Текст книги "Кристина"

31. На следующий день

У меня «шевроле», неплохая машина.

Этой ночью она поджидает меня

на стоянке, которая у магазина…

Брюс Спрингстин

На следующий день Эрни Каннингейм не пошел в школу.

Он сказал, что плохо себя чувствует, однако к вечеру его здоровье позволило ему одеться и собраться ехать в гараж Дарнелла. Регина почти не протестовала: она сомневалась в том, что сможет удержать сына, и не хотела лишний раз подвергать риску свой пошатнувшийся авторитет. Она решилась только заметить, что если Эрни еще пару недель провозится с машиной, то либо попадет в больницу, либо его будут принимать за наркомана: такой у него был изможденный вид.

Эрни уже взялся за ручку передней двери, когда она спросила:

– Ты знал парня, который попал под машину на Кеннеди-драйв?

Эрни без выражения посмотрел на нее.

– А что?

– В газете написано, что он ходил в среднюю школу Либертивилла.

– Ах, тот, которого сбила машина… вот о ком ты говоришь.

– Да.

– Когда-то я ходил с ним в один класс, – сказал Эрни. – Нет, мам, я почти не знал его.

– Это хорошо, – она удовлетворенно кивнула. – В статье говорится, что у него были найдены следы наркотиков.

Эрни широко улыбнулся:

– Нет, мам.

– И если у тебя начнет болеть спина – я хочу сказать, если она по-настоящему начнет болеть, – то ты покажешься еще раз врачам? Ты ничего не будешь покупать у… торговцев наркотиками, да?

– Не буду, мам, – пообещал он и вышел из дома.

На занесенной снегом дорожке он увидел отца и хотел пройти, не останавливаясь, но тот окликнул его. Эрни нехотя подошел. Он опаздывал на автобус.

Как и Регина, его отец выглядел не лучшим образом. Ему пришлось приложить немало сил, чтобы возглавить кафедру истории в университете. Новую должность он получил в августе, а в октябре врачи нашли у него флебит – подобное воспаление век чуть не стало роковым для Никсона, оно иногда случается у пожилых людей. Однако Майкл Каннингейм полагал, что неприятности с Кристиной тоже могли способствовать его болезни.

– Привет, пап. Слушай, я тороплюсь на…

Майкл отбросил садовые грабли на еще зеленую опавшую листву, которую только что сгреб в большую кучу, и взглянул на сына. Его лицо было таким осунувшимся, что Эрни даже отпрянул немного.

– Арнольд, – проговорил он. – Где ты был прошлой ночью?

– Что? – Эрни ошалел от неожиданности. – Здесь, а в чем дело? Ты же знаешь, я был здесь.

– Всю ночь?

– Конечно. Лег спать в десять часов и не вставал до утра. Я был просто вымотан. А что?

– То, что мне сегодня звонили из полиции, – сказал Майкл. – И спрашивали о том парне, который ночью попал под машину на Кеннеди-драйв.

– Шатун Уэлч, – проговорил Эрни.

Он спокойным взглядом посмотрел на отца. Тот, в свою очередь, поразился изможденному виду сына – Майклу вдруг показалось, что такие темные круги под глазами, какие были у Эрни, больше подходили бы к пустым глазницам высушенного черепа, чем к живому человеческому лицу.

– Да, его фамилия была Уэлч.

– Они должны были позвонить. Мама не знает, что он был одним из тех парней, которые разломали Кристину?

– Если знает, то не от меня.

– Я тоже не сказал. По-моему, ей лучше ничего не знать, – негромко произнес Эрни.

– Может, ей станет все известно откуда-нибудь еще, – сказал Майкл. – Скорее всего так и будет. Она очень умная женщина – и, во всяком случае, умнее, чем ты думаешь. Но если ей что-нибудь станет известно, то не от меня.

Эрни ухмыльнулся:

– Мама спрашивала, не сижу ли я на игле. Может быть, ты тоже думаешь, что у меня появились наркотики? – Он сделал такое движение, как будто хотел засучить рукав. – Могу показать руки.

