Текст книги "Враг един. Книга вторая. Чёртов плод"

– Послушай меня, парень. Да, ни-шуур не причиняют боли беззащитным. И нет, мы не занимаемся избиением младенцев. В отличие от твоих… драгоценных соратников, – он саркастически скривил губы. – Но нам НУЖНА от тебя эта информация. И поэтому, пока мы не получим от тебя информации, ты просто не покинешь этой комнаты. Может быть, хоть мозги немного на место встанут… со временем.

* * *

– …просто захотелось вдруг услышать твой голос. А то переписываться с тобой по-английски это, конечно, здорово, но… а у тебя там ещё ночь, да? Ну я же вижу, что ты онлайн. А почему ты не спишь?

– Уснёшь тут… у меня во дворе знатная движуха сейчас, прямо как на день Независимости. Слышишь, как палят? – Кейр на вытянутой руке протянул телефон к окну, за которым вот уже пару минут слышались звонкие раскатистые хлопки и мерцали огни фейерверков.

– Да, неслабо… А у меня уже утро. «Филинг-фри» мне тут напомнил, что пользователю «Суперволк» месяц назад, оказывается, исполнилось двадцать два года, а я тебя тогда даже не поздравила, дурная голова…

Кейр представил себе, как она валяется сейчас на кровати… или, может быть, сидит в каком-нибудь кресле, поджав под себя ноги… наверное, у них там уже светло… как шевелятся её губы и как она наматывает на палец длинную прядь светлых волос – тогда, ещё при встрече, парень приметил у неё такую привычку.

– Да брось, Верен… Я всё равно никогда его не отмечаю. И я тоже рад слышать твой голос, – Кейр невольно улыбнулся, ощущая, как от произнесённых слов начинает едва заметно звенеть где-то под ложечкой, совсем как перед боем… только не тревожно, а наоборот, как-то очень приятно, успокаивающе. – Кстати, как тебе вчерашний концерт?

– Мне понравилось, – Верена сделала паузу. – Хотя мне кажется, что этот Флинн не очень счастливый человек. Ну или просто плохо различает добро и зло, так, наверное.

– А почему это тебе так кажется? – парень перевернулся на живот, опираясь на локти, и стал смотреть на полосы света, пробивающиеся меж пластинок оконных жалюзи.

Бледно-жёлтые лучи были размазаны по сероватой стене спальни и по тёмному паласу на полу, словно полоски арахисового масла по тосту. Фейерверки во дворе наконец стихли, зато теперь под самым окном завопила сигнализация какой-то машины. Потом послышалось чьё-то сдавленное чертыхание, и снова стало тихо.

– Мне трудно будет тебе объяснить, почему я это чувствую, Кейр. Это… в общем да, это правда трудно. Ну посмотри хотя бы на то, сколько у него жестоких текстов.

– Ну что поделаешь… какой мир, такие и тексты, так, да?

– Вот в этом и состоит вопрос, который меня уже очень давно, между прочим, занимает, мистер умник. Почему это у нас мир такой поганый, вот как ты думаешь? Почему люди вообще убивают людей?

– А места потому что слишком мало… вот и освобождают, – беспечно отозвался Кейр, прислушиваясь к отголоскам сирен и кряканью проехавшей где-то вдалеке скорой… а может быть, коповской тачки. – Дерутся типа за ресурсы, всё как у животных. Вот если бы на земле народа было в десять раз меньше…

– Да я даже не совсем об этом… Ну вот смотри, даже если просто перебрать в памяти… да даже не только тексты этого Флинна, а, ну, я не знаю, хотя бы сериалы последних лет. Откуда там столько крови, насилия, вывернутых кишок, показного цинизма? С какой стати это всё сейчас так хорошо продаётся?

– Ну так людям всегда это было по кайфу, не только сейчас. Раньше смотрели на публичные казни, теперь в кино воспроизводят их понарошку. Это же очень щекочет нервишки, ага? Смотреть на чужую беспомощность, – Кейр ухмыльнулся в трубку. – А если в кино, так ещё и позволяет почувствовать себя типа крутым, ничем для этого особенно не жертвуя. Как же это может продаваться плохо?

– Ну вот и откуда вообще берется такая потребность, интересно?

