными: «четверо старших поместились в области Днепровской, трое – на юге: Изяслав – в Киеве, Святослав – в Чернигове, Всеволод – в Переяславле, четвертый, Вячеслав, поставил свой стол в Смоленске, пятый, Игорь – во Владимире-Волынском. Что касается до отдаленнейших от Днепра областей на севере и востоке, то видим, что окончательно Новгород стал в зависимости от Киева; вся область на восток от Днепра, включительно до Мурома, с одной стороны, и Тмутаракани, с другой, стала в зависимости от князей черниговских; Ростов, Суздаль, Белоозеро и Поволжье – от князей переяславских». Племянник Ростислав сначала получил Ростов, затем он был переведен, а Ростов отдали Всеволоду переяславскому. Сыновья Ярослава через четыре года после смерти отца вдруг вспомнили и о несчастном Судиславе, так и сидевшем в псковской темнице. Они его освободили. К этому времени Судислав был уже стариком. Он постригся в монахи и спустя несколько лет умер.

Ярослав прекрасно знал характер своих сыновей, поэтому своему любимцу Всеволоду он не дал ровно никаких преимуществ, все должно было свершиться согласно порядку. Через два года после отца умер сын Вячеслав, на его место в Смоленск тут же перевели Игоря из Владимира, на его место – Ростислава из Ростова.

Скоро Игорь умер в Смоленске, Ростислав ожидал, что дядья переведут его туда, но так и не дождался. Ростислав был изгоем, он не мог претендовать ни на киевскую власть, ни на хорошую землю, все за него решали Ярославичи. Так что, плюнув на свою волость, Ростислав Владимирович вместе с новгородцами Пореем и сыном посадника Вышатой, бежал в Тмутаракань. В Тмутаракани сидел в то время сын Святослава Глеб, Ростислав вместе со своим войском выгнал его из города. Святослав отправился возвращать город сыну.

«Ростислав же отступил из города – не потому, что испугался Святослава, – сообщает летописец, – но не желая против своего дяди оружия поднять. Святослав же, придя в Тмутаракань, вновь посадил сына своего Глеба и вернулся назад. Ростислав же, придя, снова выгнал Глеба, и пришел Глеб к отцу своему. Ростислав же сел в Тмутаракани… Когда Ростислав был в Тмутаракани и брал дань с касогов и с других народов, этого так испугались греки, что с обманом подослали к нему котопана. Когда же он пришел к Ростиславу, – он вошел к нему в доверие, и чтил его Ростислав. Однажды, когда Ростислав пировал с дружиною своею, котопан сказал: „Князь, хочу выпить за тебя“. Тот же ответил: „Пей“. Он же отпил половину, а половину дал выпить князю, опустив палец в чашу; а под ногтем был у него яд смертельный, и дал князю, обрекая его на смерть не позднее седьмого дня. Тот выпил, котопан же, вернувшись в Корсунь, поведал там, что именно в этот день умрет Ростислав, как и случилось. Котопана этого побили камнями корсунские люди. Был Ростислав муж доблестный, воинственный, прекрасен сложением и красив лицом и милостив к убогим. И умер февраля в 3-й день и положен там в церкви святой Богородицы».

Само собой на освободившийся так удачно стол тут же вернулся Глеб Святославич. Соловьев замечает:

«Греки и русские князья избавились от храброго изгоя; но когда нечего было бояться с юго-востока, встала рать с северо-запада: там поднялся также потомок изгоя, Всеслав, князь полоцкий, немилостивый на кровопролитье, о котором шла молва, что рожден был от волхвованья».

Заметьте, не говоря прямо, по чьему приказу был отравлен Ростислав, историк объединяет русских князей с греками. Точка зрения вполне понятна: котопан был подослан Святославом. Другой изгой, Всеслав, известен тяжелой и переменчивой судьбой. Ему тоже кроме Полоцка не светило никакой иной земли, хотя он как потомок Владимира считал себя законным наследником киевского стола. Всеслав, так же как и его отец Брячислав, собрал войско и пошел на Новгород. Город он взял. Трое Ярославичей, желая выманить Всеслава, пошли в сильный мороз на Минск.

