Текст книги "Механические птицы не поют"

И нужно не забыть дома при проведении анализов выяснить, почему меня все время мучит жажда и какой-то нетипичный озноб.

Клянусь, если я привез с Гунхэго какую-то заразу – вернусь и не успокоюсь, пока не найду для Альбиона не меньше пары тысяч подопытных. Про запас.

Колхью будет счастлив.

«Ну ничего себе, дорогой братец, да ты был настоящим бараном», – с усмешкой подумал Уолтер.

– Ну да, ну да, прости, что не соответствовал своему младшему брату, который перепортил половину альбионских девиц и допортил половину испорченных до него, – процедил Джек.

Уолтеру стало неловко читать дальше. Он пролистнул пару страниц и обнаружил, что можно было не утруждаться.

Я согрешил, согрешил и удивительно счастлив этим грехом!

Не знаю, как это произошло. Не знаю, как смог пойти на это, и меня должно мучить раскаяние – о, как оно должно меня терзать!

Но я не чувствую даже его тени. Я впервые жив этой ночью и удивительно счастлив. Сегодня – ненадолго – стало неважным то, что составляло мою суть все эти годы.

Кэт зашла ко мне в комнату пожелать спокойной ночи. Не помню, что именно она сказала, почти ничего не помню. Помню, как поцеловал ее и как она начала развязывать мой платок. Когда очнулся, что-то менять было уже поздно, и клянусь, всего моего самообладания в тот момент не хватило бы, чтобы остановиться.

Я не испытывал раньше и тени подобных чувств. Мне хотелось остановить время и навсегда остаться с ней в этом моменте – она спит, положив голову мне на плечо, и ее волосы кажутся чистой темнотой, разлитой по подушке. Она почти теряется в белоснежных простынях, отражающих лунный свет – Кэт совсем хрупкая девушка, бледная и кажущаяся изможденной.

Ее утомила эта война. Я ненавижу ту проклятую страну еще больше. Нет, я никогда больше не позволю Кэт взяться за нечто столь страшное и изнуряющее. Пусть воюют мужчины, женщины должны ждать их дома.

Я смотрел на ее лицо, казавшееся фарфоровым в этом белоснежном свете, и не мог отвести взгляда.

Все прекрасное когда-нибудь заканчивается. Мы возвращаемся домой. Кэт приняла мое предложение, и изумрудный перстень удивительно гармонично смотрится на ее руке.

Скоро я увижу отца и брата. И сообщу им о своей помолвке. Я рад, что могу снова носить маску – чувствую себя ужасно глупо, когда ловлю себя на этих мечтательных улыбках, которые привык видеть на лице Уолтера. Но ничего не могу с собой сделать.

Уолтер с удивлением почувствовал, что у него запылали щеки. Он сам от себя не ожидал – в конце концов, Джек однажды сломал замок в его спальне, сорвал с кровати полог и ледяным голосом велел двум девушкам убираться, а ему одеться, потому что через два часа начинался очередной прием, который Уолтер собирался провести, не выходя из комнаты. Но почему-то эта запись казалась ему гораздо интимнее, чем то, что увидел тогда Джек.

В конце концов, на лице Уолтера тогда была отнюдь не мечтательная улыбка.

Он незаметно обвел попутчиков взглядом. Бен спал сидя, уронив голову на грудь. Его подбородок упирался в узел темно-синего галстука. Зои по-прежнему завороженно смотрела на Эльстер, которая продолжала читать, не отрывая взгляда от строчек.

Уолтер, вздохнув, продолжил чтение.

На пути в Вудчестер произошло нечто, заставившее меня отказаться от мечтательных улыбок на долгое время. Это происшествие, признаюсь, вывело меня из равновесия и, чувствую, будет долго преследовать в кошмарах.

Когда мы проезжали мимо эшафота на Площади Подмостков, у экипажа что-то отказало в двигателе. Под ним расползалась черная лужа, и мне пришлось вынести Кэт на руках. Не могу сказать, чтобы меня расстроило данное обстоятельство. Но нам пришлось ждать другой экипаж, а на эшафоте как раз кого-то секли. Я всегда был равнодушен к подобным зрелищам, к тому же со мной была Кэт, которую могло расстроить созерцание казни. Поэтому я пытался отвлечь ее разговорами, стоя спиной к эшафоту, но когда обернулся, мне показалось, что меня окатили ледяной водой.

