Текст книги "Испытание страстью"

Глава 17

Джессика упала на кровать, и Алистер тотчас же оказался лежащим поверх нее. Это приземление встряхнуло их обоих, и он вошел в нее глубоко, пригвоздив к постели.

Она застонала, кожа ее покрылась испариной. Он заворчал, вцепился руками в покрывало по обе стороны от ее головы и сделал рывок. Его толчки были мощными, а его стальные руки сжимали ее предплечья.

– Нет, – задыхаясь, пробормотала она, чувствуя приближение конца. Если бы она позволила ему это сделать, Алистер вверг бы ее в первое из ее многочисленных падений в бездну всего за считанные секунды. Он мог продолжать эту скачку без конца, стараясь отсрочить собственный пик наслаждения до тех пор, пока она не потеряет окончательно способность соображать и не будет лежать, трепеща от наслаждения. Тогда он разденет ее и разденется сам, а она уже пресытится до того, что не сможет двигаться. И это может продолжаться часами, и он с безжалостной решимостью положит конец ее возражениям.

Алистер остановился, глядя на нее сверху вниз жарким взглядом, будто обжигающим кожу.

Джесс приподнялась, опираясь на локти.

– Позволь мне…

Алистер выпрямился. Он стремительными движениями освободился от жилета, галстука и рубашки, ни на мгновение не нарушая их телесной связи. И все-таки ему пришлось на мгновение оторваться от нее, чтобы снять нижнее белье, а когда ее нежная плоть жадно обхватила его мужское естество, он с шумом выдохнул воздух и чуть отстранился.

На мгновение она остановилась, любуясь его совершенным нагим телом. Ей никогда не надоедало это зрелище. Он был поджарым, и видно было, как каждый твердый мускул вырисовывается под гладкой кожей. Ее взгляд охватил его от плеч до ступней, а потом так же пропутешествовал обратно, любовно лаская каждый мужественный дюйм этого тела. Алистер оставался неподвижным, без стеснения доставляя ей удовольствие рассматривать себя.

– Ты восхитителен, – прошептала Джесс, скользнув ногами к его жестким, как дерево, подошвам, обхватила руками стройные бедра, прижалась губами к его груди над сердцем. – И бесценен.

При этих ее словах его сердце забилось сильнее, доказывая, что их связь настолько глубока, что ее страхи передаются ему и вызывают у него тревогу и желание прижаться к ней с такой силой, будто она в любой момент может исчезнуть.

– Я хочу, чтобы ты как можно чаще говорила мне это, – сказал он, будучи, как всегда, болезненно честным, заставляя ее устыдиться своей обычной сдержанности.

Джессика склонила голову набок, когда он принялся расстегивать пуговицы на спине ее платья.

Алистер поцеловал ее в плечо, потом прикусил кожу, вонзив зубы достаточно глубоко, чтобы она почувствовала боль. Этот яростный напор удивил и напугал, но и возбудил ее.

– Ты никогда не обсуждала с Тарли свою привязанность к нему?

– Мы об этом никогда не говорили. Просто эта привязанность существовала между нами. Все было и так понятно. И мы чувствовали себя хорошо.

Он слегка отстранил ее от себя, чтобы ослабить тесемки корсета.

– Но мне этого недостаточно.

– Я так быстро и так низко опускаюсь, – призналась Джесс тихо и потрясенно. – Не могу остановиться или замедлить свое падение. И от этого у меня кружится голова. Мои чувства к тебе пугают меня, и, как мне кажется, их сила и острота должна пугать и тебя.

Джессика закрыла глаза, сознавая, что им еще предстоит так много узнать друг о друге. Она сама была виновата в том, что знала так мало об обстоятельствах, сформировавших характер Алистера. Она не задавала ему вопросов в отличие от него. Ее приучили к тому, что не следует копаться в чувствах других. Однако ей следовало побороть эту привычку, если она собиралась сделать Алистера по-настоящему счастливым.

Он избавил ее от корсета, сорочки и панталон, но теперь его ловкость и сноровка были ей знакомы.

– Ложись в постель.