«И подошли к Минску, и минчане затворились в городе, – говорится в летописи. – Братья же эти взяли Минск и перебили всех мужей, а жен и детей захватили в плен и пошли к Немиге, и Всеслав пошел против них. И встретились противники на Немиге месяца марта в 3-й день; и был снег велик, и пошли друг на друга. И была сеча жестокая, и многие пали в ней, и одолели Изяслав, Святослав, Всеволод, Всеслав же бежал. Затем месяца июля в 10-й день Изяслав, Святослав и Всеволод, поцеловав крест честной Всеславу, сказали ему: „Приди к нам, не сотворим тебе зла“. Он же, надеясь на их крестоцелование, переехал к ним в ладье через Днепр. Когда же Изяслав первым вошел в шатер, схватили тут Всеслава, на Рши у Смоленска, преступив крестоцелование. Изяслав же, приведя Всеслава в Киев, посадил его в темницу с двумя сыновьями».

Вроде бы опасность была устранена.

Но беда пришла не от князей-изгоев, беда пришла из степи. Начались постоянные набеги половцев. В 1068 году состоялась битва трех русских князей с половцами на речке Альта, русские были разбиты и бежали каждый в свой город.

«Когда Изяслав со Всеволодом бежали в Киев, а Святослав – в Чернигов, – продолжает летописец, – то киевляне прибежали в Киев, и собрали вече на торгу, и послали к князю сказать: „Вот, половцы рассеялись по всей земле, дай, княже, оружие и коней, и мы еще раз сразимся с ними “. Изяслав же того не послушал. И стали люди роптать на воеводу Коснячка; пошли на гору с веча, и пришли на двор Коснячков, и, не найдя его, стали у двора Брячислава, и сказали: „Пойдем освободим дружину свою из темницы“. И разделились надвое: половина их пошла к темнице, а половина их пошла по мосту, эти и пришли на княжеский двор. Изяслав в это время на сенях совет держал с дружиной своей, и заспорили с князем те, кто стоял внизу. Когда же князь смотрел из оконца, а дружина стояла возле него, сказал Тукы, брат Чудина, Изяславу: “Видишь, князь, люди расшумелись; пошли, пусть постерегут Всеслава”. И пока он это говорил, другая половина людей пришла от темницы, отворив ее. И сказала дружина князю: “Злое содеялось; пошли ко Всеславу, пусть, подозвав его обманом к оконцу, пронзят мечом”. И не послушал того князь. Люди же закричали и пошли к темнице Всеслава. Изяслав же, видя это, побежал со Всеволодом со двора, люди же освободили Всеслава из поруба – в 15-й день сентября – и прославили его среди княжеского двора. Двор же княжий разграбили – бесчисленное множество золота и серебра, в монетах и слитках. Изяслав же бежал в Польшу».

Увы, Всеслав был киевским князем всего 7 месяцев.

Изяслав собрал войско в Польше и пошел с Болеславом Вторым на Киев. Всеслав с киевлянами пошел к Белгороду, но, увидев огромное войско противника, тайком, ночью, бежал в Полоцк. Оставленные без военачальника киевляне не нашли ничего лучшего, чем просить милости у Святослава и Всеволода, дабы те защитили их от гнева Изяслава.

