Текст книги "Сталин. Мой товарищ и наставник"

Однажды мы со Сталиным заговорили о его ссылке в Туруханском крае.

– По сравнению с тем, что пришлось пережить тебе, Камо, моя ссылка была пустяком, – сказал Сталин. – Одно было плохо, с большим трудом доставалась литература. Приходилось долго ждать, пока товарищи присылали то, что я просил.

От Свердлова, который был в ссылке вместе со Сталиным, я знал, что «пустяком» их ссылку назвать нельзя. Мало того, что Туруханский край считается одним из самых суровых в России, им вдобавок местные власти всячески усложняли жизнь. Но Сталин никогда ни слова об этом не сказал. Его волновало только то, что под рукой не было нужных для работы книг.

Я закончу тем же, с чего и начал. Я решил написать о моем товарище Иосифе Джугашвили-Сталине для того, чтобы мой рассказ помог людям узнать этого человека, бесстрашного революционера и талантливого организатора. Если выдающийся человек сам не любит рассказывать о себе, то это должны сделать за него другие, чтобы была историческая справедливость. Я рад тому, что мне пришла в голову такая хорошая мысль, и еще больше рад тому, что смог осуществить задуманное. Писателем я никогда не был и скажу честно, что мне легче мешки таскать, чем строчки писать. О себе я начал писать, да бросил, а вот о Сталине написал все, что хотел. Может, и не очень складно у меня получилось, но я очень старался. О себе я тоже порядком написал, но сделал это лишь для того, чтобы показать, как мой товарищ повлиял на мою жизнь, сколько хорошего он для меня сделал. Я же не просто хотел рассказать о Сталине, я хотел, чтобы те, кто будет читать мой рассказ, посмотрели на Сталина моими глазами. Чтобы они почувствовали радость от того, что им встретился наставник, который открыл им глаза и вывел на правильную дорогу. Чтобы они почувствовали, как важно томящемуся в неволе узнику знать о том, что товарищи помнят о нем и стараются освободить его. Написанное мною это не просто рассказ о Сталине. Это рассказ боевого товарища, друга и земляка.

Я счастлив от того, что у меня есть такой друг, как Сталин, и я хочу, чтобы все узнали его так же хорошо, как знаю я.

Послесловие

Закончив свой труд, я дал прочесть то, что написал, Михо Цхакая. Мне было важно узнать мнение человека, которого Сталин называет своим учителем. Лучшего критика, чем Михо, я бы не смог найти при всем желании.

– Если поймешь, что плохо написано, то брось в печку, – сказал я Михо без какого-либо кокетства.

Если бы то, что я написал, не понравилось Михо, то дело можно было считать законченным. Я очень старался, когда писал, лучше у меня не получится. Не всем же достался такой талант, как Горькому. Он, конечно, написал бы совсем не так, как я. Мысленно я вижу яркие картины прошлого, а когда описываю их, слова выходят простыми. Читаю и понимаю, что надо писать лучше, а не могу. По-товарищески завидую Сталину, который умеет выражать свои мысли и в речах, и в статьях так, что ни прибавить, ни отнять ничего нельзя. Горькому тоже завидую, он умеет писать красиво, ярко.

– Я знал, что ты плохо не напишешь, – сказал Михо, когда прочел рукопись.

Я ждал замечаний, но их не оказалось. Ни одного.

– Жаль, что Шаумян погиб, – сказал Михо. – Вместе с ним вы написали бы еще лучше.

Михо словно прочел мои мысли. Пока я писал, я не раз думал о том же самом. Степан мог бы многим дополнить мой скромный труд.

Похвала Михо меня очень обрадовала. Он пообещал написать предисловие к моим воспоминаниям, и я уверен, что он выполнит свое обещание, как бы он ни был занят. Цхакая слов на ветер не бросает.

Я рад тому, что мой труд получил одобрение товарища Цхакая. Я хочу от своего имени посоветовать всем моим товарищам-революционерам сесть и написать о том, чему они были свидетелями. Можно объединить усилия, писать вдвоем, втроем. Так будет создана летопись Революции, которую потомки станут читать с огромным интересом. Не ленитесь, товарищи! Не откладывайте этого нужного и важного дела. Не бойтесь, что у вас ничего не получится. Получится, это говорю вам я, Камо. Главное, будьте правдивы, ничего не приукрашивайте и не искажайте. Пишите правду!

