Текст книги "Неразлучные"

О “Неразлучных”

В католической школе Аделины Дезир рядом с девятилетней Симоной де Бовуар однажды села новенькая – стриженая брюнетка Элизабет Лакуэн по прозвищу Заза, на пару недель ее старше. Веселая, дерзкая, непосредственная, она резко выделялась на фоне царившей вокруг серости. В следующем учебном году Заза в школе не появилась. Мир померк, стал унылым и хмурым, но опоздавшая к началу занятий Заза неожиданно вернулась, а вместе с ней – солнце, радость и праздник. Ее живой ум и разнообразные дарования привлекают и восхищают Симону, она полностью покорена. Девочки соревнуются за первые места в классе, становятся неразлучны. Не то чтобы Симоне плохо жилось дома, в семье, с обожаемой молодой матерью, боготворимым отцом и преданной младшей сестрой. Но десятилетняя Симона вся во власти первого сердечного переживания. В ней бушуют эмоции, она благоговеет перед подругой, боится ее разочаровать. В своей трогательной детской незащищенности она, разумеется, не понимает, что с ней происходит, это для нас, наблюдающих за ней со стороны, ее трепет выглядит таким волнующим. Их долгие беседы наедине для Симоны бесценны. О, строгое воспитание девочек не допускает фамильярностей, они обращаются друг к другу на “вы”, но, несмотря на принятую между ними сдержанность, разговаривают так, как Симона никогда ни с кем раньше не разговаривала. Что же это за неназванное чувство, которое под видом обычной дружбы, вызывая то восторг, то страх, охватывает ее нетронутую детскую душу, если не любовь? Она быстро понимает, что Заза не испытывает по отношению к ней ничего подобного и даже не подозревает о силе ее привязанности, но разве это так важно по сравнению со счастьем любить?

Заза умерла внезапно, за месяц до своего двадцатидвухлетия, 25 ноября 1929 года. От этого неожиданного удара Симона де Бовуар долго не могла оправиться. На протяжении многих лет Заза в своей капелине, с пожелтевшим лицом, являлась ей во сне и смотрела на нее с укором. Чтобы победить небытие и забвение, есть только одно средство – магия литературы. Четыре раза, в четырех разных вариантах – в неизданных ранних романах, в сборнике “Верховенство духовного”[36]36
  “Верховенство духовного” (Quand prime le spirituеl) – сборник новелл С. де Бовуар, написанных в 1935–1937 годах и увидевших свет лишь в 1979-м.


[Закрыть], в отрывке, изъятом ею до печати из романа “Мандарины”, отмеченного в 1954 году Гонкуровской премией, – Симона де Бовуар силится воскресить умершую. В том же году она снова возвращается к этой теме и пишет маленький роман, оставленный без названия и до сего дня не изданный, который мы публикуем здесь. Эта последняя попытка художественного решения ее не удовлетворила, зато подтолкнула к смене жанра. В 1958 году она включает историю жизни и смерти подруги в свою автобиографическую прозу – “Воспоминания благовоспитанной девицы”[37]37
  Симона де Бовуар. Воспоминания благовоспитанной девицы. Перевод Марии Аннинской и Елены Леоновой. М., 2004.


[Закрыть].

Роман “Неразлучные”, завершенная вещь, не уничтоженная писательницей, несмотря на критическое к ней отношение, имеет огромную ценность. Для разгадки тайны всегда очень важен неожиданный подход, смена ракурса, перспективы. Ибо от чего умерла Заза, остается отчасти тайной. Тексты 1954 и 1958 годов трактуют случившееся по-разному. В романе на первый план выходит тема великой дружбы. Подобная же дружба, непостижимая, как любовь, заставила когда-то Монтеня написать о дружбе с Ла Боэси: “Потому что это был он, потому что это был я”.

Рядом с героиней, Андре, действует ее подруга Сильви, она ведет рассказ от первого лица. “Неразлучные” соединились на этих страницах, как когда-то в жизни, чтобы вместе противостоять ходу событий, показанных через призму дружбы, и Сильви с помощью игры контрастов помогает увидеть присущую им двойственность.

