Текст книги "Кристина"

18. На трибунах

О Господи, купи мне «мерседес»!

Мои друзья катаются на «поршах»,

и «мерседес» мне нужен позарез,

чтоб быть не хуже их…

Дженис Джоплин

Минули две недели октября. Я не видел Кристины с того

дня, когда мы победили команду из Хидден-Хиллз. Она явно вернулась в гараж Дарнелла для продолжения работы над ней – может быть, на таком условии Дарнелл дал Эрни незаконную наклейку и табличку торгового агента. Я не видел «фурию», но часто видел Эрни и Ли… и многое слышал о них. Они были горячей темой школьных сплетен. Девочки, взывая к небу, хотели выяснить, что она нашла в нем; мальчики, как всегда, более практичные и прозаичные, хотели только знать, сумел ли мой юный друг залезть к ней в трусики. Ни то, ни другое меня не волновало, но время от времени мне было любопытно, что Регина и Майкл думали о таком экстраординарном событии, как первая любовь их сына.

В один из октябрьских понедельников мы с Эрни уплетали ленч на трибунах возле футбольного поля, как планировали в день встречи с Реппертоном – его и вправду исключили из школы за то, что он хотел пустить в дело нож. Шатун и Дон оба получили трехдневные каникулы. Сейчас они вели себя паиньками. Наша команда успела проиграть еще раз, и тренер Пуффер погрузился в скорбное молчание.

Мы ели вареные яйца и сидели рядом, а я думал о том, как отдалялся от Эрни: у меня были футбол, студенческие консультации, новая подружка, с которой были связаны определенные надежды. На большее я не надеялся; она была слишком увлечена собой. И все же было забавно попробовать.

Что бы ни происходило, я упускал Эрни. Сначала была Кристина, теперь были Ли и Кристина. Я надеялся, что именно в таком порядке.

– А где сегодня Ли? – как бы невзначай поинтересовался я.

– Болеет, – ответил он. – У нее месячные, а она их плохо переносит.

Я мысленно поднял брови. Если она обсуждала с ним свои женские проблемы, то они действительно далеко зашли.

– Как тебе удалось упросить ее поехать на футбольный матч? – спросил я. – В тот день, когда мы играли с Хидден-Хиллз?

Он улыбнулся.

– Единственная футбольная игра, на которой я присутствовал с начала этого года. Мы принесли тебе удачу, Дэннис.

– Просто позвонил и попросил приехать?

– Почти не просил. Это было мое первое свидание. – Он застенчиво взглянул на меня. – Не думаю, что в предыдущую ночь я спал больше двух часов. Когда я позвонил и она согласилась, я до смерти испугался, что покажу себя полным кретином, или появится Бадди Реппертон и захочет драться, или еще что-нибудь случится.

– Ты прекрасно держался.

– Да? – Он казался польщенным. – Ну, это хорошо. Но я испугался. До той поры мы разговаривали в холле, она вступила в шахматный клуб, хотя не очень-то разбирается в шахматах… но она делает некоторые успехи. Я учу ее.

«Не сомневаюсь, сукин ты сын», – подумал я. Мне вспомнилось, как он «отчитал» меня в тот самый день в Хидден-Хиллз.

– Немного погодя я начал думать, что она, возможно, интересуется мной, – продолжил Эрни. – Наверно, до меня это дошло не так быстро, как если бы на моем месте был какой-нибудь другой парень – вроде тебя, Дэннис.

– Еще бы, я ведь секс-машина, – сказал я. – То, что Джеймс Браун называл секс-машиной.

– Нет, ты не секс-машина, но ты знаешь о девочках, – серьезно проговорил он. – Ты понимаешь их. А я всегда их боялся. Не знал, что сказать. Думаю, сейчас тоже не знаю. Просто Ли не похожа на остальных. – Он помолчал, а потом добавил: – Я боялся попросить ее… Она красивая, очень красивая. Тебе так не кажется, Дэннис?

