Текст книги "Кристина"

– Поищу какую-нибудь работу. Буду ремонтировать автомобили. В этом деле я собаку съел. – И небрежно добавил: – Надеюсь, смогу убедить Ли поехать со мной.

Я подавился пивом и, закашлявшись, забрызгал брюки. Эрни дважды и довольно сильно хлопнул меня по спине.

– С тобой все в порядке?

– Конечно, – выдавил я из себя. – Просто попало не в то горло. Эрни… если ты думаешь, что она поедет с тобой, то ты живешь иллюзиями. Она готовится к поступлению в колледж. Друг, она слишком серьезно к этому относится.

Его глаза мгновенно сузились, и я понял, что сказал лишнего.

– А откуда ты так много знаешь о моей девушке?

Внезапно я почувствовал себя так, как если бы оказался посреди огромного минного поля:

– Эрни, она больше ни о чем не желает говорить. Ни о чем, кроме своих вступительных экзаменах.

– Больно ты разговорчивый. Дэннис, ты ведь не хочешь становиться на моем пути? – Он пристально посмотрел на меня. – Ты ведь не будешь так поступать, да?

– Нет, – соврал я со всей искренностью, на которую был способен. – Именно этого я хотел бы меньше всего.

– Так откуда ты знаешь о том, что она собирается делать?

– Иногда я вижу ее, – сказал я. – Мы говорим о тебе.

– Она говорит обо мне?

– Да, – небрежно бросил я. – Она сказала, что у вас была стычка из-за Кристины.

Это был верный ход. Он расслабился.

– Просто небольшая заминка. Ерунда. Она поедет со мной. И в Калифорнии тоже есть колледжи, если ей так они нужны. Мы поженимся, Дэннис. У нас будут дети и все прочее дерьмо.

Я изо всех сил удерживал маску на своем лице.

– Она это знает?

Он засмеялся.

– Пока нет. Но узнает. Довольно скоро. Я люблю ее, и мне ничего не помешает. – Смех оборвался. – Что она говорила о Кристине?

Осторожно, мина.

– Сказала, что не любит ее. По-моему… по-моему, она немного ревнует.

И снова правильный ход. Он даже еще больше расслабился.

– Да, она и вправду немного ревновала. Но она поедет, Дэннис. Можешь не волноваться. Если еще раз увидишь ее, то скажи, что я позвоню ей. Или поговорю, когда начнутся занятия в школе.

Он хрипло засмеялся и, допив пиво, пошел в кухню за новой упаковкой. Я думал о Ли. А потом подумал об Уэлче, о Реппертоне, Трелани, Стэнтоне, Ванденберге и о Дарнелле.

Мы встретили Новый год.

Блюдо с кукурузными хлопьями давно опустело. Эрни выглядел усталым. В какой-то момент я взял себя в руки и задал вопрос, которого избегал до тех пор:

– Эрни? Как ты думаешь, что случилось с Дарнеллом?

Он быстро посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на экран телевизора, где танцевали пары, с ног до головы осыпанные блестками конфетти.

– Люди, с которыми он крутил дела, захотели, чтобы он заткнулся раньше, чем успеет слишком многое рассказать. Это я так думаю.

– Люди, на которых он работал?

– Уилл говорил, что от колумбийцев можно всего ожидать.

– Кто такие…

– Колумбийцы? – Эрни цинично усмехнулся. – Колумбийская мафия. Уилл любил говорить, что они могут убить, даже если ты просто посмотрел на их женщину не так, как нужно, – а иногда, если посмотрел так, как нужно. Может, колумбийцы с ним и расправились. Хотя он вообще не смотрел на их женщин. – Он помолчал и добавил: – Ну, давай еще по баночке пива, и я отвезу тебя домой. Мне понравилось, как начался Новый год. Правда, Дэннис.

Его слова прозвучали вполне искренне, но у Эрни не было таких выражений, как «выпьем по баночке пива». Прежний Эрни так не говорил.

– Мне тоже понравилось, друг.

Я уже не хотел пива, но взял одну банку. Я хотел оттянуть неизбежный момент встречи с Кристиной. Днем это мне казалось необходимым шагом – самому прочувствовать атмосферу его машины… если там была какая-нибудь особая атмосфера. Теперь моя идея казалась мне пугающей и безумной. Я чувствовал хрупкость того, что скрывал от Эрни, и больше всего боялся за Ли.