Сначала я понял только, что мальчик на эшафоте был из дворян – его лицо было закрыто маской, а экзекуцию проводили, не раздевая приговоренного. Потом я увидел, что юноша довольно субтилен, и у него слипшиеся от крови русые волосы.

Самообладание отказывает мне удивительно часто в последнее время. Я не ожидал от себя такого поступка, но в тот момент мною двигала только постыдная смесь ужаса и ярости.

Судя по тому, что экзекуция не ограничилась несколькими ударами, проступок был по-настоящему серьезным. Но мне было плевать. В тот момент я ни о чем не думал – только о том, что мой глупый брат все-таки заработал свой эшафот, что мне придется зашивать ему исполосованную спину, а еще о том, в какую сумму обойдется счету Говардов убийство палача.

Потому что никто и ни при каких обстоятельствах не смеет

Не помню, как мне удалось прорваться на эшафот – кажется, меня никто и не пытался остановить. Я оттолкнул палача, когда он замахивался плетью. Он не успел остановить замах, и удар, пусть и сбитый, обжег даже сквозь пальто.

Хвала Спящему, этот недоумок не успел остановить руку!

Я разрядил в него весь барабан. Конечно, это не было необходимостью, я мог попасть ему между глаз даже с того места, где стоял изначально. Но этот удар считался нападением на аристократа, а значит, немедленно передавал этого человека в полное мое распоряжение. А человек, который только что истязал моего брата, заслуживал гораздо худшей участи.

Я сорвал маску с прикованного к столбу и едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Это не Уолтер, это младший сын Монтгомери – кажется, Джеймс. Позже я узнал, что он тайно встречался с Анной Стэнхоул, которая была помолвлена с Арнольдом Блаунтом. Конечно, с его стороны это была несусветная глупость. Мало того, что Джеймс был младшим из пяти сыновей Монтгомери, а Анна – старшей дочерью и единственным ребенком в семье, так еще и мистер Блаунт всегда отличался вспыльчивым характером, жестокостью и знанием законов. И поддержкой Колыбели Серой – еще бы, род Блаунтов ежегодно жертвовал стоимость своего поместья.

Для Джеймса в этот раз все закончилось. Я забрал его, и пришлось отдать свое пальто – его рубашка, конечно, превратилась в лохмотья.

Я боялся, что Кэт испугается. Что ее оттолкнет убийство палача, но, к моему удивлению, она ничего мне не сказала до самого поместья Монтгомери, куда, разумеется, пришлось заехать. Она напоила Джеймса опиумными каплями, говорила ему какие-то утешающие глупости, а потом даже осмотрела его спину и сказала, что шить придется совсем немного.

К чести юноши нужно сказать, что он держался крайне достойно, хотя я видел, что каждая кочка, на которой подскакивает экипаж, причиняет ему неимоверные страдания. Наконец, он потерял сознание, и я был рад этому – по крайней мере, на какое-то время он перестал мучиться.

И сейчас, когда я пишу об этом, меня восхищает выдержка Кэт, не забывшей о врачебном долге в такой момент.

В отличие от меня. Я никак не мог отделаться от этого морока: Уолтер стоит на коленях перед палачом. Его истязают на площади перед толпой людей, жаждущих «справедливости» – это ведь так похоже на Альбион: сохранять иллюзию равенства. Это зрелище бросают толпе, как кость бродячей собаке – очень редко. Когда кто-то совершит по-настоящему большую глупость. Так аристократы не забудут, что и они смертны, а чернь не станет лишний раз бунтовать, потому что закон для всех один.

Но Уолтер не понимает. Это он мог стоять там, на этом проклятом эшафоте. Это он мог потерять сознание в экипаже, укрытый моим пальто, залив кровью сидения. Я мог ехать сейчас в Вудчестер, чтобы спросить у отца, как он мог отдать Уолтера палачам.

Мальчик неглуп, но дурно воспитан и во всем идет наперекор. Но это не значит, что я даже в самых черных мыслях мог бы представить себе, что позволю его пытать.

Это не значит, что, если бы наш отец, которого я чтил всю свою жизнь немногим меньше Спящего, отдал Уолтера, я простил бы ему этот поступок.

