Текст книги "Враг един. Книга вторая. Чёртов плод"

Глава 7

– Знаешь, а это ведь даже очень забавно, Тео, – задумчиво произнёс рыжеволосый, затягивая в узел мокрые кудри, которые немилосердно трепал долетавший с воды ветер. – Последний раз я, хм-м-м… близко общался с музыкантами, когда у смертных ещё были в ходу граммофонные пластинки…

– Полагаешь, что ты так уж много потерял, воин? – скептически отозвался блондин и перешагнул через очередную лужу, в которой свечными огоньками дрожали отражения тусклых уличных фонарей.

– А вот это мы сейчас и узнаем, – улыбнулся Вильф.

Они вышли к красному кирпичному мосту с двумя украшенными флюгерами остроконечными башнями, между которыми над зубчатыми арочными сводами то и дело с грохотом пролетали жёлтые стрелы ярко освещённых железнодорожных составов. Прямо напротив моста стояло лакированное деревце туристического указателя, обклеенное пёстрыми телемониторчиками, а рядом с указателем высился одинокий огрызок покрытой граффити бетонной стены, который был заботливо заключён под прозрачный защитный колпак, весь мокрый от сыплющей с чёрного неба мороси. Снующие вокруг многочисленные прохожие стайками обтекали колпак, прячась под неуклюжими разноцветными зонтиками.

– Вы не скажете, как мне попасть отсюда к вокзалу? – рядом с Тео вдруг остановилась молодая женщина с полными бледными щеками и вьющимися от влаги тёмными волосами, которые спадали на прикрытые прозрачным дождевиком сутулые плечи.

В одной руке женщина тоже крепко сжимала раскрытый полосатый зонт, пытаясь не дать тому вывернуться наизнанку от резких порывов ветра, другой – придерживала просторную детскую коляску, в которой сидел пухлый карапуз лет пяти, наряженный в карнавальный костюмчик чёрной летучей мыши.

– Отчего же нет, – хмыкнул беловолосый, проводив глазами ниточку очередного поезда, который медленно, как гигантская гусеница, прополз через протянутый над перекрёстком виадук. – Тебе всего лишь нужно и дальше идти по этой набережной вперёд, никуда не сворачивая.

– Ой, как здорово, что вы тоже говорите по-голландски! У меня так сильно заметен акцент, да? – затараторила женщина, близоруко щурясь на белые кубические часы на высоком столбе, торчащем из асфальта на противоположной стороне улицы. – А то я впервые в Берлине, а здесь всё так… так запутанно… Я, кажется, сначала села в какой-то не тот автобус, и теперь нас уже почти час как ждут все остальные гости, а мы вот…

– Дядя, а почему у тебя клюв? – спросил вдруг мальчик, задирая голову и показывая пальцем на Вильфа.

– А чтобы драться с врагами, – улыбнулся рыжеволосый, с любопытством разглядывая того с высоты своего роста.

– Простите его, он у меня сам на себя не похож сегодня, – женщина смущённо потрепала мальчика по белокурым вихрам. – Хэллоуин ведь как раз, а здесь же у них кругом ночные клубы, везде бродят всякие разные… вампиры с демонами, вот он и…

Она стеснительно улыбнулась, не договорив:

– А может быть, просто переживает, что все конфеты на вечеринке достанутся другим, верно, Леви?

– И крылья у тебя тоже есть, да? – не унимался ребёнок, не обращая никакого внимания на мать и не отрывая от Вильфа зачарованного взгляда больших серо-голубых глаз.

– Может, и впрямь лучше не будешь задавать чужим столько лишних вопросов, м-м? – негромко спросил рыжий, опускаясь на корточки перед коляской.

Потом он внимательно посмотрел мальчугану в глаза и договорил, не размыкая губ, так, что лишь стоящий рядом Тео увидел, как в темноте с лёгким шипением чуть приоткрывается, выпуская длинный тонкий язык, полупрозрачный бронзовый клюв: «А не то ведь приду к тебе ночью, когда все с-спят, а ты совсем один в с-своей кроватке… загляну под твоё одеялко… с-стану пить твою кровь…»

– А я тебя не боюсь!

– Да ну? – спросил Вильф вслух.

«Может быть, и руку мне даш-шь?» – беззвучно добавил он, прищуривая слабо заалевшие глаза, и медленно поднёс к лицу карапуза подрагивающие в дымке трансформации железные когти, острые, как мясницкие крюки.