Скажи мне, Кристина, ты умеешь читать мысли?

– Послушай, – проговорил я. – Если ты хочешь, то я могу позвонить отцу. Он еще не спит.

– Не волнуйся, – сказал Эрни, – я могу пройти две мили по прямой линии.

– Я просто подумал…

– Держу пари, ты жалеешь, что не можешь нажимать на педали, как раньше.

– Ты угадал.

– Нет ничего лучше, чем сидеть за баранкой своего автомобиля, – сказал Эрни, а затем его левый глаз глумливо подмигнул мне. – Если не считать запаха гнили.

Эрни выключил телевизор. Я встал на костыли и поковылял в кухню, надеясь на то, что придут Майкл с Региной и наша поездка отложится еще на какое-то время. Меня не покидало воспоминание о том дне, когда Эрни и Лебэй ушли в дом, а я решил посидеть за рулем Кристины.

Эрни достал из холодильника еще две банки пива («На дорогу», – сказал он). Я хотел было заметить, что дорожные патрули не станут слушать его оправданий насчет новогодней ночи и встречи с другом, но потом передумал. Мы вышли на улицу.

Она сверкала под светом звезд и огней, не погашенных в доме.

Колумбийская мафия. Эрни сказал, что они расправились с Дарнеллом.

– Тебе помочь спуститься по ступенькам? – уставившись на меня, спросил Эрни.

– Не нужно, друг. Я сам справлюсь.

Боком навалившись на перила, я осторожно поставил костыли на нижнюю ступеньку и стал переносить на них тяжесть своего тела. Внизу лестница была запорошена снегом, и я поскользнулся. Острая боль пронзила левую ногу, кость которой еще не совсем срослась. Эрни подхватил меня.

– Спасибо, – сказал я, радуясь возможности говорить дрожащим голосом.

– Не стоит благодарности.

Мы добрались до машины, и Эрни спросил, смогу ли я сесть в нее сам. Он выпустил мою руку и обошел Кристину со стороны капота. Я взялся за ручку дверцы, и меня охватил смертельный страх. Потому что до того момента я в глубине души все-таки не верил в это. И еще потому, что моя рука вдруг ощутила прикосновение к чему-то живому. Я будто дотронулся до кожи спящего зверя. И он мог проснуться. И взреветь от ярости.

Зверь?

Хорошо, какой зверь?

Вообще что это было? Обыкновенный автомобиль, который неизвестно как и почему стал опасным, зловонным пристанищем какого-нибудь могучего демона? Какой-то адский дом на колесах, куда после смерти Лебэя вселилась его проклятая душа? Я не знал. Я знал только то, что был подавлен ужасом и страхом. И я не думаю, что мог бы справиться со своим ужасом.

– Эй, с тобой все в порядке? – спросил Эрни. – Ты сам справишься?

– Справлюсь, – хрипло сказал я и нажал на хромированную стальную ручку. Открыв дверцу, я вперед спиной забрался в машину и руками втащил в нее свою негнущуюся ногу. Сердце стучало в груди, как пневматический молот. Я захлопнул дверцу.

Эрни повернул ключ, и мотор взревел – как будто был не остывшим, а уже разогретым. И на меня обрушился запах, который, казалось, исходил отовсюду: тошнотворный, одуряющий смрад смерти и тления.

Невозможно описать, как мы добрались до дома, трехмильная дорога к которому заняла у нас десять или двенадцать минут, если не сказать, что все это было похоже на бегство из сумасшедшего дома. Я знаю, что не могу быть объективным: уже одно воспоминание о той поездке приводит меня в состояние, близкое к помутнению рассудка, – я начинаю чувствовать одновременно жар и холод, лихорадочную дрожь и слабость. Я не могу отделить то, что было на самом деле, от того, что стало результатом моих более поздних размышлений; у меня нет четкой границы между субъективным и объективным, между правдой и галлюцинациями ужаснувшегося сознания. Единственная вещь, в которой я могу быть уверен, заключается в том, что я не был пьян. Это я знаю точно, потому что все остатки хмеля – если они вообще были после двух банок пива – вышибло из моей головы, как только машина тронулась с места.

Во-первых, мы возвращались в прошлое.