– Такова человеческая природа. Банальный инстинкт продолжения рода, если хочешь.

– Инстинкт… продолжения рода? Вот знаешь, эту логическую цепочку я уже тоже с трудом воспринимаю, мистер философ. При чём тут это вообще?

– Да ну, это же совсем просто, Верен, – Кейр перекатился на бок, снова подставил локоть под голову и посмотрел на мутное в полумраке отражение собственного лица в длинном треснутом зеркале, висящем рядом со стенным шкафом. – Слабость не оправдана эволюционно, слабые всегда погибают первыми. Хочешь выжить и передать свои гены дальше – значит, не должен быть слабым. Всё, что даёт тебе такое чувство, всегда будет востребовано. Это всё у нас в ДНК заложено, если хочешь. Или прошито в подсознании… на уровне базовых настроек.

– Думаешь, у всех?

– Думаю, у большинства. Хотя у девчонок, может, конечно, всё и иначе.

– Очень ты в девчонках разбираешься…

– Вот веришь, вообще не разбираюсь. Все вы немножко инопланетянки, ага?

– Вот это в точку. Сейчас я точно на инопланетянку похожа. Или на зомби.

– Ах вот почему ты меня не по видео набрала? – рассмеялся парень. – Не выспалась после вчерашнего?

«…интересно, во что она сейчас одета?» – подумал Кейр, слушая её смех в ответ.

Это если она сейчас одета…

– Ага, не выспалась. И вообще я ещё в постельке. И тебе тоже спать пора, верно?

– Верно. Пришлёшь мне свое фото на сон грядущий, а? Можно не сегодняшнее.

– У меня, между прочим, тоже твоих нет…

– Хоть какой, а подарок мне на день рождения, ага? Раз уж не поздравила вовремя.

– Ладно уж, пришлю, вымогатель… А ты ложись баиньки, да?

– И тебе доброго утра, – улыбнулся Кейр.

За окном опять послышался рокот паркующейся внизу машины и чьи-то голоса. Но всё это почему-то больше не раздражало. И где-то глубоко в груди было тепло-тепло, словно он ненадолго выбрался из какого-то провонявшего тухлой плесенью ледяного подвала на ласковый солнечный свет.

Глава 2

«Вот тебе и первое знакомство с врагом», – с горечью подумал Аспид, тупо уставившись на цветное мозаичное стекло ромбической люстры, висящей на тяжёлой металлической цепи под самым потолком.

Суставы после напряжения боя всё ещё крутило, как будто кто-то ему специально их выворачивал. Хотелось воды. Немножко хотелось в туалет. Это сейчас немножко, а что будет потом?

Дурацкое человеческое… и он полностью во власти всего этого человеческого. Попробуй тут отпусти человеческое, когда…

Но ведь на это же, наверное, у ни-шуур сейчас и весь расчёт, да? Чтобы он, оруженосец тули-па, сдался и стал бы их всех для начала о чём-нибудь там ПРОСИТЬ. Да ещё чтобы о чём-то таком вот… стыдном… вот, например, чтобы его просто сводили в уборную, верно? Только ведь фиг они его для этого раскуют. Не дураки же. Да и тот, светловолосый, ведь очень чётко всё объяснил. Они вместо этого, наверное, придумают ему что-нибудь этакое…

Аспид изо всех сил прикусил себе щёку, чтобы сдержать слёзы.

Как же всё это было… грязно, гадко, мерзко. Изощрённо. Даже Вильф никогда не поступал с ним так во время тренировок… а уж Вильфа на тренировках очень трудно было обвинить в недостатке воображения.

Хотя какие там тренировки… он же ведь в плену.

…и кого теперь, кроме себя самого, спрашивается, обвинять в том, что он оказался в плену? А ведь у них с Кейром, вроде бы, всё ещё так неплохо получалось в самом начале боя, несмотря на то, что Аспиду действительно было всё время очень-очень страшно…

Руки снова дёрнулись в запорах, мучительно выгнувшись. Бесполезно, естественно. Мальчик еле слышно застонал через нос.

Сколько его продержат теперь вот так? Сутки? Двое? Неделю? Или ещё дольше? И сколько он, интересно, сможет выдержать? И что будет потом?