Алистер подчинился ее приказу и направился к постели легкой грациозной походкой с полной непринужденностью. Принял полусидячее положение, опираясь спиной на подушки и вытянув перед собой длинные ноги. Она подошла к краю кровати, не зная, с чего начать. Его возбужденное естество манило и соблазняло ее, представляя для нее неотразимое притяжение, его твердый и мощный ствол загибался к пупку.

Он сжал свой жезл в кулаке и медленно поглаживал его с полузакрытыми глазами, не скрывая то, что он намеренно ее испытывает.

Джесс обхватила его рукой, ощутив его жар и твердость, и у нее перехватило дыхание.

Жилы на его шее напряглись, он заскрежетал зубами, пока она ласкала его нежнее, чем он делал это сам. Потом облизнула губы.

– Нет, – крикнул он. – Я не могу сдерживаться, чтобы достойно насладиться твоим ртом. Я слишком близок к взрыву.

– Отлично.

Она оседлала его, перебросив одну ногу через его бедра, чтобы оказаться в удобном положении. Когда он схватил ее за талию, она недовольно высвободилась.

– Не трогай меня!

– Черт и все дьяволы ада! Как я могу дать тебе наслаждение, если ты запрещаешь мне прикасаться к тебе?

Джесс усмехнулась:

– В этом-то и дело.

Он открыл было рот, чтобы возразить, но умолк, как только она опустилась на него сверху, на его пышущую жаром воспаленную плоть.

Из ее груди вырвался неожиданный стон. Мускулы бедер расслабились, и она опустилась еще ниже, скользя вдоль его трепещущего скипетра. Их соединение было медлительным и неотвратимым, и по всему ее телу пробежала дрожь. Алистер сделал движение вперед, схватил ее и зарылся влажным лицом в выемку между ее грудей.

Его бедра задвигались, производя круговые движения, а руки все еще удерживали ее, пока он проникал в нее все глубже, ища и находя нежное место внутри ее, и это сводило ее с ума.

– Ляг, – прошептала она, задыхаясь, подавляя эгоистичное желание поддаться его ласкам и сноровке.

– Позволь мне дать тебе полное наслаждение, – прошептал он сквозь стиснутые зубы. – Дай мне…

– Еще нет.

Джесс затрепетала, когда он принялся раскачивать ее, продолжая прижимать к себе и давя на самое чувствительное ее место.

– Прекрати! Ты обещал!

Алистер выругался и замер. Его большое тело было таким горячим, что обжигало ее.

– Ради Бога, Джесс. Что ты делаешь со мной?

– Я хочу заставить тебя получить наслаждение до конца! – сказала Джессика, обвиваясь руками вокруг него. – Хочу видеть, когда это произойдет.

Алистер со стоном упал на подушки. Глаза его были закрыты, он перебирал ее волосы. У него были красивые руки. При виде того, как они сгибаются и разгибаются, она снова испытала трепет, и ее плоть сжала его крепче.

Джесс склонилась к нему и прижалась полураскрытыми губами к его губам. Но он не хотел разделять с ней пик своего наслаждения.

Убедившись, что она утомлена наслаждением, испитым до дна, и едва сохраняет ясность сознания, Алистер позволил и себе испытать его, зарываясь лицом в ее шею и волосы, сжимая ее в объятиях все крепче, но пряча от нее лицо. Даже, когда она дарила ему наслаждение ртом, он отстранялся и прятал лицо.

Потом он взял ее лицо в ладони и наклонил ее так, чтобы заставить держать рот, как ему было угодно, ловя ее быстрые вздохи, пока их языки ласкали друг друга. Пальцы ее ног свело судорогой. Соски поднялись и отвердели, молчаливо моля о таком же внимании. Его поцелуи было невозможно описать словами, а чувства, крывшиеся за ними, могли разорвать ее сердце.

Она удерживала его за запястья, потом отвела его руки и выпрямилась. Потом медленно опустилась, опираясь на его поднятые руки и продолжая удерживать их, чтобы он не мог прикрыть ими лицо.

Дыхание Алистера вырывалось из груди, как шипение, а синие глаза потемнели и походили на сапфиры. Он раскраснелся, его губы были припухшими от ее поцелуев, черные волосы растрепаны ее сильными и ловкими пальцами. Никогда в жизни она еще не видела ничего столь экстравагантного и прекрасного.

