Текст книги "Визитатор"

Жакоб почесал кончик носа. Викарий не удержался:

– Оставь свой нос в покое. Что ты его бесконечно теребишь?

– Мне так лучше думается, святой отец, – осклабился Жакоб, но руку убрал. – Вот, к примеру, я бы решил, что пономаря кто-то сбросил.

– Правильно, это логичное заключение, и, разумеется, оно не устраивает убийцу. А так – еревка в руках покойника ясно укажет на причину смерти. Дождь тоже оказался на руку преступнику. Мокро, скользко, полусгнившая веревка, один неверный шаг и все.

– Да, с этим трудно спорить.

– А ты не спорь, Жакоб, ты согласись, – посоветовал викарий, усмехаясь.

– Но почему было тогда не оставить веревку на своем месте, зачем понадобилось забирать ее? – не сдавался Жакоб, не замечая иронии.

– Быть может, преступник опасался, что она, в конце концов, его выдаст, – предположил викарий.

– Нет, что-то не получается, святой отец, – Жакоб снова поднес руку к лицу, но, заметив насмешливый взгляд викария, смахнул с носа невидимую соринку и воинственно закончил. – Потому как исчезновение веревки само по себе уже подозрительно.

– Очевидно, он рассчитывал на то, что в поднявшейся суматохе никто этого не заметит, – предположил викарий. – Но, возможно, также, что исчезновение веревки было устроено предумышленно, как и само убийство во время визитации! Над этим стоит подумать.

– Тише, святой отец, – прошептал Жакоб, указывая глазами за спину викария.

На колокольню поднимался монах, держа в руках новую веревку. Викарий узнал его – это был, как он успел заметить, любимец аббата, брат Арман, – красивый блондин с дерзким взглядом голубых глаз.

– Ах, извините, господин викарий! – воскликнул брат Арман. – Я не знал, что вы здесь. Надеюсь, я вас не испугал?

Удивление и беспокойство получились у него почти естественными, но это «почти» все же не ускользнуло от викария.

– Нет, вы меня не испугали, – сдержанно ответил он. – Хотя, признаю, ходите вы на редкость бесшумно. Так вы, стало быть, новый пономарь?

– О, нет, – брата Армана даже передернуло от подобного предположения. – Я только обязан выполнить поручение господина аббата. В колокол-то надо звонить.

– В таком случае вы, возможно, знаете, куда подевалась старая веревка?

– Должно быть, ее выбросили, – пожал плечами брат Арман, и дерзко добавил. – азве не вы этим утром заявили, что она прогнила?

Викарий сжал челюсти. В былые времена он с удовольствием проучил бы наглеца, но теперь позволил себе лишь немного напугать его.

– Уж не вы ли? – вкрадчиво поинтересовался он.

Выпущенная стрела достигла цели: брат Арман переменился в лице и судорожно сглотнул.

– Нет, что вы, господин викарий, да я сюда и не поднимался этим утром.

– А когда вы поднимались? – продолжал въедливо допытываться викарий.

– Давно, уж и не помню когда, – ответил брат Арман, беря скамью. – – А почему, собственно, вас это интересует? – К нему, наконец, вернулась привычная самоуверенность. Взобравшись на скамью, он принялся старательно привязывать веревку к языку колокола.

– Просто я по природе любопытен, – сухо ответил викарий. – Ну, не будем вам мешать. Выполняйте поручение господина аббата.

– Очень подозрительный монах, – зашептал Жакоб, спускаясь по ступеням вслед за викарием. – Видели, святой отец, как он испугался, когда вы стали его расспрашивать. Неспроста это, ох неспроста. Правда, руки у него целы, ни одного маломальского пореза я не заметил, а жаль!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Матье де Нель сидел в кресле у камина, неспешно переворачивая страницы: молчаливый библиотекарь по его просьбе принес заказанные книги, а камерарий – очень любезно с его стороны – пергаментные свитки из архива. Так бы и сидеть в тепле до самого обеда, наслаждаясь книгами, но из-за последних событий обычного удовольствия от чтения викарий не получал.

