Текст книги "Омар Хайям"

Работа Омара Хайяма стала возможной в результате его глубокого и систематического изучения предшествующего этапа развития этой отрасли математики. Он ищет и ставит те сложные проблемы, которые, по его мнению, не были разрешены наукой до него, что подтверждают его собственные высказывания: «Один из поучительных вопросов, необходимый в разделе философии, называемом математикой, это искусство алгебры и алмукабалы, имеющее своей целью определение неизвестных, как числовых, так и измеримых».

Здесь, вероятно, следует напомнить, что и в Средние века математика считалась одним из разделов философии. Философские науки делились на теоретические и практические. Теоретические же, в свою очередь, подразделялись на «высшую науку» (то есть философию в нынешнем смысле), «среднюю науку» – математику и «низшую науку» – физику. В данном случае Хайям называет «измеримой величиной» непрерывную геометрическую величину, то есть линию, поверхность и тело в отличие от дискретного количества – натурального числа.

Далее он пишет: «В нем (то есть в этом искусстве алгебры. – Ш. С., К. С.) встречается необходимость в некоторых очень сложных видах предложений, в решении которых потерпело неудачу большинство этим занимавшихся. Что касается древних, то до нас не дошло сочинение, в котором они рассматривали бы этот вопрос, может быть, они искали решение и изучали этот вопрос, но не смогли преодолеть трудностей, или их исследования не требовали рассмотрения этого вопроса, или, наконец, их труды по этому вопросу не были переведены на наш язык.[8]8
  Имеется в виду арабский язык, игравший роль международного средства общения в странах ислама в Средние века.


[Закрыть] Я же, напротив, всегда горячо стремился к тому, чтобы исследовать все эти виды и различить среди этих видов возможные и невозможные случаи, основываясь на доказательствах, так как я знал, насколько настоятельна необходимость в них в трудностях задач».

В другом месте трактата Хайям возвращается к этой же мысли: «Следует знать, что этот трактат может быть понят только теми, кто хорошо знает книги Евклида „Начала“ и „Данные“, так же как две книги „Конические сечения“ – сочинения Аполлония,[9]9
  Аполлоний – великий древнегреческий математик (около 260–170 гг. до н. э.).


[Закрыть] который работал в Александрии и Лергане».

Во введении Хайям пишет: «Я утверждаю, что искусство алгебры и алмукабалы есть научное искусство, предмет которого составляют абсолютное число и измеримые величины, являющиеся неизвестными, но отмеченные в какой—нибудь известной вещи, по которой их можно определить. Эта вещь есть или количество, или отношение…» Таким образом, предмет алгебры – это неизвестная величина, дискретная (ибо «абсолютное число» означает число натуральное) или же непрерывная (измеримыми величинами Хайям называет линии, поверхности, тела и время). «Отнесение» неизвестных величин к известным есть составление уравнения.

Задачей алгебры, подчеркивает Омар, является определение как числовых, так и геометрических неизвестных. Здесь Хайям отмечает, что математики исламского мира того времени интенсивно занимались поисками числового решения кубического уравнения. О различных видах уравнений третьей степени он пишет: «Доказательство этих видов в том случае, когда предмет задачи есть абсолютное число, невозможно ни для них, ни для кого из тех, кто владеет этим искусством. Может быть, кто—нибудь из тех, кто придет после нас, узнает это для случая, когда имеется не только три первые степени, а именно число, вещь и квадрат». Такое решение кубического уравнения было найдено только в начале XVI века, через четыреста лет после смерти Хайяма.

Далее Омар Хайям производит классификацию уравнений первых трех степеней. Всего он выделяет двадцать пять форм, из них четырнадцать кубических уравнений, не сводящихся к квадратным или линейным делением на неизвестную или ее квадрат. Значение классификации в том, что применительно к каждой форме подбирается соответствующее построение.