– А вот и да! – тот скорчил непонятную гримаску и вытянул ладошку, вкладывая её в раскрытую птичью лапу.

– Детка, оставь человека в покое, – рассеянно проговорила мать, сосредоточенно разглядывающая карту города на покрытом водяными брызгами экране мобильного. – Хватит уже приставать к посторонним…

– Я тоже хочу клюв, как у дяди, – сказал ей мальчик, выпуская из пальцев ладонь Вильфа и глядя вверх. – И чтоб летать…

* * *

– …а ты любишь Берлин?

– Можно ещё фото?

– А у вас когда-нибудь будет снова настоящий тур?

– …вот здесь можно ещё добавить «для Катарины»… это девушка моя, да… вот спасибо…

– А как ты пишешь свои песни?

– Они обычно сами себя пишут, ангелочек… а я всего лишь их проводник в этот бренный мир, – с привычным пафосом отозвался сидящий за обшитой светящимся пластиком барной стойкой Флинн, расписываясь очередной девчонке ядовито-красным маркером прямо на чехле усыпанного стразами гигантского смартфона.

Голос его звучал уже почти нормально, несмотря на то, что Флинну постоянно приходилось перекрикивать ритмичный грохот танцевальных битов, доносившийся со всех сторон. Так что сейчас музыкант был занят очень важным делом: он пытался изо всех сил продемонстрировать окружающим – прежде всего, конечно же, Фрейе, стоящей на другом конце зала в окружении малолетних (большинство из них и правда годилось ей как минимум в сыновья) поклонников, – что у него всё под контролем… и в целом всё в полном порядке. Вот, пожалуйста, вышел же к людям, общается, так сказать, и даже голова у него, между прочим, почти совсем не болит…

Впрочем, Флинн хорошо понимал, что самое позднее завтра утром, когда рядом не будут греть уши ни бесконечные «филинг-фристы» со своими видеотрансляциями, ни ребята из собственной группы, не относящиеся к «ближнему кругу», его наверняка ожидает со скрипачкой далеко не самый приятный разговор…

– А почему у тебя так много текстов о смерти и о насилии?

– Трудно объяснить, золотце. А почему бы и нет?

– Это, наверное, что-то личное, да?

– Это всегда личное. В конце концов, в призме нашего творчества всегда отражаются только наши собственные грехи… где, здесь, прямо на футболке? Да чего же нет, могу и на груди, только смотри, этот маркер долго не смывается…

В силу многолетней привычки общение с почитателями практически не мешало мужчине думать о своём.

Нет, бывало, конечно, и раньше, что у Флинна от спиртного или ещё чего другого бодрящего вдруг начинала кружиться голова во время выступлений – пятьдесят лет это вам не двадцать, да ещё когда все нервы натянуты звуками музыки, когда все струнки души до единой дрожат от единственного её аккорда… в общем, всякое бывало.

Но не так же, чёрт побери, чтобы совсем-то уж с ног валиться! Что это могло быть вообще, сердце? Оба запястья болят, как сволочи, говорят же, что такое случается иногда из-за сердца…

Может быть, и впрямь стоит потихоньку начинать завязывать с выпивкой…

А с другой стороны, а не чёрт бы с ним?

Флинн рассеянно махнул бармену, чтобы тот повторил пиво. Всё равно из жизни живым не выйдешь…

«Ну ладно, наверняка никто ничего почти что и не заметил, – нервно сказал себе Флинн, мысленно обращаясь к Фрейе, и в очередной раз скорчил профессионально-зверскую рожу, покровительственно приобнимая за талии сразу двух девчонок, делающих фотографии с вытянутой руки. – А тому, кто заметил, мы скажем в случае чего, что так оно всё, так сказать, и было задумано, а? Раньше это всегда прокатывало на «ура», и никаких тебе проблем…»

…а самое поганое заключалось в том, что вдобавок ко всем прочим неприятностям куда-то бесследно пропали те самые браслеты с аукциона, которые Флинн вроде бы перед этим оставлял в гримёрке.

Он же как будто собирался потом их надеть… или всё-таки нет?

– А песня «Умирает закатное солнце» – она же про войну в Новой Африке, да?

– Боже упаси… У меня вообще нет песен о политике.

– А о чём тогда?

