Текст книги "Черный дом"

Джек принимает решение: если ему удастся выбраться из «Черного дома» живым, он предоставит Генри возможность сесть за руль «доджа». Их поездка может закончиться в кювете, но зато он сможет лицезреть лицо Генри, ведущего автомобиль, а это дорогого стоит. В какую-нибудь субботу он позволит Генри проехаться по шоссе номер 93 до бара «Сэнд». Если Нюхача и Дока не сожрут вердоги[115]115
  Вердог – от английского weredog, по ассоциации с вервольфом (werewolf).


[Закрыть] и они вернутся из похода на «Черный дом», им надо дать шанс насладиться беседой с Генри, с которым у них, как представляется Джеку, много общего. Нюхач и Док должны поближе познакомиться с Генри, они наверняка друг другу понравятся. Не пройдет и пары недель, как они усадят его на «харлей» и будут носиться из Сентралии в Норвэй-Вэлли и обратно.

Если бы только Генри мог пойти с ними в «Черный дом». Мысль эта наполняет Джека грустью, потому что реализовать ее невозможно. Генри храбр и неустрашим, Джек это знает, но он предпочел бы лишь поговорить о том, как они вместе пошли бы в «Черный дом». Этот разговор, то ли у него в гостиной, то ли в гостиной Генри, доставил бы ему массу удовольствия, но в жизни Джек не может подвергать Генри такой опасности.

– Глупо даже думать об этом, – заявляет Джек вслух и сожалеет о том, что не был полностью откровенен с Генри. Вот где берет начало страх за Генри, который он сейчас испытывает. Причина – в его нежелании рассказать Генри обо всем. Ему следовало с самого начала ничего не утаивать. Красные перышки, яйца малиновки, нарастающее беспокойство. Генри помог бы ему открыть глаза, излечил бы от слепоты, которая принесла больше вреда, чем физическая слепота Генри.

Но теперь все это в прошлом, решает Джек. Больше никаких секретов. Раз уж ему так повезло и Генри одарил его своей дружбой, он покажет, что ценит ее. Теперь он расскажет Генри обо всем, даже о своем прошлом: о Долинах, о Спиди Паркере, о мертвеце на пирсе Санта-Моники, о бейсболке Тайлера Маршалла. О Джуди Маршалл. О Софи. Да, он должен рассказать Генри о Софи… как вышло, что он до сих пор не рассказал? Генри порадуется вместе с ним, и Джеку не терпится это увидеть. Генри умеет радоваться за друга, как никто другой. Смотреть на радующегося Генри такое удовольствие, что собственная радость увеличивается как минимум вдвое. Какой же у него потрясающий, просто потрясающий друг! Попытайся он рассказать о Генри незнакомому с ним человеку, ему бы не поверили. Сказали бы, что таких не бывает. Но ведь бывает, живет такой вот Генри Лайден в Норвэй-Вэлли округа Френч штата Висконсин, ждет, когда ему прочитают очередную главу «Холодного дома». Наверное, в ожидании Джека включил свет на кухне и в гостиной, как всегда включал в память о любимой, так рано умершей жене.

Джек думает: «Должно быть, я не так уж плох, раз у меня есть такой друг».

И еще думает: «Я просто обожаю Генри».

Теперь, даже в темноте, все кажется ему прекрасным. Бар «Сэнд», сверкающие неоном огни его просторной стоянки, силуэты деревьев, которые выхватывают из темноты фары на поворотах шоссе номер 93, широкие поля, лампочки, перемигивающиеся, как рождественские гирлянды на крыльце «Магазина Роя». Джек переезжает мост и сворачивает налево, в долину. Видит по левую руку первый из фермерских домов, с ярко освещенными окнами. Все вокруг пронизано высшим смыслом, все говорит о вечном. Он едет в благоговейной тишине по священной роще. Джек помнит, как Дейл впервые привез его в эту долину, и эти воспоминания тоже священны.