Из окна, которое Аспид мог видеть слева от себя, лился тусклый пасмурный свет. Сквозь белый тюль – совсем как дома, у тётки в комнате, но с какими-то непривычными, слегка вычурными узорами по краю, – виднелась крона непонятного дерева с жёлтыми, наполовину облетевшими листьями.

Явно уже не Австралия… если там, во время боя, конечно, вообще была Австралия. Вот у них в Луге сейчас нигде листьев на деревьях нет и давно уже заморозки по ночам. А здесь, получается, как будто ранняя осень…

Куда же его всё-таки притащили?

На стене над столом, стоящим напротив кровати, к которой был прикован Аспид, явно висел календарь. Ну, то есть… выглядел он вроде бы как календарь, но вместо привычных цифр можно было разглядеть лишь какие-то странные значки, вообще ни на что не похожие. Вроде как иероглифы, что ли… Где такие, интересно, могут использовать? Япония, может? Чтоб он знал, как у них там выглядят цифры, в японских календарях…

Полукруглая деревянная рама зеркала, висящего на противоположной стене, вся была исписана какой-то вязью. Рядом с зеркалом прямо в стену был вделан высокий стеллаж с бумажными книгами. Аспид напряг глаза, приглядываясь к корешкам. Тоже везде вроде как вязь. Может быть, какая-нибудь арабская? Но у арабов ведь вроде бы не бывает осени… или всё-таки бывает?

А вообще, не всё ли равно?

Мальчик глубоко вздохнул, закрывая глаза. Он осознавал, что все эти мыслительные упражнения нужны ему сейчас исключительно для сохранения ясного сознания. Всё же так было немного легче. «Даже если твои лапки когда-нибудь окажутся под гусеницами танка, малыш, – вечно внушал ему Вильф, когда устраивал Аспиду очередное «распятье» где-нибудь там, где невозможно было найти ни единой точки опоры для сопротивления. – Всегда думай в этот момент не о том, как больно твоим лапкам, а только о самом танке… потому что только тогда ты будешь способен однажды его уничтожить…»

Скрипнула дверь, и Аспид тут же вскинулся, судорожно сжимая прикованные к основанию кровати кулаки.

В комнату вошла женщина с короткими светлыми волосами. Та самая, которая схватила за руку этого черноволосого урода, когда тот попытался тогда его ударить.

В руках она держала до краёв наполненный какой-то прозрачной янтарной жидкостью стаканчик – тонкий, стеклянный, похожий формой на бутон тюльпана, – дома Аспид такие видел в азербайджанских киосках с шавермой.

– Хочешь пить? – спросила женщина и, не дожидаясь ответа, поднесла стаканчик к его губам.

Мальчик подозрительно принюхался.

Вроде бы просто чай… Чёрный. Холодный.

Он зажмурился и всё-таки сделал несколько глотков – горло давно уже было как песком набито.

В конце концов, вряд ли тело тули-па так уж просто позволит себя отравить или как-нибудь там одурманить, даже если бы они и попытались…

– Меня зовут Диана, – сказала женщина. – А у тебя есть человеческое имя?

– Для ни-шуур у меня его нет! – огрызнулся Аспид. – С чего ты вообще взяла, что я позволю кому-нибудь из вас называть себя по имени?

Женщина отставила стаканчик на прикроватную тумбочку и подошла к завешенному тюлем окну. Потом она чуть приоткрыла белую пластиковую створку, и комнату сразу заполнил слитный шум машин, гудки и тарахтение мотоциклов.

Значит, там снаружи всё-таки какой-то город…

Некоторое время светловолосая молчала, неподвижно глядя на невидимую Аспиду улицу.

Мальчик напряжённо смотрел на неё с кровати.

На вид женщине было, наверное, примерно столько же лет, сколько могло бы быть сейчас его родителям. Хотя всё это, конечно, вполне может оказаться и просто обманкой… даже почти наверняка окажется.