Кэт сказала, что понимает, почему я бросился на эшафот. Сказала, что презирает палачей, потому что это бесчеловечное ремесло, и нельзя относиться к страданиям как к части своей работы.

Признаюсь, от ее слов мне стало не по себе.

Но главное – этот досадный инцидент исчерпан.

Мне вполне удалось скрыть рубец от удара плетью. Не могу сказать, чтобы он доставлял мне особые страдания, но служил постоянным напоминанием о том, что Уолтер мог заработать множество таких же.

Я молюсь за него каждый день с тех самых пор, как мать научила нас первым молитвам. Я шепчу Спящему тот Сон, в котором у моего брата достает разума вырасти достойным человеком. Сон, в котором он не будет страдать и смирит, наконец, свою гордыню и сможет меня понять. Я мечтаю о том дне, когда мы сможем поговорить, как равные, и между нами не будет стены обид и непонимания. Мне так много нужно ему сказать.

Уолтер почувствовал, что еще немного, и черный шарф клирика его удавит. А может, дело было вовсе не в шарфе.

Он спрятал дневник за пазуху и вышел из купе.

Людей поубавилось, только несколько студентов, шумно переговариваясь, курили и стряхивали пепел прямо на пол. Он хотел попросить папиросу, но вспомнил колющий запах табака из трубки, и понял, что это ему не поможет.

Открыл окно и уставился на проплывающую мимо вересковую равнину. Скоро вереск должен расцвести, и серо-бурое, залитое туманами пространство укроется лиловой пеной.

– Уолтер? – Эльстер тронула его за рукав.

– Я запутался, – тихо сказал он. – Я должен его ненавидеть. А он как будто издевается надо мной, сначала рассказывая, как пытал людей, а потом…

Эльстер кивнула. Она стояла, заложив руки за спину и смотрела на него снизу вверх.

– Ты узнал, что хотел? Узнал, что он изобрел?

– Нет, – признался он. – Не могу. Боюсь узнать правду. Я и так с каждым днем чувствую, как все вернее схожу с ума. И не понимаю, что это за вещество такое, которое не выводится из организма месяцами. Становится только хуже, а ведь должно быть наоборот…

– Уолтер, а где он похоронен? – вдруг спросила Эльстер. Он замер, слегка обескураженный вопросом.

– В фамильном склепе Говардов, недалеко от Вудчестера.

– Это что, у вас дом на родовом кладбище стоит?

– Конечно, а как иначе?

– Ты не переживай, все у тебя с головой в порядке, – обнадежила она. – Вы там просто все двинутые. А почему ты не сходил к нему на могилу?

– Не успел. Хотя собирался. Но знаешь… у меня тогда было ощущение, что он будет не рад меня видеть…

– А сейчас?

«Потому что никто, ни при каких обстоятельствах не смеет…» – единственная фраза, написанная дрожащим почерком. Зачеркнута аккуратно, словно по линейке.

– А сейчас мне жаль, что сразу туда не пошел, – признался он.

Эльстер протянула руку, словно собираясь до него дотронуться, но потом уронила ее, и в ее взгляде скользнула какая-то растерянность. Она снова протянула руку и аккуратно поправила его сбившийся шарф. Жест вышел холодным и почти официальным, но она успела провести кончиками пальцев от его уха к затылку.

– Не следует вам столько пить, патер Ливрик, – громко сказала она, улыбнувшись.

– А вам, юноша, следует помнить, где ваше место, – ответил он, и в его голосе было больше нежности, чем он хотел себе позволить.

* * *

На станции к ним присоединились еще двое попутчиков – пожилая пара. Женщина скромно несла накрытую белой тряпицей корзинку, а мужчина катил за собой тележку, на которой возвышались пара клеток с флегматичными белоснежными гусями, три перемотанных веревками чемодана и сумка, из которой раздавались звуки, напоминающие одновременно звериный рык и вой вьюги.

Увидев Уолтера, женщина широко улыбнулась и осенила себя и мужа знаком Спящего. Сказала, что ее зовут Лорой, а мужа – Бэрром. Потрепала Эльстер по щеке, назвав «славным мальчишечкой». Уолтер почти увидел, как Эльстер кусает ее за руку, но, к его восхищению, ей хватило самообладания промолчать и даже кисло улыбнуться.