– Мне не нужно проверять твои руки. – Майкл нахмурился. – Насколько я понимаю, у тебя появилась одна вещь. Твоя проклятая машина.

Эрни повернулся, собираясь уйти, но Майкл схватил его за плечо.

– Отпусти.

Майкл убрал руку.

– Хочу, чтобы ты знал, – сказал он. – Я не думаю, что ты способен убить кого-нибудь, как не думаю, что ты можешь пройти пешком по воде в плавательном бассейне. Но полицейские будут задавать тебе вопросы…

– Почему? Потому что какой-то пьяный переехал этого говнюка Уэлча?

– Не совсем так, – поправил Майкл. – Я довольно много вытянул из Дженкинса, из того полицейского, который звонил мне. Кто бы ни сбил Уэлча, он сшиб его, потом вернулся, переехал его снова и снова вернулся…

– Хватит, – сказал Эрни.

Внезапно его вид стал измученным и испуганным, и Майкл почувствовал то же самое, что Дэннис почувствовал в День Благодарения: что в этой усталой безнадежности вдруг промелькнул прежний, настоящий Эрни – промелькнул так близко, что в тот момент его можно было коснуться рукой.

– Это было… невероятно жестоко, – договорил Майкл. – Так сказал Дженкинс. Как видишь, это отнюдь не похоже на несчастный случай. Это больше похоже на убийство.

– Убийство, – ошеломленно повторил Эрни. – Нет, я ни за что…

– Что? – резко спросил Майкл. Он снова схватил Эрни за локоть. – Что ты сказал?

Эрни посмотрел на отца. Его лицо опять стало похожим на маску.

– Я ни за что не подумал бы, что такое может случиться, – сказал он. – Вот и все, что я собирался сказать.

– Я только хочу, чтобы ты знал, – проговорил Майкл. – Они будут искать какой-нибудь мотив преступления. Пусть даже сомнительный. Они знают, что случилось с твоей машиной, и паренек Уэлч мог принимать участие в том деле – или что ты мог подумать, что он принимал участие. Дженкинс может прийти для разговора с тобой.

– Мне нечего скрывать.

– Ну конечно, – Майкл вздохнул. – Ты опоздаешь на автобус.

– Да, – сказал Эрни. – Мне пора.

Однако он задержался еще немного. Его глаза внимательно смотрели на отца.

Майклу сделалось немного жарко. Он облизал пересохшие губы и проговорил:

– Продай ее, Эрни. Почему бы тебе не продать ее? Когда она будет полностью готова? Ты сможешь выручить много денег. Пару тысяч, может быть, три.

Казалось, Эрни снова чего-то испугался; впрочем, Майкл мог и ошибаться. Последние лучи солнца скрылись за горизонтом, и небольшой сад начал погружаться в темноту.

– Нет, пап, я не могу продать ее, – произнес Эрни мягко, точно разговаривал с ребенком. – Сейчас не могу. Я слишком много вложил в нее. Слишком много.

С этими словами он повернулся и пошел через сад к пешеходной дорожке. Вскоре звуки его шагов затихли в темноте за оградой.

Слишком много вложил в нее? Так ли? И что именно? Что именно ты вложил в нее, Эрни?

Майкл посмотрел на кучу пожухлых листьев, а потом обвел глазами весь сад. Почти везде лежали белые пятна снега, отчетливо проступавшие в сумерках и ожидавшие скорого пополнения. Ожидавшие зимы.

32. Регина и Майкл

Она так чудесна, она как живая, модель 409 – четырехскоростная.

«Бич бойз»

Регина устала – с недавних пор она стала очень быстро уставать, – и они пошли в спальню задолго до прихода Эрни. Там они вяло и безрадостно позанимались любовью (в последнее время они почти всегда занимались любовью вяло и безрадостно, и у Майкла стало появляться неприятное чувство, что его супруга использовала половой орган мужа, как некую разновидность снотворного), а когда после лежали на своей двуспальной кровати, Майкл невзначай спросил:

– Как ты спала прошлой ночью?