Еще хочу сказать, что я буду благодарен всем моим соратникам-революционерам, которые после прочтения моих воспоминаний о товарище Сталине напишут мне письмо с оценкой моего труда или с какими-то дополнениями. Память у меня хорошая, товарищи, но тем не менее я мог о чем-то забыть.

Будущим поколениям я хочу сказать вот что. В первую очередь эта книга предназначается вам, тем, кто не жил при самодержавии и не видел Революцию собственными глазами. Знайте, потомки, что все мы, большевики-революционеры, были самыми обычными людьми, а не какими-то спустившимися с небес героями. От остальных нас отличало только одно. Каждый из нас в определенный момент своей жизни сделал выбор – решил бороться не за свои личные интересы, а за счастье всех угнетаемых. Мы самые обычные люди, только мы живем не для себя, а для других. В этом наше отличие и в этом наша сила.

Приложение

Основные даты жизни и деятельности Иосифа Виссарионовича Сталина в дореволюционный период и в 1917 году

9 (21) декабря 1879 года – официальная дата рождения Иосифа Джугашвили в городе Гори Тифлисской губернии в семье православных крестьян Виссариона Ивановича и Екатерины Георгиевны Джугашвили. Существует и другая дата рождения, указанная в метрической книге горийской Успенской церкви – 6 декабря (по старому стилю) 1878 года.

Сентябрь 1888 – июнь 1894 года – учеба в Горийском духовном училище (четырехклассном).

Сентябрь 1894 – май 1899 года – учеба в Тифлисской духовной семинарии, которую Сталин не окончил. В этот период он сблизился с марксистами и принимал участие в работе марксистских кружков г. Тифлиса.

Декабрь 1899 – март 1901 года – работа наблюдателем в Тифлисской физической обсерватории.

23 апреля (по старому стилю) 1900 года вместе с Вано Стуруа и Закро Чодришвили организует первую в Тифлисе рабочую маевку на Соленом озере, на которую собралось около 500 участников.

22 апреля (по старому стилю) 1901 года – организация и руководство первомайской демонстрацией в Тифлисе.

Сентябрь 1901 года – избирается членом Тифлисского комитета РСДРП.

Декабрь 1901 года – направляется на работу в Батуми.

Апрель 1902 – ноябрь 1903 года – арест, заключение в Батумской и Кутаисской тюрьмах.

Ноябрь 1903 – январь 1904 года – ссылка в село Новая Уда Балаганинского уезда Иркутской губернии, из которой был совершен побег, повлекший за собой переход на нелегальное положение.

1904 год – участие в работе Кавказского союзного комитета РСДРП, руководство всеобщей стачкой в Баку.

1905 год – руководство конференцией Кавказского союза РСДРП, участие в качестве делегата от Кавказского союза РСДРП в Первой Всероссийской конференции большевиков в городе Таммерфорсе (Тампере), руководство подготовкой вооруженного восстания на Кавказе и в Закавказье.

1906 год – участие в работе Четвертого съезда РСДРП в Стокгольме.

1907 год – участие в работе Пятого съезда РСДРП в Лондоне. Избрание членом Бакинского комитета РСДРП. Арест, заключение в Баиловской тюрьме в Баку. Высылка на два года в Вологодскую губернию под гласный надзор полиции.

1909 год – ссылка в город Сольвычегодск Архангелогородской губернии, побег и возвращение в Баку.

1910 год – назначение уполномоченным ЦК РСДРП по Кавказу; арест, повторная высылка в Сольвычегодск.

1911 год – окончание ссылки, нелегальная поездка в Санкт-Петербург с паспортом на имя Петра Чижикова, арест в Петербурге, повторная высылка в Вологодскую губернию под гласный надзор полиции.

1912 год – заочное избрание членом ЦК РСДРП на Шестой общепартийной конференции в Праге и членом Русского бюро ЦК РСДРП. Побег из ссылки. Арест, ссылка под гласный надзор полиции в город Нарым Томской губернии, побег. Принятие партийного псевдонима «Сталин».

