Текст книги "Визитатор"

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Низкие серые тучи нависали над аббатством Святого Аполлинария, давая понять, что последние дни теплой осени ушли безвозвратно, уступив место дождю и ветру – предвестникам, неумолимо приближавшейся, зимы.

Проходя через церковь, где в этот дождливый день было темнее обычного, викарию показалось, что где-то за спиной раздался едва различимый звук шагов. Он обернулся и в течение нескольких секунд безуспешно вглядывался в храмовый сумрак. Рядом, правда, пугливо мерцала лампада, но она представляла собой слишком малый источник света, дабы он мог что-либо рассмотреть. Его окружали только каменные святые, подпиравшие своими худыми спинами аскетов монументальные колонны нефа. Они равнодушно смотрели на замершего у алтаря викария невидящими, лишенными зрачков, глазами. Он еще немного постоял, прислушиваясь и приглядываясь, но звук не повторился. Решив, что ему показалось, Матье де Нель заторопился вон из храма.

На внешнем дворе аббатства Святого Аполлинария, как водится, кипела жизнь. Со стороны пекарни ветер доносил вкусный запах свежей выпечки. Викарий шумно втянул воздух длинным носом – похоже, сегодня на обед подадут печенье с корицей. Справа в мастерских громко стучали молотки, надрывно визжали пилы, сипло выдыхали воздух кузнечные мехи, а где-то дальше испуганно блеяли овцы и кудахтали куры.

Монастырская гостиница, с пристроенной к ней деревянной часовней, располагалась недалеко от главных ворот аббатства. Здесь останавливались паломники, странствующие монахи других орденов и просто путники, искавшие безопасный ночлег.

Обогнув гостиницу с торца, викарий оказался посреди маленького двора, раскисшего после ночного дождя. С трёх сторон его окружали строения: собственно, гостиница, часовня и кухня с крохотной трапезной для временных постояльцев странноприимного дома.

В тот момент, когда Матье де Нель вошел во двор, отец-госпиталий, стоя у открытых дверей гостиницы, распекал мальчика-послушника лет одиннадцати. Мальчишка слушал вполуха, шмыгал сопливым носом и больше интересовался тем, что происходит на соседнем хозяйственном дворе, чем внушениями старого монаха.

– Ох уж мне эти новиции, – пожаловался отец-госпиталий Матье де Нелю, после того как отпустил мальчика. – Ничего не умеют, но главное, и не хотят ничему учиться. Думают, пришли в обитель только псалмы петь. Я, конечно, понимаю, что брату прекантору это весьма лестно, но, позвольте, кто же будет чистоту блюсти? А наш наставник новициев, как вам нравится? – продолжал далее распаляться отец-госпиталий. – Я, оказывается, а не он, должен объяснять этому мальчишке, что жизнь аббатства – это не только церковные службы, но и повседневный тяжкий труд. А сопливец, знаете, что мне ответил? – сверкнул глазами из-под кустистых бровей брат Филипп. – «Я сюда пришёл не полы мести, а служить Господу». А мы здесь все Господу служим, и между прочим даже тем, что метём полы и навоз убираем. Вот так-то.

Викарий сочувственно выслушал излияния отца-госпиталия. Брат Филипп, выплеснув наболевшее, наконец, успокоился.

– Но вы ведь, господин визитатор, пришли поговорить о чём-то, как я понимаю.

– Вы правы, – подтвердил Матье де Нель. – Я действительно хотел бы узнать, сколько гостей было этой ночью в вашей гостинице, сколько уехало и сколько осталось?

– Хм, странный вопрос, – ответил госпиталий, внимательно глядя на викария из-под бровей. – Не понимаю, зачем это вам?

– Вы сначала ответьте на него, брат Филипп, а я вам после объясню причину моего интереса.

– Ну что ж, гостей у нас было всего трое, и на заре, несмотря на дождь, они ушли. Так что сейчас гостиница пустует – явление редкое, замечу вам. Именно поэтому я велел мальчишке-новицию хорошенько всё вычистить, да где там.

Викарий окинул взглядом два этажа гостиницы. Первый этаж явно предназначался для гостей попроще: окна здесь были затянуты промасленным холстом, и судя по его состоянию, довольно давно.

– Вы не возражаете, если мы зайдём внутрь? – спросил он отца-госпиталия.

В большой комнате первого этажа на земляном полу, густо усыпанном соломой, лежали тюфяки со сбитыми тонкими одеялами. В углу на низком табурете стояла щербатая глиняная миска, из которого ещё не успели вылить грязную воду. Викарий остановился посреди комнаты и повернулся к брату Филиппу.

– Вернёмся всё же к гостям. Как вам кажется, мог ли кто-либо из них выйти ночью незамеченным?