– Просто я так вижу и чувствую наш мир… Что, какая демозапись? Нет, конечно, не тут, дружок. Пришли на адрес «Миднайт Рекордс», у нас в сети есть все контакты. Да-да, мы всё всегда слушаем лично…

Крутящийся зеркальный шар под потолком бросал серебристые отсветы на нечёткие силуэты на танцполе, цветные прожекторы выхватывали из темноты причудливые, будто и вовсе не человеческие, тени. Безучастный, казалось, ко всему происходящему ди-джей – то ли в гигантских тёмных очках, похожих на мотоциклетные, то ли в замаскированном под них виртуальном мониторе, – прилежно тряс дредами, окружённый клубами сигаретного дыма, который змейками извивался под потолком в проблесках часто мигающих стробоскопических вспышек.

Толпа вокруг Флинна вроде бы слегка поредела – судя по всему, организаторы в кои веки раз вняли просьбам музыкантов и не стали раздавать на вечеринку после концерта совсем уж невменяемое количество проходок, – и мужчина с некоторым облегчением поднёс к губам ледяной пивной бокал, опустошив его разом чуть ли не наполовину.

Потом Флинн снова старательно попытался сосредоточиться и напрячь сопротивляющуюся память.

…нет, ну он ведь совершенно точно стоял тогда перед зеркалом в гримёрке, и ему в голову ещё пришла абсолютно гениальная идея какой-то новой песни (в этом месте воспоминания, как назло, делались особенно нечёткими). Выходит, браслеты он после этого так и не надел – куда бы они могли иначе деться? А может быть, он вообще оставил их в отеле?

Проще всего было бы уточнить всё это у Фрейи, но Флинну достаточно было один раз увидеть её выражение лица после сегодняшнего выступления, чтобы мужественно отказаться от этой затеи до лучших времён. Самым мягким, что она ему сейчас может ответить на подобные вопросы, было… было, в общем, определённо не то, что Флинну хотелось бы в данный момент о себе услышать.

Взгляд мужчины выхватил в толпе окружавшей его разномастной молодёжи двух женщин, стоявших несколько поодаль. Одной, с короткой мальчишеской стрижкой и тонким строгим лицом, усыпанным едва заметными веснушками, на вид было слегка за тридцать. Другая, с длинными густыми волосами, забранными в высокий тяжёлый хвост на затылке, явно была чуть помладше подруги, но тоже необычно собранная и серьёзная.

Обе стройные, светловолосые и довольно-таки симпатичные.

Встретившись с Флинном глазами, младшая девушка нерешительно приблизилась и прикоснулась к его руке, почему-то внимательно глядя мужчине не в лицо, а на покрытые многочисленными татуировками кисти. Стесняется, что ли? Надо же, какая прелесть…

– Флинн… – девушка обернулась на старшую подругу, и ему показалось, что та коротко кивнула.

– Где тебе расписаться, зайка? – подбодрил её мужчина. – Или ты хочешь фото?

И в этот момент женщина с короткой стрижкой шагнула ближе и решительно взяла его правую ладонь в свои:

– Произошло кое-что очень важное, Флинн…

Музыкант подавил невольную ухмылку, услышав, что та говорила по-фински. Ах, это сладкое бремя славы… Что ни говори, а приятно осознавать, что у «Псов полуночи» на родине существуют поклонники, готовые мотаться за ними по всей Европе.

– Нам надо поговорить с тобой, – женщина посмотрела ему в глаза.

Руки у неё были мягкие и тёплые. На секунду мужчине почудилось, что те даже словно бы засветились в прыгающих по залу лазерных лучах, совсем как отвороты его куртки обычно светятся под дискотечными ультрафиолетовыми лампами.

– Нужно поговорить, – настойчиво повторила женщина, не отрывая взгляда от его лица. – Не здесь.

Несмотря на ревущие танцевальные басы и несмотря на то, что та и произнесла-то эти слова вроде бы совсем даже негромко, Флинн отчего-то услышал её голос так отчётливо, словно тот звучал из мониторных наушников. Окружающие будто на миг отдалились от него, отделённые какой-то сумеречной тенью, и толпа почему-то тоже расступилась, но Флинн заметил это лишь краем глаза. Запястьям сделалось горячо, и внезапно мужчине показалось, что он может расслышать сейчас своё дыхание, а может быть, торопливый ритм собственного сердца, обволакивающий сознание золотисто-белой ласковой пеленой… как на берегу моря, утром, в дымке непроснувшегося воздуха, когда кажется, что тебе подарили крылья…

Неожиданно для самого себя Флинн широко улыбнулся.