Сердце ее, казалось, не помещалось в груди и причиняло боль. Джесс смотрела на него из-под ресниц, стараясь найти ключи к его наслаждению: как быстро следует гладить его, как глубоко втянуть внутрь и под каким углом двигаться, чтобы на лбу его вдоль линии волос выступила испарина.

– Иисусе, – задыхаясь, пробормотал Алистер, когда она сделала резкое движение и тело его откликнулось на этот толчок.

Джессика с большей силой сжала его руки и принялась быстро двигаться вверх и вниз, то крепче сжимая его, то ослабляя нажим. Она заставила Алистера окунуться в нее так глубоко, что его голова и ноги беспомощно метались из стороны в сторону в полной зависимости от нее.

– Джесс!

Алистер вырвал руку из ее пальцев и сжал ее бедра. Удерживая ее неподвижно, он рванулся вверх. Его бедра взвились с такой скоростью, что она смогла только ухватиться за его плечи и потом позволить ему действовать по своему усмотрению.

Он издал дикое рычание, резко выпустил ее, и руки его упали на покрывало, которое он судорожно сжал в кулаках. Его спина изогнулась, оторвавшись от постели, шея напряглась. Ярость его наслаждения потрясала ее своей мощью. Он был великолепен, и она снова была покорена им и тем, как он вел себя и как выкрикнул ее имя.

– Да, – поощрила она его, помогая ему пережить этот миг и стараясь отсрочить собственный взрыв, чтобы он мог насладиться всеми оттенками своего освобождения.

– Господи… как ты прекрасен.

И так уязвим. Так раскрыт. Его лицо выражало целую гамму сменявших друг друга чувств – мучительный экстаз, потребность в ней, любовь и даже… гнев.

Алистер перекатился по постели сам и заставил перекатиться ее. Она оказалась на краю кровати и, еще не оправившись, ощутила тяжесть его тела и силу толчков, ощутила трение его естества о ее тело. Джесс вскрикнула, когда по телу ее пробежала волна спазма, пальцы вцепились в его бока, ноги широко раздвинулись, чтобы принять все, что он мог ей дать.

Его рот завладел ее губами, заглушая звуки, исторгаемые из ее груди силой ее ощущений.

– Я люблю тебя, – выдохнула она в его отчаянно впившийся в нее рот, неспособная более и не желающая сдерживать ни слов любви, ни своих чувств, диктующих их.

В ответ он еще ближе привлек ее к себе и сжал с такой силой, что воздух вырвался из ее легких.

Алистер знал по опыту, что женщины, охваченные страстью и испытывающие наслаждение, легко их произносят, но позже забывают о них или не придают значения сказанному.

Он знал, что она опьянена собственной женской властью и поняла наконец, с какой легкостью может обнажить его душу. Он не мог этому противиться, когда был рядом с ней. И даже не представлял, как это возможно.

Теперь же она, свернувшаяся клубочком рядом с ним, казалась такой спокойной. Их кожа остывала, дыхание становилось ровнее. На какое-то мгновение и Алистер успокоился, чувствуя, что силы его исчерпаны.

Почему она не заговорила? Почему не повторила этих слов вслух?

Он заговорил только ради того, чтобы сохранить рассудок:

– Моя сексуальная жизнь началась, как у любого бесшабашного подростка. Я был готов сблизиться любой хорошенькой и покладистой девицей.

– О Господи, – тихо усмехнулась Джессика, – думаю, девушки с готовностью и бесстыдством бросались тебе на шею.

Хотя это было правдой, Алистер ничего на это не ответил, не желая возбуждать неуместную ревность.

– Мой старший брат Аарон как-то вечером взял меня с собой покутить. Мне было почти пятнадцать, и мне хотелось быть таким же светским, каким казался он. В конце концов мы оказались на немноголюдном сборище во владениях дамы полусвета.

Алистер поднял голову. Она посмотрела на него:

– В четырнадцать лет?

