Текст книги "Сталин. Мой товарищ и наставник"

Авлабарская типография

В 1902 году Тифлисская организация снова занялась устройством нелегальной типографии. Состоялось заседание Кавказского союзного комитета РСДРП, на котором присутствовал Сталин. Теперь к делу создания типографии подходили очень серьезно. Потребность в нелегальной литературе росла с каждым днем, впереди нас ждал новый этап борьбы, и типографию надо было устраивать основательно, так, чтобы полиция ее ни за что бы не обнаружила. Мы набирались опыта, и полицейские тоже его набирались. Все дворники в Тифлисе внимательно наблюдали за тем, что происходило в их домах. На заводах за порядком следила администрация и ее холуи. Доходило до смешного. Я к тому времени давно съехал от тетки, потому что продолжать жить у нее при моих делах было неудобно, и поселился на Черкезовской. В подвале нашего дома жил портной Давид, еврей. Помимо шитья Давид занимался и другими делами, которые на еврейский манер называл «гешефтом». Однажды он купил где-то по выгодной цене несколько мешков кукурузной муки для перепродажи. Спустя час после того, как в подвал к Давиду сгрузили муку, к нему нагрянула полиция и перевернула все вверх дном. Дворник увидел, как к Давиду таскают мешки, и полюбопытствовал, что в них. Те, кто таскал мешки, посоветовали дворнику заняться своими делами и не лезть в чужие. Дворник решил, что к Давиду привезли динамит, и побежал в участок. Вот до какого абсурда доходило. И такое творилось по всему городу, по всей империи.

Сталин сказал, что надо не искать подходящее помещение, а построить его с соблюдением всех правил конспирации. Частный дом на тихой улице, где-нибудь на отшибе – вот самый лучший выход. Пусть там поселится кто-то, не вызывающий подозрений у полиции, возможно даже не член партии, а кто-нибудь из сочувствующих. Обсудив предложение Сталина, товарищи его приняли и поручили это дело Михо Бочоридзе.

– Смотри, Михо, – поддевал его я, – в гору ты пошел, большим человеком стал – владельцем собственной типографии! А совсем недавно в кузне молотом махал!

Михо в молодости был кузнецом, потом выучился на бухгалтера, а теперь ему предстояло заведовать типографией.

– Да, вот так! – отвечал Михо. – А ты смотри и завидуй!

Шутки шутками, а дело надо было делать быстро. Сталин дал нам план типографии, он все продумывал до мелочей, прежде чем предложить. Одноэтажный дом, рядом – сарай, под домом в глубоком подвале – типография. Из дома хода в нее нет, полиция может хоть в прямом смысле землю носом рыть и ничего не обнаружит. Под домом – обычный подвал, тот подвал, в котором находилась вторая типография, был вторым. Войти в него можно было через сарай, в котором был устроен колодец. Заглянешь в колодец – увидишь воду. Но сверху не видно, что чуть выше уровня воды вбок отходит лаз, по которому можно было бы проникнуть в типографию. Забегая вперед, скажу, что полиция ни за что не обнаружила бы типографию, если бы не предатель.

План, который мы получили от Сталина, был готовым руководством для строительства. Позже я спросил, кто начертил план. Я думал, что это сделал какой-то инженер.

– Я начертил, – ответил Сталин. – Разве кому-то другому можно поручить такое дело?

Я удивился, оказывается, он и в инженерных науках разбирается. Да, действительно, такой план нужно было чертить только самому. Типография была законспирирована самым глубоким образом. Далеко не все члены тифлисской организации знали, что в Тифлисе находится нелегальная типография. Очень мало кто знал, по какому адресу она находится. Это были те, кто привозил бумагу, краску и забирал газеты с листовками. И только те, кто непосредственно в ней работал, знали, как можно в нее проникнуть. Жизнь научила нас строжайшей конспирации. Любая ошибка оборачивалась гибелью товарищей.

Слесарь железнодорожных мастерских Давид Ростомашвили в то время еще не вступил в партию, но помогал нам кое в каких делах и считался надежным человеком. Получилось по русской поговорке «На ловца и зверь бежит». Михо искал подходящий участок для строительства дома, а Давид пожаловался ему, что никак не может сдать принадлежавший его отцу участок земли в Авлабаре.