– Неплохо, – ответила Регина. – А что?

– Я вставал часов в одиннадцать, и Эрни еще не спал.

– По-моему, я в час поднималась наверх, – проговорила Регина и поспешно добавила: – Только для того, чтобы зайти в ванную комнату. И по пути заглянула к нему. – Она улыбнулась какой-то виноватой улыбкой. – Старые привычки долго не умирают, да?

– Пожалуй, – согласился Майкл.

– Он крепко спал. Зря он не одевает пижаму в холодное время.

– Он был в нижнем былье?

– Да.

Он замолчал, устыдившись себя. Вряд ли Регина могла ошибиться во времени – электронные часы, стоявшие на ее бюро, показывали часы и минуты так ярко, что принять одну цифру за другую было практически невозможно. Его сын находился здесь в час ночи, а Уэлч попал под машину в половине второго. За полчаса Эрни не мог одеться, выйти из дома, добраться до гаража Дарнелла и оттуда приехать на Кеннеди-драйв. Физически не мог.

Да он и не верил в это. Просто к нему в сердце закрался какой-то червячок сомнения, и, избавившись от него, Майкл мог спокойно заснуть.

Регина, лежавшая рядом с ним, заснуть не могла. Она прислушивалась к тишине и ждала, когда внизу хлопнет входная дверь, и это будет означать, что ее сын вернулся из внешнего мира.

Когда откроется и закроется дверь… когда на лестнице послышатся шаги ее сына… тогда она сможет заснуть.

Может быть.

33. Дженкинс

Эй, крошка, постой! Подвезу куда надо…

Ты что-то сказала?..

И все же: молчать или делом заняться?

Но, крошка, ведь именно ты – мое дело!

Да, ты – мое дело, хор-р-рошее дело!

А я обожаю хорошее дело!

В какой я, по-твоему, еду машине?

Да будет известно тебе – в «кадиллаке»!

Скажу тебе, крошка: вот это машина!

Вперед, Джозефина!..

Вперед, Джозефина!..

Эллас Макдэниэл

Дженкинс появился у Дарнелла приблизительно без четверти восемь того же вечера. Эрни как раз закончил работу над Кристиной. Он заменил антенну, сломанную Реппертоном, на новую и последние пятнадцать минут просто сидел за рулем, слушая программу «Золотая кавалькада по пятницам», которую передавало радио WDIL. Эдди Кокран пел «Давайте все вместе!». Перед ним были «Я победил закон» Бобби Фоллера, «Кричи!» Бадди Холли и другие старые некоммерческие песенки.

Эрни медленно постукивал пальцами по приборной доске и рассеянно смотрел на ветровое стекло. Оно было совершенно новым, хотя он не покупал его (и не заменял), как не покупал (и тоже не заменял) обивку на сиденьях, распоротых Бадди и его дружками. Под капот он заглянул только один раз и сразу захлопнул крышку, ужаснувшись тому, что они сделали с двигателем.

Однако сейчас радиатор был целехонек, распределительная коробка стояла на месте, и свечи исправно подавали искру. Машина работала как новая.

Но были сны.

Ему снился Лебэй за рулем Кристины, Лебэй в армейской форме, перепачканной серо-голубой кладбищенской глиной. Кожа Лебэя почти истлела, и из-под нее высовывались белые кости. В глазницах черепа было пусто и темно (но что-то извивалось внутри – да, там что-то было). А затем зажигались передние фары Кристины и пронзали кого-то насквозь, как насекомое на белом квадрате почтовой бумаги. Кого-то знакомого.

Шатуна Уэлча?

Может быть. Но Эрни казалось, что лицо человека меняло черты с той же стремительностью, с какой Кристина приближалась к нему: то было лицо Реппертона, то Сэнди Галтона, то заплывшая физиономия Уилла Дарнелла.