На колокольне его подозрения подтвердились: брат Жан стал жертвой заранее продуманного убийства. С одной стороны, это тешило самолюбие, ведь наблюдательность и острый ум его не подвели, но с другой стороны, ставило перед непростой дилеммой – начинать расследование или сделать вид, что он ничего не заметил?

Жакоб расположился здесь же на облюбованном им сундуке, глядел ежом и недовольно сопел. Ещё бы! Он-то был уверен, что викарий, спустившись с колокольни, тут же учинит дознание, ведь то, что пономарю кто-то помог сломать шею, теперь стало ясней ясного. Но не тут-то было! Святой отец, как узрел проклятые книги, так и позабыл обо всём на свете!

Сказал, что дела ему нет до того, кто убил пономаря, что начни он дознание, придется задержаться в аббатстве, и кто его знает насколько, а этого ему совсем не хочется, пусть уж лучше считается, что тот сам свалился. Он-де, свое любопытство на колокольне удовлетворил, а остальное его не интересует, да и времени у него нет, поскольку в Орлеане его ждет недописанная книга.

Ох уж эти книги! Жакоб в них проку никакого не видел, один перевод времени.

Викарий еще чего-то говорил, но Жакоб слушать не стал, ушел бродить по аббатству. Перекинулся парой слов с монахом, чистившим голубятню, потом заглянул в пекарню, где получил свежую булочку – все-таки состоять при визитаторе не так уж и плохо!

Что ни говори, а встретить святого отца ему помогло само провидение. Если бы тот не спас его, болтаться Жакобу в петле на рыночной площади в Париже в назидание другим.

То, как викарию удалось вырвать его тогда из рук полицейских сержантов, Жакоб помнил смутно – уж больно напуган был, а вот как они с большими предосторожностями добрались до улицы Саватери, помнил отлично. Вдова, владелица свечной лавки, приняла их с неожиданным гостеприимством.

Пока хозяйка, отослав служанку, сама накрывала на стол, Жакоб с любопытством огляделся.

Бронзовые кувшины – символ достатка – красовались на поставцах рядом с глиняными горшками. На стульях и скамьях с прямыми спинками для удобства были положены мягкие подушечки, а большой сундук у окна поразил его воображение причудливым замком.

Да-а, видать торговля свечами – дело прибыльное, хотя иначе и быть не может. Вот ему приходилось слышать о старшине цеха булавочников, который за раз выложил целых сорок ливров на свечи для приходской церкви.

Звонкий смех хозяйки прервал размышления Жакоба. Подливая святому отцу вина, она, как бы ненароком, положила руку на его плечо.

Жакоб хмыкнул. Зря старается вдовушка, монах, похоже, ее не замечает: уставился глазищами в пустоту, и дела ему нет до обхаживаний хозяйки. А глаза у святого отца как раз такие, какие женщинам нравятся – большие, карие с длинными ресницами, не то, что у него. Жакоб грустно вздохнул.

После ужина святой отец о чем-то пошептался с хозяйкой, прежде чем войти в каморку, где Жакобу предстояло провести ночь. Когда он бесшумно возник в дверном проеме, Жакоб бросился перед ним на колени.

– Святой отец, я перед вами в долгу! Но верьте слову бедного жонглера, я верну все, что вам пришлось издержать и даже больше этого. Все до последнего денье.

– В этом нет необходимости, – отмахнулся монах. – Мои дела в Париже закончены, и завтра я возвращаюсь в Орлеан. Но перед отъездом я желал бы узнать, почему тебя разыскивают люди прево?

– Да откуда ж мне знать! – подпрыгнул от возмущения Жакоб. – Верно, меня с кем-то спутали или Марселен оклеветал.

– Марселен? Кто это? – поинтересовался монах, усаживаясь на ларь – единственный предмет мебели в каморке.