А потом Лора открыла сумку.

Уолтер на секунду поверил, что «вы все умрете» рыжей Идущей случится прямо сейчас. Из сумки вырвалось нечто угольно-черное, с горящими ненавистью зелеными глазами и хвостом трубой. Кот, пометавшись по купе и оставив на столе несколько царапин, замер в невозможном балансе на оконной раме и с ненавистью уставился на Уолтера.

– Это что?! – сипло спросил Бен, прикрывающий напуганную Зои.

– Котик. Лучший мышелов из всех, какие у нас были за три десятка лет, – с гордостью ответила Лора. – Главное было правильно назвать. Котеночком его совсем взяли, возвращались с казни…

– Дайте-ка угадаю, – проворчал Уолтер, глядя коту в глаза.

– Подобрали, когда с площади шли, там как раз повесили этого маньяка, Джека Говарда…

Кот утробно заурчал, распушившись еще больше. А потом открыл пасть, обнажив белоснежные клыки едва ли не в полпальца длиной и почти беззвучно зашипел.

– Славный котик, – одобрил Уолтер. – Бешеный темперамент, весь в тезку. Вы в Эгберте живете?

– Возвращаемся к моей сестре с Альбиона, – слегка удивленно отозвалась Лора. – Несколько лет ее не видели…

– И что, неужели он согласился жрать альбионских мышей? – скептически спросил Уолтер.

– Конечно, чем альбионские мыши хуже эгбертских? – подал голос Бэрр.

– Джек Говард бы с вами поспорил, – криво усмехнулся Уолтер. – Видимо, это были социально неблагонадежные мыши.

Остаток дня прошел довольно мирно. У Лоры в корзинке оказались пирог, завернутый в чистое полотенце, головка сыра, каравай и расписной горшок с топленым маслом. Уолтера все еще мутило от одного вида еды, а Эльстер смотрела на Лору с неприкрытой враждебностью и категорически отказалась есть. Уолтер снова молча поблагодарил Спящего за привилегии, которые давал ему сюртук и заявил, что они соблюдают пост.

Зои смотрела на Лору влюбленными глазами и застенчиво улыбалась, а когда та вытащила из кармана несколько дешевых конфет в ярких бумажных фантиках – бросилась ей на шею. Эльстер следила за сценой с едва заметной ревностью. Уолтер видел, что ее все сильнее раздражают новые попутчики, но уже утром поезд должен был прибыть на Лоу.

Ночью Уолтер не спал, рассеянно обнимая Эльстер, положившую голову ему на колени. Он пил чай, по вкусу больше напоминавший заваренную пыль, добавив в него десять капель тоника, и пытался читать дневник. Но с каждой минутой у него все больше слезились глаза, а слова никак не желали складываться во что-то осмысленное.

Сон не приходил, но почему-то в глубине сознания все отчетливее билась тревога. Уолтеру казалось, что там, в соседних купе, все громче и громче спорят люди – много, много людей, десятки голосов нарастали, словно шум прибоя.

Вагоны третьего класса. Студенты, рабочие, Идущие – все они любили пошуметь среди ночи. Да что там, вдохновенные речи Бена вчера тоже наверняка кому-то мешали спать.

И все-таки все сильнее нарастала тревога. Голоса пугали, царапали изнутри, путали мысли, растягивая их словно лески на рыболовных крючках.

Уолтер зажмурился, стараясь сосредоточиться на какой-нибудь мысли, но ничего не получалось. Ему казалось, что он не то тонет, не то срывается со скользкого обрыва, вырывающегося из-под пальцев.

В этот момент ему на плечо легла чья-то тяжелая и теплая ладонь. Он, вздрогнув, обернулся, толкнув Эльстер. Она тут же проснулась и села, испуганно озираясь.

Никого не было, только кот Лоры поставил ему на плечо лапы и смотрел в упор огромными зелеными глазами.

– Твою-то мать, котик, – шепотом выругался он. Кот не шевелился, и его усы слегка щекотали щеку. – Какого Проснувшегося тебе надо?