Кто бы там ни был, он отпрыгивал в сторону, но Лебэй переключал Кристину на задний ход, двигая рычаг скоростей черными полусгнившими пальцами – на одном из них блестело обручальное кольцо, – а потом еще раз направлял машину на фигурку человека, бежавшего по улице. И когда Кристина снова настигала его, он в ужасе поворачивал голову, и Эрни узнавал лицо своей матери… лицо Дэнниса Гилдера… лицо Ли, опутанное растрепанными темно-белокурыми волосами… и наконец свое собственное лицо с губами, перекошенными криком: «Нет! Нет! Нет!»

И, перекрывая все звуки, даже рев выхлопных труб (все-таки что-то было повреждено под днищем), раздавался торжествующий, пронзительный крик, вместе с черными брызгами вырывавшийся из сгнившей глотки Лебэя:

Вот ты где, говнюк! Ну как тебе это понравится?!

От тяжелого смертельного удара – такого сильного, что очки крутясь улетали куда-то в темноту, – Эрни просыпался в своей комнате и с облегчением ощущал себя живым. Он был жив, Лебэй был мертв, а Кристина была в полной сохранности. Три вещи, имевшие значение в окружающем их мире.

Но, Эрни, как ты повредил свою спину?

Какой-то ехидный, коварный внутренний голос задавал ему вопрос – и он боялся ответить.

Я поранил ее в Филли-Плэйнс, рассказывал он каждому. Один из разбитых автомобилей чуть не скатился с платформы, и мне пришлось поднимать его обратно, – ничего страшного; бывает и хуже. Так он говорил. И один автомобиль действительно чуть не скатился с платформы, и он действительно вталкивал его обратно, но разве так он поранил себе спину? Нет, не так.

В ту ночь, после того, как он и Ли нашли на стоянке Кристину, разбитую ко всем чертям, осевшую на спущенных шинах… в ту ночь, когда в гараже Дарнелла уже никого не было… он включил радио в офисе Уилла и поймал волну WDIL… Уилл доверял ему, почему бы и нет? Он помогал переправлять сигареты в другие штаты и два раза отвозил какие-то свертки в автомагазин, где парень в старом «челленджере-додже» менял их на почти такие же, немного меньшие. Эрни предполагал, что дело было связано с кокаином, но не был уверен.

В этих поездках Эрни пользовался автомобилем Уилла Дарнелла, «империалом» 1966 года. В его багажнике было двойное дно. Эрни оно не волновало. Более важным ему казалось то, что теперь у него были ключи от гаража. Он мог прийти, когда все уже ушли. Как в ту ночь. Тогда он включил WDIL… и потом… потом…

Каким-то образом поранил себе спину.

Что он делал, когда поранил ее?

Действительно ли он хотел знать об этом? Скорее, нет. Пожалуй, иногда он вообще не хотел возиться со своей машиной. Иногда он чувствовал, что ему лучше… ну, отвезти ее на свалку. Не то чтобы он мог так поступить. Просто иной раз (например, проснувшись вчера ночью) он чувствовал, что если бы избавился от нее, то был бы… счастливее.

Радиоприемник начал ловить какие-то помехи, но волна не ушла. «Марвелетс» пели «Сделайте одолжение, мистер почтальон».

А затем чей-то голос сказал ему на ухо:

– Арнольд Каннингейм?

Он выключил радио и повернул голову. Невысокий щеголеватый человек наклонился к окну Кристины. У него были темно-карие глаза и чистая белая кожа – пришел с холода, догадался Эрни.

– Да?

– Рудольф Дженкинс. Полиция штата, отдел по расследованиям.

Дженкинс протянул руку в открытое окно. Эрни посмотрел на нее. Итак, его отец был прав.

Он обаятельно улыбнулся, крепко пожал руку и произнес:

– Не стреляйте, шериф, я сдаюсь.

Тот улыбнулся в ответ, однако глаза его продолжали изучать машину со скрупулезностью, которая не понравилась Эрни. Совсем не понравилась.