Временами Эрни вообще не сидел за рулем: вместо него был зловонный, омерзительно воняющий могилой скелет Лебэя, на котором висели остатки полуистлевшей трухлявой плоти и редкие лохмотья одежды с позеленевшими пуговицами. Под расползшимся воротником копошились черви. Я слышал какое-то жужжание и сначала подумал о коротком замыкании в одном из приборов на передней панели. И только позже начал осознавать, что звук принадлежал мухам, роящимся в сгнившем теле. Разумеется, была зима, но…

Временами казалось, что в машине были и другие люди. Однажды я взглянул в зеркало заднего обзора и увидел за своей спиной женщину с бледным лицом, смотревшую на меня мутным взглядом жертвы удушья. Ее волосы были причесаны в стиле 50-х годов. На щеках выступали широкие розовые пятна, и я вспомнил, что отравление окисью углерода создает иллюзию жизни и здорового цвета кожи. Взглянув в следующий раз, я заметил на заднем сиденье маленькую девочку с почерневшим личиком и выпученными глазами. Я зажмурился, а когда вновь открыл глаза, то на ее месте был Бадди Реппертон, рядом с которым сидел Ричи Трелани. Рот, подбородок, шея и рубашка Бадди были перепачканы в крови. Ричи был похож на обгоревшую головешку, но глаза смотрели ясно и осмысленно.

Бадди медленно поднял потемневшую руку. В ней была зажата бутылка «Техасского драйвера».

Я снова закрыл глаза. После всего этого мне уже не хотелось открывать их когда-либо.

Я помню, что по радио играл рок-н-ролл: Дио и Бельмонс, Эрни До, Роял Тинс, Бобби Райдел…

Мои воспоминания не укладываются в чувство, что все, кого я видел, существовали только в моем воображении, что все они были не более чем миражами, преследующими какого-нибудь параноика или морфиниста.

И при всем том я разговаривал с Эрни. О чем? Этого я не помню. Я пытался говорить нормальным голосом. Я отвечал на вопросы. И поэтому двенадцать минут пути показались мне долгими, долгими часами.

Еще раз повторяю, что не могу объективно судить о той поездке; если в ней была какая-то логическая последовательность событий, то она ускользнула от меня, стала недоступной. Путешествие в той черной холодной ночи было более чем похоже на экскурсию. Я не могу вспомнить всего, что происходило, как не могу не вспомнить больше, чем хотелось бы. Мы очутились в сумасшедшем мире, где все было абсолютно реально.

Я сказал, что мы возвращались в прошлое, но было ли так на самом деле? Улицы современного Либертивилля оставались на своем месте, но они присутствовали на нем, как прозрачный рисунок на отснятой кинопленке – они были более прозрачны, чем то, что давным-давно исчезло. Так на Мэйн-стрит я видел ювелирный магазин Шипстеда и театр Стрэнд, на месте которых в 1972 году был построен Коммерческий банк Пенсильвании. Вдоль дороги стояли машины 60-х и 50-х годов. Длинные «бьюики». «Форды-фэйрлайн» с их задними фарами, каждая из которых была похожа на опрокинутую колонну. «Де сото» с откидным верхом. Четырехдверные «доджи» 1957 года, у которых не было откидного верха. «Понтиаки», у которых еще не была разделена передняя решетка. «Рамблеры», «паккарды», несколько остроносых «студебекеров» – все фантастически новые и ухоженные.

– Да, этот год будет лучше, чем прошлый, – сказал Эрни.

Я взглянул на него, и, прежде чем он успел поднести к губам банку пива, его лицо превратилось в череп Лебэя. От пальцев остались одни кости. Клянусь, вместо пальцев были кости, а лохмотья брюк казались надетыми на кривые жерди.

– Да? – произнес я, задыхаясь от миазмов, заполнявшего машину.

– Да, – сказал Лебэй, только теперь это был снова Эрни. Когда мы задержались на перекрестке, я увидел «камаро» 77-го года, остановившийся позади нас.

– Дэннис, я очень прошу тебя ни во что не вмешиваться. Не позволяй моей матери втягивать тебя в это дерьмо. Все очень скоро изменится.

Он снова превратился в Лебэя. Его череп беззубо ухмылялся. Я был готов вопить от ужаса.

Я отвел от него глаза и увидел то, что видела Ли: стекла на приборной панели были вовсе не стеклами, а зелеными фосфоресцирующими глазами, выпученными на меня.