Джек этого не ощущает, но слезы текут по его щекам. Кровь поет в жилах. Белая краска стен фермерских домов светится в темноте, и из темноты выступают головки тигровых лилий, которые приветствовали его еще в первый приезд в Норвэй-Вэлли. Тигровые лилии сверкают в свете фар, словно что-то шепчут, затем остаются позади. Их неразборчивые слова сливаются с шорохом колес, неустанно вращающихся, с каждым поворотом приближающих его к теплому дому Генри Лайдена. Джек знает, что завтра он может умереть, что эта ночь, возможно, последняя в его жизни. Да, он должен победить, но это не означает, что победа обязательно будет на его стороне. Гордые империи и благородные эпохи часто терпели поражения, Алый Король, возможно, вырвется из Башни и в ярости пронесется по мирам, сея хаос.

Они все могут умереть в «Черном доме»: он, Нюхач, Док. Если такое случится, Тайлер Маршалл станет не просто Разрушителем, не просто рабом, прикованным к веслу в не знающем бега времени чистилище, но Суперразрушителем, атомной бомбой, с помощью которой аббала превратит все миры в гигантский костер, наполненный горящими телами. «Только через мой труп», – думает Джек, и истерический смешок срывается с его губ: это не фигуральное выражение, а реальная ситуация.

Как такое может быть? Он смеется, вытирая со щек слезы. Парадокс этот наводит на мысль, что его словно раздирает надвое. Красота и ужас, красота и боль – и от этого никуда не деться. Уставший, измотанный Джек тем не менее остро ощущает удивительную хрупкость окружающего мира, его непрерывное, неустанное движение к смерти, осознает, что в этом движении заложен смысл существования. Ты видишь всю эту захватывающую дух красоту? Приглядись повнимательнее, потому что через мгновение сердце твое остановится.

Но тут он вспоминает окутавший его рой золотистых пчел: именно от этого они и защищали его, именно от этого. От блаженства блаженств, которое исчезает. То, что любишь, надо любить еще сильнее, потому что наступит день, когда оно может уйти. Так и есть, но очень уж этого не хочется.

В темноте ночи он видит гигантский силуэт Алого Короля, который держит в руке маленького мальчика. Хочет использовать его вместо зажигательного стекла, чтобы превратить миры в пепелища. Паркус, конечно, прав: он не может уничтожить гиганта, но, возможно, ему под силу спасти мальчика.

Пчелы говорили: «Спаси Тая Маршалла».

Пчелы говорили: «Люби Генри Лайдена».

Пчелы говорили: «Люби Софи».

Так слышал Джек. Он полагает, что они также говорили: «Делай свою работу, копписмен». Что ж, именно этим он и занимается. Делает свою работу. После стольких чудес ему просто не остается ничего другого.

На душе становится теплее, когда он сворачивает на подъездную дорожку к дому Генри. Ведь Генри – еще одно чудо, не так ли?

Сегодня, дает себе слово Джек, он доставит огромную радость несравненному Генри Лайдену. Расскажет всю историю, сагу о своем удивительном путешествии, имевшем место быть двадцать лет тому назад. Проклятые земли, Рациональный Ричард, Эйзеридж, Талисман – ничего не останется за кадром. А его пребывание в Оутли и «Доме солнечного света»! Генри будет внимать каждому слову. А Волк!

От Волка Генри просто придет в восторг. О Волке он будет слушать, затаив дыхание. И каждое слово Джека станет его извинением за долгое молчание.

А когда он закончит свой рассказ, выложит все как на духу, мир, этот мир, изменится, потому что в нем появится еще один человек, знающий полную версию случившегося с ним. Джек даже представить себе не может, какое облегчение он испытает, когда рухнет стена одиночества, отделяющая его от остального мира, даже мысль об этом наполняет душу радостью.

Теперь… это странно… Генри не включил свет, дом выглядит темным и пустым. Должно быть, он заснул.