– Вот так штука! В местной полиции мне говорили, что парни, которые поработали над твоей жестянкой, превратили ее в решето. По-моему, она так не выглядит.

Эрни пожал плечами и выбрался из машины. Заканчивалась пятница, гараж уже наполовину опустел, и на двадцатой стоянке они были предоставлены самим себе.

– Она была не так плоха, как выглядела, – сказал он. Эрни подумалось, что этот коротышка полицейский с довольной ухмылкой на лице весьма сообразителен. Он положил руку на крышку Кристины и сразу почувствовал себя лучше. Он справится с полицейским, умен тот или нет. В конце концов, о чем ему было беспокоиться. – У нее не было серьезных повреждений.

– Неужели? Я так понял, что кузов был продырявлен основательно. Должно быть, ты гений жестяных работ, Эрни. – Он обезоруживающе засмеялся, но его взгляд продолжал скользить по машине, изредка переключаясь на лицо Эрни, которому это нравилось все меньше и меньше.

– Увы, нет. Просто мне повезло. Я поискал новые части для кузова «плимута» и нашел их в Рагглисе. Вот на этом боку я поменял всю заднюю дверцу. Видите, краска немного отличается? – Он похлопал ладонью по дверце.

– Извини, Эрни, – проговорил Дженкинс. – Наверное, с помощью микроскопа я смог бы сказать точнее, но на первый взгляд она ничем не отличается от остальных.

Он тоже похлопал по дверце. Эрни нахмурился.

– Бездна работы, – сказал Дженкинс. Он не спеша обошел машину и остановился возле ее переда. – Бездна работы, Эрни. Тебя нужно поздравить.

– Спасибо. – Он понаблюдал за тем, как Дженкинс рассматривал фары, решетку и капот, пытаясь обнаружить на них какие-нибудь вмятины, а может быть, пятна крови или клочки волос. Эрни внезапно понял, что тот искал следы Шатуна Уэлча. – Что конкретно я могу сделать для вас, детектив Дженкинс?

Дженкинс улыбнулся.

– Парень, не будь так официален! Зови меня Руди, хорошо?

– Конечно. Что я могу сделать для вас, Руди?

– Знаешь, все это довольно забавно. – Дженкинс рассеянно посмотрел на левую переднюю фару Кристины. Присев на корточки, провел пальцем по блестящему металлическому обручу, а потом встал. – У нас есть доклады о том, как была искорежена твоя машина…

– Эй, они вовсе не искорежили ее, – перебил его Эрни. Он начал чувствовать себя так, словно шел по канату, натянутому над пропастью, и снова дотронулся до Кристины. Ее твердость и ее реальность еще раз придали ему уверенности. – Они пытались, да, но у них ничего не получилось.

– Ладно. Наверное, я не совсем владею современной терминологией, – Дженкинс засмеялся. – Во всяком случае, когда я прочитал их, то как ты думаешь, что я сказал? Где фотографии? Вот что я сказал. Я решил, что их попросту забыли приложить, и позвонил в Либертивилл. И тогда оказалось, что фотографий не было.

– Еще бы, – сказал Эрни. – У ребят моего возраста, как вы знаете, никогда не бывает полноправной страховки. Она стишком дорого стоит. Если бы у меня была страховка от повреждений, я бы наснимал сколько угодно фотографий. Но без нее – зачем? Для семейного альбома?

– Конечно, они тебе ни к чему, – согласился Дженкинс, рассматривая крылья машины. – Но знаешь, что мне кажется еще более забавным? Ты даже не сообщил о преступлении. – Он поднял на Эрни вопросительный взгляд и пристально уставился на него – а затем натянуто рассмеялся: – Даже не сообщил! «Вот так сукин сын, – сказал я. – Кто же тогда сообщил?» Отец парня, так мне сказали.

Дженкинс покачал головой.