– Кажется. Насколько я могу судить, она лучшая из всех в нашей школе.

Он удовлетворенно улыбнулся:

– Мне тоже так кажется… но я думал, это потому, что я люблю ее.

Я взглянул на своего друга, надеясь, что он не собирался взвалить на себя больше проблем, чем ему было по плечу. Тогда я еще не знал, что такое настоящие проблемы.

– Однажды в химической лаборатории я услышал разговор Ленни Бэйронга и Нэда Строгмена: Нэд рассказывал Ленни, как предложил Ли пойти погулять и она отказалась, но так нерешительно… словно если бы он попросил еще раз, то могла бы согласиться. Я представил, как она с готовностью берет Нэда под руку, и чуть не сошел с ума от ревности. Смешно, да? Смешно, что она отказала ему, а я стал ревновать?

Я улыбнулся и кивнул. На поле болельщики нашей команды разучивали какой-то новый концертный номер. Я не думал, что они могли помочь нам, но смотреть на них было приятно. Их фигуры отбрасывали четкие тени на зеленую траву.

– Еще меня беспокоило то, что Нэд выглядел каким-то подавленным… или пристыженным, не знаю. Он попросил о свидании и получил от ворот поворот, вот и все. Поэтому я решил, что тоже могу попробовать, но когда позвонил, то у меня рубашка была мокрой от пота. Мне было плохо, Дэннис. Я все время воображал себе, как она рассмеется и скажет что-нибудь вроде: «Мне пойти с тобой, маленький уродец? У тебя что, бред? Я еще не свихнулась».

– Да, – заметил я. – Странно, что она так не сказала.

Он ударил меня по животу.

– Дэннис!

– Что? – спросил я и добавил: – Что было дальше?

Он пожал плечами:

– Ничего особенного. К телефону подошла ее мама, и я попросил позвать Ли. Я услышал, как она положила трубку на стол, и уже готов был разъединиться. – Эрни щелкнул пальцами. – Я уже почти повесил трубку. Я чуть не обделался от страха.

– Понимаю тебя, – сказал я.

Мне было знакомо такое чувство – оно не зависит от того, ходишь ли ты в майке капитана футбольной команды или носишь очки с толстыми стеклами, – но я не думаю, что мог понять степень, с которой Эрни переживал его. То, что он сделал, потребовало поистине героической храбрости. На такой пустяк, как свидание, в нашем обществе смотрят как на нечто совсем неординарное – я подозреваю, что в нашей школе были ребята, у которых за все четыре года ни разу не хватило смелости назначить какой-нибудь девочке свидание. И было очень много грустных девочек, которых ни разу не просили о свидании. Я едва ли мог вообразить, какой ледяной ужас должен был испытывать Эрни, ожидая, пока Ли шла к телефону; он знал, что будет звать с собой не просто любую девочку, но самую красивую девочку в школе.

– Она ответила, – продолжал Эрни. – Она сказала «Алло?», а я сразу забыл все слова. Потом она сказала «Алло, кто это?» – я поздоровался и замолчал. Я вдруг сообразил, что не имею понятия, куда бы мог предложить ей пойти со мной. Первым, что пришло мне на память, был субботний футбольный матч. Я что-то промямлил про него, а она сразу согласилась, как будто ждала, что я попрошу ее, понимаешь?

– Вероятно, она и в самом деле ждала.

– Да? Может быть. – Эрни пораженно уставился на меня.

Прозвучал звонок. До конца пятой перемены оставалось пять минут. Эрни и я поднялись. Болельщики потянулись к выходу с поля.

Мы спустились с трибун, бросили пакеты из-под ленча в мусорный ящик и пошли в сторону школы.

Эрни все еще улыбался, вспоминая, как в первый раз попросил Ли о свидании.

– Позвать ее на игру было довольно рискованным предложением.

– Спасибо, – сказал я. – Вот и все, что я получаю, когда выкладываюсь во время игры.