– Почти в пятнадцать, – напомнил он. – И я не был таким уж невинным, если когда-нибудь был вообще. Вспомни, моей матери пришлось довольно рано объяснить мне, почему Мастерсон не выносит меня и даже не желает на меня смотреть.

Джесс положила ему руки на живот и оперлась о них подбородком.

– Он единственный так к тебе относился.

Алистер провел кончиками пальцев по ее изящному подбородку.

– На том вечере была куртизанка. Наши взгляды встретились.

– Как она выглядела?

– Она была стройной. Блондинка. Изящная, со светло-голубыми глазами, которые в зависимости от настроения могли показаться почти серыми.

– О!

Теперь глаза Джессики метали громы и молнии.

– Мне повезло, что я оказалась в твоем вкусе.

Алистер сдержал улыбку, сознавая, чем это может обернуться для него.

– По правде говоря, за две недели до этого я встретил тебя, и мои предпочтения уже сформировались. Она просто отчасти напомнила мне тебя.

На лице Джессики отразилось смущение, но тотчас же пробуждающееся осознание всего сказанного им изменило ее выразительное лицо.

– Боюсь, – сказал он, – что она стала плохой заменой тебе. Взгляд его был устремлен на стену за ее спиной. – Она не обладала такой рафинированной красотой, как ты. К тому же давным-давно утратила способность интересоваться кем-либо больше, чем собой, и это прекрасно соответствовало моим намерениям. Для того чтобы вступить с ней в связь, мне не требовалось любить ее.

Джессика вздрогнула от его прямолинейности и резкости, но сдержалась.

– Какое-то время наша связь была идеальной. Она скучала, и ее отчасти развлекало то, что она учила меня, как быть приятным женщине в постели, а я был радивым учеником. Она научила меня механике интимного акта, главным образом стараясь предотвратить возникновение привязанности к ней.

– Однажды, приехав к ней, я нашел ее в обществе подруги, тоже куртизанки. Она пожелала, чтобы я проявил внимание к ним обеим, что я и сделал.

Ее руки обвились вокруг него, скользнули за его спину в узкое пространство между спиной и изголовьем постели.

– И скоро у меня вместо одной подруги появилось две, – сказал он. – Бывало, что она вообще не принимала участия в наших играх. Просто наблюдала. Случалось, что там были и другие мужчины, если у нее появлялась прихоть побыть сразу с несколькими.

– Господи! – прошептала Джессика. Ее глаза расширились и сверкали на бледном лице. – Почему ты продолжал к ней приходить? Почему не предоставил ей возможность наслаждаться без тебя своими низменными страстями?

– Куда мне было деваться? Вернуться домой? Там мое общество вызывало ужасное напряжение между Мастерсоном и моей матерью. Она терзалась, когда я оказывался дома. Но независимо ни от чего я всегда действовал согласно своей воле. В то время у меня почти никогда не проходило возбуждение, и в этом не было ничего чудовищного, Джессика. А постельный спорт обеспечивал массу возможностей, облегчавших жизнь.

Алистер говорил намеренно легким тоном, но она не могла не распознать бурлившие в нем эмоции. Джессика потерлась щекой о его живот, прижалась носом к тонким волоскам, покрывавшим кожу на животе.

– Мне не следовало сегодня слишком наседать на тебя со своими вопросами, – сказала она. – Прости.

Алистер фыркнул:

– Не могу принять извинения за самое огромное наслаждение, что ты дала мне.

Джесс высвободила руки из-под него, и они заскользили вверх по его телу.

– Это огромное наслаждение не последнее. Пока что это лучшее в твоей жизни. Именно пока что, – подчеркнула она, – и снова оседлала его бедра и обхватила его за плечи.

– Отныне я буду стараться дать тебе все большее и большее наслаждение каждый раз, когда мы станем заниматься любовью.

Он дернулся, потому что она осушила его до дна.

– Не сейчас, – сказала Джессика, прижимаясь губами к его уху. – Позволь мне удержать тебя. Я ведь обещала тебе это и выполню обещание. Тебе вовсе не обязательно использовать это орудие, чтобы показать, что ты чувствуешь ко мне.

Охватившее его томление было слишком сильным, чтобы пренебрегать им. Оно обожгло его глаза, и в горле у него пересохло. Алистер оперся руками о постель, чтобы не выдать их дрожи.