Бывают же на свете девчонки с такой потрясающей энергетикой…

– Ну… пойдёмте, милые, раз так, – сказал он. – Я знаю тут одно место…

* * *

– Что, небось пометил очередного любимчика, м-м? – ухмыльнулся Тео, когда они миновали мост и зашагали по пёстрой от переливающихся неоновых огней улице, вдоль которой по подсвеченной в темноте красной кирпичной дорожке целеустремлённо мчались мокрые велосипеды и помигивающие разноцветными лампочками автономные роллеры.

Один из велосипедистов на какой-то футуристической тарантайке с тремя колёсами, круглым рулём и прицепленным к багажнику радужным флажком пронёсся на красный прямо под носом едва успевшего затормозить автофургона; тот отчаянно засигналил, и, вторя ему, со всех сторон тоже раздалось разноголосое рассерженное гудение десятка тормозящих машин.

– Ну он же са-ам захотел, – протянул Вильф, проводив велосипедиста задумчивым взглядом. – Обычно они сразу начинают плакать… Нет, знаешь, а мне вот всегда очень нравились маленькие смертные. Из них же можно слепить всё что угодно, правда?

– А ведь Владетель был прав… Ты прирождённый делатель, воин. Вон и Аспид… – Тео покачал головой. – Не сомневаюсь, что у тебя получится.

Рыжеволосый польщённо улыбнулся:

– Посмотрим, хм, лет через десять… что из него там вырастет. Это ведь здесь, верно, Тео? – спросил он, рассматривая похожее на заброшенный склад одноэтажное бетонное строение без единого окна на противоположной стороне улицы, громадное и сплошь обклеенное многочисленными плакатами. – Если я правильно помню, то он сейчас должен будет… что… что за… дьявол!!!

Голос Вильфа неожиданно оборвался протяжным змеиным шипением, и мужчина медленно шагнул вперёд, не отрывая глаз от трёх появившихся из-за тяжёлой металлической двери фигур – мужской и двух женских. Тео перехватил его взгляд и в следующий же миг молниеносно поймал рыжего за ярко вспыхнувшее запястье, заставляя отступить за круглую рекламную тумбу, которая стояла в густой тени около светофорного столба.

– Ти-хо, – негромко и жёстко приказал он, крепко сжимая на напряжённой кисти Вильфа блеснувшие металлом пальцы. – Не открывайс-ся. Я не хочу, чтобы они почувствовали нас сейчас…

Неслышно выругавшись, Тео быстро повёл в воздухе свободной рукой, и жёлтый светящийся ободок вокруг тумбы мигнул и тут же погас, погружая и так плохо освещённую улицу вокруг них в окончательный мрак.

– Опять!! – рыжеволосый скрипнул зубами от ярости. – Как, дьявол их всех разбери по косточкам, ни-шуур это снова провернули, а, Тео? Ну вот как?! Правительница ведь сказала, что прошло не больше часа на этот раз… Откуда они могли узнать? Нет, пус-сти меня, я сейчас-с этих гадин…

– Успокойс-ся, воин, – Тео придержал его за локоть, не давая свести ладони на груди. – Ввязаться в бой сейчас означает проиграть нового соратника. Это будет не лучшая стратегия, поверь мне. Как сказал бы Сегун, сильный ястреб прячет когти до поры…

– Японские премудрости, – пробормотал Вильф, раздосадованно опуская руки. – Ненавижу прятать когти…

Он вздохнул.

– И что же ты предлагаешь? Ждать, пока ни-шуур ему тоже прополощут мозги, как вон этой девчонке?

Тео усмехнулся.

– В этот раз мы поведём себя умнее, чем с девчонкой. У меня есть одна идея. Думаю, она придётся тебе по вкусу…

* * *

Этот роскошный кабак пристроился как раз на задворках того самого концертного клуба, где «Псы полуночи» только что выступали, и вроде бы даже принадлежал тому же самому владельцу.