1913 год – написание работы «Национальный вопрос и демократия». Редактирование газеты «Правда» совместно с Я.М. Свердловым. Арест, ссылка в Туруханский край Енисейской губернии под гласный надзор полиции.

1914–1917 годы – пребывание в ссылке, вначале в селе Курейка, затем в городе Ачинске.

1917 год – освобождение в результате Февральской революции и приезд в Петроград. Работа в редакции газеты «Правда», избрание членом Исполкома Петроградского Совета, членом ЦК РСДРП (б), членом Политбюро, членом Центрального исполнительного комитета. Руководство (совместно с Я.М. Свердловым) Второй конференцией Петроградской организации большевиков, выступление на ней с отчетным докладом ЦК РСДРП (б). Участие в руководстве Шестым съездом РСДРП (б), выступление на нем с отчетным докладом. Избрание членом ВЦИКа на Втором съезде Советов и назначение народным комиссаром по делам национальностей. Избрание в состав Бюро ЦК РСДРП (б) совместно с В.И. Ульяновым-Лениным, Л.Д. Троцким и Я.М. Свердловым.

Основные даты жизни и деятельности Симона Аршаковича Тер-Петросяна (Камо)

15 (27) мая 1882 года – родился в городе Гори в семье состоятельного подрядчика Аршака Тер-Петросяна и его жены Маро Андраниковны (Андреевны).

1889 год – поступление в Горийское городское армянское училище.

1898 год – исключение из училища за плохое поведение.

1901 год – после смерти матери переезжает в Тифлис к тетке (сестре матери) Елене Андреевне Бахчиевой, сближается со Сталиным, знакомится с марксизмом, вступает в РСДРП.

1903 год – вхождение в состав союзного Кавказского комитета РСДРП, организация нелегальных типографий в Тифлисе и другая подпольная работа.

Ноябрь 1903 года – первый арест, заключение в Батумскую тюрьму.

Сентябрь 1904 года – побег из тюрьмы и переход на нелегальное положение.

1905 год – подготовка и участие в вооруженном восстании в Тифлисе.

Декабрь 1905 года – ранение в бою, арест, заключение в тифлисскую Метехскую тюрьму.

Февраль 1906 года – побег из тюрьмы.

Март 1906 года – первая встреча с В.И. Ульяновым-Лениным в финском поселке Куоккала.

Июль – декабрь 1906 года – по заданию боевой группы при ЦК РСДРП работа за границей по закупке и транспортировке оружия для боевых отрядов РСДРП.

13 (26) июня 1907 года – участие в ограблении филиала Государственного банка в Тифлисе, организованном И.В. Сталиным.

Август 1907 года – отъезд за границу для закупки оружия и выполнения иных конспиративных поручений.

Ноябрь 1907 года – арест в Берлине и заключение в Моабитскую тюрьму, где в результате искусной симуляции был признан душевнобольным.

Сентябрь – октябрь 1909 года – передача германскими властями России, доставка в Тифлис, заключение в Метехскую тюрьму.

Август 1911 года – побег из тифлисской Михайловской психиатрической больницы и отъезд за границу в Париж к В.И. Ульянову-Ленину.

1912 год – партийная работа за границей и в России.

Январь 1913 года – арест в Тифлисе, заключение в Метехскую тюрьму.

Март 1913 года – Военным судом приговорен к смертной казни через повешение, которая вследствие амнистии по случаю трехсотлетия дома Романовых заменена двадцатилетней каторгой.

1913–1917 годы – заключение в Метехской и Харьковской тюрьмах.

Март 1917 года – освобождение в результате Февральской революции.

Апрель – декабрь 1917 года – партийная работа в Петрограде и Тифлисе.

1918–1919 годы – партийная работа на Кавказе.

Январь 1920 года – арест в Тифлисе грузинским меньшевистским правительством, заключение в Метехскую тюрьму.

Апрель 1920 года – высылка в Азербайджан, где принимает активное участие в подготовке вооруженного восстания, закончившегося провозглашением советской власти в Баку и всем Азербайджане.

1920–1921 годы – учеба в академии Генштаба, работа в системе Внешторга.