Кот несколько раз мотнул хвостом, а потом вдруг боднул его лбом в переносицу. Уолтеру показалось, что его ударили в лицо кулаком – на ласку жест был похож меньше всего. Ругаясь и потирая нос, он пропустил момент, когда кот соскользнул со спинки кресла к нему на колени.

– Он… он что, только что меня выгнал? – растерянно прошептала Эльстер.

– Кажется… – в тон ей ответил Уолтер, наблюдая, как кот переминается, а потом сворачивается клубком. – Восхитительно. Иди ко мне, – позвал он Эльстер.

Она прижалась к его боку и положила голову ему на плечо. Он поправил сползшее с ее плеч пальто, которым она укрывалась.

– Я слышу голоса. Ты слышишь? – тихо спросил он.

– Нет. Но я тоже слышала в Колыбели, – ответила она. – Не можем же мы все разом сойти с ума? Вот Бену с утра тоже померещилось.

– Не понимаю, какого… Может, мир сходит с ума? Спящий просыпается?

– Никто не просыпается, – прошептала Эльстер, воровато оглядываясь и целуя его в уголок губ.

Ему ничего не хотелось так отчаянно, как ответить, но он не осмелился.

Эльстер засыпала легко и быстро. Уолтер ей даже завидовал – он с самого Лигеплаца нормально не спал.

А голоса все не смолкали. Они звучали, накатывая волнами, то с шуршанием отступая, то нарастая. Уолтер почувствовал, что еще немного – и он будет готов до утра слушать голос Джека. Даже если он будет рассказывать ему о своих подвигах в Гунхэго.

Вдруг на коленях что-то завибрировало, а следом раздался густой, громкий звук, похожий на рокот работающей машины. Уолтер не сразу понял, что произошло.

Кот мурлыкал, щуря светящиеся в темноте глаза. Он мурлыкал, и Уолтер не мог расслышать голосов.

Улыбнувшись, он осторожно погладил теплые бархатистые уши, заранее попрощавшись с парой пальцев. Но кот предпочел не заметить вольности.

Глава 19. Омерзительно прекрасная ложь

Утром Уолтер чувствовал себя так, будто опять всю ночь пил. Он глотал кофе, морщился и раздраженно прислушивался к вполне реальным голосам из коридора.

Скоро поезд должен был остановиться, и Уолтер понятия не имел, что делать дальше. Куда идти? Страна была чужой, их никто не ждал. У них оставалось немного денег и драгоценности Ленне, которые можно было продать только впятеро дешевле реальной стоимости. И не было никакой цели, кроме как выжить.

– Юноша, что это вы собрались делать! – возмущенно воскликнула Лора, глядя на задумавшегося Бена, который начал набивать трубку.

– Простите, фрау… мэм… Патер Ливрик, вы не составите мне компанию? – неожиданно попросил он. Уолтер, подумав, кивнул и вышел за ним.

В коридоре было шумно и полно людей. Больше всего собралось у окон и уборной. Пол покрывал ровный слой пушистого пепла. Уолтер оглянулся в поисках укромного места.

Небольшой закуток у перемычки они с Беном заметили одновременно. Видимо, где-то была щель, поэтому пепел в том месте сдувало сквозняком.

Щель оказалась выгрызенной ржавчиной дырой у пола. Бен встал напротив нее, с усмешкой глядя, как медленно сдувает пепел с его ботинок. Незажженную трубку он нервно вертел в руках.

– Ваш министрант – девушка, верно? – вдруг спросил он.

– С чего вы взяли? – Уолтер почувствовал, как похолодели кончики пальцев.

– Не волнуйтесь, мы все прячемся. Мне тоже не очень-то были рады на Альбионе. Альбион, знаете ли, выступает миротворцем – фактически помогает подавить восстание.

– Поэтому вы ходите в обрывке морлисского знамени?

– Мне нужно как можно быстрее вернуться, – не заметил вопроса Бен.

– Вам так не терпится умереть?

– Меня там… ждут. Я обещал. Не могу иначе, патер Ливрик. Я хожу в обрывке морлисского знамени, чтобы оно напоминало, что я принадлежу своей стране, а не себе.

Уолтер поморщился. Во время недолгой службы в армии он успел много таких повидать – вдохновленных мальчишек с горящими глазами, твердящих о благе Альбиона. За сентенции Уолтера о благе Альбиона простого солдата отдали бы под трибунал.