– Она была единственной женщиной, к которой ты что-то испытывал? – спросила Джесс, прижимаясь к нему.

– Ну если тебе угодно это называть так.

– А как еще это можно назвать? Похотью?

– Понятия не имею. Знаю только, что это ничуть не походило на то, что связывает нас.

– Но ведь некоторые женщины любили тебя.

Это было не вопросом, а утверждением.

– Те, кто испытывал ко мне такие чувства, теперь горько жалеют об этом. Горечь перевешивает радость.

Кончики ее пальцев прошлись по его затылку, разминая напряженные мышцы.

– Ты не должен стыдиться прошлого.

– Но ты ведь не знаешь, что я делал.

– Я знаю тебя, люблю тебя и не буду раскаиваться в этом.

Алистер был напуган пробежавшей по его телу мощной судорогой. Джесс проникла так глубоко в него, могла видеть все, что происходит у него в душе, как бы он ни пытался замаскировать свои чувства.

Господи, он ведь вовсе не хотел, чтобы она настолько хорошо его понимала.

– Но ты и этого не знаешь, – сказал он резко.

– Тебе придется научиться доверять мне, Алистер, поверь мне на слово.

Джесс чуть ослабила объятие и отстранилась, будто освобождая его и давая ему возможность бежать.

И, сказать по правде, у него возникло такое искушение. Он совершал в свое жизни многое, что делало его неприемлемым… Да и само его происхождение делало его непригодным для нее. Джесс столько выстрадала, пока ее полировали и школили, делали элегантной и безупречной. А своим ухаживанием он мог бы уничтожить уважение общества, столь тяжело доставшееся ей. Если бы мог, он держал бы ее узницей в своей постели, не выпуская из нее, поскольку это было единственное место, где он мог заставить ее забыть все, кроме наслаждения, которое мог ей дать.

Алистер сжал ее в объятиях, стараясь преодолеть свое яростное желание и быть нежным. Она нуждалась в нежности, нуждалась в защите, а он вел себя как боевой таран, преодолевая все преграды, которые она была вынуждена воздвигнуть еще ребенком, постоянно подвергавшимся унижениям.

– Я тебе верю, – сказал он охрипшим голосом. – Разве я не рассказал тебе всего?

– Ты рассказал мне о себе все плохое и недостойное. – Джессика отстранилась, чтобы видеть его лучше. – И ты говорил об этом с вызовом, будто заставляя меня отвернуться от тебя.

Лучше теперь, чем позже. С каждым днем она становилась ему все более необходимой.

Скоро, как он предвидел, он не сможет без нее даже дышать. По временам он уже теперь это чувствовал.

Джесс поцеловала его в уголок рта, потом в другой:

– Оставайся вот таким, как сейчас, и я буду с тобой.

– Все мои желания направлены на тебя.

Алистер застонал, и она змеиным движением прильнула к нему.

– Докажи это, – выдохнула Джессика.

И, как всегда, он принял вызов. Он знал свои возможности. Он мог забыть о совести, умел зарабатывать деньги, он был привлекателен и хорош в постели. И это было то ценное, но слишком малое, что он мог предложить такой женщине, как Джессика. Зато все это он мог предложить ей в избытке и молиться о том, чтобы этого оказалось достаточно, чтобы удержать ее.

Глава 18

Эстер остановилась на пороге спальни и теперь неотрывно смотрела на спящего мужа.

В последнюю неделю Эдвард часто приходил к ней ночью, ища в ее постели облегчения от терзавшей его боли. Она пыталась его утешить, убедить, что боксерский матч, состоявшийся неделю назад, никоим образом не унижает его и не умаляет его достоинств. Однако что бы она ни говорила и ни делала, не могло ослабить его внутренних терзаний. Эстер была измучена этими бесплодными усилиями, утратила мужество и чувствовала себя больной из-за его и собственной слабости, которую все же питала к нему. Несмотря на все темное и болезненное, что теперь их разделяло, она не желала ему зла.