Хайям впервые в истории математики заявляет, что уравнения третьей степени, вообще говоря, не решаются при помощи циркуля и линейки. «Доказательство этих видов может быть произведено только при помощи свойств конических сечений». В 1637 году с подобным утверждением вновь выступил Рене Декарт, и только двести лет спустя, в 1837 году, это было строго доказано П. Д. Венцелем.

Основным в математическом трактате Омара Хайяма является третий раздел, где дано построение корней каждой из четырнадцати форм уравнений третьей степени при помощи надлежаще подобранных конических сечений. Причем сам подбор таких сечений произведен вполне систематически.

Работы Омара Хайяма по алгебре, скорее всего, были известны мусульманским ученым того времени, но они оказали незначительное воздействие на развитие математики в Европе. Там, например, результаты его математических исследований стали известны, по—видимому, тогда, когда они были уже превзойдены европейцами. Алгебраический трактат Хайяма впервые упоминается в Европе в 1742 году в предисловии к учебнику дифференциального исчисления Ж. Меермана. По этому поводу Ж. Э. Монтюкла в своей известной «Истории математики», заметив, что арабы пошли дальше квадратных уравнений, говорит, что в Лейдене имеется арабская рукопись, озаглавленная «Алгебра кубических уравнений», или «Решение телесных задач», и что автором ее является Омар бен—Ибрахим. «Весьма жаль, – добавляет Монтюкла, – что никто из знающих арабский не имеет вкуса к математике и никто из владеющих математикой не имеет вкуса к арабской литературе».

Профессор А. П. Юшкевич писал: «Можно жалеть, что книга Хайяма осталась неизвестной европейской математике XV–XVI веков. Насколько раньше поставлен был бы вопрос о числовом решении кубического уравнения, насколько облегчена была бы работа творцов новой высшей алгебры. События сложились по—иному, и европейским ученым пришлось немало потрудиться, чтобы заново пройти тот путь, начало которому проложил задолго до них великий восточный поэт и математик».

Судя по всему, в период пребывания в Мавераннахре Омар Хайям занимался не только чистыми математическими исследованиями, но и выполнял прикладные работы по заказу своих высокопоставленных покровителей. Об этом может свидетельствовать небольшое сочинение Хайяма «Весы мудростей», в котором решается классическая задача Архимеда об определении количества золота и серебра в сплаве, а также точного определения массы драгоценных камней.

Эта работа дошла до наших дней в виде V главы IV книги трактата «Книга о весах мудрости» ученика Омара Хайяма Абу—ль—Фатха Абд ар—Рахмана аль—Хазини, работавшего в Мерве и закончившего свое произведение в 1121 году, то есть еще тогда, когда Хайям был жив. О том, что такая работа действительно принадлежала Хайяму, пишет историк Татави. Он отмечает, что это трактат «о нахождении цены вещей, осыпанных драгоценными камнями, без извлечения из них самих драгоценных камней».

Глава IV книги аль—Хазини, представляющая собой трактат Хайяма, носит название «Об абсолютных водяных весах имама Омара аль—Хайяма». Сохранилась также отдельная рукопись трактата Хайяма, озаглавленная «Об искусстве определения количества золота и серебра в состоящем из них теле», но она содержит только первую половину трактата.

Работа состоит из четырех разделов. В них различными методами решается задача Архимеда, который в свое время выполнил такое решение по просьбе сиракузского царя Ги—ерона.

Определению удельных весов различных тел ученые Средней Азии XI–XII веков уделяли вообще большое внимание. Хайям в своей работе продолжает традицию чрезвычайной точности взвешивания аль—Бируни. У последнего погрешность весов при взвешивании 2,2 килограмма не превышала 0,06 грамма.

 
Книга жизни моей перелистана – жаль!
От весны, от веселья осталась печаль,
Юность – птица: не помню, когда прилетела
И когда унеслась, легкокрылая, вдаль.
 
 
Тот, кто с юности верует в собственный ум,
Стал в погоне за истиной сух и угрюм,
Притязающий с детства на знание жизни,
Виноградом не став, превратился в изюм.
 