Сколько из этих мальчишек потом служили в Гунхэго? Сколько умерли на войне, целью которой было невозможное удовлетворение амбиций альбионских политиков?

– Чего же вы хотите от меня? Благословения? – наконец, спросил он Бена, молча раскуривающего трубку.

– Уайклоу, куда мы прибываем, довольно большой город. Но его пригороды – практически глухие места. Там я снял дом, на отшибе. Кажется, там когда-то было родовое поместье, но сейчас это усадьба, за небольшую цену сдающаяся в наем. Вокруг ничего, кроме вереска с одной стороны и моря – с другой.

– Поздравляю вас, – тактично ответил Уолтер. Сам он в Уайклоу задерживаться не собирался, но мысль о доме в глуши показалась ему привлекательной. Подальше от людей, которые читают газеты и разглядывают лица на фотографиях.

– Мне нужна помощь, патер Ливрик, – признался Бен. – Видите ли, у меня в Эгберте есть… дела. О сути которых вы… не захотите знать.

– О, я прекрасно понимаю, какие дела у вас могут быть в Эгберте, – устало ответил Уолтер. Разговор начинал утомлять.

– Это не важно. Послушайте, с нами был… клирик. Патер Домерет. И с ним по дороге… произошло… несчастье.

– Что же с ним произошло?

– Он случайно упал на нож, когда резал хлеб. Я пытался поднять его, но он не стоял на ногах и постоянно падал, снова и снова. Так раз двадцать, – бесцветным голосом сообщил Бен. – А потом он сослепу оступился и упал в канализационную шахту.

– Надо же, как ему приспичило поесть хлеба. А чем он занимался перед тем, как двадцать раз упасть на нож? – Уолтер не мог сказать, что его эта история особо тронула.

– Домогался моей сестры, – пожал плечами Бен. – Видите ли, патер Ливрик, дело в том, что этот человек должен был устроить Зои в Колыбель Облачную. По понятным причинам теперь он не может этого сделать, а я нахожусь в некоторой растерянности. Не важно, что ее некому устроить – я решу эту проблему, к тому же я все равно не оставил бы ее в храме, где служат такие ненадежные люди. Но за ней некому проследить, пока я буду отсутствовать…

– Мистер Берг, давайте начистоту – вы меня видите в первый раз в жизни, у вас нет никаких причин мне доверять. К тому же, я тоже клирик.

– Увольте, патер Ливрик! Только глупец может думать, что все, кто носят ритуальный шарф, живут в Эгберте или служат в армии, объединены какими-то непременными пороками, – отмахнулся Бен. – Что же до остального… вы довольно трогательно заботитесь о своем министранте, кто бы он ни был. К тому же у меня нет выбора, скажу честно. Могу я просить вас, если это никак не нарушит ваших планов, пожить три дня в этом доме? Я готов заплатить, если вам нужны деньги…

– С чего вы взяли, что я ничего не сделаю с вашей сестрой?

– У вас не такое лицо.

– Не лицо человека, который на такое способен? – скептически спросил Уолтер. Он знал, что на самом деле ничего такого совершить не мог даже в мыслях, но аргумент показался ему крайне сомнительным.

– Не лицо человека, который хочет двадцать раз упасть на нож. Хотя на растлителя вы тоже не похожи. Прошу вас, патер Ливрик. Всего три дня, Зои тихая девочка, со своими естественными надобностями справляется сама, ее нужно только кормить и следить, чтобы она себе не навредила. К тому же она ужасно тоскует в одиночестве. Если бы вы видели – поняли бы, почему я не могу ее оставить: она садится у двери и скулит, как брошенная собака…

– Хватит, мистер Берг! – поморщился Уолтер. Он терпеть не мог, когда им манипулировали таким образом. В основном, потому, что почти всегда поддавался.

– Шли его подальше, Уолтер, а не то потеряешь вторую руку! – предупредил Джек.

– Я не пытаюсь надавить на жалость, я лишь объясняю, почему не могу…

– А если вы пренебрежете вашими делами? – перебил его Уолтер.

– Умрут люди, – просто ответил Бен.

– Замечательно, мистер Берг. Отлично.

– Уолтер, не будь идиотом, прошу тебя! Хоть раз в жизни! – в голосе Джека, впрочем, не слышалось особой надежды.