Ее величайшей неудачей было то, что она не могла спасти от самого себя человека, которого когда-то любила. Она не смогла даже спасти их поблекшей и увядающей любви. Но как бы это ни было больно, она не могла больше растрачивать свои силы и чувства на человека, который не мог ни принять, ни оценить ее усилий. Теперь она должна была думать о ребенке, крошечном существе, нуждавшемся в ее времени, внимании и обожании. Она не могла изыскать этих сил для себя, но для младенца, растущего внутри, находила.

Эстер расправила плечи и двинулась к кровати. Регмонт обладал завидным потенциалом и мог бы стать замечательным человеком.

Он был красивым, чрезвычайно обаятельным и бесконечно одаренным: за что бы он ни брался, к чему бы ни прилагал усилия, везде ему сопутствовал успех. Женщины зарились на него, мужчины его уважали. Но он не видел в себе этих завидных качеств. Как ни печально, но в его голове до сих пор звучали насмешливые и уничижительные слова отца, и они пересиливали любые хвалы в его адрес. Он чувствовал себя недостойным любви и реагировал на это досадное обстоятельство, как научил его отец – насилием.

Больше Эстер была не в силах подыскивать ему оправдания. Самой главной особенностью Регмонта было желание полностью контролировать ее во всем, начиная от одежды и кончая едой, и манипулировать ею. Он винил в своих приступах ярости спиртные напитки, в которых себе не отказывал, а иногда и ее. Он по-прежнему никогда не признавал своей вины ни в чем, и было мало надежды на то, что он изменится. И Эстер оставалось только предпринять шаги к тому, чтобы позаботиться о своем ребенке и защитить его.

Когда она приблизилась к постели, муж пошевелился, и его гладкая мускулистая рука потянулась к ее стороне кровати. Не найдя Эстер, он оторвал голову от подушки, и на лице его появилась медлительная и сонная улыбка. По телу Эстер пробежала легкая дрожь.

Несмотря на то что его голова оставалась всклокоченной и он был обнажен, невозможно было отрицать его золотистой мужественной красоты. Но под ангельскими чертами скрывались и бушевали терзавшие его демоны.

Он перекатился на спину и приподнялся, опираясь на деревянное резное изголовье кровати. Простыня спустилась ему на бедра и прикрывала их, а обнаженные широкая грудь и плоский живот представляли собой захватывающее зрелище.

– Я слышу отсюда твои мысли, – пробормотал он. – Что тебя так занимает?

– Мне надо кое-что сказать тебе.

Регмонт спустил ноги с кровати и теперь стоял ослепительно обнаженный и бесстыдный.

– Через минуту я буду полностью к твоим услугам, – сказал он.

Он поцеловал мимоходом ее в щеку на пути к ночному сосуду и направился за ширму в углу.

Когда он появился снова, Эстер заговорила:

– Я жду ребенка.

Он остановился так резко, что даже споткнулся. Глаза его широко раскрылись, лицо залила бледность.

– Эстер, Господи…

Она не могла бы сказать, какой реакции ожидала, но не этого ужасного молчания.

– Я надеялась, что ты обрадуешься.

Регмонт с трудом вздохнул:

– Конечно, я рад. Прости меня, но я немного ошарашен. Я привык думать, что, возможно, ты бесплодна, как твоя сестра.

– Значит, отчасти поэтому ты гневаешься на меня?

Но как бы он разгневался, если бы узнал, какие меры она предпринимала в последние несколько лет, чтобы предотвратить зачатие?.. От одной этой мысли ей стало страшно.

– Гневаюсь? – Он вспыхнул. – Не начинай скандалить! Только не сегодня!

– Я никогда не скандалю, – возразила Эстер бесцветным тоном. – Я ненавижу ссоры, и ты это знаешь. У меня в детстве их было слишком много, чтобы желать продолжать в том же духе в течение всей жизни.

Его синие глаза угрожающе заблестели.

– Если бы я не знал твоего мягкого характера так хорошо, я бы подумал, что ты намеренно провоцируешь меня.

– Говоря правду?

Ее сердце зачастило от страха, но она не хотела ему поддаваться.

– Мы просто разговариваем, Эдвард.

– Похоже, ты не рада тому, что у нас будет ребенок.