Улыбаясь, Джек выключает двигатель, вылезает из кабины пикапа. Опыт говорит ему, что Генри проснется, как только он войдет в гостиную, да еще будет утверждать, что вовсе и не спал. Однажды, когда Джек также застал его в темноте, он заявил: «Просто я давал отдых глазам». Но что происходит сегодня? Он вроде бы собирался готовить передачу ко дням рождения Лестера Янга и Чарли Паркера. Решил, что темнота позволит лучше сосредоточиться? Он хотел поджарить на ужин рыбу. Пришел к выводу, что рыба, поджаренная в темноте, лучше на вкус? Впрочем, он, Джек, готов съесть любую рыбу. И возможно, они отпразднуют новый договор Генри с ESPN!

– Генри? – Джек стучит в дверь, открывает, заглядывает внутрь. – Генри, притворщик, ты спишь?

Генри не отвечает, и вопрос Джека растворяется в царящей в доме темноте. Он ничего не видит. Комната – двухмерное черное полотно.

– Эй, Генри, я уже здесь. И хочу рассказать тебе потрясающую историю!

В ответ – мертвая тишина.

– Эй, – говорит Джек, переступает порог. Мгновенно инстинкт самосохранения поднимает тревогу: «Уходи, беги, сматывайся!» Но почему у него возникло такое чувство? Это же дом Генри, он бывал в нем сотни раз, он знает, что Генри или заснул на софе, или решил прогуляться к дому, его дому. Джек склоняется к мысли, что так оно и есть. Генри получил фантастическое предложение от представителя ESPN, не смог усидеть на месте (такое может случиться даже с Генри Лайденом, пусть для этого требуется нечто большее, чем для обычных людей) и отправился к Джеку, чтобы поделиться с ним своей радостью. А поскольку Джек не вернулся ни к пяти, ни к шести часам, решил его подождать. И сейчас, должно быть, спит на софе Джека, а не на собственной.

Все это вполне вероятно, но никак не согласуется с сигналами, которые посылают ему нервные окончания: «Уходи! Скорее! Нечего тебе здесь делать!»

Он снова зовет Генри, но ответ тот же – молчание.

Прекрасное настроение, в котором он въехал в Норвэй-Вэлли, исчезает бесследно, но Джек об этом даже не думает, в голове совсем другие мысли. Будь он детективом отдела расследования убийств, это тот самый момент, когда надо доставать оружие. Джек входит в гостиную. Два сильных запаха ударяют в нос. Один – аромат духов, второй…

Он знает, что это за запах. Его присутствие означает, что Генри мертв. Часть Джека, не коповская, спорит, что запах крови не обязательно свидетельство смерти. Генри ранили в схватке, и Рыбак утащил его в другой мир, как Тайлера Маршалла. И Генри сейчас спрятан где-нибудь в Долинах, с тем чтобы куда-нибудь заманить Джека или сделать более сговорчивым. Возможно, он и Тай сидят в одном месте, ожидая спасения.

Джек знает, что это фантазия. Генри мертв, и убил его Рыбак. Так что сейчас он должен найти тело. Он – копписмен, следовательно, пора приниматься за работу. Меньше всего на свете ему хочется смотреть на труп Генри, но это решительно ничего не меняет. Печаль бывает разная, но та, что формируется в Джеке Сойере, похожа на гранитную скалу. Она замедляет шаг Джека, сжимает его челюсти. Когда он тянется к выключателю, печаль направляет его руку в нужное место, словно это рука Генри.

Он смотрит на стену, когда вспыхивает свет, так что комнату видит лишь периферийным зрением. Разгрома, как он опасался, вроде бы нет. Торшер лежит на полу, повален стул. Но, когда Джек поворачивает голову, в глаза бросаются два более серьезных изменения. Первое – красная надпись на противоположной, кремового цвета стене. Второе – количество крови на полу. Кровавые пятна определяют маршрут Генри, сначала в гостиную, потом – из нее. Кровавый след начинается в холле и ведет за софу, где скопилась целая лужа. Вторая лужа – под длинным столом, где Генри держал переносной проигрыватель для лазерных дисков и те си-ди, которые хотел прослушать вечером. Из-под стола новый след ведет обратно в холл. Джеку ясно, что когда Генри выполз из-под стола, он практически истек кровью. Если, конечно, он выполз оттуда сам, посчитав, что опасность миновала.