«Между человеческими телами тули-па и смертного не больше общего, чем между вот этим жуком-палочником и древесной веточкой, – объясняла когда-то донья Милис, посадив Аспиду на ладонь странное существо с тонкими лапками и похожим на сухой лист вытянутым тельцем. – Поэтому людская внешность для нас – всё равно что грим или одежда для смертного… и в человеческом теле ты всегда будешь выглядеть таким, каким сам себя в этот момент ощущаешь…»

Аспид тогда, кажется, даже не очень удивился. Он и вправду давно уже заметил, что Вильф, например, когда тот по какой-то причине пребывал в игривом расположении духа, иногда смотрелся чуть ли не ровесником Кейру, а вот во время спаррингов ему, наоборот, всегда можно было дать разве что далеко за сорок.

Если верить Правительнице (а ей мальчик верил всегда), то при должной тренировке и навыках можно было при желании вроде даже и вообще до неузнаваемости изменять себе внешность… но это было сложно и, кроме того, требовало постоянного самоконтроля. По крайней мере, у Аспида, когда он из чистого любопытства однажды попытался попробовать, ни разу не вышло осознанно даже поменять себе цвет глаз или волос. «Да и зачем бы, малыш? – сказала ему ещё тогда, кажется, донья Милис. – Другие тули-па, как правило, всё равно обладают подлинным видением. И ты тоже обладаешь, мальчик мой, только тебе ещё нужно для этого слегка потренироваться… А ради смертных устраивать подобный маскарад и вовсе глупо. Существует миллион способов заставить их подчиняться тебе, не прибегая к таким сложностям…»

Они тогда сидели рядом на чёрной мраморной скамье у покрытой затейливой мозаикой стены, а сквозь разлом в стене виднелись заросли тонких, покачивающихся от лёгкого ветра шипастых лиан, освещённых мутным серо-зелёным светом, и Правительница ещё рассеянно гладила кончиками пальцев дымчатого полупрозрачного то ли мангуста, то ли длиннохвостого хорька, свернувшегося клубком у неё на коленях.

Как здорово было бы сейчас снова оказаться там, в прошлом. Когда ничего ещё не произошло…

Не удастся, конечно. Сейчас все старшие тули-па считают его, наверное… даже думать неохота, кем…

– Что они с тобой теперь сделают за то, что ты попался? – негромко спросила стоящая у окна женщина, не поворачивая головы.

– Совершенно не твоё дело… – Аспид сжал зубы.

– Почему ты позволяешь так с собой поступать?

– Потому что это справедливо, – упрямо проговорил он.

– Что же с вами там творят, господи боже…

Женщина судорожно вздохнула, потом подошла и присела рядом с ним на краешек кровати.

– Знаешь, ты ведь совсем не кажешься мне плохим человеком, – тихо сказала она. – Что привело тебя к тули-па? Что тебя рядом с ними держит? Тебя ведь просто используют, используют как инструмент, неужели ты не понимаешь этого?

Её интонации, а может быть, её взгляд неожиданно напомнили Аспиду что-то неопределимое… навсегда и безвозвратно утраченное. Перед глазами на долю секунды отчего-то мелькнул образ, вынырнувший из какого-то давнего полузабытого сна: он вот так же лежит лицом вверх на кровати – немного странной кровати, окружённой высокими тонкими решёточками, – разглядывает свои пальцы, зацепившиеся за эти решёточки… Над головой – едва заметное кольцо белого света, а темнота вокруг этого кольца – густая, но вовсе не страшная, и пахнет эта темнота почему-то сладким молоком.

А рядом… поднимает голову от чего-то, лежащего на коленях, улыбается: «Ты ведь уже понимаешь, когда я тебе читаю, маленький мой, правда?»

Аспид непроизвольно мотнул головой.

…вот ведь глупости какие…

«Ты в плену, слюнтяй сопливый. В плену и в наручниках, забыл?»

– Меня… никто не использует, – мальчик непроизвольно шмыгнул носом. – Мы просто… просто добавляем справедливости в этот мир… вот и всё.

– Да при чём же здесь справедливость?

– Вильф бы тебе объяснил…

– Со мной этот Вильф вряд ли стал бы разговаривать, – покачала головой женщина.

– Тоже верно…

– Послушай… – она на секунду задержала ладонь над левой стороной его груди. – Ты ведь оказался там, внизу, только потому, что испугался, что люди погибнут, верно? Я успела увидеть… Ты поступил как воин. Настоящий воин всегда боится за других, а не за себя.