Флинн, считавший, что вполне неплохо ориентируется в злачных заведениях Берлина, ценил это местечко прежде всего за то, что в ста метрах от входа здесь располагалась круглосуточная стоянка такси и беспилотников. Разнообразных таксистов, как, впрочем, и личных водителей, музыкант, правда, всегда терпеть не мог – мир нынче стал слишком уж прозрачным, а право на личную жизнь, даже у известных людей, никто не отменял, – зато вот беспилотник тут можно было без проблем заказать прямо к самой двери. А это после иных вечеринок бывает ох каким важным моментом…

Бар был в меру уютным, хотя претенциозная обстановка вокруг несколько и отдавала китчем: дорогие кожаные диваны, разгороженные узорчатыми дубовыми стенками, тихая восточная музыка из подвешенных в углу под потолком колонок, перемежаемая художественными стонами невнятно-эротического толка, и – ни одного окна, ни одного телемонитора, вообще ни единого яркого источника света… только овальное зеркало на потолке, который распространял сонное золотистое сияние. Самое то для задушевных бесед разной степени интимности. Флинну пару раз уже случалось зависать здесь с поклонницами после концертов, но эти двое были, несомненно, чем-то бодряще новеньким.

– Ну хорошо, в общем, суть я как будто уловил… – он подцепил татуированными пальцами пивную кружку и снова поднес её к губам. – Выше вас только звёзды, круче вас только яйца, и вы хотите, чтобы я был, так сказать, в вашей лиге, потому что у меня к этому есть сверхъестественные способности, так?

Кружка вроде бы была третьей по счёту. А может быть, уже и четвёртой? В любом случае, пиво после напряжённого концертного вечера, как обычно, шло как вода. Да ещё под такой экзистенциальный трёп…

– Нет, суть не в этом, – устало сказала женщина со стрижкой.

– А в чём же тогда? В борьбе, так сказать, добра и зла? Ну, сладкая моя, так ведь это всё давно уже устарело. Я в эти игры не игрок, я сам по себе. И вообще, доброго и злого в чистом виде на этом свете в принципе не существует.

– Ты что, всерьёз так считаешь? – с ужасом спросила его та, что была помладше.

Флинн посмотрел на неё, невольно переключаясь на привычный снисходительный тон, который он обычно использовал при общении с молоденькими журналистками:

– Ну вот даже теоретически, подумай, надо ли, например, спасать от смерти человека, про которого известно, что он после этого уничтожит весь мир?

– Добро и зло определяются поступками, а не их последствиями, Флинн, – блондинка со стрижкой откинулась на спинку дивана. – Последствия – это сила уже почти стихийная…

– Ну-у, это тоже вопрос, так сказать, философский, золотце, – протянул мужчина, отпивая ещё пива и пытаясь выудить что-нибудь подходящее случаю из числа смутных воспоминаний, оставшихся у него от недолгого посещения университета, который он бросил тридцать лет назад. – Существует же, например, ещё, э-э, эта… доктрина о всеобщей причинности…

– …кроме того, весь мир никому не под силу уничтожить в одиночку, – продолжила женщина, не дав ему договорить. – Это возможно только совместными усилиями большой толпы. Так что того человека, о котором ты спросил, надо было бы спасать даже дважды. Сначала от смерти, а потом от того, чтобы он захотел пойти под чужое покровительство и начал подстрекать к смерти других…

– Ну ладно, принято, – Флинн стукнул пустой кружкой о панель для автономных заказов на прозрачном стеклянном столике.

Столик был выполнен в виде аквариума со снующими внутри голографическими золотыми рыбками, похожими на крошечные лепестки каких-то экзотических цветов. Их мельтешение отвлекало, да и в голове уже очень прилично шумело, но в целом мужчина чувствовал себя в ударе. В конце концов, рассуждения о бренности бытия всегда были его коньком.

– А вот если в результате насилия вдруг родится ребёнок, которому суждено будет мир потом от уничтожения спасти?

– Да с какой стати это может служить оправданием насильника? Какое вообще одно имеет отношение к другому? – возмутилась длинноволосая, сцепляя ладони под подбородком.

– А такое, что всё в этом мире от-но-си-тель-но, зайка… Знаешь такую поговорку: лучше быть честным грешником, чем набожным обманщиком? Ну так и вот, – Флинн глубоко вдохнул плывущий в воздухе густой запах кальянного дыма, глядя на подсвеченную кирпичную кладку на противоположной стене. – Один и тот же человек кого-то может научить любви, а кого-то ненависти. Кого-то… скажем так, искусить, а кого-то, наоборот, удержать от падения. Причём в большинстве случаев человек, э-э… даже сам не подозревает об этом. Это всё происходит, так сказать, помимо нашей воли, потому что люди… так сказать, э-э… не в силах всем этим управлять.