 
Лик розы освежен дыханием весны,
Глаза возлюбленной красой лугов полны,
Сегодня чудный день! Возьмем бокал, а думы
О зимней стуже брось: они всегда грустны.
 

 
Откуда мы пришли? Куда свой путь вершим?
В чем нашей жизни смысл? Он нам непостижим.
Как много чистых душ под колесом лазурным
Сгорает в пепел, в прах, а где, скажите, дым?
 

Глава III
СИЛА И СЛАБОСТЬ ВЫБОРА
1074–1092

 
Подвижники изнемогли от дум,
А тайны те же душат мудрый ум.
Нам, неучам, – сок винограда свежий;
А им, великим, – высохший изюм.
 
 
Несовместимых мы всегда полны желаний:
В одной руке бокал, другая – на Коране.
И так вот мы живем под сводом голубым,
Полубезбожники и полумусульмане.
 

Насколько это человечно – сомневаться, не упиваясь своими сомнениями!

…Март 1074 года. Через восточные ворота уходит караван. Дервиши с четками и без четок, стоя, сидя на корточках или на ковриках, на разные голоса напевно читают аяты Корана – да пребудет милость Аллаха с теми, кто уходит в далекий и всегда опасный путь. Вокруг них блестят в пыли серебряные монеты. Каждый из отъезжающих считает своим долгом бросить одну, несколько или горсть монет тем, кто вышел их провожать в это раннее утро. Свою долю получают нищие, бродяги и больные, ночующие за стенами города.

Большой караван уходит из Бухары. Сотни верблюдов и мулов с тюками – дар правителя Мавераннахра Малик—шаху. Несколько десятков племенных жеребцов, в которых превосходно знают толк сельджуки. И многочисленная конная охрана. Не обычный караван направляется в Исфахан. Богатые подарки должны быть доставлены юному наследнику сельджукского государства.

Омар, пришпорив своего вороного, подарок Шамс аль—Мулька, отъезжает в сторону и взбирается на небольшой холм. Затем, ласково потрепав по холке жеребца, отпускает поводья и поворачивается в сторону Бухары. «Прощай, – беззвучно произносит он. – Если пожелает Всевышний Аллах, то я хотел бы вернуться сюда». Хайяма нельзя было упрекнуть в излишней чувствительности, но быть ответственным за свои поступки даже в мелочах – это не сентиментальность.

Не по своей воле покидает Омар Мавераннахр. Он еще несколько мгновений смотрит на город, разом вспомнив лица тех, кто был здесь ему особенно дорог. Вдруг душа его похолодела. Словно чужая, мысль родилась, закружилась, зазвенела в нем, заглушая все остальное: «Ты уже никогда здесь не будешь! И ты никогда не будешь таким, каким был. И все эти годы в Мавераннахре будут постепенно гаснуть в тумане времени, только порой всплывая в памяти чередой странных воспоминаний. Ты оставляешь здесь самого себя, а может быть, только часть себя… Нет, всего, целиком, того, каким ты был здесь и каким не был бы нигде в другом месте». Он неожиданно резко стегнул коня и быстрым галопом пустился догонять своих.

В караване Омар был обладателем верблюда и двух верблюдиц. «Хозяева пустыни» ему были подарены верховным судьей, который случайно или не случайно находился в это время в Бухаре. Верблюдицы навьючены личной поклажей Хайяма – книги, привезенные им из Нишапура, и те, которые ему удалось приобрести в Самарканде и Бухаре; различные записи, сделанные им самим, и переписанные опытными каллиграфами в нескольких экземплярах работы по математике; одежда, подаренная его богатыми друзьями или купленная им; инструменты для наблюдения за движением звезд и приборы для точного взвешивания; несколько дорогих ему вещей, оставшихся от отца, небольшой старый ни—шапурский ковер, сотканный матерью. Все это было тщательно упаковано самим Омаром.