– Мне не нужна ничья жалость! – отрезал Аспид. – Тем более твоя…

– А почему ты решил, что это жалость?

Мальчик вновь сморгнул невольные слёзы. Только сырость здесь сейчас разводить не хватало… Аспид пересилил себя и заставил улыбнуться; улыбка вышла больше похожей на болезненный оскал.

– Вы приволокли меня сюда, – начал он, пытаясь сделать так, чтобы голос не дрожал. – Сковали мне руки, чтобы я не мог принять зверя… и теперь вот ты сидишь здесь… смотришь на меня сверху вниз… и объясняешь мне, каким должен быть настоящий воин?! Знаешь, это не слишком умно…

Некоторое время светловолосая ничего не отвечала, со странным выражением глядя ему в глаза. Потом снова вздохнула.

– Наверное, ты прав, – медленно произнесла она, поднимаясь. – Это всё с самого начала было глупо и жестоко. И совершенно бессмысленно. Поверь, никто из нас не хотел причинять тебе боль.

Женщина снова отошла к окну и взяла со стола пульт от силового замка. Аспид следил за ней неверящими глазами.

Светловолосая нажала на кнопку, и в тот же момент магнитные запоры на его запястьях звонко щёлкнули, открываясь.

Аспид не позволил себе потратить ни единой лишней секунды на удивление или размышления. Молниеносно, как на тренировке, он вскинул к груди сведённые руки, и в следующую же секунду его фигура растаяла в воздухе, растворяясь в облаке мучнистого желтоватого дыма.

Аспид прыгнул сразу же на самый большой угол, на который он только сумел растянуться спустя четыре с лишним часа полной неподвижности. После года тренировок скачок окончательно перестал ощущаться похожим на обычный полёт, как это бывало в самом начале – скорее он походил именно что на бесконечное растягивание в пространстве, когда Аспид почти переставал ощущать собственное тело. «Точка притяжения» тоже выбиралась уже не глазами, а словно сразу разумом, видимая мальчику точно так же отчётливо, как те мысленные образы, возникающие в сознании, когда он в Цитадели использовал Сферу, чтобы заглядывать во внешний мир.

Впрочем, словами это всё объяснить было практически невозможно – во всяком случае, гораздо сложнее, чем выполнить. Тули-па, в отличие от смертных, вообще старались не изобретать лишних слов там, где какую-то технику можно было просто продемонстрировать или объяснить с помощью мысли. «Как глаза тули-па видят во тьме, так и разум тули-па в действительности не нуждается в человеческой речи, малыш Аспид, – любила повторять донья Милис. – От смертных привычек трудно избавиться полностью, но и потакать им слишком уж сильно тоже не стоит…»

Как бы то ни было, точку притяжения Аспид в этот раз выбирал, практически не размышляя, поэтому не было ничего удивительного в том, что он оказался так близко от дома – на запылённой, засыпанной мелким песком обочине узкого шоссе прямо рядом с квадратным синим указателем «Луга – 5 км». Кажется, здесь было позднее утро, почти полдень – по крайней мере, если судить по теням от стоящих вдоль дороги высоких серых фонарей с бетонными ножками, похожих на перевёрнутые поварёшки.

Аспид бездумно побрёл в сторону от шоссе, меж зарослей облезлых берёз и высоких елей, не замечая, как мокрые колючие ветви хлещут его по лицу. Лес вокруг, постепенно становящийся всё гуще, почему-то дарил ему обманчивое ощущение безопасности.

Небо над головой было пронзительно-синим, а ковёр осенних листьев, укрывающий землю между голыми деревьями, пестрел красным, жёлтым и коричневым. Аспид присел на заросший плоскими грибами пенёк, похожий на кривую табуретку, опустил ступни в мягкий сырой мох и глубоко вздохнул, бессмысленно уставившись на опавший берёзовый лист под своими ногами. Чистый и прозрачный воздух пах недавним дождём; по листу, огибая капельки росы, стайкой бежали муравьи. Всё ещё немного тёплое солнце, нерешительно пытающееся согреть тёмно-зелёный выстывший ельник, ласкало кожу. Его золотистые лучи, пробивающиеся сквозь древесные кроны, робко касались лица мальчика и сразу же исчезали с него, путаясь в капельках воды, которые висели на иголках и на почти невидимых паутинках между пышных колючих еловых ветвей.

