Текст книги "Испытание страстью"

Глава 15

Эстер медленно пила чай, делая отчаянные усилия удержать в желудке хоть что-нибудь. Хотя по вечерам у нее бывал волчий голод, утром она все еще страдала от приступов тошноты.

– Я думаю, надо сменить ленты, ваша милость, – сказала она графине Пеннингтон. – Попытайтесь заменить коричневые синими, а зеленые персиковыми.

Элспет бросила взгляд через плечо на Эстер, сидевшую на диванчике в ее будуаре.

– Вы в самом деле так думаете? – Графиня переключила внимание на ткань и ленты, лежавшие поперек постели. Она сделала знак модистке последовать совету, потом кивнула: – Так хорошо.

Эстер улыбнулась. Сказать правду, ее немного смущало, что Элспет проявила настойчивое желание общаться с ней. У нее возникло ощущение, что графиня смотрит на нее как на дочь. Обычно эту роль выполняла Джессика, но Эстер радовала такая компания и материнское отношение графини. Она понимала, что потребность Элспет в общении с ней временная и что отчасти желание поддерживать с ней дружбу продиктовано решением графини вернуться в общество после долгих лет, проведенных в сельской местности. Эстер могла только позавидовать идиллической жизни в потрясающем воображение поместье Пеннингтон.

– Вам бы следовало попробовать лимонные лепешки, – потчевала ее Элспет. – Уверена, что вы таких никогда не ели. Они тают во рту.

– Благодарю вас. Я бы попробовала, но в другой раз.

Графиня покачала головой и села на диван напротив.

– А вы пробовали имбирный чай или настойку, успокаивающую желудок? Или то и другое? Каждое из них – хорошее средство и умеряет неприятные ощущения от жирной пищи, съеденной утром. Помогают также соленая вода и крекеры.

Наступила пауза. Потом Эстер спросила:

– Это так заметно?

– Только для наблюдательной женщины, проводящей последнюю неделю почти каждый день в вашем обществе.

– Я попрошу вас проявить сдержанность и скромность. Пожалуйста!

Темные глаза Элспет заблестели при намеке на тайну.

– Вы с Регмонтом хотите держать эту новость в тайне?

Эстер заколебалась, не желая делиться интимными сторонами своей жизни.

– Регмонт еще не знает.

– О? Почему же?

– Я неважно себя чувствую. И не могу отделаться от ощущения, что что-то не так. Регмонт не… Он не… – Эстер поставила чашку и блюдце на разделявший их низкий столик. – Лучше подождать, чтобы быть уверенной в том, что все идет должным образом.

– Моя дорогая.

Графиня потянулась за щипцами и переложила лепешку с блюда на десертную тарелочку.

– Вы упускаете одну из немногих возможностей в жизни женщины, когда она может попросить у мужа что угодно и получить это.

– Регмонт и так дает мне слишком много.

Только не то, чего она желала бы больше всего на свете – мира и спокойствия.

– Я хотела бы держать это в секрете и от Джессики как можно дольше.

– Она была бы вне себя от радости за вас.

– Да. – Эстер разгладила юбки. – Зато могла бы огорчиться за себя, а ей сейчас и так нелегко.

– Но она будет уязвлена еще больше, если вы ей не скажете.

– Я написала ей короткое письмо после ее отъезда. Думаю, это самое лучшее. Джесс не будет испытывать необходимости притворяться и показывать мне свою отвагу. Когда меня не окажется рядом, ей будет проще примириться с этой новостью. Она сможет отреагировать на нее так, как она это на самом деле чувствует. А когда мы увидимся снова, то в ее сердце останется одна чистая радость.

Элспет запила кусочек лепешки глотком чая.

– Вы с ней очень близки.

Эстер потерла руки.

– Да. Она для меня и сестра, и мать, и самый близкий друг.

– Джессика говорила, будто ваша мать умерла, когда вы были еще маленькими.

– Мне было десять, но во многих отношениях моя мать была для меня потеряна еще раньше. Ее истощала меланхолия. Я видела ее только урывками. Она была для меня чем-то вроде призрака: хрупкая, бледная и совершенно лишенная искрометной жизненной силы.

– Очень жаль, – сказала Элспет, сопровождая свои слова нежной сочувственной улыбкой. – Материнство – это талант. Право же, позор, что леди Хэдли не воспринимала в этом свете.

– Джесс была бы замечательной матерью, как и Тарли замечательным отцом.

– То же самое можно сказать о вас и Регмонте.