– А ты всё-таки постарайся представить себе, что ты больше не человек, и поэтому ТЫ теперь в силах этим управлять, – с нажимом произнесла женщина со стрижкой. – В конечном счёте тебе ведь всё равно придётся выбирать сторону, Флинн.

– Чего это?

– Я же пыталась тебе объяснить только что: ты…

– Славная моя, – перебил её Флинн. – Я вот даже и сам не знаю, чего я с вами так запросто сюда припёрся, но, должен честно признаться, меня никто и никогда ещё раньше так креативно не клеил. Да ещё чтобы землячки…

– Да не землячки мы тебе, – уныло пробормотала младшая.

– Ну перестань ты уже кокетничать, золотце. Своя земля – земляника, так сказать… У меня бабушка родом из Южной Карелии, я хорошо знаю этот мягенький выговор. Сам так разговариваю. Лаппенранта ведь, верно? Я, между прочим, всегда считал, что в тех краях живут самые красивые девушки… Ты мне вот скажи лучше, а летать вы меня научите, зайки? А то я маленьким всегда мечтал. Может, махнём ко мне в отель, и вы побудете обе моими… э-э… инструкторами… инструкторками… как оно там сейчас правильно называется?

– Это безнадёжно, Верена, – коротковолосая покачала головой.

– Да покажи же ты ему! Он же просто не верит!

– Ну хорошо… – женщина зачем-то скрестила на груди руки.

Флинн уже открыл было рот, чтобы вставить в разговор какую-нибудь в меру развязную шуточку («А может быть, и не шуточку, – подумал он, глядя на серьёзные лица своих собеседниц. – Может быть, просто какой-нибудь галантный комплимент…») – но в следующий момент все крутящиеся на языке фразы разом вылетели у него из головы.

Бледное веснушчатое лицо женщины напротив сначала подёрнулось словно зыбким дрожащим туманом, а потом неожиданно расплылось перед глазами, словно картинка на экране телемонитора, на котором кто-то разрегулировал фокус. А на месте лица…

Флинн почувствовал, как у него болезненно перехватывает дыхание.

На месте лица появилась какая-то то ли кошачья, то ли медвежья морда – длинная, обтянутая огненно-золотой бархатистой шкурой. Потом на морде блеснули короткие острые клыки…

– Адова сатана… – помимо воли вырвалось у Флинна, и он судорожно зажмурился, тряся головой.

– Прос-сти… Мы совс-сем не хотели тебя пугать, – услышал он словно издалека странный, чуть свистящий голос.

Женщина опять смотрела ему в глаза, и лицо у неё снова было человеческим… вроде бы человеческим… только вот в коротких светлых волосах будто бы затухали крошечные огненные искры.

Кисти рук снова мучительно заныли; Флинн начал яростно растирать их пальцами, задел локтем пустую пивную кружку, и та с глухим стуком упала на покрытый цветастым персидским ковром пол.

Всё его игривое настроение словно ветром сдуло. «Это уже просто финиш, – вспыхнуло и погасло в мозгу. – Полный финиш. А ведь так хорошо всё шло…»

Когда же он снова успел так нализаться, а? В дрожжи ведь… до галлюцинаций… Отличненький вышел Хэллоуин, ничего не скажешь. Дерьмо поганое…

«Надо валить отсюда, пока ещё ноги держат, – конвульсивно подумал Флинн. – А потом сказать Фрейе, что та во всём, во всём, во всём была права…»

– Ты просто попробуй сделать это сам, – с улыбкой предложила ему длинноволосая. – Надо же, чтобы ты понял, наконец…

– Нет, вы знаете, я… мне… – мужчина встал, неловко придерживаясь рукой за перегородку ресторанной кабинки и чуть было не сорвав с неё какой-то выцветший гобелен. – Ничего у нас сегодня не выйдет, зайки… Мне надо бы… того… сегодня отдохнуть. И проспаться. Обязательно нужно проспаться…

Флинн торопливо пошарил в кармане джинсов, кинул на стол несколько скомканных бумажных купюр и, стараясь на всякий случай больше не оборачиваться, почти побежал к выходу.