– Ты знаешь, что я имею в виду. После того как она согласилась, меня ужаснула одна маленькая мыслишка, и я позвонил тебе. Помнишь?

Внезапно я вспомнил. Он позвонил мне, спросил, на чьем поле будет игра, и казался абсолютно огорошенным тем, что она должна была состояться в Хидден-Хиллз.

– Ситуация была и в самом деле не из лучших. Я добился свидания у самой красивой девочки в школе, я без ума от нее, и оказывается, что игра будет выездной, а моя машина стоит в гараже Уилла.

– Ты мог поехать на автобусе.

– Теперь-то я это знаю, но тогда так не думал. Обычно все места в автобусе были заняты за неделю до игры. Я не знал, как много людей перестают ходить на матч, когда команда проигрывает.

– Не напоминай мне об этом, – сказал я.

– Поэтому я пошел к Дарнеллу. Я был уверен в Кристине, но у нее не было официального разрешения на езду по улицам. Я был в отчаянии.

«В отчаянии от чего?» – внезапно и холодно подумал я.

– Он выслушал меня. Сказал, что понимает, как это для меня важно, и если… – Эрни замялся; казалось, он о чем-то размышлял. – Ну вот и вся история о первом свидании.

И если…

Но это было не мое дело.

«Будь его глазами», – сказал мой отец.

Но я отмел и его слова.

Мы проходили мимо места для курения, где сейчас почти никого не было, если не считать троих ребят и двух девочек, торопливо тушивших сигареты. На асфальте валялось множество окурков.

– Где-нибудь видел Бадди Реппертона?

– Нет, – ответил он. – И не хотел видеть. А ты?

Я видел его однажды, стоявшего возле небольшой заправочной станции в Монроэвилле. Эта станция принадлежала отцу Дона Ванденберга. Бадди не видел меня; я просто проезжал мимо.

– Видел, но не говорил.

– Думаешь, он умеет говорить? – бросил Эрни с презрением, которое было несвойственно ему. – Что за говнюк!

Я вздрогнул. Опять это слово. Я вспомнил кое-что о нем и спросил Эрни, где он нашел такой термин.

Он задумчиво посмотрел на меня. Вдруг из здания донесся второй звонок. Мы могли опоздать в класс, но в тот момент меня волновало совсем другое.

– Помнишь тот день, когда я купил машину? – ответил он. – Не тот, когда оставил залог, а тот, когда действительно купил ее?

– Конечно.

– Я пошел к Лебэю, а ты остался снаружи. У него была такая крохотная кухонька с красной скатертью на столе. Мы сели, и он предложил пива. Я не отказался, потому что очень хотел купить машину и боялся обидеть его. Поэтому я выпил пива вместе с ним, и он начал нести всякую… как бы ты это назвал? Наверное, ты бы сказал «околесицу». Всякую чушь о том, как все говнюки были против него. Так вот, это его слово, Дэннис. Говнюки. Он говорил, что если бы не они, то он бы не продал машины.

– Что он имел в виду?

– Наверное, то, что был слишком стар для вождения машины, но он так не сказал. Это они во всем были виноваты. Говнюки. Говнюки хотели, чтобы он проходил медицинское обследование каждый год, и без заключения окулистов не продлевали его водительских прав. Еще он сказал, что они не хотели разрешать ему ездить по улице – никто не разрешал. И кто-то бросил камень в его машину.

Все это я понимаю. Но я не понимаю почему… – Эрни остановился у самой двери, когда мы опаздывали в класс. Он засунул руки в задние карманы джинсов и нахмурился. – Я не понимаю, почему он позволил Кристине дойти до такого состояния, Дэннис. До такого состояния, в котором я купил ее. Он говорил о ней так, как будто действительно любил ее. Я знаю, ты думаешь, что он просто набивал ей цену, но ты ошибаешься. А потом, когда он стал пересчитывать деньги, то неожиданно разворчался: «Эта дерьмовая машина, пусть меня вздрючат, если я знаю, зачем она нужна тебе. Это пиковый туз». Я спросил его, что он этим хотел сказать, а он ответил: «Все, что хотел сказать, и даже больше того. Остальное пусть объяснят говнюки».