– Дома меня постоянно терзают – сделай что-нибудь, ведь земля стоит без дела, а за нее хорошие деньги были заплачены, – сказал Давид.

– Давай сделаем так, – предложил Михо. – Мы построим тебе дом, а ты сдашь его моей тетке Бабе. Она будет платить тебе сколько положено, и все будут довольны. Домашним скажешь, что деньги на строительство дома взял взаймы.

Давид ради партии был готов на любые жертвы, но со стороны все должно было выглядеть так, чтобы не вызывать подозрений. Другой наш товарищ, инженер Лобжанидзе, на основе сталинского плана сделал фиктивный план, который Давид подал в управу, чтобы получить разрешение на строительство дома. Подвал для типографии строили самые доверенные из наших товарищей, а на строительство дома Михо нанял рабочих, причем выбрал не тифлисцев, а пришлых, откуда-то из-под Кобулети. Я был свидетелем того, как ожесточенно Михо торговался с ними при найме. После упрекнул его:

– Зачем ты так с ними поступил? Заплатил бы немного больше, это же наши братья, беднота.

– Моя главная задача – не вызывать подозрений, – ответил Михо. – Заплати я им больше того, что платят обычно, пошли бы ненужные разговоры о добром подрядчике. Зачем привлекать лишнее внимание? После революции доплатим им все, что недодали сейчас.

Я считал себя хорошим конспиратором, но у Михо мне можно было учиться. Посмотришь на него до революции – типичная бухгалтерская крыса, хозяйский холуй. Никто не мог заподозрить в нем революционера. У него и вся семья была коммунистической. Когда типография была готова, тетка Михо Бабе Лашадзе, член партии и очень умелый конспиратор, поселилась в доме. По выражению Сталина она стала «ангелом-хранителем» типографии. Бабе заботилась о тех, кто работал в типографии, кормила их и т. д. Для всех рабочие считались квартирантами Бабе. Но главная задача Бабе заключалась в обеспечении безопасной работы типографии. Подобно многим пожилым дамам, она подолгу просиживала у окна, но мало кто знал, что она не просто глядит на улицу, а наблюдает за обстановкой. К окну Бабе садилась только в часы работы типографии и, если к дому приближался чужак, подавала сигнал, нажимая кнопку электрического звонка. По этому сигналу работа в типографии прекращалась. Хоть типография находилась и глубоко под землей, но шуму от нее все равно было много. В округе Бабе считали гордячкой, поскольку она не ходила в гости к соседям и никого не приглашала к себе. А как она могла приглашать? Это означало нарушить конспирацию.

Полгода шло строительство. До его начала Сталин, в один из своих приездов из Батума в Тифлис, побывал на месте, выбранном Бочоридзе, осмотрел все вокруг и сказал:

– Молодцы, хорошее место нашли. То, что нужно. Надеюсь, что типография проработает долго, до самого свержения самодержавия.

Вскоре после этого его арестовали.

К сожалению, типография проработала всего до середины апреля 1906 года. Выдал ее предатель, член тифлисской организации Нодар Кварацхелия. По своей работе он был связан с товарищем Татьяной, той самой, которая занималась моим обучением. Татьяна (на самом деле ее звали Нино) по просьбе Михо организовала в подвале производство взрывчатки. Кварацхелия обеспечивал Татьяну всем необходимым для производства. Он не знал, как проникнуть из сарая в типографию, но это уже было делом времени. Михо потом простить себе не мог, что доверился Кварацхелии. Но кто мог его заподозрить? Рабочий парень из бедной семьи, настоящий пролетарий, рабочая косточка. После уже выяснилось, что у него была любовница, модистка. Она вертела им как хотела, требовала подарков и денег и в конце концов сбила его с пути. Ради нее Кварацхелия пошел на предательство. Им настолько дорожили, что не включали в списки сотрудников, берегли как зеницу ока, но все эти предосторожности не спасли предателя от заслуженной кары. Кварацхелию казнили по приговору комитета, но типографии уже было не вернуть. Жандармы настолько разозлились, что после обыска сожгли дом, отчего обрушились оба подвала, и верхний, и нижний. Иногда я прохожу мимо этого места и с горечью смотрю на пустырь, вспоминая, что тут было раньше[74]74
  22 августа 1937 года в Тбилиси на улице Каспи, 4, была открыта в качестве музея восстановленная нелегальная типография, проработавшая здесь с 1903 по 1906 год.