На верблюде ехал слуга Омара Хайяма – Юсуф, молодой, крепкий и сметливый парень. Он должен был помогать хозяину, ухаживать за верблюдами и не спускать глаз с небольшого сундука, навьюченного на верблюда.

 
Я к гончару зашел: он за комком комок
Клал глину влажную на круглый свой станок:
Лепил он горлышки и ручки для сосудов
Из царских черепов и из пастушьих ног.
 

Накануне вечером, приехав из дворца Шамс аль—Мулька, Омар застал в своем доме Абу Тахира. «Ас—саляму алей—кум!» – сказал Хайям, чуть склонив голову, но судья нетерпеливым жестом попросил его сесть на ковер.

– Омар, – после небольшого молчания начал судья, – что тебе сказал хакан?

– Несколько обычных слов с пожеланиями счастливого пути. Повелитель не был расположен к беседе. А на прощание он подарил мне эту вещицу.

Судья мельком взглянул на редкое кольцо с массивным рубином: «Да, он не в духе. Ведь властители всегда предпочитают победы. Хотя он—то, как неглупый человек, должен понимать, что порой одно поражение учит гораздо большему, чем многочисленные победы».

– Омар, уже поздно, поэтому перейдем к делу. Нас в жизни всегда подстерегают неожиданности. Приятные, не очень приятные, а то и вовсе чудовищные, но тем не менее мы всегда должны благодарить за это великого Аллаха. Неожиданность – это лучший подарок Всевышнего человеку, ибо Он лучше знает наше предназначение на этом свете. То, что ты уезжаешь из Бухары, может быть, и к лучшему, хотя мне и не хотелось бы расставаться с тобой. Я хочу передать через тебя небольшой подарок человеку, который будет твоим покровителем. Он защитник ученых и один из мудрейших людей нашего времени. И в то же время он самый могущественный человек у Сельджукидов.

Омар кивнул. Он уже догадался, о ком идет речь.

– Да, ты прав, – продолжал судья. – Я говорю о великом человеке, визире Алп—Арслана и нынешнего султана – Абу Али Хасане ибн Али Туси, которого уже сейчас величают Низам аль—Мульком.[10]10
  Низам аль—Мульк в переводе с арабского означает «устроитель государства».


[Закрыть] Я с ним знаком и видел его несколько месяцев назад.

Омар вновь кивнул. Он знал и это.

– И я говорил также о тебе. Он будет твоим покровителем. Хотя… – Тут судья замолчал. – Будь осторожен, Омар, но и оставайся смелым. Смелость нужна в битве и на охоте. Но особенная смелость необходима тогда, когда ищешь истину. Именно на этом пути легче всего попасть в капкан… Вот здесь, в сундуке, несколько редких книг, переписанных лучшими каллиграфами Самарканда. И здесь же письмо для него.

…Мерно идет караван. Притихли сонные всадники. Только иногда покрикивают друг на друга слуги. Нигде так спокойно и в то же время вдохновенно не думается, как в дороге. Поистине, дорога – лучшее лекарство для души. «Душа – это сосуд с чистой ключевой водой, – вспомнил Хайям слова отца. – Полон сосуд водой, и мудрый не прольет и капли в течение всей жизни. Необычна эта вода – в спокойной и неподвижной поверхности действительно мудрый всегда увидит истину». Незадолго до своей смерти Ибрахим несколько раз повторил эти слова сыну. Омар нечасто вспоминал эту фразу отца, но сегодня она не давала ему покоя.

Мы попали в сей мир, как в силок – воробей, Мы полны беспокойства, надежд и скорбей. В эту круглую клетку, где нету дверей, Мы попали с тобой не по воле своей.