1922 год – назначение начальником Закавказского таможенного округа.

14 июля 1922 года – скончался в Тифлисе после того, как попал под автомобиль и получил тяжелую черепно-мозговую травму.

Анкета, заполненная Камо в Тифлисском городском комитете ВКП (б) в день его гибели 14 июля 1922 года

1. Название организации, выдавшей билет – Московск. орг. Кр. – Пр. район, к-т.[222]222
  Московской организации Краснопресненский районный комитет.


[Закрыть]

2. Фамилия – Петросов (Камо), имя – Семен, отчество – Иванович.

3. Год рождения – 1882 г.; родной язык – армянский.

4. Социальное положение – революционер.

5. Образование – 3-классное училище.

6. Какие специальности знает – революционер.

7. Военная подготовка – не имею.

8. На каких языках говорит – грузинский, русский, армянский.

9. Какие местности Кавказа и России знает хорошо – Петроград, Москву и весь Кавказ.

10. Был ли за границей и где – в 19 государствах Европы.

11. Семейное положение, число членов семьи на иждивении – холост.

12. Время вступления в партию – в 1901 г.

13. Какой организацией принят – Тифлис, орг. РСДРП.

14. Подвергался ли репрессиям за партийную работу, когда, каким – арестован шесть раз[223]223
  Здесь ошибка, дальше Камо указывает семь арестов (п. 17).


[Закрыть], бежал три раза, приговорен четыре раза к смертной казни с заменой 20 годами каторжных работ.

15. Состоял ли в других партиях, каких, когда – нет.

16. В каких профсоюзах состоял до выдачи билета…

17. Краткие сведения о революционной деятельности в Красной Армии, профсоюзах, на партработе:

1) За транспорт нелегальной литературы в Батуме 1903 и 1904 гг. в тюрьме 10 мес. (бежал);

2) 1905 г., за участие в вооруженном восстании 5 раз ранен и арестован 2 ¹/₂ мес. (бежал);

3) 1907, 1908 и 1909 гг. за организацию транспорта оружия и взрывчатых веществ. В Германии арестован, в Берлинской тюрьме и в сумасшедшем доме 2 года, причем был выдан России как больной. В России в Тифлисе опять в тюрьме и сумасшедшем доме 1909–1911 гг. (бежал);

4) В 1912 г. задержан в Софии (Болгария), был освобожден;

5) В Турции – Константинополе за провоз динамита, был освобожден;

6) В Тифлисе в 1913 г. был приговорен 4 раза к смертной казни, которая заменена манифестом 20-летней каторгой. Амнистирован 1917 г. 6/III;

7) В Грузии 1920 г. 15 января сидел 2 ¹/₂ мес., был освобожден.

Максим Горький, «Камо»[224]224
  Впервые напечатано в журнале «30 дней», № 8 за 1932 год.


[Закрыть]

В ноябре – декабре 1905 года, на квартире моей, в доме на углу Моховой и Воздвиженки, где ещё недавно помещался ВЦИК, жила боевая дружина грузин, двенадцать человек. Организованная Л. Б. Красиным и подчинённая группе товарищей-большевиков, Комитету, который пытался руководить революционной работой рабочих Москвы, – дружина эта несла службу связи между районами и охраняла мою квартиру в часы собраний. Несколько раз ей приходилось выступать активно против «чёрных сотен», и однажды, накануне похорон Н. Э. Баумана, когда тысячная толпа черносотенцев намеревалась разгромить Техническое училище, где стоял гроб Николая Эрнестовича, убитого мерзавцем Михальчуком (Михальчук – дворник одного из домов Немецкой, ныне Бауманской улицы. За убийство Баумана был оправдан. В 1906 году судился за кражу домашних вещей и был обвинён), хорошо вооружённая маленькая дружина грузинской молодёжи рассеяла эту толпу.

К ночи, утомлённые трудом и опасностями дня, дружинники собирались домой и, лёжа на полу комнаты, рассказывали друг другу о пережитом за истекший день. Все это были юноши в возрасте восемнадцати – двадцати двух лет, а командовал ими товарищ Арабидзе (артист грузинской драмы т. Васо Арабидзе), человек лет под тридцать, энергичный, строго требовательный и героически настроенный революционер. Если не ошибаюсь, это он застрелил в 1908 году генерала Азанчеева-Азанчевского, начальника одного из карательных отрядов в Грузии.