– Эрни, я ничего не понимаю и не возражаю, если ты мне кое-что объяснишь. Парень из кожи лезет вон, чтобы починить старый автомобиль, потом, когда его цена возрастает до двух или пяти тысяч долларов, приходят другие ребята и разбивают его ко всем чертям…

– Я же сказал…

Руди Дженкинс поднял руку и обезоруживающе улыбнулся. В какую-то долю секунды Эрни думал, что он собирается сказать: «Мир», – как делал Дэннис, когда ситуация становилась слишком тяжелой.

– Повреждают. Извини.

– Ничего, – сказал Эрни.

– Во всяком случае, по словам твоей подружки, один из преступников… ну, испачкал приборную панель. Я бы полагал. Что ты должен был бы сойти с ума от ярости. Или хотя бы сообщить об этом.

Улыбка вдруг сползла с его лица, и теперь он смотрел на Эрни строгим, даже суровым взглядом.

Холодные серые глаза Эрни встретились с его карими глазами.

– Мистер Руди, – наконец сказал он. – Могу я сказать вам одну вещь?

– Конечно, сынок.

– Когда мне было полтора года, я расцарапал вилкой антикварное бюро, в котором моя мама держала деньги. Разумеется, я этого не помню, но моя мама говорит, что тогда у нее было желание продержать меня в пеленках еще года два. – Эрни усмехнулся. – Правда, она не совсем точно исполнила свое намерение…

Дженкинс зажег сигарету.

– Я что-то упустил, Эрни? Не понимаю, куда ты клонишь.

– Ей было проще держать меня в пеленках, чем ремонтировать дорогую мебель. Видите ли, дерьмо можно убрать.

– Как Шатуна Уэлча? – спросил Дженкинс.

– Об этом я ничего не знаю.

– Нет?

– Нет.

– Честное слово?

Эрни посмотрел в дальний конец гаража, где какой-то парень собирал инструменты, разбросанные возле его машины.

– Честное слово, – сказал он. – Послушайте, у вас, конечно, такая работа…

– Да, у меня такая работа, – мягко согласился Дженкинс. – Парня переехали несколько раз в одну и другую сторону. От него осталось жидкое месиво. Его соскребали лопатой с дороги.

– Ну давайте, – с трудом выговорил Эрни. У него что-то медленно переворачивалось в желудке.

– А что? По-твоему, разве не так поступают с дерьмом? Разве не соскребают лопатой?

– Я тут ни при чем! – заорал Эрни, и парень в другом конце гаража, выпрямившись, уставился на него.

– Извините. Мне бы хотелось, чтобы вы меня оставили в покое. Вы прекрасно знаете, что я тут ни при чем. Если бы Кристина столько раз и так сильно ударила Уэлча, то она была бы вся измята. Так много я знаю только потому, что смотрю телевизор. – Эрни проглотил комок в горле и почувствовал, как оно пересохло.

– Да, – сказал Дженкинс. – Твоя машина выглядит нормально. Но не ты, детка. Ты выглядишь, как лунатик. У тебя абсолютно вздрюченный вид. Пардон за мой французский, – он отшвырнул сигарету. – Знаешь что, Эрни?

– Что?

– Ты лжешь быстрей, чем соображаешь, что тебе говорят. Я не думаю, что ты солгал об убийстве Уэлча. Но я думаю, что ты не сказал правду о том, что они сделали с твоей машиной. Твоя девушка плакала, когда рассказывала мне о том, что видела. Она говорила, что все было усеяно разбитым стеклом… Между прочим, где ты покупал стекла?

– У Макконнела, – с готовностью произнес Эрни. – В Берге.

– Чек остался?

– Я его выбросил.

– Но они вспомнят тебя. Такой большой заказ!

– Могут и вспомнить, – проговорил Эрни. – Но я бы не полагался на них, Руди. Между Нью-Йорком и Чикаго они самые известные специалисты по автомобильным стеклам. Их магазин занимает очень большую площадь. Они делают свое дело и обслуживают очень много старых автомобилей.