– Это жонглер из нашей труппы, – ответил Жакоб, опускаясь на «постель» – тощий тюфяк, набитый сухими гороховыми стручками. – Вернее нет, он приблудный. И вообще, я сомневаюсь, что он из нашей бродячей братии.

– Вот как? В таком случае, что он у вас делает?

– О, святой отец, он так умеет управляться с факелами, что даже мы, жонглеры, смотрим, разинув рты. А женщины! – воскликнул Жакоб. – Они просто голову теряют, когда он по-драконьи пускает огонь изо рта! Женщины не достойны доверия, вот, что я вам скажу, святой отец!

– А-а-а, – понимающе протянул монах. – Похоже, этот Марселен увел у тебя подружку. К тому же, как я предполагаю, он хорош собой и владеет искусством делать комплименты.

Жакоб прищурился. Ох, и не прост его спаситель. Гляди, как все ловко расписал. А может… может он сам в сговоре с подлецом Марселеном? Мурашки, мелкие и противные, забегали по его вспотевшей спине.

– Откуда вы знаете? – облизнул сухие губы Жакоб.

– Ну, – снисходительно улыбнулся монах, – достаточно иметь простой житейский опыт, дабы разобраться в подоплеке этой истории. Двое мужчин и одна женщина, или наоборот, – вечный, но от этого не менее опасный, треугольник.

Жакоб посмотрел исподлобья. Да, действительно все просто. Но не удержался и поддел святого отца:

– Для монаха вы неплохо разбираетесь в такого рода делах.

А тот возьми, да и вспыли.

– Уж не думаешь ли ты, жонглер, что я с пеленок принял постриг? Не прошло и двух лет с того дня как я был вынужден покинуть мир соблазнов.

Жакоб про себя усмехнулся. Покинул он, как же! А вдовушка – вот уж где точно соблазн! Но мысль о том, что его разыскивают люди прево, не давала покоя и настойчиво советовала попридержать язык.

– И все-таки причина, по которой господин прево сгорает от нетерпения с тобой познакомиться, остается для меня непонятной, – продолжал монах, успокоившись.

Жакоб втянул голову в плечи. Ишь как вылупился монах, сверлит глазищами, точно дыру просверлить собрался.

– Наверное, это из-за украденных денег, – предположил он. – Бьюсь об заклад, что все это подстроил сам Марселен.

– Итак, подробнее, – велел святой отец, соединяя кончики длинных пальцев.

Жакоб поерзал, устраиваясь поудобней на гороховом тюфяке.

– Накануне въезда короля Карла1515
  Король Карл – имеется ввиду Карл VIII Валуа (1470—1498 гг.)


[Закрыть] в Париж мы хорошо заработали, – приступил он к рассказу о своих злоключениях. – Деньги хранились в «Синем вепре». Во всяком случае, я так думал. Но сегодня ближе к вечеру Марселен отозвал меня в сторону, дал мешочек с деньгами и попросил отнести его в таверну. Я, хоть и выпил уже немало, все же удивился, как это деньги оказались у него? На что Марселен ответил: он-де впопыхах собирался и случайно их прихватил с собой, но сейчас боится, как бы мы их все не спустили, а то может и чего похуже. Ведь если украдут, то виновнику несдобровать. С этим у нас и впрямь строго, святой отец, тут он говорил чистую правду, – Жакоб вздохнул. – Теперь-то я, конечно, вижу: вранье все это было.

– Допустим, – монах чуть склонил голову набок. – Вот только я никак не могу поверить, чтобы прево был так настойчив ради поимки вора, сбежавшего с жалкими грошами бродячих комедиантов. Нужно знать Жака д'Эстутвиля, чтобы увидеть, насколько нелепо подобное заключение. Что ты на это скажешь?