Арабидзе был первый человек, от кого я услышал имя Камо и рассказы о деятельности этого исключительно смелого работника в области революционной техники.

Рассказы были настолько удивительны и легендарны, что даже в те героические дни с трудом верилось, чтоб человек был способен совмещать в себе так много почти сказочной смелости с неизменной удачей в работе и необыкновенную находчивость с детской простотой души. Мне тогда подумалось, что, если написать о Камо всё, что я слышал, никто не поверит в реальное существование такого человека, и читатель примет образ Камо как выдумку беллетриста. И почти всё, что рассказывал Арабидзе, я объяснял себе революционным романтизмом рассказчика.

Но, как нередко случается, оказалось, что действительность превышает «выдумку» своей сложностью и яркостью.

Вскоре рассказы о Камо подтвердил мне Н. Н. Флеров, – человек, которого я знал еще в 92 году в Тифлисе, где он работал корректором в газете «Кавказ». Тогда он был «народником», только что вернулся из сибирской ссылки, очень устал там, но познакомился с Марксом и весьма красноречиво убеждал меня и товарища моего Афанасьева в том, что – «На нас работает история».

Как многим уставшим, эволюция нравилась ему больше революции.

Но в 1905 году он явился в Москву другим человеком.

– У нас, батенька, начинается социальная революция, понимаете? Начинается и будет, потому что началась снизу, из почвы, – говорил он, сухо покашливая, осторожным голосом человека, лёгкие которого сжигает туберкулёз. Мне было приятно видеть, что он утратил близорукость узкого рационалиста, радостно слышать горячие слова.

– Какие удивительные революционеры выходят из рабочей среды! Вот послушайте!

Он начал рассказывать об одном удивительном человеке, а я, послушав, спросил:

– Его зовут Камо?

– Вы знаете? Ага, только по рассказам…

Он крепко потёр свой высокий лоб и седые редкие кудри на лысоватом черепе, подумал и сказал, напомнив мне скептика и рационалиста, каким был он за тринадцать лет до этой встречи:

– Когда о человеке говорят много – значит, это редкий человек и, может быть, та «одна ласточка», которая «не делает весны».

Но, отдав этой оговоркой дань прошлому, он подтвердил мне рассказы Арабидзе и, в свою очередь, рассказал:

В Баку, на вокзале, куда Флеров пришёл встречать знакомую, его сильно толкнул рабочий и сказал вполголоса:

– Пожалуйста, ругай меня!

Флеров понял, что надобно ругать, и пока он ругал, – рабочий, виновато сняв шапку, бормотал ему:

– Ты – Флеров, я тебя знаю. За мной следят. Приедет человек с повязанной щекой, в клетчатом пальто, скажи ему: «Квартира провалилась, – засада». Возьми его к себе. Понял?

Затем рабочий, надев шапку, сам дерзко крикнул:

– Довольно кричать! Что ты? Я тебе ребро сломал?

Флеров засмеялся:

– Ловко сыграл?

После я долго соображал: почему он не возбудил у меня никаких подозрений, и я так легко подчинился ему? Вероятно, меня поразило приказывающее выражение его лица; провокатор, шпион попросил бы, не догадался приказать. Потом я встречал его ещё раза два-три, а однажды он ночевал у меня, и мы долго беседовали. Теоретически он человек не очень вооружённый, знает это и очень стыдится, но читать, заняться самообразованием у него нет времени. Да это как будто и не очень нужно ему, он революционер по всем эмоциям, революционер непоколебимый, навсегда, революционная работа для него физически необходима, как воздух и хлеб.