[Закрыть]. Заодно с типографией разгромили редакцию газеты «Элва»[75]75
  «Элва» («Молния») – одна из революционных ежедневных тифлисских газет, орган объединенного Тифлисского комитета РСДРП. Первый номер ее вышел 12 марта, а последний – 15 апреля 1906 года (в день обнаружения полицией нелегальной типографии в Авлабаре). И.В. Сталин регулярно публиковал в газете «Элва» свои статьи.


[Закрыть].

Сталина очень радовало, что в Тифлисе наконец-то появится возможность печатать нелегальную литературу в большом количестве. На самом деле в большом, до 40 000 оттисков за день! В 1903 году весной мы напечатали такое количество прокламаций, что наводнили им весь Тифлис. Разбрасывали на улицах, раздавали в храмах под видом религиозных наставлений, даже в Артистическом театре[76]76
  Артистический театр – театр Артистического общества на Головинском проспекте. Построен в начале ХХ века, был самым большим театром дореволюционного Тифлиса.


[Закрыть] во время представления сверху на головы зрителям, среди которых был и тифлисский полицмейстер Ковалев, посыпались наши прокламации. Сталин был очень доволен такой акцией.

До своего ареста в ноябре 1903 года я работал вместе с Михо Бочоридзе, который вел нашу бухгалтерию, подсчитывал, сколько налога мы получали с капиталистов. Поэтому я был в курсе всех дел типографии, от меня у Михо секретов не было. Бабе, товарищ Татьяна и товарищи, работавшие в типографии, смогли избежать ареста благодаря наблюдательности Михо. По дороге в типографию вечером 14 апреля он заметил неподалеку двоих незнакомцев, очень похожих на шпиков. Придя в типографию, Михо велел всем, кто там был, немедленно уходить, последним ушел сам. Была слабая надежда, что полиция не найдет типографию, но она не оправдалась. На следующий день типографию разгромили[77]77
  16 апреля 1906 года в тифлисской газете «Кавказ» была помещена заметка, озаглавленная «Тайная типография». В ней говорилось: «В субботу, 15 апреля, на Авлабаре, шагах в 150–200 от городской острозаразной больницы, в отдельно стоящем доме без жильцов Д. М. Ростомашвили, во дворе обнаружен колодец до 10 саженей глубиной, в который можно было спуститься по блоку. По галерее внизу колодца на глубине около 7 саженей можно было сообщаться с другим колодцем, в котором была поставлена приставная лестница высотой около 5 саженей. По лестнице можно было попасть во второй подвал, расположенный ниже первого подвала этого дома. В этом подвале обнаружены вполне оборудованная типография с 20 типографскими кассами со шрифтами русским, грузинским и армянским, печатная ручная машина, стоящая 1500–2000 рублей, различные кислоты, гремучий студень и другие принадлежности для снаряжения бомб, всевозможная нелегальная литература, печати различных частей войск и учреждений, а также разрывной снаряд, в котором находилось 15 фунтов динамита. Типография эта освещалась ацетиленовыми лампами, и в ней устроена была электрическая сигнализация. Во дворе дома, в сарайчике, найдены еще 3 «снаряженных бомбы», втулки к ним и проч. Как причастные к этому делу арестованы 24 лица, устроившие заседание в редакции газеты «Элва». При обыске помещения этой редакции найдена масса нелегальной литературы и прокламаций, а также около 20 чистых паспортных бланков. Помещение редакции опечатано. Так как из этой тайной типографии идут в разные направления какие-то провода, то ныне производятся раскопки в надежде найти другое подземное помещение. Инвентарь, найденный в этой типографии, перевезен на 5 подводах. Вечером того же дня арестованы еще трое соучастников. Когда арестованных вели в тюрьму, они все время пели «Марсельезу». (Примечание И. Г. Капанадзе.)