Было слышно, как где-то вдалеке мерно кукует кукушка.

В глазах Аспида дрожали злые беспомощные слёзы. «Только минутку, – пообещал он себе. – Всего только минуточку… и всё…»

Он всхлипнул и шмыгнул носом, прижимая кулаки к глазам.

Никто не увидит.

«И прощения просить… как в прошлой жизни… тоже никто заставлять не станет», – сказал себе Аспид, не отрывая взгляда от острых теней на пожелтевшей траве и пытаясь не замечать усиливающегося тревожного нытья глубоко в животе и противного холодка под ложечкой. Как же всё-таки по-идиотски всё вышло, а. Так облажаться. Так бессовестно, нелепо, безобразно напортачить в первом же настоящем бою…

– А ты не торо-опиш-шься, да? – раздалось вдруг мерзкое скрежещущее шипение над самым его ухом, и Аспид услышал, как вокруг одна за другой умолкают только что беспечно чирикавшие птицы.

Мальчик вздрогнул, торопливо утирая глаза. Не хватало ещё, чтобы заметили…

Исполинский многоногий паук с обезьяньим туловищем подбежал ближе, шустро перебирая многочисленными суставчатыми лапами, покрытыми редкой встопорщенной шерстью, и в ноздри мальчику тут же ударил резкий запах протухшей рыбы. Слюнявая бульдожья рожа Берона была почему-то сплошь покрыта мелкой желтоватой ряской, как будто тот только что вылез из какого-то пруда.

– А он тут просто, хрр… посидеть хочет. Хе-хе, – появившийся между двух белых берёзовых стволов Вельз закинул в пасть зажатый в правой лапе трухлявый мухомор и начал с громким чавканьем его жевать.

За его спиной мячил ещё один гад, похожий на огромного богомола с рыбьей головой и оскаленными острыми тонкими зубами.

Мальчик почти не удивился. Наверное, подсознательно он уже ждал чего-нибудь подобного.

Вот только голоса монстров звучали неприятно нагло. Впрочем, по имени назвать Аспида никто из них пока что так и не решился. И то хорошо…

Гигантский богомол встал на четвереньки – судя по всему, передвигаться таким образом ему было привычнее, – и проворно, словно каракатица, подполз совсем близко, выставляя перед собой зелёные зубчатые клешни. Потом он оглянулся на обезьяноголового и про-булькал что-то неразборчивое. «Как же его, а? Йамму вроде бы… или Абуми. Хотя, если тот разучился говорить, то имя ему всё равно скоро уже больше не понадобится…»

– Пошли, что ли, – Вельз сделал шаг вперёд, ухмыляясь кривозубой мордой и выпуская когти на тяжёлых растопыренных слоновьих лапах. – Хе-хе…

Аспид не шелохнулся, не отрываясь глядя в пылающие, словно фонари, жёлтые глаза. Если что, с одним он справится… наверное, справится. А вместе они сейчас не полезут.

Но Вельз не стал нападать. Он остановился в паре метров от Аспида и вдруг отвёл взгляд, явно не выдержав затеянной мальчиком молчаливой игры в гляделки.

– Тебя, хр-р… ждут, – прохрипел монстр, глядя куда-то поверх его головы.

– А с чего это ты вдруг взял, что я не собираюсь возвращаться? – мальчик со скучающим видом опёрся локтями о колени.

– А может быть, тебе там понра-авилос-сь? – прошипел Берон, хихикнув. – Может…

– Попридержи язык, низшая тварь!! – вырвалось у Аспида, и он встал.

Обезьяноголовый монстр нерешительно попятился к краю поляны, выставляя перед собой мохнатые лапы с острыми, как рыболовные крючки, чёрными коготками.

– Знаешь, у меня ведь очень, очень хорошая память, Берон. Ты действительно так уверен, что хочешь портить отношения со мной? – негромко спросил Аспид, медленно наступая.

Между его пальцев запрыгали мелкие мошки золотистых искр, и Берон тут же отпрянул и пугливо втянул голову в плечи, выпучив круглые глаза с непрерывно вращающимися зрачками.