Эстер отвела глаза и смотрела на помощниц модистки, выходивших в галерею с тканями, выбранными Элспет. Ей удалось улыбнуться им на прощание, но улыбка получалась бледной и неуверенной.

– Моя дорогая, – сказала Элспет, стараясь привлечь внимание Эстер своим спокойным тоном, – возможно ли, что и вы страдаете от такой же меланхолии, что и ваша мать?

– О нет. Но, по правде говоря, меня целый день снедает беспокойство. Признаюсь, что меня волнует исход завтрашнего боксерского матча между Регмонтом и Майклом. Мне хотелось бы как-нибудь отговорить их от него. Регмонт слишком серьезно воспринимает подобные вещи.

– Вы беспокоитесь о Майкле.

Эстер почувствовала, как краска заливает ее щеки. За последнюю неделю она проявляла к Майклу неподобающее внимание. Она искала его всюду, по всему городу, если представлялась возможность посетить какие-нибудь вечера, и хотела взглянуть на него хоть одним глазком. И, если ей удавалось его увидеть, она испытывала острый укол возбуждения, которое находила одновременно и радостным и печальным. И это было неоспоримым доказательством того, что ее любовь к мужу уже не поглощала ее, как прежде.

– Он хороший человек.

– Да.

Элспет со вздохом поставила свою чашку.

– Позволю себе быть честной. У меня много причин упрочить свою дружбу с вами. Хотя я глубоко вам благодарна за помощь в выборе туалетов, но гораздо больше я нуждаюсь в помощи другого рода.

– Если я могу вам быть в чем-то полезной, для меня это будет честью.

– Мне хотелось бы услышать ваше просвещенное мнение о молодых девицах этого сезона, дебютантках, которые подошли бы Майклу. Раз он вам, как и мне, небезразличен, то я уверена, что вы захотите, чтобы он был удовлетворен своим браком.

– Конечно.

Эстер выдержала испытующий взгляд графини, наученная скрывать свой ужас долгими годами тренировки под руководством Джессики. С ее стороны, было неразумно желать, чтобы Майкл оставался одиноким.

Элспет ответила чарующей улыбкой.

– Благодарю вас. Надеюсь, он устроит свою жизнь до конца сезона.

– Это было бы замечательно, – согласилась Эстер. – Если нам не удастся справиться с этим раньше.

* * *

Послышался стук в дверь каюты.

Джессика улыбнулась, зная, кто это может быть, поскольку научилась различать ритм этого стука. Дверь открылась без ее позволения. Алистер ворвался в тесное пространство ее каюты в полной уверенности, что ему будут рады.

Он был так хорош, что у нее захватило дух. С момента как они вышли в море, он изменился, особенно с тех пор как они стали любовниками.

Теперь его прекрасные синие глаза казались ярче, а сам он стал склонен к озорству и веселью. В его чертах появилось нечто новое – мягкость, и от этого он казался еще красивее. А уж как он двигался! В его чувственных движениях появилась нега, и это было нечто новое. Будто Джесс укротила дремавшего в нем зверя. Эта мысль была причудливой, но очень ей нравилась.

Алистер подошел к ней, сидящей за столом, прижался губами к ее виску.

– Добрый вечер, – выдохнула Джесс, испытывая привычное и в то же время из ряда вон выходящее удовольствие от возникшей между ними близости. Это походило на непринужденность и легкость, сопровождавшие ее жизнь с Тарли, но все-таки было не то же самое. Ее реакция на Алистера была богаче оттенками и глубже. Ее мучило сознание того, что отношения с Бенедиктом были не тем, чем могли бы быть. И все же подозревала, что несовершенство ее отношений с мужем отчасти объяснялось существованием Алистера. Независимо и тайно от нее он всегда был где-то рядом, в тени, и занимал в ее сознании место, которое не уступил бы никому.

– Теперь этот вечер добрый, – ответил он, выпрямился и показал ей кожаную папку под мышкой.

– Что это?

– Работа.

Он положил папку на стол.

Джесс улыбнулась и положила перо, которым писала письмо Эстер.

– Я счастлива, оттого что ты пришел ко мне, хотя у тебя есть более важные и неотложные дела.

– Вместо этого я предпочел бы заниматься любовью с тобой, но подозреваю, что ты не расположена к таким упражнениям.

Она подняла брови. Нынче утром у нее начались месячные.

– Откуда ты знаешь?

Алистер пожал плечами, освобождаясь от куртки, потом повесил ее на спинку стула.

– Как мне не знать? Я прикасаюсь к твоему телу чаще, чем к собственному. Твои груди стали больше и чувствительнее, а желание два дня назад достигло лихорадочной степени. В числе других признаков.