[Закрыть].

Провал типографии очень больно ударил по всем нам. Незадолго до этого, Центральный комитет[78]78
  ЦК РСДРП.


[Закрыть] принял решение о закрытии бакинской типографии, возложив задачу по обеспечению Кавказа нелегальной литературой на тифлисскую типографию. И вдруг такой провал! Проклятый Кварацхелия! До сих пор проклинаю его, как только вспомню о типографии.

Вспомнился еще один случай, тоже связанный с типографией, только с бакинской. В 1903 году типографии понадобился новый германский печатный пресс. Деньги на его покупку у бакинских товарищей были, но как можно было сделать заказ и осуществить доставку машины в Баку? Она непременно должна была пройти через таможню, а оттуда обо всем печатном оборудовании сообщали в жандармское управление. Надо было сделать заказ от имени кого-то из владельцев бакинских типографий. Товарищи нашли такого человека, некоего Ованесьянца и договорились с ним, пообещав за услугу комиссионные. Когда пресс пришел, Ованесьянц решил оставить его себе. Деньги на покупку пресса передавались ему без расписки, на доверии, и повлиять на него законным образом было невозможно. Товарищи пригрозили сжечь типографию Ованесьянца, а он ответил, что в таком случае он выдаст их всех полиции. Типичный пример того, как капиталисты сходят с ума от жадности. Ованесьянца настолько ослепила возможность задаром получить новую машину, что он не подумал о том, какая кара ждет его в случае выдачи нелегальной типографии полиции. Одной только угрозы выдать типографию было достаточно для того, чтобы навсегда заткнуть ему рот. Товарищи так и собирались сделать, но Авель Енукидзе[79]79
  Авель Сафронович Енукидзе (1877–1937) – грузинский революционер, советский государственный и политический деятель. Крестный отец второй жены И.В. Сталина Надежды Аллилуевой. Осужден в 1937 году по обвинению в измене Родине, террористической деятельности и шпионаже.


[Закрыть] выступил против. Он сказал, что убийство Ованесьянца, владельца небольшой типографии, вдруг, неизвестно с каких-то доходов выписавшего из-за границы новейший пресс, неизбежно привлечет внимание полиции. Кому нужно печатное оборудование, кроме самих печатников? Только революционерам. Полиция начнет искать и может доискаться до типографии. Опасно. Енукидзе сказал, что он сам поговорит с Ованесьянцем. После этого разговора товарищи приехали на склад к Ованесьянцу и забрали пресс. Позже Енукидзе сказал мне, что в тот раз он действовал по примеру Сталина, который всегда призывал не торопиться с решениями, а думать и действовать наилучшим образом. Мудрость Сталина в том, что он в любой ситуации умеет найти единственно верное решение. Помню, как резко он осадил некоторых слишком горячих товарищей, которые хотели устроить покушение на великого князя Михаила Николаевича[80]80
  Великий князь Михаил Николаевич Романов (1832–1909) – младший сын императора Николая I и его супруги Александры Федоровны. Был председателем Государственного совета в 1881–1905 годах.


[Закрыть], приехавшего в Тифлис в сентябре 1901 года для участия в торжествах по случаю присоединения Грузии к России.

– Кому нужен этот никчемный старик, сын Николая Палкина[81]81
  Николай Палкин – прозвище императора Николая I, данное ему за пристрастие к наведению порядка в империи при помощи шпицрутенов, длинных гибких прутьев (палок) для телесных наказаний.


[Закрыть] и председатель ничего не решающего Государственного совета? – спросил он во время одного из заседаний. – Что даст его гибель нашему делу? Романовых развелось как собак, одним больше, одним меньше – какая разница? Кроме самого императора никто из Романовых для нас интереса не представляет. Давайте будем дело делать, а не дурью маяться. Лучше расклеим по Тифлису листовки, в которых напишем, что присоединение Грузии к России имеет важное историческое значение, так как оно способствует объединению русского и грузинского пролетариата. Собирая по частям свою империю, цари стараются для нас, чтобы мы выступали против них сообща.