В какую-то минуту этот кошмар прекратился. Мы остановились у обочины незнакомой мне дороги. Рядом высились какие-то недостроенные дома, некоторые были даже не домами, а еще только фундаментами. Передние фары Кристины освещали широкую табличку, на которой я прочитал:

ЗЕМЕЛЬНЫЕ ВЛАДЕНИЯ

ТОРГОВАЯ ФИРМА

МЭПЛУЭЙ

ПРОДАЖА НЕДВИЖИМОСТИ

Прекрасное место для жилья.

Подумайте о вашей семье!

– Ну, вот ты и на месте, – сказал Эрни. – Ты сможешь идти пешком, приятель?

Я с сомнением оглядел безлюдные, заметенные снегом окрестности и утвердительно кивнул головой. Пробираться на костылях по пустым стройкам и замерзнуть в ночной стуже было лучше, чем оставаться в его машине. Я почувствовал гипсовую улыбку на своем лице.

– Конечно. Спасибо.

– Больше не будешь потеть, дружок, – сказал Эрни. Он смял опорожненную банку из-под пива и бросил ее на заднее сиденье. – Еще один мертвый солдат.

– Да, – проговорил я. – Счастливого Нового года, Эрни.

Я открыл дверцу. Мне показалось, что я не смогу удержаться на костылях и не упасть. У меня тряслись руки.

На меня смотрел ухмылявшийся Лебэй.

– Только будь на моей стороне, Дэнни, – сказал он. – Ты знаешь, что случается с говнюками, которые мешают мне.

– Да, – прошептал я. – Да, я это знаю.

Я встал на костыли, они выдержали меня. И вдруг весь мир перевернулся с ног на голову. Зажглись огни – конечно, они горели и раньше. Моя семья переехала в бывшие владения Мэплуэй в пятьдесят девятом, за год до моего рождения. Название этого места поменялось в шестьдесят четвертом году.

Выбравшись из машины, я увидел свой дом, из которого поехал к Эрни вчера вечером. Я повернулся к нему, ожидая увидеть полуистлевший труп Лебэя.

Однако передо мной был Эрни, бледный и с банкой пива в руке.

– Спокойной ночи, – сказал я и захлопнул дверцу.

Мой ужас вернулся ко мне, когда я посмотрел вслед удалявшимся красным огням машины. Мой друг Эрни был заживо похоронен в ней.

45. Снова Джордж Лебэй

В том месте, где был переезд через рельсы,

мотор вдруг заглох, почему – непонятно.

Я вынес тебя на руках из машины,

но ты побежала обратно.

Марк Диннинг

В пятницу пятого января мне пришла почтовая карточка от Ричарда Маккендлесса, секретаря либертивиллской штаб-квартиры Американского Легиона. На обороте были написаны домашний адрес и телефон Джорджа Лебэя, проживавшего в городе Парадиз-Фоллс штата Огайо. Большую часть дня я носил карточку в заднем кармане брюк, изредка вынимая и разглядывая ее. Я не хотел звонить Джорджу, я не желал слышать ничего нового о его сумасшедшем брате Ролланде, я не желал принимать участия во всем этом сумасшедшем деле.

В тот вечер мои отец и мать поехали с Элли в Монроэвилл, чтобы купить для нее новые горные лыжи. Через полчаса после их ухода я взял телефон и положил перед собой карточку, присланную Маккендлессом. Я набрал половину номера Лебэя, а потом положил трубку. «Нет, никогда, – подумал я, почувствовав, что весь мой недавний ужас возвращается ко мне, – хватит так хватит, и поэтому нет, никогда, ни за что. Все, я умываю руки, и пусть он проваливается к дьяволу со своей проклятой машиной. Все».

– Провались ты куда подальше, – прошептал я и решил пойти спать.

У меня внезапно разболелась голова. Я знал, что слишком устал за последние дни.

Я лег спать и проспал очень долго.

Пока я спал, кто-то убил – или что-то убило Рудольфа Дженкинса, детектива из полиции штата Пенсильвания. О его смерти я прочитал в газете, когда проснулся на следующее утро и принялся просматривать почту. «СЛЕДОВАТЕЛЬ ПО ДЕЛУ ДАРНЕЛЛА УБИТ ВБЛИЗИ БЛЭИРСВИЛЛА!» – кричал заголовок.