Жакоб взъерошил пшеничный чуб. Ну, что на это можно сказать? Тут либо верь, либо не верь. Случалось, конечно, ему на рынке стянуть пирог с печенкой иль пару рыбок, но в таком и сознаваться-то смешно, какое же это воровство! Так себе – мелкая шалость. Воровство – это когда срежешь, скажем, кошелек с пояса у зеваки, иль заберешься в дом, иль на большой дороге оберешь путника…

– Не знаю, – Жакоб снова запустил пятерню в вихры. – Никаких темных делишек за мной нет. Я никогда ни вором, ни мошенником не был. Что же мне теперь делать, святой отец?! – в отчаянии воскликнул он. – Я не могу оставаться в Париже!

– В этом ты прав, – согласился монах после недолгого размышления. – Парижские улицы для тебя сейчас все равно, что раскаленные угли. Но, может, ты захочешь отправиться со мной?

– В Орлеан? – Жакоб широко открыл глаза.

– Я бы сказал точнее – в аббатство. Да, в данных обстоятельствах я нахожу эту мысль самой благоразумной. Побудешь новицием, пока все успокоится, ну а дальше время покажет. Опять же, в женщинах, как я понимаю, ты уже успел разочароваться, – ехидно заметил монах. – С другой стороны, за тобой еще долго будут охотиться – прево Парижа так быстро не сдается. Подумай и если…

– Тут и думать не о чем! – вскочил Жакоб. – Лучше обрядиться в монашескую рясу, чем болтаться в петле на Свином рынке. В общем, я еду с вами, святой отец!

– Ну что ж, коль скоро нам придется совершить совместное путешествие, полагаю, не лишним будет представиться, – монах поднялся, расправил плечи, и, приложив руку к груди, гордо отрекомендовался: – Матье де Нель к твоим услугам, жонглер.

Жакоб даже рот приоткрыл от удивления. Ох, и чудного монаха послало провидение ему на выручку, расшаркивается перед безродным жонглером, будто тот ему ровня. А по всему видно, святой отец не простак. Небось, и фамильный герб у него имеется к замку в придачу.

– Не знаю, как и благодарить вас, святой отец, – пролепетал Жакоб. – Достойнее вас монах мне не встречался.

– Благодарить меня не за что, – ответил Матье де Нель, направляясь к двери. – Просто, я не мог отказать себе в удовольствии встать на пути королевского правосудия.

Жакоб захлопал глазами. Вот так признание! Что ни говори, а монах ему попался с секретом, но разве до тайн сейчас бедному жонглеру – тут бы выбраться из переплета целым.

– Я на все готов, святой отец, лишь бы поскорей унести отсюда ноги, – сказал Жакоб. – Вот только…

– Что еще? – повернулся Матье де Нель, начиная проявлять нетерпение.

– Не проболтается ли хозяйка? – прошептал Жакоб, указывая глазами на дверь.

– Не беспокойся, за нее я ручаюсь. Марион не любопытна и не болтлива.

– Скажете тоже! – фыркнул Жакоб. – Да разве бывают такие женщины! Больно наивны вы на их счет, святой отец…

– Довольно, жонглер, – сурово оборвал его чудной монах и вышел вон.

Перебирая в памяти события той ночи, Жакоб дошел до кузницы – посмотреть на летящие искры всегда интересно, – но вдруг остановился. Вот дуралей! Как же он раньше не смекнул! Ведь только этим и можно зацепить святого отца, а он, простофиля, битый час голову себе ломает, когда все так просто решается.

Жакоб опрометью кинулся в покои викария.

Здесь ничего не изменилось, кроме нескольких отложенных в сторону пергаментов: очевидно, святой отец уже успел их прочитать. Жакоб взгромоздился на сундук и принялся ждать удобного момента. Время шло, а викарий все читал и как-будто даже не замечал его возвращения. Эдак он до вечера просидит за своими книгами.

– Бросьте вы этот свиток, святой отец, – не утерпел Жакоб. – Давайте лучше подумаем, кто укокошил пономаря.

Не отрывая взгляд от пергамента, викарий заметил:

– За столько лет ты так и не соизволил избавиться от площадных выражений.