Михаил Николаевич благополучно погостил в Тифлисе и вернулся в Петербург, не зная, кому он обязан своей жизнью. Возглавляемый им Государственный совет был одной из бесполезных бюрократических структур донельзя бюрократизированной Российской империи. Все решал император, а совет только утверждал его решение. Когда в 1905 году Михаила Николаевича сменил граф Сольский[82]82
  Граф Дмитрий Мартынович Сольский (1833–1910) – государственный деятель Российской империи. Был председателем Государственного совета в 1905–1906 годах.


[Закрыть], этого, кажется, никто и не заметил.

Тем, кто будет изучать историю революционного движения на Кавказе, нужно знать, что с июля по декабрь 1905 года в Тифлисе работала еще одна нелегальная типография, которой заведовал я.

– Михо, мы с тобой теперь конкуренты, – дразнил я Бочоридзе. – Вот встану на ноги покрепче и разорю тебя, пойдешь ко мне бухгалтером работать.

Типография эта находилась в Сололаках на Бебутовской улице в подвале дома, где жил рабочий железнодорожных мастерских Айрапет Саркисов. Подвал имел потайной выход, что было очень удобно для конспирации. Работали в этой типографии мы с Павлом Урушадзе и Ованесом Галустяном. Работать приходилось по ночам не только из-за конспирации, но и потому, что днем у каждого были другие дела. Мы печатали листовки на русском, армянском и грузинском. Кроме этой типографии в 1905 году я устроил в Тифлисе еще одну на Вельяминовской улице и еще две в Кутаисе и в Квириле[83]83
  Квирил – старое название города Чиатури.


[Закрыть]. Все эти типографии тоже проработали до декабря, а затем были разгромлены.

Сталин в тюрьме и ссылке

Я попал в батумскую тюрьму в конце ноября 1903 года. Меня арестовал на Батумском вокзале жандармский унтер. Надо было сразу дать ему в морду и бежать, но я сделал ошибку – попытался его подкупить. Предложил ему денег, набавил, а тем временем к нам подошел ротмистр с другим унтером. Время было потеряно. В чемодане и корзине, что были при мне, лежала тысяча прокламаций. Еще при мне было важное письмо, которое мне удалось съесть во время первого допроса.

Я говорил, что приехал в Батум из Гори в поисках места. О том, что я последние годы жил в Тифлисе, мне упоминать не хотелось. Это могло побудить жандармов к поискам среди моих тифлисских знакомых. То, что багаж принадлежит мне, я отрицал. Сочинил историю о том, что в одном вагоне со мной ехал армянин по имени Овсеп, с которым мы в пути разговорились. Перед самым прибытием поезда в Батум Овсеп куда-то исчез. Я подумал, что он ушел к знакомым в другой вагон, и прихватил, выходя из вагона, его вещи, чтобы отдать Овсепу на перроне. Я играл свою роль весьма убедительно, настолько, что жандармы мне почти поверили. Они сообщили в Гори, чтобы тамошние жандармы навели справки у моего отца. Я надеялся, что отец подтвердит мои слова. Что бы там между нами ни было, но он все же был моим отцом. Но отец ответил, что три года уже не видел меня. Меня посадили в тюрьму и начали каждый день таскать на допросы.

В тюрьмах наши с Иосифом пути не пересекались. Его выслали из Батума в Сибирь незадолго до того, как я попал в батумскую пересыльную тюрьму. Но многие из арестантов в батумской тюрьме рассказывали мне о Иосифе Джугашвили. Я попытаюсь обобщить их рассказы в один, чтобы дать представление о том, как много полезного и нужного делал Иосиф в тюрьме, в невероятно суровых условиях.

О царской тюрьме кое-кто уже успел написать, и я уверен, что о ней еще многие напишут, так что не буду долго расписывать «прелести» этого проклятого места. Скажу только самое главное. Царская тюрьма и каторга служили одним из главных орудий угнетения. Отвратительные, пагубные для здоровья условия содержания, постоянные унижения и издевательства, полное бесправие заключенных – вот что это было такое. Жаловаться на произвол было бесполезно. Все начальство связано круговой порукой, стоят друг за друга. Тюремный надзиратель – царь и бог, от его воли зависит положение арестанта. Спасало только одно, что все тюремные служители, снизу доверху, были продажными. За деньги можно было купить какие-то поблажки, обмениваться письмами с волей, получать с воли нелегальную литературу для работы в камере и даже устраивать побеги.