Романная форма потребовала переработки реальных фактов. Имена нуждаются в расшифровке. Андре Галлар представляет здесь Элизабет Лакуэн, а Сильви Лепаж – Симону де Бовуар. В семействе Галлар (в “Воспоминаниях благовоспитанной девицы” это семья Мабий) семеро детей, из них всего один мальчик; на самом деле у Лакуэнов выживших детей было девять: шесть девочек и три мальчика. У Симоны де Бовуар была только одна сестра, в “Неразлучных” у Сильви их две. Читая про Коллеж Аделаиды, мы узнаём знаменитую школу Дезир, расположенную на улице Жакоб в Сен-Жермен-де-Пре, где преподавательницы прозвали подруг Неразлучными. Это слово и послужило названием для публикации, поскольку оно перекидывает мост между вымыслом и действительностью. Прототип Паскаля Блонделя – Морис Мерло-Понти[38]38
  Морис Мерло-Понти (1908–1961) – французский философ-экзистенциалист, основавший в 1945 году вместе с Сартром и Симоной де Бовуар философско-политический журнал “Тан модерн” (Les temps modernes).


[Закрыть] (Прадель в “Воспоминаниях”). Он рос без отца и был очень привязан к матери, с которой они жили вместе с сестрой, нисколько не похожей на Эмму. Усадьба Мериньяк в Лимузене превратилась в Садернак, а Бетари – это Ганепан, где Симона де Бовуар бывала дважды, одно из двух владений Лакуэнов в Ландах. Второе – Обарден. Заза похоронена там, в Сен-Панделоне.

От чего же умерла Заза?

От вирусного энцефалита, гласит официальное медицинское заключение. Но что за роковая цепь обстоятельств привела ее, обессиленную, изможденную и отчаявшуюся, к безумию и смерти? Симона де Бовуар ответила бы: Заза умерла потому, что была не такая, как все, ее убили, ее смерть – это “преступление спиритуализма”.

Заза умерла, потому что пыталась быть собой, а ей внушили, что это зло. В среде воинствующих католиков, в семье с суровыми традициями, где она родилась 25 декабря 1907 года, долг требовал от девушки забыть о себе, отречься от себя, приспособиться. Но Заза была особенной и не смогла “приспособиться”. Это коварное слово означало, по сути, что надо вписаться в трафарет, где вас уже ждет своя ячейка среди других таких же ячеек: все, что не укладывается, будет смято, отсечено и выброшено на свалку. Заза не уложилась, и ее оригинальность попросту стерли. Вот оно, преступление, убийство.

Симона де Бовуар с ужасом вспоминала, как фотографировалась семья Лакуэн в Ганепане: все девять детей были выстроены по старшинству, шесть девочек, как в униформе, в одинаковых платьях из синей тафты и одинаковых соломенных шляпах с васильками. У Элизабет было там свое место, ждавшее ее от века, отведенное для второй дочери Лакуэнов. Это зрелище вызывает у юной Симоны яростный протест. Нет, Заза другая, она единственная в своем роде! Но любой свободный поступок противоречит родовым устоям: сплоченный клан непрерывно вовлекает ее в свою деятельность, она жертва “общественного долга”. Постоянно находясь среди сестер, братьев, друзей и многочисленной родни, перегруженная домашними делами, светскими обязанностями, визитами и коллективными развлечениями, Заза ни на миг не остается одна или наедине с подругой, она себе не принадлежит, у нее нет ни минуты для себя, для занятий скрипкой, для учебы, ей отказано в праве на одиночество – вспоминается нечто подобное в уставе некоторых монашеских орденов. Поэтому летние каникулы в Ганепане для нее настоящий ад. Она задыхается, мечтает вырваться из этого вездесущего окружения и от безысходности ранит себе ногу топором, чтобы избежать навязанной ей поездки. В этом кругу главное – не выделяться, существовать-для-других, а не для-себя. “Мама никогда не делает ничего для себя, она всю жизнь жертвует собой”, – сказала однажды Заза. Всякое живое проявление индивидуальности пресекается в зародыше. Но для Симоны де Бовуар нет худшего преступления, что она и демонстрирует в “Неразлучных”, причем преступление это можно назвать философским, поскольку оно затрагивает основы человеческого бытия. Всю жизнь она будет утверждать в своих текстах абсолютную ценность субъективности – не индивида из социологической выборки, а индивидуальности, которая делает каждого из нас, по выражению Андре Жида, “самым неповторимым из живущих”, чье сознание существует здесь и сейчас. “Любуйтесь только тем, что видите лишь раз”[39]39
  Цитата из поэмы А. де Виньи “Хижина пастуха”. Перевод Ю. Корнеева.


[Закрыть]. Непоколебимая изначальная уверенность Симоны де Бовуар находит опору в философии: на карту поставлен абсолют, и эта карта разыгрывается здесь, на земле, в нашей единственной жизни. Так что в истории “Неразлучных” ставки были необычайно высоки.