– Пусть так, – с готовностью согласился Жакоб, спрыгивая на пол. – Но пока вы тут сидите, уставившись в никому ненужный свиток…

– В отношении пергамента ты не прав. Это очень ценный документ, – перебил его Матье де Нель, осторожно расправляя загнувшийся уголок. – Эта дарственная грамота была выдана аббатству Святого Аполлинария в год его основания, то есть без малого четыреста лет тому назад. Вот смотри, здесь перечислены земельные угодья, подаренные аббатству королем Людовиком Ле Гро1616
  Король Людовик Ле Гро – Людовик VI Толстый (1081– 1137 гг. ) из династии Капетингов


[Закрыть]. Ты знаешь, Жакоб, это было удивительное время, – викарий замолчал и уставился на полыхавшие в камине поленья.

Этот отсутствующий взгляд был хорошо знаком Жакобу. Если сейчас ему не удастся вытащить святого отца из плена покрытых пылью лет и событий, все пропало! Викарий не только откажется вести дознание, но и бедного Жакоба замучает тоскливыми рассказами о том, что, да как, да с кем, да когда было. Теперь уж он ради собственного спокойствия обязан постараться.

– Король Филипп, – продолжал между тем викарий, – преданный анафеме папой Урбаном за двоеженство и прелюбодеяние, фактически устранился от управления королевством, передав заботу о Франции единственному законному сыну Людовику Ле Гро.

– Спорить не буду – это очень интересно, – ввернул Жакоб, едва дождавшись подходящего момента, чтобы вклиниться – какое ему дело до покрытых плесенью историй! – И все-таки, как нам быть с происшествием в аббатстве? Монахи, между прочим, посмеиваются над вами, святой отец. Говорят, я сам слышал, что у визитатора только нос длинный да острый, а умишко так себе. Оттого, значит, вы и заявили, будто пономарь сам свалился, а меж тем по обители ползут слухи, что пономаря кто-то укокошил, – Жакоб запнулся, – то есть, я хотел сказать, убил.

Прошла, наверное, минута, показавшаяся Жакобу часом, викарий оторвался от свитка и посмотрел на него осмысленным взглядом.

Жакоб торжествовал – все-таки ему удалось зацепить святого отца! Конечно, о слухах довелось приврать, но ради благого дела. Не такой уж он и простофиля, а нащупать у викария слабое место он и без книг сумел, давно приметив: святой отец страх как гордится своим умом, а уж если кто вздумает посмеяться над его длинным носом – берегись! Вот и сейчас викарий в лице изменился, желваками заработал, а главное раздул ноздри – верный признак гнева. Жакоб немного выждал и принялся развивать успех.

– А еще говорят, что либо вы знаете, кто преступник, но покрываете его, либо…, – договорить он не успел: викарий метнул в него давешний свиток. Жакоб увернулся, с радостным трепетом услышав приказание викария:

– Пойди, узнай, у себя ли аббат.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Аббат Симон незаметно ущипнул себя за мочку уха – не сон ли это? Нет, в реальности происходящего сомневаться не приходилось.

В таком случае, визитатор повредился рассудком. Это же надо было такое придумать – убийство в аббатстве Святого Аполлинария! Святые небеса! Разве мало того, что брат Жан умер в столь неподходящий момент. И с Арманом посоветоваться нет никакой возможности, пока викарий здесь сидит.

Настоятель хрустнул суставами пальцев; хрустнул громко, но викарий не пошевелился. Он сосредоточенно рассматривал тканое изображение Страшного суда на противоположной стене.

Этот гобелен достался аббату Симону в наследство от добродетельного предшественника. Время от времени он порывался снять гобелен – уж больно один из осужденных грешников был похож на него лицом. Однако всегда с неудовольствием вспоминал о потайной двери, скрывавшейся за толстой тканью. Надо бы купить на его место новый, с какой-нибудь нейтральной темой.