«„Мы уже дурное сделали, князя своего прогнав, а он ведет на нас Польскую землю: идите же в город отца своего; если не хотите, то поневоле придется поджечь город свой и уйти в Греческую землю“, – передает их слова летописец. – И сказал им Святослав: „Мы пошлем к брату своему; если пойдет с поляками погубить вас, то мы пойдем на него войною, ибо не дадим губить города отца своего; если же хочет идти с миром, то пусть придет с небольшой дружиной“. И утешили киевлян, Святослав же и Всеволод послали к Изяславу, говоря: „Всеслав бежал, не веди поляков на Киев, здесь ведь врагов у тебя нет; если хочешь дать волю гневу и погубить город, то знай, что нам жаль отцовского стола“. Слышав то, Изяслав оставил поляков и пошел с Болеславом, взяв немного поляков, а вперед себя послал к Киеву сына своего Мстислава. И, придя в Киев, Мстислав перебил киевлян, освободивших Всеслава, числом 70 человек, а других ослепил, а иных без вины умертвил, без следствия. Когда же Изяслав шел к городу, вышли к нему люди с поклоном, и приняли князя своего киевляне; и сел Изяслав на столе своем, месяца мая во 2-й день. И распустил поляков на покорм, и избивали их тайно; и возвратился Болеслав в Польшу, в землю свою. Изяслав же перегнал торг на гору и, выгнав Всеслава из Полоцка, посадил сына своего Мстислава в Полоцке; он же вскоре умер там. И посадил на место его брата его Святополка, Всеслав же бежал».

Впрочем, бедняга еще раз пробовал освободить свой Полоцк, освободил, но был разбит Ярополком. Известно, что он вынужден был вести после этого какие-то переговоры с Изяславом. Очевидно, характер переговоров так не понравится братьям, что те, подумав, изгнали из Киева самого Изяслава. Киевским князем стал Святослав, а Всеволод сел в Чернигове. Изяслав же, выйдя из Киева, отправился по известному маршруту – в Польшу, с собой прихватил он немало золота, чтобы было чем платить за военную помощь. Однако с Польшей никак не сложилось: королю было не до помощи русскому князю. Так что по совету деда, маркграфа саксонского, Изяслав отправился в Майнц, к императору

Генриху Четвертому: тот золото взял и помощь обещал. Ограничился он всего лишь посылкой послов к Святославу. Не получив немецкого войска, Изяслав обратился за помощью к римскому Папе Григорию Седьмому, точнее, послал в Рим своего сына, который обещал как лично передаться католической церкви, так и передать ей киевлян. Папа тоже отправил посла, но теперь уже к Болеславу, с требованием вернуть золото его владельцу Изяславу. К тому времени помощники Болеслава, которые немного припозднились с помощью против чешского князя Братислава, но не могли уйти домой, ничего не сделав, вошли в Чехию, после заключенного уже с Польшей мира и четыре месяца там отлично грабили все и жгли, так что Болеслав вынужден был союз с ними разорвать и обещать помощь Изяславу. Тут умер Святослав, а на киевский стол сел Всеволод. Летом 1076 года Изяслав и Всеволод встретились на Волыни. Вместо того чтобы сражаться, они заключили мир. Изяслав вернулся в Киев, Всеволод в Чернигов. Но мира не было. Теперь между собой дрались племянники. Количество князей-изгоев стремительно увеличивалось. Ими стали дети Святослава, Вячеслава и Игоря. Зато дети Изяслава и Всеволода волости получили: Святополка Изяславича посадили в Новгороде, брата его Ярополка – в Вышгороде, Владимира Всеволодовича Мономаха – в Смоленске. Само собой, поняв, что никаких волостей не получат, дети-изгои начали войну со своими дядями – Изяславом и Всеволодом. В битве на Нежатине Ниве Изяслав получил смертельную рану. Единственным Ярославичем остался Всеволод, новый киевский князь. Своего сына Владимира он посадил в Чернигове, а племянника Ярополка Изяславича – во Владимире-Волынском, добавив к владениям еще и Туров. Умер последний из Ярославичей в 1093 году, оставив двоих сыновей – старшего Владимира и младшего Ростислава.

Внуки и правнуки Ярослава

Владимир мог бы занять киевский стол после смерти отца, но на этот стол был еще один претендент – сын Изяслава Ярославича Святополк. Так что, подумав хорошенько и не желая новой междоусобицы, Владимир, известный как Мономах, занял стол в Чернигове, его брат Ростислав – в Переяславле, а за Святополком послали в Туров звать на киевское княжение.