Он молчал. В любой другой ситуации он без колебаний согласился бы на просьбу Бена, но сейчас это означало бы подвергнуть опасности себя, Эльстер и еще Зои – если им придется бежать, дурочка станет обузой. И легкой мишенью для Унфелиха.

– У меня есть некоторые… проблемы с законом, – наконец, признался он, рассудив, что революционер, который тоже явно не в ладах с альбионскими законами, в последнюю очередь захочет сдать его властям.

– Прекрасно, значит, вам будет удобен этот дом. И экипаж, который поедет до него, нанят специально для нас надежными людьми. У меня ведь тоже… проблемы.

– Мистер Берг, вы слышали, что я вам сказал? Почему вы не наймете, в конце концов, гувернантку для сестры?! Вас ищут?

– Нет-нет, мы просто соблюдаем меры предосторожности, но у нас так мало времени… клянусь вам, патер Ливрик! Я оставляю вам сестру – разве вы думаете, что если бы существовал риск, что вас найдут, я пошел бы на это?

– А это точно ваша сестра? Не незнакомая девица, которую вы возите с собой на такой случай?

– Могу предъявить документы и родимые пятна, но боюсь, у меня они не в том месте, которое не стыдно показывать людям, – усмехнулся Бен. – Если быть до конца честным… меня ждут в компании клирика, и если я… в общем, я могу оказаться в затруднительном положении.

Уолтер смотрел, как он нервно крутит в руках погасшую трубку.

Если это человек Унфелиха?

Но зачем ему такой сложный и ненадежный спектакль? Он ведь может отказаться. Может убить Бена, столкнуть труп с перемычки и раствориться в толпе. Неужели от него такого не ожидают? От брата Джека Говарда, которого до сих пор боятся даже эгбертские крестьяне, называющие в его честь самых безумных котов?

С другой стороны, им с Эльстер нужна помощь. Необходимо тихое место, где они смогут решить, что делать дальше.

– Мне нужно подумать, – наконец, сказал он.

– Лоу через сорок минут, – кивнул Бен. – Поверьте, патер Ливрик, мне нет нужды вас подставлять. Я в отчаянном положении.

Он вытряхнул пепел на пол. Ветер подхватил его и растер серой взвесью. Когда Уолтер поднял глаза, Бен уже заходил в купе.

Спустя несколько секунд в коридор вышла Эльстер. Подошла к Уолтеру, сунула ему в руки чашку кофе.

– Чего он от тебя хотел? – настороженно спросила она.

– Спасибо. Хотел, чтобы мы тайно приехали в дом на отшибе, который он тайно снял, и три дня последили за его сестрой, – ответил Уолтер, пробуя кофе.

– И что ты ему ответил? – спросила Эльстер, опуская глаза.

– Что подумаю. Такие решения нужно принимать вдвоем.

Она улыбнулась, по-прежнему не поднимая взгляда.

– Я хочу поехать.

– Ты хорошо подумала? Эльстер, я… понимаю, почему ты хочешь поехать, но это действительно может быть опасно.

– Везде опасно. Все время опасно, – пожала плечами она. – Я устала, Уолтер. И ты тоже устал. Нам нужно немного времени без ожиданий пыток и арестов. Без операций, в доме, где стены непрозрачные…

– И Зои, – со вздохом заметил Уолтер. – Тебе нужна Зои.

– Нет, я… – смутилась она. – Я вовсе не…

– Эльстер, милая, я все понимаю, но тебе не стоит привязываться к этой девушке, – тихо сказал Уолтер, отчаянно жалея, что в такой момент ему приходится разыгрывать клирика. – Мне больно говорить такие вещи, но… я обещаю, когда это все закончится – у нас будут дети. Клянусь тебе, хоть в школу тебя устрою, только подожди немного, ладно?

Она кивнула, и Уолтер заметил блеснувшие в ее глазах слезы.

– Ах, патер Ливрик, а что, если в той Колыбели будут злые Служители?! – вдруг воскликнула она.

Несколько человек обернулись к ним и, сочувственно покивав, вернулись к своим делам – мальчик еще не научился смирять своих эмоций и бросился на шею к наставнику.