– Значит, не уверен? – мальчик резко скрестил запястья, и в следующий момент обезьяноголовый оглушительно заверещал.

Дуга получилась отменной – стремительной, мощной и идеально выверенной. («Никогда даже не пытайся бить понарошку, малыш Аспид, – вечно приговаривал в таких случаях Вильф, в очередной раз беря его в замок. – Как только ты перестаёшь опасаться за свою жизнь – ты начинаешь проигрывать…»)

Окутанный невидимым пламенем Берон опрокинулся на спину, громко, по-собачьи скуля, и начал кататься по земле, разбрасывая в стороны слежавшуюся хвою и суча многочисленными паучьими лапами. Потом он налетел на полубогомола, и тот тотчас же отпрыгнул в сторону, снова упал на четыре костлявые ноги и на четвереньках перебежал за ближайшее дерево.

Аспид брезгливо ткнул обезьяноголового носком кроссовка в дёргающийся живот.

В солнечном сплетении у мальчика вновь мучительно и тошно зазвенело. Пытаясь сохранить бесстрастное выражение лица, он в последний раз глубоко вдохнул свежий, терпкий, пахнущий осенним лесом воздух внешнего мира и повернулся к настороженно замершему в отдалении Вельзу, сводя ладони на груди:

– Всё, пошли…

* * *

– Нет, всё-таки какого дьявола, Искра? Ну вот какого? – Навид раздражённо махнул рукой, собирая пальцы в щепоть. – Ты ведь сама отлично видела, что мальчишка узнал этого, на фотографии…

– Он не знал ничего про чёртов плод, – повторила Диана и снова затянулась.

Тонкие женские сигаретки сгорают так быстро – невольно начинаешь торопиться, пытаясь урвать для себя ещё немного яда. «А ведь была бы человеком, кто-нибудь здесь обязательно бы раскритиковал, – усмехнулась она про себя. – Или, может быть, штраф бы выписали? Или штраф тут положен только за непокрытую голову?» Впрочем, Диана давно уже привыкла отводить глаза прохожим, когда бывала у Навида.

Утреннее небо совсем распогодилось и вовсю улыбалось зелёной земле тёмно-синими глазами. Ровно подстриженная трава перед белой мраморной башней на площади Азади была залита ярким солнечным светом; сквозь проём башенной арки можно было разглядеть всё ещё укрытые густым как вата туманом мутные силуэты далёких гор. Кусочки неба с плавающими в них осколками облаков и солнечных лучей были разлиты по выложенным гладкими плитами дорожкам, и люди ходили по ним, дробя ногами свои отражения.

«Люди всегда будут топтать свои отражения, а потом вспоминать об этом, когда будет уже поздно что-то изменить», – неожиданно подумала Диана.

Ей было грустно.

– Вот почему ты так уверена в том, что он ничего не знал, а? – Навид снова рубанул ладонью воздух, всё ещё продолжая кипеть.

Женщина покачала головой.

– Ты же помнишь, я вижу такие вещи. Они ведь не идиоты, На-вид. Когда младшим воинам начнут доверять подобные сведения, те перестанут быть младшими. А так, может быть, есть шанс… что он ещё одумается.

– Сильно в этом сомневаюсь, – пробормотал черноволосый.

– Искра права, – Алекс опустился на низкую скамейку рядом с пышной клумбой, пестреющей белыми и красными цветами, и вынул из кармана блестящий пакет с сушёными финиками. – Шанс-то всегда есть…

Навид махнул рукой.

– Да брось ты. Ты же его видел. Знаешь ведь, как тули-па сами об этом говорят… «Ты всегда будешь любить своего делателя…»

– Терпеть не могу это их словечко, – поморщился Алекс.

– Делатели… – медленно повторила Диана. – Я не в первый раз уже слышу это слово. Что оно вообще означает?

Она присела рядом с Алексом, ёжась от зябкого сырого ветерка и рассеянно глядя на компанию молодых девушек в накинутых на волосы разноцветных шёлковых шарфах, которые сидели неподалёку на траве, подложив под себя пёстрые рюкзачки. И не холодно же им… Хотя это как раз она, по идее, не должна была ощущать холода, но тут ничего уже не попишешь – надо теперь ждать, пока окончательно не восстановятся потраченные в недавнем бою силы.