В тюрьме все было нелегко, но особенно трудно приходилось тем, кто попадал туда впервые. Это я говорю как опытный арестант. Нигде и никогда больше, даже в суровой Моабитской тюрьме, не было мне так тяжко, как в батумской тюрьме в декабре 1903 года. В небольшой камере, рассчитанной на шестнадцать человек, сидели сорок. Непонятно, кто друг, а кто враг, в каждом, кто со мной заговаривал, я подозревал провокатора. Бесконечные допросы. Тюремная еда, от которой меня с непривычки выворачивало. Неженкой я никогда не был, но я жил в человеческих условиях и ел простую, обычную пищу, а не щи из протухшей капусты с жилами вместо мяса.

У Иосифа до времени батумского ареста тоже не было опыта. Но уже спустя четыре дня после его ареста батумские товарищи получили от него первую весточку. И то было не простое сообщение «я жив-здоров», а деловое письмо, касающееся того, как надо уберечь организацию от полного разгрома. Письма Иосиф шифровал при помощи Евангелия. Это был старый революционный прием, которому он заранее научился. Евангелие было единственной книгой, которую в любой тюрьме мог получить любой заключенный. Тюремщики даже радовались, когда политические просили дать им в камеру Евангелие, они считали, что чтение божественной книги поспособствует излечению от «заблуждений».

Будучи на воле, Иосиф научился не только шифровке писем, но и многому другому, что могло пригодиться в тюрьме. Я, например, этого не сделал, все никак руки не доходили. Так – кое-что слышал, кое-что знал. Кое-что. Главные премудрости тюремной науки мне пришлось осваивать в заключении. Иосиф же с первого дня своего пребывания в тюрьме начал действовать. Наладил связь с волей и другими камерами, в которых содержались политические, организовал других заключенных для борьбы за свои права, устроил в камере кружок, писал статьи и подавал всем пример того, как надо вести себя в тюрьме.

– Спокойный он был, никогда не буянил, но надзиратели боялись его больше, чем беспокойных, – рассказывали мне арестанты. – Он на них так умел посмотреть, что самые наглые начинали вести себя смирно. Он прекрасно знал, что нам положено, и требовал этого от тюремной администрации. Они его боялись. Когда его увезли, у всех надзирателей были радостные лица.

В батумской тюрьме Иосиф организовал два побега политических во время свиданий. Разрешение давало начальство, а надзиратели, ведавшие свиданиями, просто пересчитывали посетителей на входе и на выходе. Сначала в большую комнату, предназначенную для свиданий, заводили арестантов, затем пускали посетителей. Посетителей выпускали первыми. Дважды кто-то из посетителей задерживался в комнате, давая возможность уйти кому-то из арестантов. На все вопросы они растерянно отвечали:

– Мы заговорились и не услышали, что пора выходить.

После второго побега, устроенного таким образом, правила свиданий ужесточились, и бежать таким образом стало невозможным. Но вскоре двое товарищей бежали из тюремного лазарета, и этот побег тоже организовал Иосиф. Товарищи с воли подкупили тюремного врача, чтобы тот уложил в лазарет арестантов по ложным диагнозам и в нужный момент отвлек бы охрану. Врач, который был азартным игроком, пошел на это, потому что ему очень нужны были деньги.

В апреле 1903 года, после года пребывания в батумской тюрьме, Иосифа перевели в кутаисскую тюрьму.

Причин для перевода Иосифа в кутаисскую тюрьму было три.