Года через два, на острове Капри, снова поставил передо мной фигуру Камо Леонид Красин. Мы вспоминали товарищей, и он, усмехаясь, спросил:

– А помните, в Москве вас удивило, что я на улице подмигнул щеголеватому офицеру-кавказцу? Вы, удивясь, спросили – кто это? Я назвал вам: князь Дадешкелиани, знакомый по Тифлису. Помните? Мне показалось, вы не поверили в моё знакомство с таким петухом и как будто даже заподозрили меня в озорстве. А это был Камо. Он отлично играл роль князя! Теперь он арестован в Берлине и сидит в таких условиях, что, наверное, его песня спета. Сошёл с ума. Между нами – не совсем сошёл, но это его едва ли спасёт. Русское посольство требует его выдачи как уголовного. Если жандармам известна хотя бы половина всего, что он сделал, – повесят Камо.

Когда я рассказал всё, что слышал о Камо, и спросил Красина – сколько тут правды, он, подумав, ответил:

– Возможно, что всё правда. Я тоже слышал все эти рассказы о его необыкновенной находчивости и дерзости. Конечно, рабочие, желая иметь своего героя, может быть, несколько прикрашивают подвиги Камо, создают революционную легенду, понимая её классово-воспитательное значение. Но всё-таки он парень на редкость своеобразный. Иногда кажется, что он избалован удачами и немножко озорничает, балаганит. Но это у него как будто не от легкомыслия молодости, не из хвастовства и не от романтизма, а из какого-то другого источника. Озорничает он очень серьёзно, но в то же время как бы сквозь сон, не считаясь с действительностью. Был такой случай: незадолго до ареста, в Берлине, он шёл по улице с товарищем, русской девицей, она указала ему в окне бюргерского домика на подоконнике котёнка и говорит: «Смотрите, какой хороший!» Камо подпрыгнул, схватил котёнка и подал спутнице: «Возьми, пожалуйста!»

Девица должна была доказывать немцам, что котёнок сам спрыгнул с окна. Это не единственный анекдот такого рода, и я объясняю их тем, что у Камо совершенно отсутствовал инстинкт собственности. «Возьми, пожалуйста», – это он говорит часто и тогда, когда дело касалось его собственной рубахи, его сапог, вообще вещей, лично необходимых ему.

– Добрый человек? Нет. Но отличный товарищ. Моё, твоё – он не различал. «Наша группа», «наша партия», «наше дело»…

– Другой раз, тоже в Берлине, на очень оживлённой улице, какой-то лавочник вышвырнул из двери мальчишку. Камо рванулся в лавку, испуганный спутник едва удержал его, а он вырывается и кричит: «Пусти, пожалуйста, ему надо морду бить!» Возможно, что это он репетировал свою роль безумного, но это мне теперь кажется. А в то время пускать его на улицу без провожатого было невозможно: он, казалось, только за тем и выходил, чтоб впутаться в какой-нибудь скандал.

– Верно, он сам рассказал мне, что во время одной экспроприации, где он должен был бросать бомбу, ему показалось, что за ним наблюдают двое сыщиков. До момента действия оставалась какая-то минута. Он подошёл к сыщикам и сказал:

– Убирайтесь прочь, стрелять буду!

– Ну, что ж, ушли они? – спросил я.

– Конечно, убежали.

– А почему ты сказал им это?

– Что такое почему? Надо было сказать – сказал.

– А всё-таки почему? Жалко стало?

Он рассердился, покраснел:

– Ничего не жалко! Может быть, просто бедные люди. Какое им дело? Зачем тут гуляют? Я не один бросал бомбы; ранить, убить могли.

Его поведение в этом случае дополняется и, может быть, объясняется другим: где-то в Дидубе он выследил шпиона, схватил его, прижал к стене и начал убеждать: «Ты – бедный человек? Зачем служишь против бедных людей? Тебе товарищи богатые, да? Почему ты подлец? Хочешь – убью?»

Человек не пожелал, чтоб его убили, он оказался русским рабочим из батумской группы, приехал за литературой, но потерял адрес квартиры товарища, в которой раньше останавливался, и искал её по памяти. Видите, какой оригинальный парень Камо?

Самый изумительный из его подвигов – гениальная симуляция, которая ввела в заблуждение премудрых берлинских психиатров. Но искусная симуляция не помогла Камо, правительство Вильгельма II всё-таки выдало его жандармам царя, и, закованный в кандалы, отвезённый в Тифлис, он был помещён в психиатрическое отделение Михайловской больницы. Если я не ошибаюсь, он симулировал безумие в течение трёх лет. Его бегство из больницы в Тифлисе – тоже фантастический фокус.