«Мономах не возвышался над понятиями своего века, – пишет Соловьев, – не шел наперекор им, не хотел изменить существующий порядок вещей, но личными доблестями, строгим исполнением обязанностей прикрывал недостатки существующего порядка, делал его не только сносным для народа, но даже способным удовлетворять его общественным потребностям. Общество, взволнованное княжескими усобицами, столько потерпевшее от них, требовало прежде всего от князя, чтобы он свято исполнял свои родственные обязанности, не которовался (не спорил) с братьею, мирил враждебных родичей, вносил умными советами наряд в семью; и вот Мономах во время злой вражды между братьями умел заслужить название братолюбца. Для людей благочестивых Мономах был образцом благочестия: по свидетельству современников, все дивились, как он исполнял обязанности, требуемые церковью. Для сдержания главного зла – усобиц нужно было, чтобы князья соблюдали клятву, данную друг другу: Мономах ни под каким предлогом не соглашался переступать крестного целования».

Иными словами, Мономах стремился избежать ненужных распрей и поэтому добровольно уступил стол Святополку Изяславичу.

«И после Пасхи, по прошествии праздничной недели, в день антипасхи, месяца апреля в 24-й день пришел Святополк в Киев. И вышли навстречу ему киевляне с поклоном, и приняли его с радостью, и сел на столе отца своего и дяди своего», – рассказывает летописец. Но далее случилась тяжелая и неприятная для русских война с половцами. В историю эта половецкая беда вошла как битва на Стугне. Предыстория этого несчастья была такова. После того, как Святополк сел на киевский стол, к нему явились половецкие послы с предложением о мире. Святополк же, вопреки обычаю советоваться с братьями, принял единоличное решение: он взял да и посадил половецких послов в избу, то есть пленил их. Когда в половецком войске об этом узнали, кочевники тут же обложили осадой город Торческ. Святополк понял, что поступил необдуманно, но было поздно: половцы никак не соглашались теперь на мир, хотя он и отпустил послов.