Что спровоцировало трагедию? Тут сошлось много причин, и кое-какие из них лежат на поверхности, что ясно видно в романе. Например, равнодушие матери. Андре/Заза любит мать страстной, ревнивой любовью, но эта любовь сталкивается с известной холодностью мадам Галлар: девочка чувствует себя затерянной среди братьев и сестер, одной из многих. Эта дальновидная женщина не пускает в ход свой авторитет ради пресечения детских шалостей, она приберегает его на потом, чтобы иметь власть над детьми, когда дело дойдет до главного. У девушки в те времена было два пути – в монастырь или замуж, права голоса она не имела. Брак устраивали родители, они организовывали “встречи” и подыскивали потенциальных женихов, исходя из собственных идеологических, религиозных, светских и финансовых предпочтений. Браки заключались только внутри клана. Первый раз Андре столкнулась с этим незыблемым правилом, когда в пятнадцать лет ее насильно разлучили с Бернаром, мальчиком, которого она любила. И вот снова, уже в двадцать, ее любовь оказывается под угрозой. Сам ее выбор – молодой человек из другого круга – и намерение выйти за него замуж воспринимаются семьей как предосудительная блажь и нарушение уклада.

Проблема Андре в том, что в ней самой тайно живет союзник врага – она не находит в себе сил воспротивиться священной власти обожаемой повелительницы, чье осуждение ее убивает. Оно подтачивает в ней уверенность в себе, вкус к жизни, но в душе она его принимает и чуть ли не признаёт правоту судьи, подписывающего ей приговор. Позиция мадам Галлар выглядит тем более парадоксальной, что в несокрушимом конформизме этой женщины угадывается трещина: в юности мать заставила ее выйти замуж за человека, внушавшего ей отвращение. Пришлось “приспособиться” – вот откуда это пошло. Она сдалась и, став полновластной матерью семейства, взялась воспроизводить тот же механизм подавления. Какая травма, какая затаенная обида таились за ее самоуверенностью?

Жизнь Андре скована жесткими рамками благочестия. Воздух, которым она дышит, перенасыщен религией. Она происходит из рода воинствующих католиков, отец возглавляет Лигу отцов многодетных семей, мать занимает видное положение в приходе Святого Фомы Аквинского, брат – семинарист. Вся семья ежегодно совершает паломничество в Лурд. Под словом “спиритуализм” Симона де Бовуар подразумевает ненавистную ей “белизну”, мистификацию, состоящую в том, чтобы окутать божественным ореолом вполне земные кастовые ценности. И разумеется, мистификаторы сами же оказываются ее первыми жертвами. Привычка автоматически все списывать на Бога позволяет оправдать что угодно. “Мы были всего лишь орудиями в руках Господа”, – говорит месье Галлар после смерти дочери. Андре смогли сломить, потому что она глубоко усвоила и приняла для себя некую форму католицизма, в то время как для большинства это являлось не более чем формальным исполнением обрядов. Исключительные свойства ее личности и тут сослужили ей плохую службу. Она отлично видела лицемерие, ложь и эгоизм “моралистов”, чьи поступки, равно как и мысли, шли вразрез с духом Евангелия, однако ее пошатнувшаяся было вера все-таки устояла. Но она страдает от внутренней отчужденности, от непонимания близких, она, которую ни на миг не оставляют одну, страдает от экзистенциального одиночества. Подлинность ее духовных запросов умерщвляет ее плоть в буквальном смысле, она терзается, доводит себя до истощения, потому что для нее, в противовес большинству, вера не есть удобная инструментализация Бога, аргумент в пользу собственной непогрешимости, способ самооправдания и бегства от долга, но мучительное вопрошание Бога молчащего, темного, скрытого. Она безжалостно казнит себя, не зная, как поступить: надлежит ли ей подчиниться, смириться, отупеть, забыть себя, как твердит ей мать, или, наоборот, выйти из повиновения, взбунтоваться и развивать свои дарования и таланты, как советует подруга? В чем заключается Божья воля? Чего Бог ждет от нее?