Губы Джессики изогнулись в кривоватой недоверчивой улыбке.

– Какой ты наблюдательный.

– Ничего не могу с этим поделать, – возразил Алистер, отвечая улыбкой. – Я не могу отвести от тебя глаз.

– Льстец, – шутливо укорила Джесс его. – Я действительно испытываю недомогание, но могу доставить тебе удовольствие иным способом, хотя…

Он сел.

– Соблазнительная мысль, но мне достаточно просто побыть с тобой.

Сердце Джессики против воли забилось быстрее. Алистер говорил так обыденно, и все же она была глубоко тронута его открытостью и уязвимостью, вызванными прирожденной неспособностью хитрить. Господь свидетель, она тоже уязвима.

– Я чувствую то же самое, – сказала она тихо.

– Знаю.

Алистер потянулся через стол и взял ее руку.

– Не могу выразить, что значит для меня то, что независимо от возможности заниматься любовью ты испытываешь желание проводить со мной время.

Джесс не могла бы сказать, почему ее удивило то, что красивый мужчина хотел, чтобы его больше ценили не за внешние данные и не за сексуальные подвиги, а за внутренние качества.

– Алистер…

– Не жалей меня, – оборвал он ее резко, услышав, как нежно она произнесла его имя. – Я готов скрывать от тебя любое свое чувство, кроме любви.

– Я тебя обожаю.

Резкие линии вокруг его рта смягчились.

– Это прекрасно мне подходит.

Она покачала головой:

– Я не хочу, чтобы ты испытывал из-за меня чувство стыда. Я никогда не стану тебя сурово судить за твои прошлые грехи, но если ты не можешь не страдать от этого, когда мы вместе, то нам лучше расстаться.

Он поморщился:

– Видишь, теперь…

– Нет, это ты должен видеть. Ты должен решить, и именно сейчас, что достоин моих чувств, как любой другой мужчина. Если же не можешь, то лучше нам расстаться.

Алистер тихонько чертыхнулся:

– Ты не можешь говорить мне такие вещи.

– Как бы не так! – огрызнулась Джесс. – Ты можешь обманываться на мой счет, считая меня совершенством, но я всего лишь женщина, и при этом только отчасти женщина, поскольку бесплодна. Я должна сказать, что это чрезвычайно несправедливо, что я не могу иметь детей. Однако у меня, как и положено, регулярно бывают кровотечения.

– Значит, это происходит сейчас? – спросил он слишком легким тоном.

– Если ты опасался, что это не так, можешь быть спокоен.

Он удерживал ее взгляд.

– Ты уверена? Может быть, это вина Тарли?

– Нет. До нашей свадьбы у него был ребенок от любовницы.

– Может быть, это был не его ребенок?

– Если бы ты увидел мальчика, у тебя не осталось бы сомнений. Он, как и твои братья, вылитый отец.

Алистер кивнул и переключил внимание на папку.

Джесс пробрала дрожь. Если он хотел детей, как и большинство мужчин, то конец их отношений был предрешен. А он заслуживал счастья быть отцом.

– Я видела тебя с мальчиком, – сказала она, намекая на ребенка, которого пыталась спасти от побоев неделю назад. Алистер проявил интерес к юнге, показывал ему, как вязать морские узлы, и учил его другим полезным вещам, а она радовалась, видя их вместе.

– Когда-нибудь ты станешь прекрасным отцом.

Он поднял на нее глаза, потом откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Его волосы немного отросли, и ей приятно было видеть, как обрамляют лицо эти черные локоны. Ее рука вспорхнула к подбородку, и Джесс принялась массировать горло, почувствовав, что там образовался комок.

– Джессика, – он с трудом выдохнул, – я никогда особенно не задумывался о детях. Теперь же и вовсе о них не думаю.

– Не говори так. Ты не можешь лишить себя этой радости.

– Как тебе известно, воспроизводство требует партнера. И в этой цепи ты первое звено. Если и последнее, то пусть так и будет. Я даже и думать не могу о том, чтобы попытаться зачать ребенка с кем-нибудь другим.

Ее зрение затуманили набежавшие слезы. Они обожгли глаза, и она смахнула их, стремительно отодвинулась от стола и поспешила к ящику с кларетом, стоявшему в углу.

– Джесс…

Она услышала, как ножки стула царапнули пол каюты за ее спиной, потом сильные руки сжали ее плечи за секунду до того, как она наклонилась, чтобы взяться за горлышко бутылки.

Прижавшись губами к ее уху, он спросил:

– Знаешь, как я отношусь к твоей тяге к вину?