Аббат шевельнулся в своем кресле. Викарий оказался совсем не таким, каким он увидел его в день приезда – занятым собой щеголем. Да и книги, очевидно, не так уж сильно его интересуют, хотя библиотекарь уверял, что визитатор попросил не менее десятка. Сидел бы себе да читал, так нет – подавай ему расследование.

Что же делать? Викарий ждет ответа. Если отказать в расследовании, он определенно не отступится и, чего доброго, все погубит, а этого никак нельзя допустить. Единственный выход – убедить его, что это дело рук чужака. Монахи обители Святого Аполлинария должны остаться вне подозрений. Но поверит ли?

– Что ж, уступаю вашему натиску, господин викарий, – аббат Симон вздохнул и натянуто улыбнулся. – Аргументы в пользу злого умысла достаточно убедительны.

– Я был уверен в вашей рассудительности, – ответил викарий, наклонив голову, при этом уголки его рта слегка приподнялись.

В груди аббата шевельнулся мохнатый клубок скверного предчувствия, выпустил черные щупальцы страха, оплел ими замершее сердце. А может посланец епископа Орлеанского просто над ним потешается? Говорит с иронией, видно, привычку насмешничать сохранил, а взгляд между тем словно копье – острый и неумолимый. А что если… От пришедшей в голову мысли, ладони настоятеля вспотели. Нет, вздор, быть не может! Были соблюдены все предосторожности, следовательно, необходимо взять себя в руки.

– Я полагаю, что преступник один из гостей, – вынес свой вердикт аббат Симон. – В нашей обители, как и в любой другой, гостиница никогда не пустует. Пилигримы, странствующие монахи, да и просто путники, все находят приют и ночлег – таков закон христианского гостеприимства.

– Интересное предположение. Только зачем бы это им понадобилось? – викарий откинулся в кресле, скрестил руки на груди и опустил веки.

– Какие-нибудь старые счеты, – настоятель сделал небрежный жест.

– Вы думаете? – викарий улыбнулся, не открывая глаз, нехорошо улыбнулся, насмешливо.

Аббат Симон поймал себя на мысли, что отлично понимает тех, кто в свое время написал донос королю на Матье де Неля. Будь он на их месте, с удовольствием сделал бы тоже самое.

– А как вам такое объяснение? Каждый день в обитель приходят наши крестьяне-арендаторы. Возможно, кто-нибудь из них подрезал веревку? – поделился новым предположением отец-настоятель.

– Возможно, – кивнул викарий, – но сомнительно.

Он продолжал все так же сидеть в кресле. Только длинные ресницы прикрытых век время от времени подрагивали.

– А наши ночные сторожа? – не отступал аббат Симон. – Вот у кого была прекрасная возможность совершить это ужасное преступление и остаться вне подозрений! Они у нас, можно сказать, живут, изредка покидая стены обители.

– Кстати, я совсем упустил это из виду, – открыл глаза викарий. – Вот мы и начнем опрос с них и прямо сейчас.

Мохнатый черный клубок в груди аббата перестал шевелиться – может, он слишком все драматизирует? Отец-настоятель успокоился и даже пожурил викария:

– Вот видите! А вы сразу братию подозревать.

Матье де Нель, кажется, хотел что-то ответить, но промолчал.

Сторожей в аббатстве было двое: старик по имени Дидье и его молодой напарник Пьер, оба миряне.

После Повечерия1717
  Повечерье – последнее богослужение ежедневного цикла, около 18.00


[Закрыть] монах-привратник запирал ворота обители и отправлялся на покой в привратницкую. С этого времени и до Утрени жизнь в аббатстве замирала, если не считать ночных церковных служб.

Впрочем, сторожей это не касалось. В сопровождении собак они обязаны были несколько раз за ночь обходить весь монастырь. Осматривали все, кроме клуатра, но особенно проверяли винодельню с тех пор, как однажды утром на капитуле не досчитались одного монаха. Постель в его келье оказалась неразобранной, и отец-настоятель из сторожей едва душу не вытряс, допытываясь, не они ли тайком выпустили ночью беглеца.