Пока Генри лежал мертвый или умирал, Рыбак использовал часть своей одежды (рубашку? носовой платок?) вместо кисти. Макал ее в кровь за софой и писал на стене буквы, забрызгав ее красными каплями. Повторял и повторял процесс, пока на стене не появилась надпись:

ПРИВЕТ ГОЛЛИВУД ПОПРОБУЙ ДОСТАТЬ МЕНЯ АК АК АК АК

Но Алый Король не мог сам написать свои инициалы, как не мог написать их и Чарльз Бернсайд. Их оставил на стене хозяин тела Рыбака, чье имя для наших ушей звучит как мистер Маншан.

«Не волнуйся, скоро я приду за тобой», – думает Джек.

В этот момент никто бы не стал осуждать его, выйди он за дверь, где воздух не пропитан духами и запахом крови, и набери по сотовому телефону номер полицейского участка на Самнер-стрит. Может, сегодня дежурит Бобби Дюлак. Может, даже Дейл еще не уехал домой. Чтобы выполнить свой гражданский долг, ему достаточно произнести восемь или девять слов. А потом останется только положить сотовый в карман, сесть на крыльцо и дожидаться появления на подъездной дорожке слуг закона. Приедет их много, на четырех или пяти машинах. Дейлу придется позвонить детективам из управления полиции Висконсина, Браун и Блэк сочтут необходимым поставить в известность агента ФБР. Через сорок пять минут гостиную Генри заполнят люди, которые будут что-то замерять, что-то записывать, что-то фотографировать. Здесь будут судебный медик и технические эксперты. А когда все они закончат работу, двое санитаров в белых халатах вынесут носилки через переднюю дверь и загрузят их вместе с содержимым в кузов автомобиля, на котором приехали.

Обо всем этом Джек думает не больше пары секунд. Он хочет увидеть, что Рыбак и мистер Маншан сделали с Генри, должен увидеть, выбора у него нет. Печаль этого требует, а если он не повинуется желанию печали, то никогда более не станет самим собой.

Печаль, которая, как стальной сейф, упрятала внутрь себя любовь к Генри Лайдену, ведет его в глубь гостиной. Джек движется медленно, выбирая места, куда поставить ногу, словно человек, переправляющийся через речку по торчащим из воды камням. Выискивает чистые участки пола. Со стены большие, длиной восемь дюймов, красные буквы насмешливо наблюдают за его успехами:

ПРИВЕТ ГОЛЛИВУД

Подмигивают ему, словно неоновая вывеска:

ПРИВЕТ ГОЛЛИВУД ПРИВЕТ ГОЛЛИВУД ПОПРОБУЙ ДОСТАТЬ МЕНЯ ПОПРОБУЙ ДОСТАТЬ МЕНЯ

Ему хочется ругаться, но печаль не позволяет Джеку произнести слова, которые просятся на язык. В начале коридора, ведущего в студию и на кухню, он переступает через длинный кровавый след и поворачивается спиной к подмигивающему неону. Свет из гостиной проникает в коридор на три или четыре фута. В кухне – непроницаемая тьма. Дверь в студию приоткрыта, верхняя стеклянная панель поблескивает отраженным светом.

В коридоре все залито кровью. Приходится наступать на нее, но он продвигается вперед, не отрывая глаз от приоткрытой двери. Генри Лайден никогда не оставил бы ее в таком виде; он всегда закрывал дверь, если находился в студии. Генри был аккуратистом. По-другому просто не мог: оставь он дверь приоткрытой, наткнулся бы на нее, направляясь в кухню. Кровь, беспорядок, оставленный убийцей, выводят Джека из себя, хоть он и не хочет этого признавать. Джек в ярости: как Рыбак посмел посягнуть на его друга?!