Уже при отце Шамс аль—Мулька Тамгач—хане Ибрахиме начались нападения сельджукских султанов на Маверан—нахр. В 1061 году Тамгач—хан даже отправил посольство в Багдад, чтобы пожаловаться халифу – слабеющему главе исламского мира – на действия сельджукского султана Алп—Арслана. К концу 60–х годов давление на Мавераннахр прекратилось, поскольку султан был занят на других границах своей империи. Более того, мирные отношения между Сель—джукидами и Караханидами укрепились серией династических браков. Дочь Алп—Арслана была выдана замуж за Шамс аль—Мулька. В свою очередь, наследник сельджукского престола Малик—шах женился на дочери Тамгач—хана, Туркан—хатун, сыгравшей впоследствии значительную роль не только в жизни сельджукского государства, но и в жизни Омара Хайяма.

Тем не менее осенью 1072 года война возобновилась – Алп—Арслан начал новый поход на Мавераннахр, который, однако, ему дорого обошелся. Арабский историк Ибн аль—Асир следующим образом описал этот последний эпизод из жизни воинственного Алп—Арслана в своей хронике «Аль—Камил фи—т–Тарих»: «Султан Алп—Арслан – имя его Мухам—мад, но зовут его обычно Алп—Арслан – отправился в Маве—раннахр… Он построил через Джейхун мост и проходил через него в течение двадцати с лишним дней, войско его превышало двести тысяч всадников… Его приближенные привели к нему коменданта какой—то крепости, известного под именем Юсуф аль—Хорезми… Юсуф бросился к султану… и ударил его имевшимся при нем ножом в бок… Кто—то из фаррашей ударил Юсуфа по голове дубинкой и убил его, а тюрки разрубили его (на части).

Когда султан был ранен, то сказал: «Куда бы я ни направлялся, на какого бы врага ни шел, я не делал этого иначе как попросив помощи Аллаха себе в этом. А вчера, когда я взобрался на холм и от величия моей армии и множества моих войск подо мною задрожала земля, я сказал сам себе: 'Я властелин мира, и никто не сможет пойти на меня'. И Аллах сделал меня беспомощнее самых слабых тварей своих…» Алп—Арслан умер и был перевезен в Мерв, где похоронен рядом со своим отцом».

 
Где Бахрам отдыхал, осушая бокал,
Там теперь обитают лиса и шакал.
Видел ты, как охотник, расставив капканы,
Сам, бедняга, в глубокую яму попал?
 

Далее историк записал: «Когда Алп—Арслан был ранен, он завещал султанство сыну своему Малик—шаху, который был вместе с ним, и приказал, чтобы войско присягнуло ему, и все присягнули. Заведовал этим делом Низам аль—Мульк. Поход был прекращен. Визирем Малик—шаха стал Низам аль—Мульк».

Новому султану исполнилось 17 лет. И конечно, в этих условиях влияние многоопытного Низам аль—Мулька в государстве резко возросло. Воспользовавшись молодостью нового султана, некоторые из его родственников стали открыто претендовать на верховную власть. Однако немногим более чем за полгода Низам аль—Мульк жестоко подавил все эти притязания. Осенью 1073 года, отвоевав Термез, Малик—шах двинулся на Самарканд, где в это время находился Шамс аль—Мульк. Последний стал просить мира, обратившись через Абу Тахира к великому визирю. Малик—шах согласился и вернулся в Исфахан. Низам аль—Мульк остро нуждался в это время в образованных и талантливых молодых людях, и, по—видимому, Абу Тахир на этой встрече рекомендовал ему Омара Хайяма.

…Ранняя весна – благодатное время для караванных путешествий. Солнце еще не так жестоко опаляет людей и животных. Воздух пропитан ароматом пробуждающейся природы, дышится легко и верится, что несчастья и болезни навсегда минуют тебя. Вдоволь зелени для животных, воды – для людей. И долгая дорога не кажется такой утомительной.

Когда до Исфахана остался один дневной переход, Омар вспомнил не раз им читанное описание города, составленное Насир—и Хосроу, побывавшим там за двадцать два года до него: «Исфахан лежит в долине, воздух и вода там замечательно хороши.