– Нет, ибо я настолько эгоистична, что рада ее существованию.

– А я хочу, чтобы твой эгоизм распространялся только на меня.

Джессика с силой покачала головой:

– Любовь бескорыстна. Или предполагается, что она должна быть такой.

– Возможно, для некоторых это так. Мы с тобой были столького лишены. И так уж сложилось, что нам приходится что-то брать друг у друга.

Она закрыла глаза и прислонилась головой к его плечу. Руки Алистера обвились вокруг нее, и Джессика прикрыла их ладонями.

– У тебя столько братьев. Должно быть, ты захочешь иметь многочисленную семью?

– Если тебе угодно обсуждать мою семью, то нам понадобится кларет.

Он сделал шаг назад. Джессика взяла бутылку и выпрямилась. Когда она повернулась к нему, он вынимал бокалы из небольшого ящичка у двери каюты.

Она поставила вино на стол и села. Алистер поставил бокалы, потом вынул пробку из бутылки. Затем оставил вино подышать и сел на стул, глядя на нее задумчиво и изучающее.

Джессика терпеливо ждала.

– Ты никогда не задумывалась, почему отцовские чувства Мастерсона не распространяются на меня, а только на моих братьев, в то время как я зеркальное отражение своей матери?

– Это так, – сказала Джессика. – Я подозреваю, что ты не сын Мастерсона.

– И тебе это не важно, – заметил он тихо.

– А почему для меня это должно иметь значение?

– Джесс… – Алистер издал звук, слабо напоминавший смех. – Ты ведь известна своей приверженностью этикету и благопристойности. Я думал, ты станешь хуже относиться ко мне.

– Это невозможно. Но неужели твои братья хуже к тебе относятся из-за этого? Разве ты не близок с Альбертом?

– Нет, о братьях нет речи… Но Мастерсон… Я никогда не мог ему угодить.

Его голос звучал вяло, безразлично, и тем не менее было ясно, насколько глубоко затронуты его чувства.

– Лично я больше не страдаю от этого, но моя мать переживает из-за того, что мы так далеки друг от друга. Если бы я мог ее утешить, я бы сделал это, но похоже, что я ничего не могу изменить.

– Тем хуже для него.

Наконец-то Джесс поняла, почему Мастерсон так не хотел помогать Алистеру найти свое место в обществе.

– Он лишает себя прекрасного сына.

Алистер смущенно покачал головой:

– Меня все еще поражает твоя беспечность. Мне бы следовало предупреждать тебя всякий раз, когда я собираюсь поведать тебе какой-нибудь свой грязный секрет, поскольку мне все больше и больше хочется удержать тебя. И похоже, что бы я тебе ни рассказывал о себе, это не отвращает тебя.

В груди у нее разлилось тепло.

– Но ведь кто-то должен удерживать тебя от проказ.

– Это по плечу только тебе.

– Надеюсь, что это так.

– О, миледи, готов поклясться, что это своего рода предостережение.

Лицо Джессики приняло суровое выражение.

– Я ценю постоянство и верность, мистер Колфилд.

– Как и я. – Он побарабанил по столу кончиками пальцев. – Когда-то я верил, что Мастерсон глубоко любит мою мать, а она отвечает ему взаимностью. Он позволил ей родить меня и оставить при себе в качестве одного из своих детей, несмотря на то что это терзало его. Ведь он знал, что моя мать никогда не простит его, если он заставит ее бросить меня. Но теперь…

Он заколебался, и она подсказала ему:

– Теперь?..

Он с силой выдохнул воздух и сказал:

– Теперь я понимаю, чего стоит значительная разница в их возрасте. Я понимаю, чего стоит Мастерсону поддерживать свое физическое состояние и способность выполнять свои супружеские обязанности. Но Господи! Я не мог бы не замечать, если бы ты искала утех и удовлетворения своих сексуальных потребностей на стороне и называла бы мое безразличие к этому «любовью». Я смог бы доставлять тебе наслаждение другими способами – губами, руками… любым способом, каким бы располагал. То, что принадлежит мне, – мое, и я ни с кем не намерен им делиться.

– Возможно, ни один из них не знает, как об этом заговорить. Я не стала бы слишком сурово осуждать их.

– Обещай, что сможешь и будешь свободно говорить со мной обо всем.

Джесс без труда могла дать ему такое обещание. Алистер облегчал для нее возможность раскрываться одним только взглядом. Бенедикт смотрел на нее так же, но не задавал вопросов. Его привязанность была спокойной и ничего особенного не обещала в будущем.