Отец принимал душ наверху, Элли играла с подружками в монополию в соседней комнате, мама закрылась у себя и сочиняла новый рассказ. Я сидел за столом, ошеломленный и испуганный. Мне пришло в голову, что завтра Ли и ее семья должны были вернуться из Калифорнии, занятия в школе должны были начаться послезавтра, и если Эрни (Лебэй) не переменит решения, то Ли будут активно переубеждать.

Я отставил от себя яичницу. Мне уже не хотелось есть. В прошлый вечер я полагал, что все дела и заботы, связанные с проклятой машиной, можно отодвинуть и забыть с такой же легкостью, с какой я только что отодвинул и забыл свой завтрак.

О Дженкинсе упоминал Эрни в новогоднюю ночь. В его смерти газета подозревала какую-то неизвестную организацию, замешанную в убийстве Дарнелла. Сумасшедших колумбийцев, сказал бы Эрни.

Я так не думал.

Искореженный автомобиль с телом Дженкинса был найден на пустынной загородной дороге.

(Этот проклятый Дженкинс следит за мной, хотя ему следовало бы почаще оглядываться назад… Только будь на моей стороне, Дэннис. Ты знаешь, что случается с говнюками, которые мешают мне…)

Седьмая смерть, последовавшая за знакомством с Эрни Каннингеймом и его Кристиной. Полиция вряд ли могла не видеть связи этих событий, но в статье ни о чем подобном не говорилось.

Седьмая смерть.

Когда же это закончится? Убийства становились привычными. Если Майкл и Регина не примут безумной идеи Эрни, вдруг пожелавшего поехать в Калифорнию, то очередь может дойти и до них. Или допустим, что он в будущий четверг подойдет на третьей перемене к Ли и предложит ей выйти за него замуж, а она просто откажется, если не пошлет его куда подальше? Что тогда она увидит на обочине дороги, возвращаясь домой после школы?

Боже, мне было страшно.

Я снова взял газету и посмотрел на фотографию искореженного автомобиля Дженкинса. АВТОМОБИЛЬ СМЕРТИ, – гласила надпись.

«А может быть, так, – подумал я, – Дженкинсу нужно было не просто узнать, кто продавал Дарнеллу контрабандные сигареты и фейерверки. Дженкинс детектив из полиции штата, а детективы из полиции штата обычно ведут два-три дела сразу. Он мог бы попытаться выяснить, кто убил Шатуна Уэлча. Или мог бы…»

Я встал на костыли и проковылял в мамину комнату.

– Да, Дэнни?

– Извини, что отвлекаю тебя, мам…

– Не будь занудой, Дэнни.

– Ты сегодня собираешься в город?

– Да, а что?

– Мне нужно в библиотеку.

В субботу с самого утра шел снег. К полудню от просмотра микрофильмов у меня разболелась голова, но я уже нашел то, что хотел.

Дженкинсу было поручено расследование по делу о наезде на Уэлча, тут все верно… но, кроме того, он расследовал то, что случилось с Реппертоном, Трелани и Стэнтоном. Он был бы очень плохим полицейским, если бы, занимаясь этими происшествиями, не думал об Эрни Каннингейме.

Я выключил экран проектора, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Я попытался на минуту поставить себя на место Дженкинса. Он подозревает, что Эрни каким-то образом замешан во всех четырех убийствах. Подозревает ли он Кристину? Может быть, да. В детективных фильмах и книгах они всегда проводят идентификацию оружия, пишущих машинок и автомобилей, пострадавших в авариях. Ищут вмятины, облупившуюся краску…

Затем обнаруживаются махинации Дарнелла. Дженкинсу это на руку. Гараж будет закрыт и опечатан. Может быть, Дженкинс подозревает…

Что?

Я напряг воображение. Итак, я полицейский. Я провожу дознание, задаю вопросы и выслушиваю ответы. Кого же я подозреваю? Спустя мгновение до меня дошло.

Конечно же, сообщника. Я подозреваю, что в деле участвовал какой-то сообщник. Он должен был участвовать в деле. Ни один человек в здравом рассудке не заподозрит, что машина могла действовать самостоятельно. Поэтому?..