Город окружен высокой прочной стеной с воротами и бойницами. Наверху стена по всему протяжению снабжена зубцами. В городе есть ручьи проточной воды и красивые высокие здания. Посреди города стоит красивая большая соборная мечеть. Говорят, что длина стены – три с половиной фарсаха. Весь город находится в цветущем состоянии, развалин я там не видел нигде. Базаров там много: я видел базар менял, где торгуют двести менял. Каждый базар окружен стеной и воротами, точно так же окружены стенами с крепкими воротами и кварталы, и улицы.

Там были прекрасные караван—сараи и была улица, называемая улицей Вышивальщиков, где было пятьдесят хороших караван—сараев: в каждом из них жило много торговцев.

Тот караван, с которым ехали мы, вез тысячу триста харваров разного товара, но, когда мы приехали в этот город, наше прибытие осталось совершенно незаметным, ибо тесноты там нет, всюду достаточно помещений и прокормления.

Незадолго до нашего приезда там был страшный недород, но, когда мы приехали туда, там как раз снимали с полей ячмень. Полтора мена пшеничного хлеба отдавали за один полновесный дирхем, три мена ячменного хлеба тоже стоили один дирхем.

Во всех странах, где говорят по—персидски, я не видал города красивее, более населенного и более цветущего, чем Исфахан. Говорят, что пшеница, ячмень и другое зерно там может лежать в течение двадцати лет, не портясь. Многие утверждали, что раньше, когда вокруг города еще не было стены, воздух был еще лучше, чем теперь».

Равнина, на которой расположен Исфахан, окружена горами (кроме юго—востока, где она непосредственно примыкает к степи), отличается теплым климатом и обильным орошением. Почва требует удобрения, для чего в особых башнях собирался голубиный помет и, кроме того, утилизировались городские отбросы.

Центром города была так называемая Царская площадь, где находились дворец султана, главная мечеть и основные базары. Как и другие большие площади в персидских столицах, она была окружена рядом построек в два этажа, в нижних помещались лавки; перед зданиями росли деревья и протекал канал. Арабский историк Макдиси описывал соборную мечеть с круглыми колоннами и к юго—западу от нее – минарет высотой в семьдесят аршин. Причем это здание было построено из глины арабами из племени бену—те—пин и расширено при халифе Муктадире в Х веке. При мечети впоследствии была библиотека, каталог которой составлял три тома.

В Исфахане изготовлялись шелковые и бумажные ткани, холсты и одежды, которые вывозились в различные страны Востока. Вообще ремесленная продукция была довольно высокого качества как в техническом, так и в художественном отношении. Это ковры, декоративная керамика, ювелирные изделия. Особенно ценились чеканка по металлу, яркие ткани, золотое и серебряное литье.

При Малик—шахе Исфахан стал одним из крупнейших городов Востока. Вряд ли Омар Хайям, въезжая весной 1074 года в Исфахан, догадывался, что его жизнь в течение более чем двадцати лет будет связана с этим городом, основанным еще Александром Македонским.

 
Где вы, друзья? Где вольный ваш припев?
Еще вчера, за столик наш присев,
Беспечные, вы бражничали с нами…
И прилегли, от жизни охмелев!
 

История сельджукского государства – неотъемлемая и важная часть истории исламского мира, и прежде всего Ма—вераннахра и Ирана. Академик В. В. Бартольд писал, что «благодаря образованию сельджукской империи огузский или туркменский народ приобрел для мусульманского мира такое значение, какого не имел в Средние века ни один из турецких народов». Туркменская по происхождению династия сельджуков в лице своих султанов – «великих сельджуков» – Тогрул—бека, Алп—Арслана и Малик—шаха объединила под своей властью народы и страны, находившиеся на территории от Средней Азии до Сирии и Палестины. Это объединение сопровождалось значительными изменениями в социальной и политической жизни народов этого региона. Определяя значение сельджукского завоевания, Ф. Энгельс подчеркивал, что «особого рода землевладельческий феодализм ввели на Востоке только турки в завоеванных ими странах». Но стержнем такого «феодализма» являлась безусловная лояльность крупных землевладельцев по отношению к султану.