Мы вошли в школу. Мистер Леруа, учитель французского языка, спешно убегал вверх по лестнице. Оглянувшись, он торопливо бросил нам: «Мальчики, вы опаздываете», – чем напомнил белого кролика из «Алисы в Стране чудес». Мы ускорили шаг, а когда он скрылся из виду, снова пошли медленно.

Эрни произнес:

– Когда Бадди Реппертон хотел пустить в дело свой нож, я здорово перепугался. – Он понизил голос и проговорил серьезно, хотя и улыбнулся: – Я почти наложил в штаны, если хочешь знать правду… Во всяком случае, я употребил слово Лебэя, даже не задумываясь о нем. Реппертону оно подходит, тебе не кажется?

– Вполне подходит.

– Мне нужно идти, – сказал Эрни. – Дифференциальные исчисления, потом автомеханические курсы, третья степень. По-моему, я его за два месяца изучил на Кристине.

Он поспешил в класс, а я на минуту задержался в холле, глядя ему вслед. У меня было назначено свидание с моей новой подругой, и я думал, что смогу незаметно проскочить в одну из комнат в дальнем крыле… я уже раз проводил там время уроков. В старших классах это было не самым большим преступлением, если уж иногда дела грозили обернуться убийством, как я быстро понял.

Я стоял там и старался избавиться от страха, который уже не был таким смутным и неопределенным, как прежде. Что-то было не так, что-то было не на месте, не как обычно. Был какой-то холод, и это был не октябрьский ветер, дувший в школьные окна, как я хотел думать. Все было почти так же, как и раньше, но все было готово измениться – я это чувствовал.

Я стоял, пытаясь собраться с мыслями и убедить себя в том, что мне было не по себе из-за страха перед собственным будущим. Может быть, отчасти все так и было. Но только отчасти. Эта дерьмовая машина, пусть меня вздрючат, если я знаю, зачем она нужна тебе. Я увидел мистера Леруа, спускавшегося по лестнице, и поспешил отойти в другую сторону.

Я думаю, у каждого или у каждой есть что-то вроде навозной лопаты, которой в моменты стрессов и неприятностей вы начинаете копаться в себе, в своих мыслях и чувствах. Избавьтесь от нее. Сожгите ее. Иначе вырытая вами яма достигнет глубин подсознания, и тогда по ночам из нее будут выходить мертвецы. Я вновь и вновь видел во сне Кристину, Эрни, сидевшего за ее рулем, полуразложившийся труп Лебэя, подскакивавшего на пассажирском сиденье в тот момент, когда машина с ревом вылетала из гаража и мчалась на меня, пронзая яростными лучами своих передних фар.

Я просыпался с зажатой подушкой в зубах, и она приглушала мои вопли.

19. Несчастный случай

Помолчи, дружок, помолчи,

пора бы тебе заткнуться.

«Бич бойз»

После того ленча я вплоть до Дня Благодарения не говорил – по-настоящему не говорил – с Эрни, потому что в следующую субботу получил травму. В тот день мы вновь встречались с «Медведями Ридж-Рока» и проиграли с поистине зрелищным счетом 46:3. Однако конца матча я не застал. На седьмой минуте третьей четверти я оказался открытым, получил пас и уже приготовился бежать, когда был сбит с ног сразу тремя защитниками «Медведей». Было мгновение ужасной боли – яркая вспышка, как будто надо мной разорвался ядерный заряд. Затем наступила кромешная темнота.