Навязчивый страх греха подорвал ее жизненные силы. В отличие от Сильви, Андре весьма осведомлена в вопросах секса. Мадам Галлар с почти садистской грубой откровенностью просветила пятнадцатилетнюю дочь относительно физической стороны замужества. Первая брачная ночь, сообщила она, это “неприятно, но надо потерпеть”. Опыт Андре опровергает эти циничные откровения: она знает магию влечения, сексуальности. Их с Бернаром поцелуи не были платоническими. Она смеется и над наивностью невинных дурочек, и над ханжеством тех, кто “обеляет”, отрицает или скрывает естественные потребности тела. В то же время она знает, что подвержена соблазну. Ее пылкая чувственность, горячий темперамент, любовь к земным радостям отравлены чрезмерной щепетильностью – в малейшем собственном желании ей чудится грех, грех плоти. Ее мучают угрызения совести, тревога, чувство вины, и это самобичевание усиливает искушение сдаться, тягу к небытию и склонность к саморазрушению. В результате она капитулирует перед матерью и Паскалем, убедившими ее в опасности слишком долгой помолвки, и соглашается уехать в Англию, хотя все ее существо протестует. Это последнее жестокое насилие над собой ускорило катастрофу. Андре/Заза умерла от острого внутреннего конфликта.

Роль Сильви, подруги, заключается лишь в том, чтобы показать драму Андре. Она мало говорит о себе, мы ничего не узнаём о ее жизни, о ее собственной борьбе за право идти своим путем и, главное, о важнейшем противостоянии между интеллектуалами и поборниками традиций – эта стержневая тема “Воспоминаний” здесь лишь намечена. Однако читателю понятно, что в кругу Андре на Сильви смотрят косо, ее едва терпят. Галлары – люди состоятельные, а семья Сильви, некогда принадлежавшая к респектабельной буржуазии, разорилась во время Первой мировой войны и утратила свое положение в обществе. Сильви подвергается в Бетари завуалированным унижениям: на ее одежду и прическу разве что пальцем не показывают, и Андре деликатно вешает ей в шкаф красивое платье. Но есть и кое-что посерьезнее: мадам Галлар ее опасается, опасается этой беспутной девчонки, которая учится в Сорбонне, собирается получить профессию, зарабатывать на жизнь и быть независимой.

После незабываемой сцены на кухне, когда Сильви открывает изумленной Андре, что та с первого дня знакомства была для нее всем, отношения подруг меняются. Теперь Андре будет дорожить Сильви больше, чем Сильви ею. Перед Сильви открывается огромный мир, а Андре идет к смерти. Но Сильви/Симона воскресит Андре, воскресит благоговейно и бережно, и воздаст ей должное благодаря чуду литературы. Не могу не напомнить, что две последние части “Воспоминаний благовоспитанной девицы” заканчиваются словами: “чтобы жизнь в ней взяла верх над смертью”, “за свою свободу я заплатила ее смертью”.

Симона де Бовуар чувствовала себя виноватой, оттого что сама осталась жива. Она считала, что смерть подруги была своего рода платой за ее спасение от уготованной им обеим участи, чем-то вроде искупительной жертвы, где-то в неизданных набросках она даже пишет – “гостией”. Но разве для нас этот роман не выполняет возложенную на слова священную миссию – бороться против времени, против забвения, против смерти, “воссоздавать это абсолютное присутствие мгновения, эту вечность мгновения, которое пребудет всегда”?[40]40
  Из выступления С. де Бовуар в дебатах на тему “Что может литература?” (Que peut la littérature? Débat avec S. de Beauvoir, Y. Berger, J-P Faye, J. Ricardou, J-P. Sartre, J. Semprun. Éditions de L’Herne, 1965).


[Закрыть]

Сильви Ле Бон де Бовуар

Из переписки Симоны де Бовуар и Элизабет Лакуэн

Среда, 15 сентября, 1920, Мериньяк

Моя дорогая Заза, я решительно считаю, что моя лень может сравниться только с вашей; вот уже две недели, как я получила от вас большое письмо, и до сих пор не собралась вам ответить. Я столько развлекаюсь здесь, что не могла выбрать время.

Только что была на охоте, это уже в третий раз. Но мне не везет, мой дядя ни разу никого не подстрелил, пока я была с ним. Сегодня он ранил куропатку, но она упала куда-то в кусты и […]

Есть ли в Ганепане ежевика? В Мериньяке ежевики полно, живые изгороди ею просто усыпаны, и мы объедаемся. До свидания, дорогая Заза, не заставляйте меня ждать вашего письма так же долго, как я заставила вас ждать своего.

Обнимаю вас от всего сердца, а также ваших братьев и сестер, и особенно вашего крестника.

Мое почтение мадам Лакуэн и теплый привет ей от мамы.

Ваша неразлучная Симона.

Постарайтесь разобрать мои каракули, не слишком утомившись.