Переполох закончился, когда келарь догадался заглянуть в винодельню. Там среди чанов с бродящим вином и обнаружили таинственно пропавшего собрата, он мирно похрапывал прямо на земляном полу, блаженно улыбаясь приятным сновидениям.

В остальном же ночная служба сторожей была необременительной. Если вдруг кому-то вздумалось искать пристанища в обители после Повечерия, Дидье звал брата-госпиталия, от которого зависело пускать ночного гостя в обитель или нет. А в дневное время, отоспавшись, он частенько помогал в кузнице или мастерских, в отличие от Пьера, предпочитавшего быть поближе к кухне или пекарне.

Пьер чувствовал себя неуютно в покоях аббата, стараясь не наступать грязными башмаками на ворсистый ковер, он все время переминался с ноги на ногу. Викарий наморщил длинный нос – от сторожа несло псиной.

– Сын мой, – строго обратился к Пьеру аббат, – господин викарий хотел бы задать тебе несколько вопросов. Потрудись отвечать на них ясно и правдиво, помня о том, в каком месте ты находишься.

Пьер покраснел, сглотнул, стараясь унять, ходивший ходуном кадык и неуверенно кивнул лохматой головой.

– Ты давно служишь в аббатстве? – подавшись вперед, спросил Матье де Нель.

Пьер сжал в руках шапку так, что побелели костяшки пальцев.

– Лет семь, святой отец.

– Стало быть, ты хорошо знаешь здешнюю братию. Настолько хорошо, что сможешь, если случится, узнать любого из монахов даже в темноте?

Аббат Симон беспокойно заерзал в кресле. Матье де Нель, проигнорировав озню аббата, встал и подошел вплотную к сторожу. Тот потупился, не выдержав пристального взгляда викария.

– Думаю, смогу, святой отец, – Пьер почесал грязной пятерней лохматую макушку.

– А вот, скажи-ка, Пьер, не видел ли ты, кого-нибудь из монахов на колокольне, скажем, между отходом ко сну и Полунощницей1818
  Между отходом ко сну и Полунощницей, то есть приблизительно между 19.00 и половиной первого ночи.


[Закрыть], кроме пономаря, разумеется?

– Н-нет, святой отец, никого я не видал, – сторож еще ниже опустил голову, пряча глаза.

– Ну, а между Полунощницей и Утреней1919
  Между Полунощницей и Утреней, то есть приблизительно между часом ночи и четвёртым часом утра.


[Закрыть]? – не сдавался викарий.

Пьер бросил исподлобья тревожный взгляд на аббата.

– Тоже никого, да и нет привычки у братии разгуливать по ночам. В обители устав соблюдается строго, – затараторил он.

Аббат Симон одобрительно кашлянул.

– Хорошо ли ты знал брата Жана? – зашел с другого конца викарий.

– Это того, что с колокольни свалился?

– Его самого.

Пьер переступил с ноги на ногу.

– Знал, конечно. Мы ведь в одно время сюда пришли.

– Вот как! Значит, пономарь поступил в вашу обитель семь лет назад? – викарий повернулся к аббату.

– Да, это так. Но я не понимаю…

– Нет-нет, я всего лишь хотел узнать побольше о покойном, – успокоил викарий, начавшего проявлять признаки раздражения, настоятеля. – Все же, Пьер, может этим утром ты заметил что-нибудь необычное?

– Нет, святой отец, все было, как всегда, – пробормотал Пьер.

– Значит, как всегда, – подвел итог викарий, возвращаясь к креслу. – Ну, что ж, ступай.

Сторож облегченно вздохнул и вытер рукой вспотевший лоб. Рукав его старой куртки при этом приподнялся, и взору викария открылась нечистая повязка со следами засохшей крови на ней.

Матье де Нель соединил кончики пальцев.

Очень интересно получается. Возможно, предположение аббата Симона не столь надуманно, как показалось ему вначале. А что, если это вовсе не догадка, а недвусмысленная подсказка? Просто голова кругом!