Он добирается до двери, прикасается к ней, открывает шире. В воздухе висит концентрированная смесь аромата духов и запаха крови. В студии лишь на самую малость светлее, чем на кухне, Джек различает только контуры пульта управления да прямоугольники колонок, закрепленных на стене. Окно в кухню – черное, непроницаемое полотнище. Держась рукой за дверь, Джек приближается к порогу и видит, ему кажется, что видит, спинку стула и очертания человеческой фигуры на нем. Только сейчас до него доносится шипение вращающейся бобины.

– Боже мой, – выдыхает Джек в одно слово, словно ожидал увидеть совсем другое. Звук перематывающейся пленки окончательно убеждает его, что Генри мертв. Печаль Джека берет верх над неистовым желанием выскочить из дома и позвонить всем копам Висконсина, чтобы они помогли ему повернуть выключатель в студии. Он не может уйти, он должен засвидетельствовать случившееся, как в случае с Ирмой Френо.

Его пальцы находят выключатель, замирают на нем. К горлу подкатывает тошнота. Он щелкает выключателем, вспыхивает свет.

Генри сидит на кожаном вращающемся стуле, наклонившись над столом, держась обеими руками за свой антикварный микрофон. Он по-прежнему в черных очках, но одна из тонких металлических дужек погнута. Поначалу Джеку кажется, будто все окрашено в красное, ибо кровью залита вся поверхность стола и стоящее на нем оборудование. Со стола кровь капала на брюки Генри. Часть щеки Генри откушена, на правой руке недостает двух пальцев. На взгляд Джека, который фиксирует все детали, основной источник кровопотери – рана на спине. Она скрыта пропитанной кровью одеждой, но большая часть крови попала на пол, когда лилась со стула. Должно быть, Рыбак разрезал какой-то внутренний орган, а может, повредил артерию.

Совсем немножко крови, если не считать клавиш управления, на студийном магнитофоне. Джек с трудом вспоминает, как он работает, но ему не раз доводилось видеть, как Генри меняет бобины местами, так что Джек помнит, что нужно делать. Вставляет ленту в щель головки, свободный конец закрепляет на пустой бобине, нажимает клавишу «REWIND». Лента плавно скользит, перематываясь с одной бобины на другую.

– Ты сделал эту запись для меня, Генри? – спрашивает Джек. – Готов поспорить, что да, но, я надеюсь, ты умер не для того, чтобы сообщить мне уже известное.

Пленка останавливается. Джек нажимает клавишу «PLAY» и ждет, затаив дыхание.

Из динамиков гремит голос Джорджа Рэтбана: «Девятый иннинг, и наша команда готовится отправиться в душевую. Но игра не ЗАКОНЧЕНА, пока ЖИВ последний СЛЕПОЙ!»

Джек приваливается к стене.

Голос Генри Шейка заполняет комнату и говорит ему о том, что надо звонить в «Макстон». Прорезается Висконсинская крыса и кричит о «Черном доме». Шейк, Шейк, Шейк и Джордж Рэтбан о чем-то спорят, и Шейк берет верх. Джек этого не выдерживает; он не может остановить поток слез, даже и не пытается. Пусть текут.

Последний репортаж Генри потрясает его до глубины души. В этом весь Генри. Генри Лайден боролся за жизнь до последнего, переключаясь с одной своей личности на другую, и они сделали все, что требовалось. Это была верная и надежная команда, Джордж, Шейк и Крыса, и они пошли на дно вместе с кораблем, впрочем, выбора у них и не было. Голос Генри Лайдена появляется вновь и слабеет с каждой фразой. Умирающий голос Генри говорит, что он прожил прекрасную жизнь. Голос понижается до шепота, чтобы произнести последние два слова: «Привет, Жаворонок». Джек слышит в этих словах улыбку.