Ганепан, 3 сентября 1927

Моя дорогая Симона!

Ваше письмо пришло в тот момент, когда, проведя некоторое время в честных раздумьях наедине с собой, я стала намного яснее мыслить и лучше понимать себя, чем в первой половине каникул. Читая вас, я с радостью почувствовала, что мы все еще очень близки друг другу, тогда как после вашего предыдущего письма мне показалось, что вы сильно от меня отдалились, внезапно изменив направление пути. Извините, что я вас так неверно поняла. Мое заблуждение произошло оттого, что в предпоследнем письме вы много говорили про поиски истины, ваше новое поле завоеваний; в этом стремлении, хотя оно есть лишь цель, смысл, который вы придаете своему существованию, я по ошибке увидела отказ от всего остального, отречение от большой – такой прекрасной – части нашей человеческой природы. Я знаю теперь, что вы и не помышляете о подобной ампутации и ничего в себе не отвергаете; именно в полноте, как я убедилась, и заключена истинная энергия; я думаю, что надо постараться достичь некоего уровня внутреннего совершенства, когда все наши противоречия исчезают и наше “я” реализуется во всем своем объеме. Поэтому мне так понравилось ваше выражение “спасти себя целиком”, это самая прекрасная жизненная установка, она недалека от христианского “спасения”, если рассматривать это в самом широком смысле.

[…]

Даже если бы вы этого не написали, я бы сама догадалась по ощущению покоя, которое у меня вызвало ваше письмо, что внутри у вас сейчас мир. Ничто так не согревает душу, как уверенность в том, что на свете есть кто-то, кто понимает вас до конца и на чью дружбу можно безоглядно положиться.

Приезжайте, как только сможете; 10-е, если для вас это удобно, нам подходит, как, впрочем, и любое другое число. Вы встретитесь здесь с де Невиллями, они будут у нас с 8-го по 15-е, так что в первые дни вас ждет довольно бурная жизнь, но я очень рассчитываю, что после их отъезда вы пробудете здесь еще долго и насладитесь в Ганепане тишиной не меньше, чем оживлением. Я чувствую, что моя фраза “развлекаться, чтобы забыться” вызвала у вас некоторый протест, и хочу оправдаться, потому что я теперь далека от этой мысли; знаю по опыту, что бывают моменты, когда мне ничто не помогает уйти от себя, и тогда развлечения становятся настоящей пыткой. Недавно в Обардене была организована большая поездка с друзьями в Страну басков; я в тот момент была абсолютно не в силах развлекаться и так нуждалась в одиночестве, что с размаху рубанула себя по ноге топором, чтобы избавиться от этой экскурсии. В результате я получила неделю шезлонга и массу сочувственных слов, а также восклицаний по поводу моей неосторожности и неуклюжести, зато я хоть ненадолго осталась одна и могла не разговаривать и не развлекаться.

Горячо надеюсь, что мне не придется калечить себе ногу во время вашего пребывания в Ганепане. 11-го мы решили поехать за двадцать пять километров посмотреть ландскую коровью корриду и посетить старую усадьбу, где живут наши родственники. Постарайтесь быть здесь, прошу вас. Насчет поезда не знаю, что сказать. Вы поедете через Бордо или через Монтобан? Если через Монтобан, мы можем встретить вас в Рискле, это недалеко отсюда, чтобы вам не пришлось делать пересадку.

Мне интересно, как вы проводите каникулы. Если бы по получении этого письма вы могли сразу написать мне в Марсель, до востребования, я бы хоть что-то узнала о вас. Я часто бываю с вами рядом, несмотря на расстояние. Вы и так это знаете, но я все-таки пишу это ради удовольствия видеть, как мое перо выводит столь неопровержимую истину.

Сердечно целую вас, привет Пупетте и поклон вашим родителям.

Заза

Вечер четверга, 10 октября 1929

Моя дорогая Симона!

Я пишу не затем, чтобы, как любит делать Гандильяк[41]41
  Гандильяк, Морис де (1906–2006) – французский философ, соученик Ж.-П. Сартра по Высшей нормальной школе.


[Закрыть], извиняться за то, что вчера весь вечер была мрачна, несмотря на вермут и вдохновляющий прием в баре “Селексьон”[42]42
  Бар “Селексьон” – так друзья Симоны де Бовуар называли комнату, которую она снимала с сентября 1929 года у своей бабушки по адресу авеню Данфер, 91 и где она впервые начала жить самостоятельно, отдельно от родителей.