– Что вы сказали? – очнулся Матье де Нель.

– Я спросил, желаете ли вы пригласить второго сторожа? – недовольно повторил настоятель.

Матье де Нель сделал отрицательный жест. Какой смысл разговаривать с кем-либо в присутствии аббата – только попусту тратить время. Если он хочет установить истину, нужно избавиться от опеки настоятеля.

– Как зовут отца-госпиталия2020
  Госпиталий или странноприимный брат, обязанный оказывать приём гостям монастыря.


[Закрыть]?

– Решили-таки поинтересоваться гостями? – аббат повеселел.

– Да, нужно узнать, что они делали прошлой ночью. Вполне возможно, что преступник один из них.

– Конечно, один из них, – с жаром подхватил аббат Симон. – Я вам с самого начала об этом толкую. Глупо подозревать братию в таком ужасном грехе. Боюсь только, что преступник уже успел скрыться. Как правило, большинство гостей не задерживаются, и с первыми лучами солнца покидают обитель. Но, может, нам и повезет.

Викарий отвесил легкий поклон.

– Не хочу отрывать вас от дел, ваше преподобие. Я и сам могу найти дорогу в гостиницу.

– Полноте, господин викарий, дела могут подождать, пока мы не разберемся в смерти пономаря.

– И все же я пойду один, – ответил викарий, направляясь к двери. – Да, совсем забыл предупредить: сегодня я буду обедать в трапезной – нужно поддержать дух братии.

– Конечно, конечно, господин епископский соглядатай, – прошептал аббат Симон.

Он приложил ухо к двери и прислушался к удаляющимся шагам в коридоре.

– Арман!

Изображение Страшного суда колыхнулось. Фаворит неслышно выскользнул из-за гобелена и плюхнулся в кресло, где недавно сидел викарий. Аббат Симон нервно захрустел суставами пальцев.

– Вы все слышали, сын мой?

– Все, ваше высокопреподобие, – по губам брата Армана скользнула дерзкая улыбка. – Не паникуйте и берегите руки.

Аббат бросил раздраженный взгляд на фаворита. Определенно тот стал позволять себе вольность в обращении. Однако в сложившейся ситуации без хладнокровия и решительности Армана не обойтись, поэтому аббат Симон сдержанно заметил:

– Вы чересчур спокойны.

Брат Арман блаженно вытянул ноги и принялся рассматривать ногти.

– Почему бы и нет? Сам пономарь свернул шею, или ему кто-то помог – какая разница. В любом случае, викарию не докопаться до правды.

– А вы сами, что думаете?

– Ничего, – фаворит равнодушно пожал плечами. – У меня есть более приятные мысли, и касаются они недалекого будущего.

– Не слишком ли вы беспечны? Между тем это расследование не известно к чему может привести, – аббат снова захрустел суставами.

– Хорошо, – брат Арман легко вскочил на ноги. – Чтобы успокоить вас, я прослежу за викарием. Кстати, этим утром я видел, как они с Жакобом поднимались на колокольню.

– Ну и? – аббат напрягся.

– Ну и я тоже поднялся. Вы же знаете, что я неисправимо любопытен, – ухмыльнулся брат Арман. – Правда, мне пришлось как-то объяснить свое присутствие на колокольне. В общем, я сказал викарию, что вы послали меня повесить новую веревку.

Аббат Симон нахмурился и проворчал:

– Меня-то было, зачем приплетать?

– Для правдоподобия, исключительно для правдоподобия, – брат Арман взялся за ручку двери. – Так вот, Жакоб что-то спрятал в рукаве при моем появлении, а викария интересовало, куда пропала старая веревка и когда я в последний раз поднимался на колокольню.

– Веревка! – фыркнул настоятель. – Далась же она ему! Ну, идите, сын мой, вы знаете, что делать.

– Не беспокойтесь, ваше высокопреподобие.

Брат Арман поклонился и бесшумно прикрыл за собой дверь.