Во тьме все оставалось довольно долго, хотя мне так не казалось. Я не приходил в сознание почти пятьдесят часов, а когда очнулся в понедельник двадцать третьего октября, то находился в городской больнице Либертивилла. Рядом были мои папа и мама. Вместе с ними была Элли, выглядевшая бледной и напряженной. Помню, что меня особенно тронули темные круги под ее глазами; я даже не заметил, что плакали все трое.

Эрни с ними не было, но вскоре он присоединился к моей семье; он и Ли встречали моих родителей в приемной. В тот вечер к нам приехали мои тетя и дядя, и в течение всей недели не кончался парад родственников и друзей – меня навестила вся футбольная команда, включая тренера Пуффера, который выглядел постаревшим на двадцать лет. По-моему, он понял, что есть вещи похуже, чем проигрышный сезон. Тренер был первым, кто сказал мне, что я уже никогда не буду снова играть в футбол. Не знаю, чего он ожидал от меня – слез счастья или истерики, – такое у него было напряженное, натянутое выражение лица. Но я вообще никак не прореагировал на это известие. Я радовался тому, что остался жив, и знал, что постепенно начну ходить.

Если бы меня ударили только один раз, то я, вероятно, смог бы поправиться и вернуться к тренировкам. Но человеческое тело не создано для того, чтобы его превращали в кашу одновременно с трех сторон. Обе мои ноги были переломаны, левая в двух местах. Правая рука оказалась вывернутой из сустава. Но все это было только лишь верхушкой айсберга. Я получил травму черепа и то, что мой врач назвал «слабым повреждением спинного мозга», а это означало, что в момент падения я был в сантиметре от того, чтобы всю оставшуюся жизнь провести в паралитическом состоянии.

У меня было много гостей, много цветов и много открыток и писем.

Но еще у меня было много бессонных ночей, когда я не мог заснуть от боли. Мои загипсованные и перебинтованные рука и ноги лежали на специальных подвешенных шинах, а на пояс был положен гипсовый слепок, который все время давил на живот и спину. Еще я, конечно, получил перспективу длительного пребывания в больнице и бесконечных поездок в комнату ужасов, невинно именуемую Отделением Терапии.

Ох, и еще одна вещь – я получил много времени.

Я читал газеты, я задавал вопросы своим посетителям, и очень часто, когда события стали развиваться дальше и у меня начали складываться кое-какие подозрения, я спрашивал себя, не мог ли я потерять рассудок.

В больнице я находился вплоть до Рождества, и к тому времени, когда вновь очутился дома, мои подозрения почти обрели свою окончательную форму. Мне было все труднее отрицать их чудовищный смысл, и я дьявольски хорошо понимал, что не потерял рассудок. В некоторых отношениях мне было бы гораздо лучше – гораздо спокойнее и удобнее, – если бы я мог поверить в это. К тому времени я был больше чем испуган и больше чем влюблен в девушку моего лучшего друга.

У меня было время, чтобы думать… слишком много времени.

Времени, чтобы найти себе сотни имен за то, что думал о Ли. Времени смотреть в потолок моей комнаты и желать, чтобы я никогда в жизни не слышал об Эрни Каннингейме… или о Ли Кэйбот… или о Кристине.

Часть II
Эрни – песенки тинэйджеров о любви

20. Вторая ссора

Торговый агент мне сказал:

«Парень, продай свой «форд».

Я тебе дам взамен

автомобиль – первый сорт.

Только скажи, какой

хочешь, и он будет твой

не позже, чем через час».

Чак Берри

Эрни Каннингейм получил официальное разрешение на эксплуатацию «плимута-фурии» в полдень 1 ноября 1978 года. Так закончился процесс, который на самом деле начался в вечер, когда Дэннис Гилдер помог Эрни заменить спустившее колесо автомобиля. Эрни уплатил акцизный сбор, налог на городские дороги и пошлину за регистрацию. В Бюро транспортных средств Монроэвилла ему выдали номерной знак HY-6241-j.

Из Монроэвилла он вернулся на машине, которую ему одолжил Уилл Дарнелл, а из гаража выехал за рулем Кристины. Он вел ее домой.