– А это очень просто, Искра, – презрительно отозвался черноволосый и прошёлся взад-вперёд по мокрой дорожке. – Есть наставники и есть делатели. Наставник помогает тебе сделаться тем, кем хочешь стать ты, а делатель превращает тебя в то, что нравится ему. Это совсем разные подходы, понимаешь? Нормальному человеку действительно претит обычно становиться тем, чем являются тули-па… – он ненадолго замолчал и посмотрел на шумный сверкающий фонтан, который виднелся в отдалении между развевающимися на высоких шестах зелёно-бело-красными флагами. – Хотя, впрочем, если так подумать, среди людей наставники тоже всегда были в меньшинстве… делателей намного больше… поэтому людям и трудно их различать, наверное.

– Да… – печально подтвердил Алекс. – Страшно подумать, сколько таких детишек по всему миру используют втёмную… Кто-то следует за сильным просто вместе со стадом, кто-то – по расчёту… А кто-то и вот так – по убеждению. И каждый из них искренне уверен в том, что принимает самостоятельные решения… А ты знаешь, Искра, какая у них любимая фразочка? «Делатель никогда не потребует от тебя невозможного…»

Мужчина непроизвольно скривился.

– Не думаю, что это правда, – нахмурилась Диана, прислушиваясь к доносящимся откуда-то нежным и печальным звукам скрипки – видимо, где-то неподалёку играл уличный музыкант, но женщина никак не могла понять, где именно.

Верхушка сигареты, длиной уже сантиметра полтора, никак не желала стряхиваться в пустую пачку. «Так и наша жизнь, – подумалось ей вдруг. – Даже когда от неё остался только пепел, она не хочет срываться в никуда и погибать. Пока что-то ещё тлеет внутри неё… ещё живёт…»

– Ну как тебе сказать, Искорка… – Алекс достал из пакета ещё один финик и задумчиво закинул его в рот. – Если сначала сломать личность, лишить её точки опоры, то потом, конечно, не существует больше уже ничего невозможного… Вот только что начинает пониматься под «возможным», выбираешь-то уже не ты. Мерзкий метод, но действенный, чёрт. А подход-то какой пафосный, а? «Не потребуем невозможного»… ну да, тули-па вообще мастера подобных формулировочек.

– Что, такой стокгольмский синдром? – задумчиво спросила Диана.

– Хуже, – отмахнулся Навид. – Намного хуже… Жертва стокгольмского синдрома хотя бы иногда ещё понимает… что она жертва.

– Но ведь даже делателя можно принять только добровольно, ведь так? – Диана посмотрела ему в глаза. – Невозможно же насильно заставить?

– Заставить невозможно, – кивнул Алекс. – По сути возможность выбора наставника – это единственная настоящая свобода, которая вообще есть у человека. Но если бы ты знала, как мало людей осознаёт, что эта свобода у них в принципе существует…

* * *

– …тебя привела к поражению постыдная слабость, юный воин, – в приглушённом голосе высокого мужчины с толстой чёрной косой на затылке послышалось брезгливое презрение.

Сегун нахмурил густые чёрные брови, и его жилистая ладонь медленно опустилась на рукоять длинного страшного меча, который был заткнут за пояс тяжёлого кимоно:

– Слабость, недостойная тули-па…

– Прервать бой, Аспид… – покачал головой Вильф. – Самому подставить врагу спину…

– Да…

Мальчик глядел в пол, опустившись на одно колено, впиваясь наполовину выпущенными когтями в ладони и прижимая крепко стиснутые кулаки к холодному чёрному мху, покрывающему скальной уступ. Слышно было, как в широкой расселине позади него плещет густая мёртвая вода и как хлюпают и булькают скользящие по ней похожие на исполинских водомерок многоногие твари. Равномерный стук падающих в воду тяжёлых свинцовых капель отдавался в висках крошечными стеклянными молоточками, которые вторили ударам бешено колотящегося сердца.

– Владетель милостив… – мягко сказала донья Милис и заглянула мальчику в глаза, коснувшись пальцами его подбородка. – Но ты ведь понимаешь, что слабости нужно искупать, маленький тули-па?