Поэтому, опломбировав гараж, Дженкинс приводит лучших специалистов из криминалистической лаборатории. Они дюйм за дюймом исследуют Кристину, пытаясь найти хоть какую-нибудь улику или малейшее свидетельство о случившемся. С точки зрения Дженкинса такие свидетельства должны существовать. Наезд на человека – это отнюдь не наезд на пуховую подушку. Тем более наезд на деревянный барьер в Скуантик-Хиллз.

Так что же они находят, эти эксперты по дорожным происшествиям?

Ничего.

Теперь перенесемся в день после загадочного убийства Дарнелла. Дженкинс опять появляется в гараже, поскольку стена дома еще меньше похожа на пуховую подушку. Теперь – по мнению Дженкинса – следы преступления просто неизбежны. И что же он снова видит?

Кристину. Чистую и непорочную.

Дженкинс оказывается перед дилеммой, которую не в силах разрешить. Кристина имеет полное алиби. И Кристина имеет отношение ко всем убийствам. По сути дела, она является связующим звеном в цепи всех недавних убийств. Возможно, его логика и убила его.

На ней ни одной царапины. Но почему? Может быть, Дженкинс не располагал всеми фактами? Я вспомнил о милеометре, вращавшемся в обратную сторону. Вспомнил об уменьшавшихся трещинах на лобовом стекле – они тоже росли в обратную сторону. И наконец вспомнил о своей кошмарной поездке домой после встречи Нового года – старые машины у обочины дороги, которые выглядели как новые, театр Стрэнд, который восстал из руин, и пустые окраины Либертивилла, которые были застроены двадцать лет назад.

Я подумал: на самом деле Дженкинса убило то, что он ничего не знал об этих моих воспоминаниях.

И вот еще что: если вы долго ездите на каком-нибудь одном автомобиле, то можете вспомнить, как он дошел до такого состояния, когда уже бесполезно ремонтировать его – так бывает всегда, ведь не бывает вечных машин – сначала выходит из строя аккумулятор, потом засоряется карбюратор, потом ветшает обивка…

Это как в кинофильме. А если вы можете прокрутить кинопленку в обратную сторону…

– Сэр, вы будете что-нибудь еще заказывать? – спросил библиотекарь, и я чуть не вскрикнул от испуга.

Вечером я позвонил Джорджу Лебэю.

– Да, мистер Гилдер, – сказал он. У него был еще более старый, уставший голос. – Я хорошо помню вас. У нас с вами был тягостный разговор в одном из самых плохих мотелей Америки. Чем могу быть полезен для вас?

Я колебался. Должен ли я был сказать ему, что его брат восстал из мертвых? Что даже могила не смогла положить конец его ненависти к говнюкам? Сказать, что он завладел моим другом и выбрал его так же бесповоротно, как Эрни остановил свой выбор на Кристине? Должны ли мы были поговорить о смерти и бессмертии, о времени и нетленной любви?

– Мистер Гилдер? Вы никуда не ушли?

– У меня неприятности, мистер Лебэй. И я не знаю, как рассказать вам о них. Это касается вашего брата.

В его голосе послышалась какая-то напряженность.

– Не понимаю, как ваши неприятности могут касаться его. Ролли умер.

– В том-то и дело. – Я уже не мог контролировать собственного голоса. Он задрожал и чуть не сорвался на фальцет. – По-моему, он не умер.

– О чем вы? – Его интонации были укоряющими и испуганными. – Извините, но ваша шутка лишена всякого юмора.

– Это не шутка. Позвольте, я расскажу вам обо всем том, что случилось после смерти вашего брата.

– Мистер Гилдер, передо мной лежит рукопись, которую нужно срочно корректировать, и у меня совершенно нет времени на…

– Пожалуйста, – сказал я. – Прошу вас, мистер Лебэй, пожалуйста, помогите мне и моему другу.

В трубке наступило долгое молчание, а потом Лебэй вздохнул.

– Рассказывайте вашу историю, – тоскливо произнес он и через некоторое время добавил: – Будьте вы прокляты.

Когда я закончил свой рассказ, в трубке опять наступило молчание.

– Мистер Лебэй? Вы никуда не ушли?

– Я здесь, – наконец произнес он. – Мистер Гилдер – Дэннис – я не хочу вас обидеть, но вы должны понимать, что ваши предположения выходят далеко за границы – возможного психофизиологического феномена и достигают…

Он запнулся.