Его отец и мать вернулись из университета на один час позже. Ссора произошла почти сразу.

– Вы ее видели? – спросил Эрни, обращаясь больше к отцу, чем к матери. – Сегодня я зарегистрировал ее.

Он гордился собой; у него были причины гордиться собой. Кристина была тщательно вымыта и сияла в лучах осеннего солнца. На ней еще оставалось довольно много ржавчины, но она выглядела в тысячу раз лучше, чем в день, когда Эрни купил ее. Крылья, капот и заднее сиденье были новехонькими. Салон был вычищен до блеска. Стекла и хромированные детали сверкали так, будто их натирали несколько дней подряд.

– Да, я… – начал Майкл.

– Разумеется, мы ее видели, – перебила его Регина. Она яростно взбалтывала коктейль, плескавшийся в ручном миксере. – Мы чуть не наехали на нее. Я не хочу, чтобы она стояла здесь. Наш участок выглядит, как место для подержанных автомобилей.

– Мам! – вырвалось у ошеломленного и уязвленного Эрни.

Он посмотрел на Майкла, но Майкл встал и пошел в другую комнату – возможно, он решил, что ему тоже нужно выпить.

– Она нам не подходит, – сказала Регина Каннингейм. Ее лицо было бледнее обычного; пятна на щеках делали его похожим на клоунский грим. Она налила в стакан половину порции джина с тоником, отпила и сморщилась так, будто приняла горькое лекарство. – Отвези ее туда, где взял. Мне она не нравится, и я не хочу, чтобы она стояла здесь. Все.

– Отвезти назад? – переспросил Эрни, теперь уже обозленный. – Там она стоит мне двадцать баксов в неделю!

– Она обходится тебе гораздо дороже, – сказала Регина. Она допила коктейль и поставила стакан на стол. – На днях я заглянула в твою банковскую книжку…

– Что ты сделала? – У Эрни глаза полезли на лоб.

Она немного покраснела, но взгляда не отвела. Вернулся Майкл и с несчастным видом остановился в дверях.

– Я хотела знать, сколько ты потратил на эту проклятую машину. Что здесь такого странного? В следующем году тебе нужно поступать в колледж. Насколько я знаю, в Пенсильвании не так просто получить бесплатное образование.

– Поэтому ты пошла в мою комнату и рылась в моих вещах до тех пор, пока не нашла банковскую книжку? – тихо проговорил Эрни. Его серые глаза горели злостью. – Может, еще ты искала наркотики. Или порнографические журналы. А может быть, проверяла подтеки на простыне.

У Регины раскрылся рот. Она ожидала от него злости, но не ярости.

– Эрни! – заорал Майкл.

– А что, почему бы и нет? – в ответ закричал Эрни. – Я думал, что это мое дело. Сколько раз вы твердили, что я несу ответственность за него?

Регина перевела дыхание.

– Я очень разочарована твоим поведением, Арнольд. Ты ведешь себя, как…

– Не говори мне, как я себя веду! Что еще я должен чувствовать? Два с половиной месяца я работал над ней, а когда привез домой, то слышу, что должен отвезти обратно! Мне, наверно, следует плакать от счастья?

– Это не повод, чтобы разговаривать с матерью в таком тоне, – сказал Майкл. – И употреблять такие слова.

Регина протянула стакан мужу:

– Сделай мне еще что-нибудь выпить. Свежая бутылка джина стоит в шкафу.

Майкл Каннингейм посмотрел на жену, на сына, снова на жену. В обоих он увидел непоколебимую решимость. Захватив пустой стакан, он вышел из кухни.

Регина мрачно оглядела сына. Она не хотела упускать шанса выбить тот клин, который с самого лета засел в их отношениях.