– Уолтер, пожалуйста… – прошептала она, прижимаясь к нему. Он незаметно вытер кончиками пальцев слезы с ее лица.

– Сказочный идиот. Зачем тебя только из Вудчестера выпустили? – тяжело вздохнул Джек.

Уолтер, не удержавшись, соединил за спиной Эльстер указательный и большой пальцы и подогнул остальные, показывая, куда ему идти.

* * *

Бен сказал, что экипаж будет ждать их прямо у ворот. Уолтер попрощался с Лорой и Бэрром, которые ехали до следующей станции, благословил их, перепутав жесты «добрый путь» и «хороший урожай». Бэрр, смеясь, замахал на него руками – оказывается, у них с Лорой было восемь детей, и младшая дочь недавно вышла замуж.

Эльстер стояла рядом, и с каждым словом ее улыбка все больше походила на оскал. Уолтер поспешно подхватил саквояж, взял ее за локоть и вывел на улицу.

В глаза ему ударил показавшийся ослепительно-ярким солнечный свет. Несколько минут они с Эльстер просто стояли недалеко от выхода, щуря слезящиеся глаза и глупо улыбались друг другу. Впрочем, таких пассажиров было большинство – Альбион мог поражать своей декадентно-урбанистической красотой сколько угодно, но всегда проигрывал очарованию жизни. Почти всегда – оставались такие упорные ценители, как Джек. Их Альбион любил особенно, забирая себе и никогда уже не выпуская из каменных объятий.

Уолтер чувствовал себя неуютно без ставшей привычной маски, и ему стоило большого труда не прятать лицо в ритуальный шарф.

Бен с Зои вышли немногим позже.

– Экипаж ждет нас за воротами вокзала, патер Ливрик! – широко улыбнулся он. Уолтер заметил, что синего пояса на нем больше нет.

Зои сосредоточенно трогала воду в луже носком ботинка, словно собиралась искупаться. В руках у нее была зеленая сумка из гобеленовой ткани, которую она с нежностью прижимала к груди.

Бен напоминал Уолтеру огромного золотистого пса, сорвавшегося с поводка – он шел впереди, озираясь по сторонам и, казалось, вот-вот начнет поскуливать и подпрыгивать. Он с восторгом рассказывал об огромных часах, зависших в воздухе над вокзалом, говорил о погоде, а потом – как соскучился по морю. Уолтер был с ним солидарен и чувствовал, что еще немного – и он сам начнет умиляться часам, солнышку и чистому воздуху. Никакого тумана, никаких низких черных туч над городом. Пахло вымытым дождем камнем, металлом и еще мокрой травой.

В любое другое время Уолтер не стал бы нанимать экипаж. Прошелся бы пешком или нашел бы башевую станцию, где можно было бы купить билет на вагонетку-лори. Но сейчас он с долей облегчения сел в экипаж и плотно задернул шторы.

Эльстер сидела рядом, читая все ту же книгу. Освещение было тусклым, и она слегка щурила глаза.

Уолтер почувствовал, как сердце кольнула тоска – Кэт щурилась точно так же, когда читала без очков. От этого у нее в уголках глаз поселились тонкие ранние морщинки, которые, впрочем, нисколько ее не портили – даже когда Кэт была серьезна, казалось, что она вот-вот улыбнется.

– Мне тоже ее не хватает, – вдруг раздался тихий голос.

«Разве вы не вместе? В доме на горе, где много света?» – подумал он, прикрывая глаза.

– Ах, Уолтер, – печально ответил Джек. – Призраки приходят не для того, чтобы говорить правду. Они приходят, чтобы люди смогли их отпустить.

«Что же мне сделать, чтобы отпустить тебя?»

– Захотеть этого.

– Чтоб тебя! Зои, ну нельзя же так! – расстроенный возглас Бена отвлек его от невеселых мыслей.

Зои открыла сумку, где обнаружился сладко спящий черный кот.

– А говорите – мне манжеты надо к своим карманам пришить, – улыбнулась Эльстер.

Уолтер поморщился. Он не знал, где она успела нахвататься альбионских поговорок, но ничего такого про манжеты не думал – на самом деле отказать ей в удовольствии забрать с грязной гостиничной кухни блестящую ложку казалось ему чем-то средним между ханжеством и жестокостью.