[Закрыть]. Вы наверняка поняли, что я была убита полученным накануне пневматическим посланием. Оно пришлось совсем некстати. Если бы П. (Мерло-Понти. – С. Ле Бон де Бовуар) догадывался, в каком волнении я ждала нашей встречи в четверг, думаю, он бы его не написал. Ну и хорошо, что не догадывался, я довольна, мне полезно было увидеть, до чего я могу дойти в своем отчаянии, когда остаюсь совсем одна и мне приходится бороться со своими горькими мыслями и зловещими мамиными предостережениями, которые она считает необходимым высказывать. Хуже всего, что с ним невозможно связаться. Я не рискнула написать ему на улицу Тур. Если бы вы были вчера одна, я бы послала ему пару строк в конверте, надписанном вашим четким почерком. Будьте так добры, пошлите ему как можно скорее пневматическое письмо о том, что он и так, надеюсь, знает: что я рядом с ним и в горе и в радости, а главное, что он может сколько угодно писать мне домой. И хорошо бы он не отказывал себе в этом, потому что если увидеться с ним в ближайшее время невозможно, то мне страшно нужно получить от него хотя бы пару слов. Кстати, ему не стоит опасаться особого веселья с моей стороны[43]43
  В семье Мерло-Понти в эти дни был траур в связи со смертью родственника.


[Закрыть]. Если бы я заговорила с ним даже о нас, это было бы вполне серьезно. И если предположить, что его присутствие принесет мне облегчение и вернет счастливую уверенность, которую я чувствовала во вторник, болтая с вами во дворе лицея Фенелона, то все равно в жизни есть достаточно много печального, о чем можно поговорить с человеком в трауре. […]

Тем, кого я люблю, не нужно беспокоиться, я не оставлю их. Я сейчас чувствую себя привязанной к этой земле и даже к своей собственной жизни, как никогда. И обожаю вас, изысканная и аморальная дама Симона, от всего сердца.

Заза

Париж, понедельник, 4 ноября 1929 г.

Моя дорогая Симона!

Я виделась в субботу с П., его брат уезжает сегодня в Того; до конца недели он будет занят учебой и хочет побыть с матерью, для которой эта разлука чрезвычайно тяжела. Мы будем очень, очень счастливы встретиться в субботу в баре “Селексьон” и увидеть вас, вечно неуловимую, в вашем восхитительном сером платье. Я знаю, что по субботам друзья-интеллектуалы[44]44
  Вероятно, имеются в виду Жан-Поль Сартр и Раймон Арон, соученики по Высшей нормальной школе.


[Закрыть] развлекаются, почему бы им не присоединиться к нам? Им так уж противно нас видеть или вы боитесь, как бы мы друг друга не съели? Что до меня, то я сгораю от желания поскорее познакомиться с Сартром, письмо, которое вы мне прочли, мне невероятно понравилось, и стихотворение, прекрасное, хоть и неумелое, заставило меня всерьез задуматься. До субботы по семейным причинам, которые долго объяснять, я не смогу встретиться с вами одна, как я надеялась. Подождите немножко.

Я все время думаю о вас и люблю вас от всего сердца.

Заза

Среда (13 ноября 1929)

Дорогая Заза,

Жду вас в воскресенье в 5 часов. Увидите Сартра на воле[45]45
  Намек на военную службу, которая незадолго до этого началась у Сартра.


[Закрыть]. Мне хотелось бы встретиться с вами до этого. Что, если нам сходить на Осенний салон в пятницу с 2-х до 4-х или в субботу примерно в это же время? Если да, то напишите мне не откладывая, где и когда. Я постараюсь в ближайшие дни повидать Мерло-Понти после его занятий. Но если увидите его раньше, передайте ему самый теплый привет.

Очень надеюсь, что все неприятности, о которых вы говорили мне на днях, миновали. Я была счастлива, счастлива, когда мы вместе проводили время, дорогая-предорогая Заза. Я по-прежнему хожу в Н. Б.[46]46
  Имеется в виду Национальная библиотека Франции в Париже.


[Закрыть]. Может быть, и вы туда заглянете?

Это все время, на каждой странице, счастье, счастье все более и более крупными буквами. И вы сейчас мне дороже, чем когда-либо, дорогое прошлое, дорогое настоящее, моя дорогая неразлучная. Обнимаю вас, Заза милая.

С. де Бовуар[47]47
  Последнее письмо Симоны де Бовуар к Элизабет Лакуэн, которая была уже тяжело больна. Заза умерла 25 ноября 1929 года.


[Закрыть]