Лично с Камо я познакомился в 20-м году, в Москве, в квартире Фортунатовой, бывшей моей квартире на углу Воздвиженки и Моховой.

Крепкий, сильный человек, с типичным лицом кавказца, с хорошим, очень внимательным и строгим взглядом мягких, тёмных глаз, он был одет в форму бойца Красной Армии.

По его осторожным и неуверенным движениям чувствовалось, что непривычная обстановка несколько смущает Камо. Сразу стало понятно, что расспросы о революционной работе надоели ему и что его целиком поглощает другое. Он готовился поступить в военную академию.

– Трудно понимать науку, – огорчённо говорил он, шлёпая, поглаживая ладонью какой-то учебник, точно лаская сердитую собаку. – Рисунков мало. Надо делать в книгах больше картинок, чтобы сразу видно было, что такое дислокация. Вы знаете, что это такое?

Я не знал, а Камо смущённо улыбнулся, сказав:

– Вот видите…

Улыбка была беспомощная и какая-то детская. Эта беспомощность была хорошо знакома мне: я в юности тоже часто испытывал её, постигая словесную мудрость книг. Понятно было мне и то, как, должно быть, трудно одолевать сопротивление книги смелому практику, для которого служба революции прежде всего – дело, творчество новых фактов.

Это при первой же встрече с Камо вызвало у меня горячую симпатию к нему, а чем дальше, тем более он поражал меня глубиной и точностью его революционного чувства.

Совершенно невозможно было соединить всё, что я знал о легендарной дерзости Камо, о его сверхчеловеческой воле, изумительном самообладании, с человеком, который сидел передо мной за столом, нагруженным учебниками.

Невероятно, что, пережив такое длительное напряжение сил, он остался таким простым, милым товарищем и сохранил душевную молодость, свежесть, силу.

Он ещё не изжил в себе юношу и юношески романтично был влюблён в хорошую женщину, хотя и не блиставшую красотой, да, кажется, и старше его.

О своём романе он говорил с тем лиризмом страсти, который доступен только здоровым, сильным и целомудренным юношам:

– Она замечательная! Доктор, понимаешь, и всё знает, все науки. Она приходит с работы и говорит мне: «Что такое? Не можешь понять? Так это очень просто». И верно! Очень просто! Ах, какой человек!

И, рассказывая о романе своём словами иногда смешными, он делал неожиданные паузы, трепал руками густые, курчавые волосы на голове и смотрел на меня, молча спрашивая о чем-то.

– Ну, и что же? – поощрял я его.

– Вот видишь как… – неопределённо сказал он, и нужно было долго допрашивать его, чтоб услышать наивнейший вопрос: – А может быть, не надо жениться?

– Почему?

– Знаешь – революция, учиться надо, работать надо, враги кругом, – драться надо!

И по нахмуренным бровям, по суровому блеску глаз ясно было, что его сильно мучает вопрос: а не будет ли женитьба изменой делу революции? Было странно, немножко комично и как-то особенно трогательно, что юношеская сила и свежесть его чувства мужчины не совпадает с его могучей энергией революционера.

С такой страстью, как о своей любви к женщине, он говорил о необходимости поехать за границу, работать там.

– Просил Ильича: «Отпусти, я буду за границей полезный человек!» – «Нет, сказал, учись!» Ну, что ж. Он знает. Такой человек! Смеётся, как ребёнок. Ты слышал, как смеётся Ильич?

Улыбнулся ясно и снова потемнел, жалуясь на трудности постижения военной науки.

Когда я расспрашивал его о прошлом, он неохотно подтверждал все необыкновенные рассказы о нём, но хмурился и мало добавлял нового, незнакомого мне.

– Глупостей тоже много делал, – сказал он однажды. – Напоил одного полицейского вином, смолой башку ему намазал, бороду намазал. Знакомый был. Спрашивает меня: «Ты вчера чего в корзине носил?» – «Яйца». – «А какие бумаги под ними?» – «Никаких бумаг!» – «Врёшь, говорит, я видел бумаги!» – «А что ж не обыскал?» – «Я, говорит, из бани шёл». Вот глупый! Рассердился я – зачем заставляет меня врать? Повёл его в духан, напился он там пьяный, намазал ему. Молодой я был, озорничал ещё, – закончил он и сморщил лицо, точно отведав кислого.