Развитие ленной системы, так называемого икта, закрепощение крестьянства, децентрализация государственного устройства – таковы значительные изменения, произошедшие при тюрках—сельджукидах, без учета которых трудно понять историю XI–XII столетий Ближнего и Среднего Востока.

Сельджукские вожди быстро установили контакт со знатными родами завоеванных территорий, особенно с той их частью, которая была связана с городской жизнью, имела недвижимое имущество в городах, принимала участие в караванной и базарной торговле и занимала важные чиновные посты в предыдущих государствах. Ничто так ярко не выражает политику сельджукских государей Алп—Арслана и Малик—шаха, как приглашение ими в качестве визиря Низам аль—Мулька. Взятый еще Тогрул—беком курс на союз с теми слоями феодальной знати, которые максимально были связаны с городской жизнью, практически и теоретически оформляется в целую систему знаменитым государственным деятелем. Низам аль—Мульк, своего рода Ришелье Сельджу—кидов, фигура настолько крупная, что его можно рассматривать как политическое знамя своего времени.

Хасан ибн Али принадлежал к благородному, но обедневшему роду из города Туса. Абу Али Хасан, отец Низам аль—Мулька, долгие годы служил у газневидского наместника Хорасана. Он был чиновником средней руки, и его жалованья едва хватало на расходы семьи. Ибн аль—Асир пишет: «Деньги и имущество, какие были у его отца, ушли, мать его умерла, когда он был еще грудным ребенком, и отец его, бывало, обходил со своим ребенком кормилиц, пока какая—нибудь из них не покормит его даром. Он вырос, изучил арабский язык, и [заложенная] в нем тайна Божия побудила его к высоким стремлениям и занятию науками. Он изучил фикх, стал превосходным [в нем] и знал много хадисов. Потом он начал заниматься султанскими делами, и судьба не переставала возвышать его, благоприятствуя ему как во время нахождения на месте, так и во время путешествия. Он ездил по городам Хорасана и вместе с одним из чиновников попал в Газну. Затем он стал находиться при Абу—Али ибн Шазане, управляющем делами в Балхе для Дауда, отца султана Алп—Арслана. При нем (ибн Шазане. – Ш. С., К. С.) положение его стало хорошим и обнаружились его способности и надежность, и он стал известен этим. Когда Абу—Али ибн Шазану пришла пора умирать, он рекомендовал его малику Алп—Арслану и сообщил о его положении. Тот поручил Низам аль—Мульку ведение своих дел. Потом он стал его визирем, а после смерти дяди своего Тогрул—бека он (Алп—Арслан. – Ш. С., К. С.) стал султаном. Он продолжал быть его визирем, так как в нем обнаружились большие способности и правильные мнения, которые доставили Алп—Арсла—ну султанство. Когда умер Алп—Арслан, Низам аль—Мульк занялся делом сына его Малик—шаха…»

Низам аль—Мульк сыграл огромную роль в создании централизованного и разветвленного бюрократического аппарата сельджукской державы. Он был талантливым государственным деятелем и одаренным политиком. С его именем связано проведение ряда важных реформ, укрепивших экономическую, политическую и военную организацию сельджукской империи.

Курс, проводимый Низам аль—Мульком в течение почти тридцати лет – с 1064 по 1092 год, – можно определить так: во—первых, опираться на те круги и группы знати, которые не будут препятствовать созданию централизованного государства; во—вторых, держать постоянно наготове большое, дисциплинированное и хорошо вооруженное войско, с которым можно вести широкую завоевательную политику и поддерживать порядок внутри страны; в—третьих, всеми мерами бороться против сил, подрывающих политику создания централизованного государства, особенно против разветвленной исмаилитской организации, которые имели свои опорные пункты в Северном Иране; в—четвертых, всячески препятствовать переходу икта в наследственное владение, поскольку это ослабляло централизаторские тенденции власти.

Однако эта стратегия в конечном счете оказалась неадекватной ходу истории и сразу после смерти Низам аль—Муль—ка была отброшена.