– Буду рада, если мне станет ясно, что ему ничего не угрожает.

– А в чем дело?

Регмонт сделал движение к стулу, на котором накануне оставил халат.

– Ты обращалась к доктору?

– По утрам у меня бывает тошнота, но это вполне нормально. Мне сказали, что пока все идет, как и должно. – Она старалась преодолеть побуждение вскинуть подбородок, понимая, что даже молчаливый вызов только ухудшит настроение Регмонта. – Но все же я должна позаботиться о себе и избегать… травм.

На его щеке задергался мускул.

– Конечно.

– И мне надо есть побольше.

– Я все время твержу тебе об этом.

– Да, но это трудно, если постоянно страдаешь от боли.

Его губы побелели, и это было верным признаком того, что надвигается опасность, но она пренебрегла этим.

– Принимая все это во внимание, я хотела бы пораньше уехать за город, а ты можешь присоединиться ко мне по окончании сезона.

– Ты моя жена, – рявкнул он, завязывая узлом пояс халата. – Твое место рядом со мной.

– Знаю, но мы должны подумать о ребенке.

– Мне не нравится твой тон и намеки на то, что я могу представлять угрозу для своего младенца.

– Не ты. – Это была белая ложь. – А спиртные напитки.

– Я не буду пить. – Регмонт скрестил руки на груди. – На случай, если ты этого не заметила, я не пью уже почти три недели.

У него случались и более длительные перерывы, но что-то всегда возвращало его к прежнему образу жизни и к злоупотреблению спиртными напитками.

– Никакие предосторожности не лишни, если речь идет о ребенке.

– Ты останешься здесь, – процедил он сквозь зубы, направляясь к двери. – И больше я не желаю слушать чепуху по поводу твоего отъезда.

– Эдвард, пожалуйста…

Дверь хлопнула, и разговор на этом закончился.

* * *

– Ты выглядишь потрясающе! – похвалила сына Элспет, спускавшаяся по лестнице в вестибюль. – И какую же дебютантку ты намерен сегодня осчастливить своим визитом?

Майкл прекратил манипуляции со своим безупречным галстуком и встретил взгляд матери в зеркале, перед которым стоял.

– Добрый день, матушка.

Она подняла бровь, видя, как он берет свою шляпу с пристенного столика, но ничего не сказала. Послеполуденное солнце, просачиваясь сквозь стрельчатое окно, расположенное над двустворчатыми дверьми, падало косыми лучами на мраморный пол. Непрямое освещение льстило внешности его матери, а в платье в цветочек она выглядела моложе.

Губы ее изогнулись.

– Леди Регмонт помогла мне составить список дебютанток. Она очень восприимчива, обладает отличными связями и очень хочет видеть тебя в счастливом браке.

Майкл окаменел. Внезапно ему показалось, что отлично сшитый на заказ синий сюртук стал ему тесен.

– Мне приятно слышать, что вы так сблизились. Я так и думал, что вы сойдетесь.

– Да, мы стали гораздо ближе, чем я думала. Бедняжка так рано потеряла мать, да и Джессики сейчас здесь нет, и я теперь люблю Эстер, как родную дочь.

Он бы хотел, чтобы они и впрямь стали матерью и дочерью через брак, но судьба распорядилась иначе.

– А теперь она ждет ребенка, – продолжала Элспет бодрым тоном. – И я вместе с ней переживаю эту радость, готовясь к тому, чтобы принять твою жену, кем бы она ни была.

Дыхание со свистом вырвалось из груди Майкла, и он вцепился в край консоли, чтобы собраться с силами и не упасть. Если бы его ударили кочергой в грудь, он не почувствовал бы более сильной боли.

Майкл круто обернулся и посмотрел на Элспет:

– Спрячьте коготки, матушка. Вы пьете мою кровь.

Она побледнела и отпрянула:

– Майкл…

– В чем дело? – спросил он с горечью. – Ведь мы оба знаем, что она для меня недосягаема. Нет нужды постоянно сыпать мне соль на рану.

– Прошу прощения.

Плечи ее поникли, а прекрасное лицо постарело на глазах.

– Я…

– Вы что?