Требования Алистера были гораздо более серьезными и всеобъемлющими. Но такими же были его терпимость и приятие.

Джесс без особой охоты кивнула в знак согласия.

Он указал на пергамент, лежавший на столе:

– Письмо?

– Сестре. Рассказываю ей о своем путешествии.

– Упомянула меня?

– Да.

Глаза Алистера засветились.

– И что ты обо мне написала?

– О, пока еще ничего.

– Тебе надо так много рассказать?

– Да, и при этом я должна излагать все это с осторожностью. В конце концов, я о многом должна ее предупредить и предостеречь, а не писать только о тебе.

– Ты эгоистка.

Джессика встала и обогнула стол. Его взгляд следовал за ней по мере того, как она приближалась к нему, и в нем было восхищение и неприкрытая страсть. Она положила руку ему на плечо, отвела назад со лба темные волосы и поцеловала его.

– Мне приятно предъявлять требования на тебя, – пробормотала она, думая о Мастерсоне и его глупой гордости.

Алистер обнял ее за талию.

– Интересно, не изменятся ли твои взгляды в Лондоне, – прошептал он, – когда ты окажешься в окружении тех, кто будет судить тебя и твой выбор.

– Неужели ты считаешь меня столь легко поддающейся влияниям?

– Не знаю. – Он заглянул ей в глаза. – Не думаю, что и ты это знаешь.

До известной степени он был прав. Джесс всегда делала именно то, что считала пристойным и чего от нее ожидали.

– Мой отец не согласился бы с тобой. Он сказал бы тебе, что требуется большая сила убеждения, чтобы заставить меня что-нибудь сделать.

Алистер потянул ее к себе, и Джесс оказалась сидящей у него на коленях. Его руки обвились вокруг нее и сжали ее.

– Мысли о нем и его поведении вызывают у меня жажду насилия.

– Он не заслуживает подобных чувств. К тому же в некотором отношении я могу быть ему признательна. То, что когда-то вызывало у меня протест и было для меня тяжело, теперь стало моей второй натурой и облегчило мою жизнь.

Джесс провела пальцами по его волосам.

– И подумай только, как много удалось тебе узнать обо мне всего за две недели.

– Я и хочу узнавать тебя больше и глубже.

– Тебе это удается. – С каждым проходящим часом она чувствовала себя все свободнее и много лучше, сравнивая это состояние с тем, когда в конце долгого дня снимала корсет. Она начинала сомневаться в своей способности принять в будущем прежние правила поведения. – Это тебя пугает? Или успокаивает? Я с такой легкостью падаю в твои объятия, и, возможно, этот недостаток светской выдержки и необходимости бороться становится скучным для тебя?

– Ты каждую минуту бросаешь мне вызов, Джесс. И часто меня пугаешь. – Он положил голову ей на грудь. – Я не знаю, что значит от кого-нибудь в чем-нибудь зависеть, но от тебя я, похоже, завишу.

Джесс обхватила руками его широкие плечи и оперлась подбородком о его голову. Она могла бы догадаться, что такой человек, как Алистер, никогда ничего не делавший наполовину, с таким же самозабвением отдается страсти. Но не ожидала того, что он захочет приковать себя к одной женщине при столь широком выборе.

– Признаюсь, я напугана. Все так быстро изменилось.

– Неужели это так ужасно? Ты была прежде настолько счастлива?

– Я не была несчастлива.

– А теперь?

– Я не узнаю себя. Кто женщина, сидящая на коленях у распутника и готовая отдаться ему с такой же легкостью, с какой могла бы предложить чашку чаю?

– Она моя, и мне она нравится.

– Конечно, несносный ты человек.

Она прижалась щекой к его волосам.

– Достаточно ли тебя любила мать, Алистер? Ты поэтому так дорожишь мной?

– Любила, несмотря на печаль, связанную с моим зачатием и рождением. И я сделал бы что угодно, чтобы она была счастлива.

– Она любила бы внуков?

Алистер отстранился и посмотрел на нее:

– Ну, это задача Бейбери как наследника. Он позаботится об этом.

– А какую ответственность берешь на себя ты? – спросила она, нежно проведя большим пальцем по его щеке.

– Мой удел быть паршивой овцой в семье и совращать молодых вдов.

Она поцеловала его и, не отрывая от него губ, сказала:

– А я позабочусь о том, чтобы ты не сходил с этой прямой и узкой тропы, уготованной тебе в последние годы.

Его сильные руки заскользили по ее телу вдоль спины.

– Ну что мы с тобой за пара! Порочная вдова и раскаявшийся грешник.