– В июле у тебя в банке лежало почти четыре тысячи долларов, – сказала она. – Приблизительно три четверти ты должен был потратить…

– О, так ты давно все подсчитала? – перебил ее Эрни. Он сел на стул, не спуская глаз с матери. В его голосе послышались презрительные нотки. – Мам, а почему ты просто не перевела эти деньги на свой счет?

– Потому что до недавних пор ты сам знал, для чего предназначались эти деньги. Но в последние два месяца твоя голова была занята только машиной, а теперь еще и девочками. Ты как будто свихнулся на том и на другом.

– Благодарю. Это самое объективное мнение о моем образе жизни.

– В июле у тебя было почти четыре тысячи долларов. На твое образование, Эрни. На твое образование. Сейчас у тебя осталось две тысячи восемьсот. За два месяца ты потратил тысячу двести. Вот почему я не хочу видеть твоей машины. Ты должен меня понять. По-моему…

– Послушай…

– …ты не знаешь цену денег.

– Могу я сказать тебе пару вещей?

– Нет, не можешь, Эрни, – решительно отрезала она. – Я не хочу ничего слушать.

Майкл вернулся со стаканом, наполовину наполненным джином. Он достал из бара тоник, добавил в стакан и протянул Регине. Она выпила и снова поморщилась. Эрни сидел на стуле рядом с телевизором и задумчиво смотрел на нее.

– Ты учишь студентов? – спросил он. – Ты учишь студентов, и это твоя позиция?

– Я сказала. Остальные могут заткнуться.

– Великолепно. Мне жаль твоих студентов.

– Следи за собой, Эрни, – проговорила она, указывая на него пальцем. – Следи за собой.

– Могу я сказать тебе пару вещей или нет?

– Выкладывай. Но они не будут иметь никакого значения.

Майкл откашлялся.

– Рег, я думаю, Эрни прав. Это едва ли конструктивная пози…

Она резко повернулась к нему:

– Ни слова от тебя, слышишь?

Майкл потупился.

– Первое, – сказал Эрни, – если бы ты внимательней посмотрела в мою банковскую книжку, то заметила бы, что в первую неделю сентября я потратил две тысячи двести долларов. Мне нужно было купить новую переднюю часть для Кристины.

– Ты говоришь так, как будто гордишься собой.

– Да, я горжусь собой. – Он спокойно выдержал ее взгляд. – Я сам поставил ее, мне никто не помогал. И я хорошо сделал свою работу – она с виду ничем не отличается от заводской. Но с тех пор мой счет увеличился на шестьсот долларов. Уиллу Дарнеллу понравилось, как я работаю, и он платит мне по шестьсот долларов в месяц. Если к этим сбережениям прибавить деньги, которые он платит мне за ремонт старых автомобилей, то к концу учебного года у меня будет уже четыре тысячи шестьсот долларов. А если я буду работать и следующим летом, то ко времени поступления в колледж накоплю почти семь тысяч долларов.

– Они тебе не помогут, если ты плохо окончишь школу, – возразила она, решив перевести разговор на другую тему. – Ты стал получать неважные отметки.

– Это не имеет значения.

– То есть как «не имеет значения»? У тебя отставание по дифференциальному исчислению! На прошлой неделе мы получили красную карточку!

Красные карточки высылались родителям детей, чья успеваемость на студенческих курсах была ниже допустимой.

– Это результат одного-единственного экзамена. Вы знаете, что в целом у меня вполне приличная успеваемость…

– Она снизится! – резко сказала она и шагнула к нему. – Красная карточка – это только начало, можешь поверить мне и твоему отцу.

Эрни встал со стула и улыбнулся; Регина враждебно посмотрела на него.

– Хорошо, – сказал он. – Пусть она стоит здесь до конца экзаменов. Если я не наберу нужного количества баллов, то продам ее Дарнеллу. Он с удовольствием купит машину, потому что сейчас она в хорошем состоянии. Со временем она будет только улучшаться. – Эрни задумался. – Я даже больше скажу. Я избавлюсь от машины в том случае, если в течение всего семестра не буду иметь примерной успеваемости по исчислению.