– И все-таки они ведут учет.

– Я платил наличными.

– Но твое имя обнаружится в накладных бумагах.

– Нет, – сказал Эрни и холодно улыбнулся. – У Дарнелла гараж с самообслуживанием. На этом я получил десять процентов скидки.

– У тебя все концы спущены в воду, да?

– Лейтенант Дженкинс…

– Ты лжешь о стекле, но будь я проклят, если понимаю зачем.

– Я тоже не все понимаю, лейтенант. С каких пор стало преступлением заменять разбитые стекла? Или платить наличными? Или получать скидку?

– Ни с каких, – сказал Дженкинс.

– Тогда оставьте меня в покое.

– Важнее другое. По-моему, ты лжешь о том, что ничего не знаешь о происшедшем с Шатуном Уэлчем. Ты что-то знаешь. Я хочу знать, что именно.

– Я ничего не знаю, – сказал Эрни.

– А как насчет…

– Больше мне нечего сказать вам, – перебил его Эрни. – Извините.

– Ладно, – произнес Дженкинс, сдавшись так быстро, что Эрни подозрительно посмотрел на него. Он полез во внутренний карман пиджака и вынул бумажник. Эрни увидел, что под мышкой у Дженкинса висела кобура с пистолетом, и подумал, что тот хотел показать ее. Достав из бумажника визитную карточку, полицейский протянул ее Эрни. – Меня можно найти по одному из этих телефонов. Если вдруг пожелаешь поговорить о чем-нибудь. Все равно о чем.

Эрни положил карточку во внутренний карман.

Дженкинс еще раз не спеша обошел вокруг Кристины.

– Бездна восстановительной работы, – повторил он. Затем пристально взглянул на Эрни. – Почему ты не сообщил?

Эрни глубоко вздохнул.

– Потому что думал: тогда на этом все закончится. – Помолчав, он добавил: – Я думал, что если не сообщу, то они отвяжутся от меня.

– Да, – сказал Дженкинс. – Я думал о такой возможности. Спокойной ночи, сынок.

– Спокойной ночи.

Дженкинс начал поворачиваться, чтобы уйти, но остановился вполоборота к Эрни.

– Подумай обо всем как следует, – проговорил он. – Ты неважно выглядишь – понимаешь, что я имею в виду? У тебя хорошенькая девушка. Она беспокоится о тебе и о том, что случилось с машиной. Твой папа тоже волнуется. Я разобрал это даже по телефону. Подумай как следует и позвони мне, сынок. Ты будешь лучше спать.

Эрни почувствовал, как у него задрожало что-то под языком – что-то жгучее и соленое, как слезы. На него смотрели добрые глаза Дженкинса. Он открыл рот – Бог знает что могло вырваться из него, – когда острая игла чудовищной боли пронзила его спину, заставив его мгновенно выпрямиться. Кроме того, она произвела эффект электрического шока во время истерики. Он почувствовал себя отрезвленным.

– Спокойной ночи, – повторил он. – Спокойной ночи, Руди!

Дженкинс в нерешительности посмотрел на него, а потом ушел.

Эрни стало трясти с ног до головы. Дрожь началась с ладоней и вскоре распространилась по всему телу. Ничего не видя, он на ощупь нашел дверную ручку Кристины, рванул на себя и повалился в дурманящие запахи автомобиля и свежей обивки. Трясущимися руками он включил радиоприемник.

Открыв глаза, он увидел кожаный брелок с выжженными инициалами «Р.Д.Л.», и его сон обрушился на него с новой силой: гниющий труп на том же месте, где он сейчас сидел, пустые глазницы, глядящие сквозь ветровое стекло, костяшки пальцев, вцепившиеся в руль, зияющая ухмылка черепа, когда Кристина наезжала на Шатуна Уэлча, а радио, настроенное на волну WDIL, играло «Последний поцелуй» в исполнении Фрэнка Уилсона и «Кавальерс».