«Святополк же стал собирать воинов, – говорится в летописи, – собираясь против них. И сказали ему мужи разумные: „Не пытайся идти против них, ибо мало имеешь воинов“. Он же сказал: „Имею отроков своих 700, которые могут им противостать“. Стали же другие неразумные говорить: „Пойди, князь“. Разумные же говорили: „Если бы выставил их и 8 тысяч, и то было бы худо: наша земля оскудела от войны и от продаж. Но пошли к брату своему Владимиру, чтоб он тебе помог“. Святополк же, послушав их, послал к Владимиру, чтобы тот помог ему. Владимир же собрал воинов своих и послал по Ростислава, брата своего, в Переяславль, веля ему помогать Святополку. Когда же Владимир пришел в Киев, встретились они в монастыре святого Михаила, затеяли между собой распри и ссоры, договорившись же, целовали друг другу крест, а половцы между тем продолжали разорять землю, – и сказали им мужи разумные: „Зачем у вас распри между собою? А поганые губят землю Русскую. После уладитесь, а сейчас отправляйтесь навстречу поганым – либо с миром, либо с войною“. Владимир хотел мира, а Святополк хотел войны. И пошли Святополк, и Владимир, и Ростислав к Треполю, и пришли к Стугне. Святополк же, и Владимир, и Ростислав созвали дружину свою на совет, собираясь перейти через реку, и стали совещаться. И сказал Владимир: „Пока за рекою стоим, грозной силой, заключим мир с ними“. И присоединились к совету этому разумные мужи, Янь и прочие. Киевляне же не захотели принять совета этого, но сказали: „Хотим биться, перейдем на ту сторону реки“. И понравился совет этот, и перешли Стугну-реку, она же сильно вздулась тогда водою. А Святополк, и Владимир, и Ростислав, исполнив дружину, выступили. И шел на правой стороне Святополк, на левой Владимир, посредине же был Ростислав. И, миновав Треполь, прошли вал. И вот половцы пошли навстречу, а стрелки их перед ними. Наши же, став между валами, поставили стяги свои, и двинулись стрелки из-за вала. А половцы, подойдя к валу, поставили свои стяги, и налегли прежде всего на Святополка, и прорвали строй полка его. Святополк же стоял крепко, и побежали люди его, не стерпев натиска половцев, а после побежал и Святополк. Потом налегли на Владимира, и был бой лютый; побежали и Владимир с Ростиславом, и воины его. И прибежали к реке Стугне, и пошли вброд Владимир с Ростиславом, и стал утопать Ростислав на глазах Владимира. И захотел подхватить брата своего, и едва не утонул сам. И утонул Ростислав, сын Всеволодов. Владимир же перешел реку с небольшой дружиной, – ибо много пало людей из полка его, и бояре его тут пали, – и, перейдя на ту сторону Днепра, плакал по брате своем и по дружине своей, и пошел в Чернигов в печали великой. Святополк же вбежал в Треполь, заперся тут, и был тут до вечера, и в ту же ночь пришел в Киев. Половцы же, видя, что победили, пустились разорять землю, а другие вернулись к Торческу. Случилась эта беда в день Вознесения Господа нашего Иисуса Христа, месяца мая в 26-й день. Ростислава же, поискав, нашли в реке и, взяв, принесли его к Киеву, и плакала по нем мать его, и все люди печалились о нем сильно, юности его ради. И собрались епископы, и попы, и черноризцы, отпев обычные песнопения, положили его в церкви святой Софии около отца его. Половцы же между тем осаждали Торческ, а торки противились и крепко бились из города, убивая многих врагов. Половцы же стали налегать и отвели воду, и начали изнемогать люди в городе от жажды и голода. И прислали торки к Святополку, говоря: „Если не пришлешь еды, сдадимся“. Святополк же послал им, но нельзя было пробраться в город из-за множества воинов неприятельских. И стояли около города 9 недель, и разделились надвое: одни стали у города, борясь с противником, а другие пошли к Киеву и напали между Киевом и Вышгородом. Святополк же вышел на Желань, и пошли друг против друга, и сошлись, и началась битва. И побежали наши от иноплеменников, и падали, раненные, перед врагами нашими, и многие погибли, и было мертвых больше, чем у Треполя. Святополк же пришел в Киев сам-третей, а половцы возвратились к Торческу. Случилась эта беда месяца июля в 23-й день. Наутро же 24-го, в день святых мучеников Бориса и Глеба, был плач великий в городе, а не радость, за грехи наши великие и неправды, за умножение беззаконий наших… Половцы повоевали много и возвратились к Торческу, и изнемогли люди в городе от голода, и сдались врагам. Половцы же, взяв город, запалили его огнем, и людей поделили, и много христианского народа повели в вежи к семьям своим и сродникам своим; страждущие, печальные, измученные, стужей скованные, в голоде, жажде и беде, с осунувшимися лицами, почерневшими телами, в неведомой стране, с языком воспаленным, раздетые бродя и босые, с ногами, исколотыми тернием, со слезами отвечали они друг другу, говоря: „Я был из этого города“, а другой: „А я – из того села“; так вопрошали они друг друга со слезами, род свой называя и вздыхая, взоры возводя на небо к Вышнему, ведающему сокровенное».

Так вот страшным поражением кончилась война с половцами. Вернувшийся в Киев Святополк нашел только одно решение – он взял в жены дочь половецкого хана Тугоркана. Но этот династический брак тем не менее помог немного. В том же году из Тмутаракани на Чернигов двинулся Олег, шел он с половецким войском. Владимир пытался спрятаться за стенами города, но Олег город пожег, пришлось срочно установить мир с Олегом, а Владимир ушел в Переяславль. Олег же вернул себе Чернигов – город своего отца.