– Нет, – незамедлительно ответила Регина.

Она бросила на мужа предупреждающий взгляд. Тот хотел было открыть рот, но промолчал.

– Почему нет? – мягко спросил Эрни.

– Потому что это уловки, и ты сам прекрасно знаешь, что это уловки! – внезапно закричала на него Регина, охваченная приступом неконтролируемой ярости. – И я не собираюсь выслушивать твои дерзости! Я твоя мать, я… я меняла твои грязные пеленки! Я сказала, что она не будет стоять здесь, и ты сделаешь так, чтобы я ее больше не видела! Все! Хватит!

– Пап, как ты себя чувствуешь? – спросил Эрни, переведя взгляд.

Майкл снова открыл рот и хотел что-то сказать.

– Он себя чувствует так же, как и я, – проговорила Регина.

Эрни опять посмотрел на нее. Их одинаково серые глаза встретились.

– То, что я говорю, не имеет значения, да?

– Думаю, дело зашло слишком да…

Она хотела повернуться и уйти, но Эрни схватил ее за локоть.

– Не имеет значения, да? Да? Когда ты что-то решила, то уже ничего не видишь, не слышишь и ни о чем не думаешь.

– Эрни, остановись! – закричал на него Майкл.

Эрни и Регина смотрели друг на друга ледяными глазами.

– Я скажу, почему ты не хочешь меня слушать, – произнес Эрни все тем же мягким голосом. – Не из-за денег, потому что автомобиль помогает мне зарабатывать их. И не из-за отметок, потому что они не хуже, чем прежде. Ты это и сама знаешь. Ты выходишь из себя, но не из-за этого, ты не выносишь того, что не можешь держать меня под каблуком, как своих студентов, как его, – он ткнул пальцем в сторону Майкла, – и как меня держала все время. – Эрни покраснел. Его руки были сжаты в кулаки, которые он упер в бока. – У тебя на языке только дерьмовые либеральные разглагольствования о том, как семья вместе решает проблемы, вместе обсуждает дела, вместе находит ответы. Но на самом деле ты одна решала, что мне одевать в школу, какие школьные ботинки я должен был носить, с кем я мог играть, а с кем не мог, ты решала, куда нам поехать на каникулы, ты говорила ему, когда продать машину и какую купить взамен. Теперь эти дела тебе не удаются, и поэтому тебе так дерьмово, разве нет?

Она наотмашь ударила его по лицу. Звук пощечины раздался, как пистолетный выстрел в общей комнате. На улице уже почти стемнело. Кристина стояла на асфальтовой дорожке Каннингеймов, повернутая передними фарами к дому, – она холодно смотрела на эту безобразную семейную сцену.

Неожиданно Регина заплакала. Подобный феномен, сравнимый с дождем в пустыне, Эрни наблюдал всего пять или шесть раз в жизни – и ни разу не был причиной слез.

Ее слезы испугали Эрни – так позже говорил он Дэннису – уже тем, что появились. Но еще больше он испугался оттого, что она сразу стала выглядеть очень постаревшей и усталой, точно за несколько секунд успела прожить не меньше двадцати лет. Ее серые глаза внезапно выцвели, по щекам поплыла размытая косметика.

Она проковыляла к камину, чтобы выпить остатки джина с тоником, но стакан выскользнул из ее пальцев. Он упал на пол и вдребезги разбился. Все трое смотрели на осколки и молчали, пораженные тем, что дело зашло так далеко.

Затем она поговорила слабым голосом:

– Я не хочу, чтобы она стояла в нашем гараже или на дорожке, Арнольд.

Он холодно ответил:

– Я ее не оставлю здесь.

Он пошел к выходу. Остановившись на полпути, он повернулся и оглядел их обоих:

– Спасибо. Спасибо за то, что вы меня так понимаете. Большое спасибо вам обоим.

Он ушел.