Внезапно его замутило, мучительные спазмы сдавили горло. Эрни выскочил из машины и едва успел добежать до туалета. Его выворачивало вновь и вновь, пока изо рта не потекла розовая пена. Перед глазами замелькали огоньки. В ушах шумело, а мускулы живота устало пульсировали.

Он посмотрел на свое бледное и худое лицо в зеркале. Под глазами были темные круги, волосы спутанными прядями падали на лоб. Дженкинс был прав. У него был чертовски неважный вид.

Неожиданно для себя он решил, что ему нужно поговорить с Ли.

Телефон Кэйботов он помнил наизусть, но в пустом и гулком офисе Уилла дважды ошибся номером, потому что у него дрожали пальцы. Ли ответила сама, но ее голос звучал довольно сонно.

– Эрни?

– У меня есть разговор, Ли. Мне нужно увидеть тебя.

– Эрни, уже почти десять часов. Я только что приняла душ… я засыпаю…

– Пожалуйста, – сказал он и закрыл глаза.

– Завтра, – проговорила она. – Родители не выпустят меня так поздно.

– Еще только десять часов. И сегодня пятница.

– Они не хотят, чтобы я часто встречалась с тобой, Эрни. – На том конце провода наступило долгое молчание… – По-моему, ты тоже, – наконец произнесла Ли.

– Значит ли это, что ты больше не хочешь меня видеть?

У него болел желудок. Болела спина. Болело все.

– Нет. – В ее голосе послышался слабый упрек. – Насколько мне стало ясно, это ты не хочешь меня видеть… ни в школе, ни по вечерам, когда ты пропадаешь в своем гараже… со своей машиной.

– Теперь все кончено, – через силу выговорил он. И – с еще большим напряжением: – С машиной я решил – а, дьявол! – Он схватился за спину, пораженный новым приступом боли, но рука ощутила только шершавую поверхность бандажа.

– Эрни? – Она встревожилась. – Ты в порядке?

– Да. У меня стрельнуло в спине.

– Ты что-то хотел сказать?

– Завтра, – произнес он. – Мы поедем в Баскин-Роббинс, может, сделаем покупки к Рождеству – и в семь часов ты будешь дома. Тебе не будет скучно, я обещаю.

Она негромко рассмеялась, и Эрни почувствовал себя гораздо лучше.

– Все-таки ты чересчур самонадеян.

– Так, значит, да?

– Значит, да. – Ли помолчала и мягко добавила: – Я сказала, мои родители не хотят, чтобы я часто встречалась с тобой. Но о себе я этого не говорила.

– Спасибо. – У него дрожал голос. – Спасибо и на этом.

– Что за разговор у тебя ко мне?

Кристина. Я хочу поговорить с тобой о ней и о моих снах. И о том, почему у меня такой чертовски плохой вид. И почему я теперь все время хочу слушать радио WDIL, и что я делал в ту ночь, когда все ушли… когда я поранил спину. Ли, я хочу…

Снова острая боль, вцепившаяся в спину, как кошачьи лапы.

– По-моему, он только что состоялся.

– А… – Короткая пауза. – Ну, хорошо.

– Я люблю тебя.

– До свидания, Эрни.

Скажи мне то же самое, – захотелось ему закричать. – Скажи мне то же самое, мне это нужно!

Но в телефонной трубке уже звучали короткие гудки.

Эрни встал и медленно подошел к двери. Она не хотела успокаивать его, да? Но завтра они встретятся, это важнее. Они сделают покупки к Рождеству, как намеревались в день, когда те говнюки разломали Кристину, они будут гулять и разговаривать, они хорошо проведут время. Она скажет, что она любит его.

– Она скажет это, – пробормотал он и, замерев на пороге, посмотрел в левый дальний угол гаража. Ее перед, оскаленный хромированной решеткой, как будто был нацелен на кого-то.

И голос из его нижнего подсознания ехидно прошептал: Как ты поранил спину? Как ты поранил спину, Эрни?

От этого вопроса он съежился. Он боялся ответа.