Первое – нужно было помешать ему продолжать руководство батумской социал-демократической организацией. Исидор Рамишвили надеялся, что арест Иосифа позволит ему возглавить организацию, но ошибся. Это была уже не та организация, что до приезда Иосифа в Батум. На деле до приезда Иосифа никакой реальной организации не существовало. Была кучка болтунов-демагогов, называвших себя «батумской организацией РСДРП» без всякого на то права, а Рамишвили был в ней секретарем. Иосиф и из тюрьмы продолжал руководить организацией, а Рамишвили к тому времени полностью утратил свой ложный, незаслуженный авторитет, потому что рабочие увидели его подлинную сущность соглашателя и предателя.

Второе – Иосиф доставлял тюремному начальству столько беспокойства, что оно всячески пыталось от него избавиться. Совпали желания жандармского управления и тюремщиков.

Третье – кутаисская тюрьма считалась «спокойной», политических арестантов там было гораздо меньше, чем в батумской тюрьме после всех революционных событий, о которых я рассказывал. Кроме того, партийная организация в Кутаисе была в то время слабой и находилась не столько на марксистских, сколько на «умеренных» позициях. Власти надеялись, что Иосиф окажется в Кутаисе без поддержки.

Власти плохо понимали, с кем они имеют дело. В Кутаисе Иосиф вел себя точно так же, как и в Батуме. Он продолжал работать, организовал кружок, писал статьи, установил связь с кутаисскими товарищами. Условия в кутаисской тюрьме были еще хуже, чем в батумской. Здесь в камерах не было нар и арестантам приходилось спать на сыром и холодном каменном полу. Деньги, предназначавшиеся на устройство нар, тюремное начальство положило себе в карман. Были и другие причины для бунта, много причин. В конце июля под руководством Иосифа арестанты предъявили тюремной администрации свои требования, которые, как и следовало ожидать, удовлетворены не были. Тогда во время прогулки арестанты начали стучать чем попало в железные тюремные ворота. Весь город услышал этот шум. Губернатор решил, что в тюрьме началось восстание, и прислал солдат. Начальнику тюрьмы сильно досталось от губернатора за отсутствие нар и за сам бунт. Нары сделали, другие требования тоже выполнили, а Иосифа от греха подальше вернули в батумскую тюрьму.

В батумской тюрьме Иосиф организовал еще один «бунт», который закончился улучшением условий содержания арестантов. В отместку тюремное начальство осенью 1903 года отправило его по этапу в Сибирь в легком пальто, без шапки, валенок и рукавиц. Негодяи надеялись на то, что неугодный арестант простудится по дороге и умрет или тяжело заболеет. Они и подумать не могли, что уже в январе Иосиф вернется в Тифлис и возглавит работу Кавказского комитета[84]84
  Кавказского союзного комитета РСДРП.


[Закрыть].

Я бежал из батумской тюрьмы в ноябре 1904 года. Мне смешно сейчас вспоминать мой первый побег. Я называю его «репетицией». Дело в том, что за тюремной стеной ходила пограничная стража, и в первую попытку мне пришлось вернуться обратно в тюрьму, чтобы не попасть ей в руки. Стражники не утруждали себя погоней, они предпочитали стрелять. Так погибли наши батумские товарищи Отар Гонгадзе и Анзор Джаиани. Ночью они должны были принять винтовки, которые по морю доставили из Трапезунда[85]85
  Трапезунд (Трабзон) – турецкий порт в 200 км от Батуми.


[Закрыть], но не смогли этого сделать, потому что были убиты стражниками. В пограничную стражу набирались отъявленные мерзавцы, такие, что родную мать и то бы не пожалели. Смешно вспомнить, как я, крадучись, пробирался обратно к себе в камеру, но «репетиция» пошла мне на пользу. После того как я дважды перелез через мокрую стену в проливной дождь, мне было очень легко перелезть через нее сухую в солнечный день. Не успел часовой отвлечься, как я уже был на той стороне. Я вспомнил добрым словом Иосифа, который посоветовал мне заниматься гимнастикой. Если бы я был не так крепок физически, то не смог бы перемахнуть через стену, которую тюремщики считали «неприступной».

– Здравствуй, Камо! – просто, так, будто мы не виделись один или два дня, сказал Сталин, когда мы встретились с ним в Тифлисе после моего побега. – Хорошо, что ты приехал. Дел много.

Дел и впрямь было много. Близился революционный 1905 год.