Я стал уговаривать его писать воспоминания, убеждал, что они были бы крайне полезны для молодёжи, незнакомой с технической работой. Он долго не соглашался, отрицательно встряхивал курчавой головой.

– Не могу. Не умею. Какой я писатель – некультурный человек?

Но согласился, когда признал, что воспоминания его – тоже служба революции, и, вероятно, как всегда в жизни своей, приняв решение, он тотчас же взялся за дело.

Писал он не очень грамотно, суховато и явно стараясь говорить больше о товарищах, меньше о себе. Когда я указал ему на это, он рассердился:

– Что, мне молиться на себя нужно? Я не поп.

– Разве попы на себя молятся?

– Ну, кто ещё? Барышни молятся?

Но после этого стал писать более ярко и менее сдержанно о себе.

Был он своеобразно красив, особенной, не сразу заметной красотой.

Сидит передо мной сильный, ловкий человек в костюме бойца Красной Армии, а я вижу его рабочим, разносчиком куриных яиц, фаэтонщиком, щёголем, князем Дадешкелиани, безумным человеком в кандалах – безумным, который заставил учёных мудрецов поверить в правду его безумия.

Не помню, по какому поводу я упомянул, что у меня на Капри жил некий Триадзе, человек о трёх пальцах на левой руке.

– Знаю его – меньшевик! – сказал Камо и, пожав плечами, презрительно сморщив лицо, продолжал: – Меньшевиков не понимаю. Что такое? На Кавказе живут, там природа такая… горы лезут в небо, реки бегут в море, князья везде сидят, всё богато. Люди бедные. Почему меньшевики такие слабые люди, почему революции не хотят?

Он говорил долго, речь его звучала всё более горячо, но какая-то его мысль не находила слов. Он кончил тем, что, глубоко вздохнув, сказал:

– Много врагов у рабочего народа. Самый опасный тот, который нашим языком неправду умеет говорить.

Само собой разумеется, что больше всего хотелось мне понять, как этот человек, такой «простодушный», нашёл в себе силу и умение убедить психиатров в своём будто бы безумии?

Но ему, видимо, не нравились расспросы об этом. Он пожимал плечами, неохотно, неопределённо:

– Ну, как это сказать? Надо было! Спасал себя, считал полезным революции.

И только когда я сказал, что он в своих воспоминаниях должен будет писать об этом тяжёлом периоде своей жизни, что это надобно хорошо обдумать и, может быть, я оказался бы полезен ему в этом случае, – он задумался, даже закрыл глаза и, крепко сжав пальцы рук в один кулак, медленно заговорил:

– Что скажу? Они меня щупают, по ногам бьют, щекотят, ну, всё такое… Разве можно душу руками нащупать? Один заставил в зеркало смотреть; смотрю: в зеркале не моя рожа, худой кто-то, волосами оброс, глаза дикие, голова лохматая – некрасивый! Страшный даже. Зубы оскалил. Сам подумал: «Может, это я действительно сошёл с ума?» Очень страшная минута! Догадался, плюнул в зеркало. Они оба переглянулись, как жулики, знаешь. Я думаю: это им понравилось – человек сам себя забыл!

Помолчав, он продолжал тише:

– Очень много думал: выдержу или действительно сойду с ума? Вот это было нехорошо. Сам себе не верил, понимаешь? Как над обрывом висел. А за что держусь – не вижу.

И, ещё помолчав, он широко усмехнулся:

– Они, конечно, своё дело знают, науку свою. А кавказцев не знают. Может, для них всякий кавказец – сумасшедший? А тут ещё большевик. Это я тоже подумал тогда. Ну, как же? Давайте продолжать: кто кого скорей с ума сведёт? Ничего не вышло. Они остались при своём, я – тоже при своём. В Тифлисе меня уже не так пытали. Видно, думали, что немцы не могут ошибиться.