– Границ сумасшествия?

– Я бы не хотел употреблять подобного выражения. По вашим словам, вы получили серьезную травму на футбольном матче. Не могла ли она оказать какое-то влияние на ваше воображение…

– Мистер Лебэй, – перебил я, – у вашего брата никогда не было поговорки о маленьком бродяге?

– О ком?

– О маленьком бродяге. Ну, вроде того, как, попав скомканной бумагой в мусорную корзину, сказать: – Два очка. Только вместо этого произнести: «Смотри, как он попал в задницу маленького бродяги». Ваш брат никогда так не говорил?

– Откуда вы узнали об этом? – А затем, не дав мне времени на ответ: – Он прибегал к этой фразе, когда вы встречались с ним?

– Нет.

– Мистер Гилдер, вы – лжец.

Я ничего не сказал. У меня затряслись руки. Ни один взрослый никогда не говорил мне ничего подобного.

– Дэннис, простите, я виноват. Но мой брат умер. Он был неприятным, возможно, даже порочным человеком. Но он умер, и все эти мрачные фантазии и домыслы…

– Кто такой маленький бродяга? – спросил я.

Молчание.

– Это Чарли Чаплин?

Я начал думать, что он вообще не ответит. Но он наконец тяжело вздохнул и проговорил:

– Только косвенно. Он имел в виду Гитлера. Между Гитлером и маленьким бродягой Чаплина было некоторое внешнее сходство. Чаплин даже снял фильм под названием «Великий диктатор». Вероятно, вы никогда не видели его. Но во время войны такое выражение было довольно популярным. Вы слишком молоды, чтобы помнить его. Хотя это ничего не значит.

Настала моя очередь помолчать.

– Это ничего не значит! – закричал он. – У вас есть только фантазии и домыслы! Вы должны сами понимать это!

– У нас в северной Пенсильвании погибли семь человек, – сказал я. – Это не фантазии. На моих гипсовых слепках осталась надпись. Это не домыслы. Я могу прислать их вам, мистер Лебэй. Вы посмотрите на них и узнаете почерк вашего брата.

– Он может оказаться сознательной или бессознательной подделкой.

– Наймите эксперта по почеркам. Я оплачу.

– Вы можете обратиться к эксперту и без моего посредничества.

– Мистер Лебэй, – сказал я. – Убеждать нужно не меня.

– Но от меня вы чего хотите? Чтобы я поверил в ваши фантазии? Я в них все равно не поверю. Мой брат умер. Его машина – это всего лишь машина.

Он лгал. Я чувствовал, что он лгал. Это чувствовалось даже по телефону.

– Я хочу, чтобы вы мне объяснили некоторые свои слова – вы их говорили во время нашего разговора в тот вечер.

– Какие еще слова? – В его голосе прозвучала враждебность.

Я облизал губы.

– Вы говорили, что он был одержим злобой и навязчивыми идеями, но не был чудовищем. Вы сказали, что по крайней мере так вам кажется. Затем вы хотели что-то добавить, но…

– Дэннис, я на самом деле…

– Послушайте, почему вы не хотите сказать это сейчас? – Я почти кричал. У меня вспотел лоб, и я вытер его рукой. – Мне ничуть не легче, чем вам, потому что Эрни преследует девушку по имени и фамилии Ли Кэйбот, но только мне кажется, что преследует ее вообще не Эрни, а ваш брат, ваш мертвый брат, и поэтому я прошу вас, прошу – скажите мне, пожалуйста!

Он снова вздохнул.

– Сказать вам? – переспросил он. – Сказать вам? Рассказать обо всех тех старых подозрениях… это будет почти то же самое, что потревожить спящего демона, Дэннис. Прошу вас, я ничего не знаю.

Я мог бы сказать ему, что демон уже разбужен, но он и сам это знал.

– Расскажите мне о своих подозрениях.

– Я перезвоню вам.

– Мистер Лебэй… пожалуйста…

– Я перезвоню своей сестре Марсии.

– Если нужна моя помощь, то я тоже могу позвонить…

– Нет, она не станет разговаривать с вами. На эту тему мы говорили только раз или два… Дэннис, я надеюсь, что ваша совесть чиста и передо мной. Потому что вы просите меня вскрыть старые раны и заставить их кровоточить снова. Я спрашиваю еще раз: вы уверены в том, что говорите?