– Боюсь, что твоя любовь к ней не даст тебе устроить свою жизнь.

– Я сознаю свою ответственность и позабочусь обо всем.

– Я желаю тебе счастья. – Элспет сделала шаг к сыну. – Я очень этого хочу. Я подумала, что, если ты будешь знать…

– То я просто отброшу свои злополучные чувства и буду идти по жизни дальше, избавившись от этого бремени. – Майкл безрадостно рассмеялся. – Если бы только все было так просто.

Она вздохнула:

– Я хочу тебе помочь. Хотела бы знать как.

– Я уже сказал как. – Он надел шляпу. – Присмотрите за Эстер. Окажите ей любую возможную поддержку.

– Боюсь, что ничего нельзя сделать для этой девочки, Майкл. Во всяком случае, мы с тобой ничего сделать не можем.

Он посмотрел на мать.

– Регмонт, – огрызнулся он, чувствуя, как по его сосудам устремилась кислота.

– То, как она реагирует на его имя… Мне уже случалось видеть такой взгляд. Ничего хорошего это не сулит. Но что мы можем сделать?

– Мы можем еще больше сблизиться.

Майкл направился к двери, которую дворецкий поспешил открыть для него:

– И молиться.

* * *

Эстер, тяжело дыша, вбежала в гостиную. Майкл встал, как только она туда впорхнула, и его темные глаза отразили чисто мужское восхищение ею. А она купалась в излучаемой им нежности, позволяя оттаивать своему заледеневшему сердцу.

– Вы выдержали паузу в целую вечность. Не приходили ко мне целую неделю, прежде чем выполнить свое обещание навестить меня, – упрекнула она его.

Его ответная улыбка была слегка окрашена печалью.

– Моя мать убедила меня подождать.

– Ах!

Эстер села на диванчик напротив.

– Она мудрая женщина.

– Вы ей нравитесь.

– Это чувство взаимное.

Эстер разгладила юбки, испытывая безотчетное беспокойство.

– Как вы? Я чуть не сошел с ума, думая о вас. Когда мы виделись в последний раз, мы кое о чем говорили. Я опасался, что мог отягчить вашу жизнь… что я сделал что-то неподобающее… – Он провел рукой по лицу. – Господи…

– Со мной все в порядке, Майкл.

– Неужели?

Его рука упала на колени, а взгляд обрел проницательность.

– Мне следовало позволить ему одержать победу. Но я был слишком высокомерен и слишком разгневан для этого. Мне следовало подумать о вас.

Сердце Эстер забилось глухо и ровно, будто оживая. По правде говоря, в обществе Майкла она чувствовала себя более живой, чем все эти долгие годы.

– Вы ведь думали об мне? Верно?

Он вспыхнул.

– Что бы вы ни обещали моей сестре, – продолжала она, – сомневаюсь, что она рассчитывала, что вы возьмете на себя ответственность за меня полностью. Но я тронута, что вы восприняли это так серьезно.

– Вам требуется рыцарь? – спросил он тихо, подаваясь вперед.

– Но ведь где-то вас ожидает принцесса, мой галантный рыцарь.

– Клянусь Господом! Я терпеть не могу говорить загадками.

Майкл вскочил на ноги со свойственной ему грацией, стараясь не потерять контроля над собой.

Она кивнула горничной, внесшей и поставившей на низкий столик чайный поднос. Когда девушка вышла, Эстер упрекнула его:

– Вы так и не ответили на мой вопрос о том, как чувствуете себя.

Он с шумом выдохнул.

– Так хорошо, как можно было ожидать, принимая во внимание обстоятельства. Никогда не понимал, какое бремя взял на себя Бенедикт и как замечательно справлялся с этим. Мне только остается гадать, как ему это удавалось. Должно быть, он умел изыскать в сутках больше часов, чем удается мне.

– Но у него была жена, поддерживавшая все его начинания.

– Господи, если кто-нибудь еще напомнит мне о необходимости обзавестись супругой, я за себя не ручаюсь.

Эстер тихонько рассмеялась, втайне ужасно обрадованная тем, что поиски жены Майкл не считал важным и приоритетным делом.

– Вы не думаете, что жена сможет вам помогать?