Плача, Джек выходит из студии. Ему хочется плакать и плакать, пока не останется слез, но он не имеет права подвести ни себя, ни Генри. Он плетется по коридору, вытирает глаза, ждет, пока гранитная печаль поможет ему справиться с горем. Она поможет ему и в решительной схватке с «Черным домом». Печаль не позволит ему потерпеть поражение. Она укрепит его в решимости победить.

Призрак Генри Шейка шепчет: «Джек, эта печаль никогда не покинет тебя. Ты к этому готов?»

– И не хочу, чтобы было иначе.

«Не покинет никогда. Куда бы ты ни пошел, что бы ни делал. В любом из миров. С каждой женщиной. Если у тебя будут дети, она достанется им. Ты будешь слышать ее в музыке, видеть в книгах. Она станет частью твоей еды. На веки вечные. Во всех мирах. В «Черном доме».

– Я – эта печаль. Она – это я.

Шепот Джорджа Рэтбана в два раза громче шепота Шейка, Шейка, Шейка: «Ну что, сынок, могу я услышать, как ты говоришь Д’ЯМБА?»

– Д’ямба.

«Как я понимаю, ты знаешь, почему пчелы обнимали тебя. Не пора ли тебе позвонить?»

Да, пора. Но он больше не может оставаться в залитом кровью доме, он должен выйти в теплую летнюю ночь. Ставя ноги куда попало, Джек пересекает залитую кровью гостиную и выходит за дверь. Печаль шагает вместе с ним, ибо он – это она, а она – это он. Огромное небо раскидывается над его головой, все в звездах. Из кармана появляется верный сотовый телефон.

И кто снимает трубку в полицейском участке Френч-Лэндинга? Естественно, Арнольд «Ручной Фонарь» Храбовски, с новым прозвищем и только что возвращенный на службу. Новость Джека приводит Храбовски в состояние крайнего возбуждения. Что?

Господи! О нет. В это невозможно поверить! Что? Да, сэр, я займусь этим немедленно, можете не беспокоиться.

И пока бывший Бешеный Мадьяр, борясь с дрожью в руках и голосе, набирает домашний номер чифа и сообщает ему информацию, полученную от Джека, последний уходит от дома Генри, уходит от подъездной дорожки и пикапа, от всего, что напоминает ему о людях, уходит на луг, в высокую желто-зеленую траву. Печаль ведет его, ибо печаль лучше знает, что ему сейчас нужно.

Прежде всего ему необходим отдых. Сон, если он сможет спать. Место на уровне земли, подальше от перемигивания красных огней, воя сирен и яростных, энергичных полицейских. Подальше от всей этой безнадеги. Место, где человек может лечь на спину и видеть небо. Отмахав полмили, Джек находит такое место, между кукурузным полем и скалистым склоном холма, вершина которого поросла лесом. Опечаленный рассудок приказывает утомленному телу лечь. Тело повинуется. Над головой звезды словно дрожат и вибрируют, хотя, разумеется, настоящие звезды в знакомом, реальном небе так себя не ведут, а потому все это – оптическая иллюзия. Джек вытягивается во весь рост, и полоска травы и земли под ним принимает форму его тела. Это, конечно, тоже иллюзия, поскольку настоящая земля твердая, не податливая, не упругая. Опечаленный рассудок Джека Сойера говорит утомленному телу, что надо спать, и, хотя это кажется невозможным, оно засыпает.

А уже через несколько минут спящее тело Джека Сойера начинает трансформироваться. Края расплываются, цвета тронутых сединой волос, светло-коричневого пиджака, бежевых туфель из мягкой кожи светлеют. Тело становится прозрачнее, все более напоминает сгусток тумана или облако, наконец, сквозь него становятся видны смятые травинки, служащие ему матрацем. Чем дольше мы смотрим, тем более отчетливо видим траву, тем более прозрачным становится тело. Наконец, от него остается лишь легкое мерцание, которое исчезает задолго до того, как распрямляется примятая трава.