– Уверен, – прошептал я.

– Я перезвоню вам, – сказал он и положил трубку.

Прошло пятнадцать минут, затем двадцать. Я ходил по комнате на костылях, потому что не мог сидеть сложа руки. Дважды я подходил к телефону, но не притрагивался к нему, боясь, что Лебэй будет звонить мне в то же самое время, и еще больше боясь, что он не позвонит совсем. Когда я подошел в третий раз, он зазвонил. Я схватил трубку.

– Привет, – прозвучал в ней сонный голос Элли, говорившей снизу. – Донна?

– Элли, это мне! – закричал я.

– Тебе так тебе, – произнесла Элли и положила трубку.

– Дэннис? – послышался затем еще более уставший голос Лебэя.

– Да, мистер Лебэй.

– Я позвонил ей, – после недолгой паузы сказал он. – Она велела мне говорить только от моего имени. Но она испугалась. Ты и я, мы оба виноваты в том, что старая женщина, в жизни никого не обидевшая и не имеющая ничего общего с твоим делом, сейчас плачет и не знает, куда деться от страха.

– У нас были уважительные причины.

– Ты уверен?

– Если бы я не был уверен, то не звонил бы вам, мистер Лебэй, – проговорил я. – Вы расскажете мне или нет?

– Да, – сказал он. – Но только тебе и никому, кроме тебя. Если ты расскажешь кому-нибудь еще, то я откажусь от своих слов. Ты понял?

– Да.

– Хорошо, – он вздохнул. – Прошлым летом, Дэннис, я в разговоре с тобой солгал тебе один раз, когда говорил о том, что я и Марсия почувствовали тогда. Мы лгали самим себе. Думаю, нам лучше было убеждать себя и дальше, что все это было только лишь дорожным происшествием.

– Маленькая девочка? Дочь Лебэя. – Я до боли в руке сжал телефонную трубку.

– Да, – медленно произнес он. – Рита.

– Что произошло на самом деле, когда она подавилась?

– Моя мать иногда называла Ролли похищенным. Как в сказках про эльфов, которые похищают детей и оставляют взамен какую-нибудь вещь, – сказал Лебэй. – Я не говорил тебе об этом?

– Нет.

– Конечно, нет. Я говорил тебе, что твой друг был бы счастливей, если бы избавился от машины. Больше я ничего не мог сказать, потому что иррациональное… оно прокрадывается всюду…

Он замолчал. Я не торопил его. Он должен был сказать или не сказать. Проще некуда.

– Моя мать говорила, что пока ему не исполнилось шесть месяцев, он был просто чудесным ребенком. А потом… она говорила, что тогда прилетели эльфы. Она говорила, что они забрали ее чудесного ребенка и заменили его другим. Она улыбалась. Но никогда не говорила этого в присутствии Ролли, и ее глаза не улыбались, Дэннис. Я думаю… у нее не было иного объяснения тому, что он был так безудержен в своей ярости… и так неотступен в достижении своих простых целей.

У нас по соседству жил мальчик – я забыл его имя, – немного старше, который несколько раз избивал Ролли. Задира. Обычно он начинал с одежды Ролли: он спрашивал, сколько раз в году тот меняет носки и трусы. Ролли ругался, угрожал и лез в драку, а задира смеялся над ним, отталкивал Ролли своими длинными руками, пока не уставал или пока у Ролли не начинала течь кровь из носа. А потом Ролли сидел в углу и плакал, растирая по лицу слезы и кровь. И если мы с Дрю подходили к нему, то он жестоко избивал нас.

Однажды дом этого задиры сгорел дотла, Дэннис. Задира, отец задиры и младший брат задиры сгорели заживо. Младшая сестренка задиры получила ужасные ожоги. Тогда все подумали, что в их доме загорелась кухонная плита. Может быть, так все и было. Но сирены пожарных машин разбудили меня, и я не спал, когда Ролли забрался через окно в комнату, которую мы делили с ним. У него была сажа на лбу, и от него пахло бензином. Он увидел, что я лежу с открытыми глазами, и прошептал: «Если ты расскажешь, Джордж, то я убью тебя». И с той ночи, Дэннис, я пытался убедить себя, что он ходил посмотреть на пожар и не хотел, чтобы об этом узнали родители. Может быть, так все и было.