Раздача земель воинам за службу (икта) началась еще в ходе первых завоеваний. Сельджукам и их военачальникам, не сразу порвавшим со своими кочевыми традициями, икта, как особая форма держания земли, пришлась очень по душе и потому еще, что она допускала возможность взимать налоги и повинности с крестьян, не переходя на оседлое состояние, не становясь оседлыми землевладельцами.

Однако именно Низам аль—Мульком была проведена реформа, положившая начало массовой раздаче воинам земельных наделов. Если раньше государство выплачивало им жалованье из казны, то теперь взамен этого стали раздавать икта.

Низам аль—Мульк написал трактат «Сиасет—наме», в котором изложил не только свое политическое кредо, но и фактическую политическую практику сельджукского государства, а также ряд административно—политических рецептов. В этом трактате есть специальная глава, озаглавленная «О мукта,[11]11
  Мукта – владелец земельного надела, выданного за службу.


[Закрыть] о разузнавании, как они обращаются с народом»: «Мукта… пусть знают, что по отношению к народу им не приказано ничего, кроме как собирать добрым образом законную подать. Если кто из народа захочет отправиться ко двору, чтобы открыть свои обстоятельства, пусть тому не чинят помехи; любому, кто сделает иначе, пусть укоротят руки, пусть от него отберут икта и накажут, чтобы показать пример другим. Им следует знать, что царство и народ принадлежат султану».

Значимость этой проблемы для Низам аль—Мулька велика настолько, что в главе тридцать седьмой он вновь возвращается к ней, чтобы дать практический совет государю: «Если укажут на разруху и рассеяние населения в какой—либо округе и если можно думать, что сообщающие – злонамеренные люди, немедленно надо уполномочить одного из придворных таким образом, чтобы никому не приходило в голову, за каким делом его отправляют. Под каким—нибудь предлогом пусть он пробудет с месяц в той округе, посмотрит на дела города и деревни, процветание и разрушения, пусть выслушает всякого, – что говорят о мукта и ами—ле? – и доставит правильные сведения. Ведь чиновные люди будут приводить всяческие изменения и отговорки: у нас, мол, враги. Не следует их слушать!»

Внутриполитическая стратегия Низам аль—Мулька сыграла важную роль в подъеме не только сельского хозяйства сельджукской империи, но и всей ее экономики. Однако объективно рост экономической мощи крупных мукта должен был рано или поздно привести к усилению сепаратистских тенденций.

В сельджукском государстве непосредственным помощником и советчиком верховного султана был визирь, стоявший во главе всего бюрократического аппарата. «Благополучие и злополучие государя и его государства, – подчеркивает Низам аль—Мульк, – связано с визирем». Должность визиря фактически была наследственной. Султаны предпочитали иметь визирей из старинных родов, представители которых занимали эту должность из поколения в поколение.

Визирь считался полномочным заместителем султана в общении с вассальными правителями и иностранными государями. Особое политическое влияние Низам аль—Мулька во время правления Алп—Арслана и Малик—шаха объяснялось еще и тем, что он имел непосредственный доступ к султану практически в любое время.

Основной обязанностью визиря было управление громоздким чиновничьим аппаратом. В его ведении находился верховный орган центральной власти, называвшийся «диван—и ала». Последний был разветвлен на отделы и состоял из ряда официальных учреждений. О них еще пойдет речь впереди.

Своих визирей имели также наследники сельджукского трона, их матери, обычно старшие жены султанов, царского происхождения вассальные правители, а также придворные, принадлежавшие к сельджукидской фамилии. Жены сельд—жукидских правителей обычно носили титулы «хатун», «тур—кан—хатун» или «теркен—хатун», играли заметную роль в дворцовой жизни и подчас активно вмешивались в дела государственного управления. У них были свои дворцы, земельные владения, диваны, чиновники и крупные военные отряды. Нередко жены фактически соперничали по своему влиянию с верховными султанами.