Отец-госпиталий округлил глаза, кустистые брови взлетели вверх – удивлялся брат Филипп совсем по-детски.

– Выйти ночью, да ещё и незамеченным? Ерунда. С какой стати?

– Прошу вас, ответьте на вопрос. Итак, мог или не мог? – настойчиво повторил викарий.

– Нет, – отрезал брат Филипп. – Я лично запираю двери на ключ, разгуливать ночью по аббатству никому не дозволяется. В случае же непредвиденной надобности, всякий гость может разбудить меня. Моя комната первая от дверей.

– Значит, никто не выходил, – подвёл итог Матье де Нель.

– Да они, если бы и захотели, то вряд ли смогли.

– Отчего же? – удивился викарий.

– Слепые оба были и с ними мальчонка-поводырь.

– Ну, изобразить слепого, невелик труд, – заметил викарий.

– Согласен. Но меня не так-то легко провести – глаз у меня на мошенников намётан. Я ведь не первый год за гостиницу отвечаю, всяких прохвостов повидал. Нет, господин викарий, это были настоящие слепые. Что же всё-таки случилось? – полюбопытствовал отец-госпиталий. – Полагаю, вы неспроста задаёте подобные вопросы.

Викарий помедлил с ответом.

– Видите ли, брат Филипп, у меня есть веские причины считать смерть пономаря этим утром умело подстроенным убийством.

К изумлению Матье де Неля отец-госпиталий воспринял новость не просто спокойно, а даже с каким-то мрачным удовлетворением. Он медленно покачал головой, как бы говоря, ну что ж, нечто подобное я и предполагал.

– Вы, кажется, не очень удивились тому, что я сказал. А вот настоятель ваш – тот не на шутку распереживался.

– Ах, господин викарий, – брат Филипп небрежно махнул рукой, – я пришёл в это аббатство отроком и за сорок с лишком лет, проведённых в его стенах, всякого повидал. Поэтому если бы вы даже мне сказали, что кто-то из братии объявил себя принцем крови, я бы и тогда не удивился. А аббат – что, ему положено волноваться, ведь Его Преосвященство в первую очередь с отца-настоятеля спросит, а убийство дело нешуточное. Тут без генерального капитула не обойтись. Но если вы думаете, что это кто-то из гостей, то ошибаетесь. Ищите среди братии – вот мой вам совет.

Викарий нахмурился, за неожиданной откровенностью отца-госпиталия наверняка что-то скрывалось, поэтому он задал вопрос, который более всего интересовал его в данный момент.

– Скажите, что за человек был покойный брат Жан?

Отец-госпиталий ответил сразу, не задумываясь, будто давно готовился к этому вопросу.

– Дрянной человечишка был, – сказал он, выплескивая грязную воду из миски в открытое окно.

– Даже так? Не слишком ли вы категоричны?

– Я понимаю, что о покойниках плохо не говорят, но вам, как я понимаю, правда нужна, наверное, хотите к убийце подобраться? Только лучше будет, если вы оставите всё как есть, пусть все думают, что он сам сорвался. Не стоил того наш пономарь, чтоб так о его смерти беспокоиться.

Матье де Нель ничего не ответил. Он подошёл к окну, став рядом с отцом-госпиталием. Рассеянный свет пасмурного дня с трудом пробивался сквозь грязный холст, пропитанный маслом. Викарий толкнул створку окна. По серому небу с криком летела стая каких-то птиц. Во дворе гостиницы бродили куры, сердито склёвывая дождевых червей. Прошёл монах с корзиной яиц, за ним весело виляя хвостом, бежала собака – настоящая идиллия.

И всё же, кто-то подрезал верёвку и раньше времени отправил брата Жана к праотцам, да ещё во время визитации. Последнее обстоятельство особенно задевало. Жакоб, конечно, приукрасил, говоря о слухах, ползущих по аббатству, но устроить убийство во время визитации – это, бесспорно, вызов ему, викарию. Что ж, он его принимает – де Нели всегда славились отвагой, а его Господь к тому же щедро наделил острым умом.

Викарий повернул голову – брат Филипп стоял в терпеливом ожидании, прислонясь к стене.

– Из всего сказанного вами, я делаю следующие выводы: во-первых, покойника вы не любили. Во-вторых, вы, если и не знаете точно, то, во всяком случае, догадываетесь, кто мог убить пономаря. Так, может, поделитесь своими соображениями, отец-госпиталий?

– Вы ошибаетесь, – едва слышно ответил брат Филипп, глядя в пол. – Я никого не подозреваю, но даже если бы и подозревал, то не стал бы ничего говорить.

– Хорошо, – отступил викарий. – Но о самом-то пономаре вы не откажетесь мне рассказать?

– Рассказал бы, кабы было чего рассказывать. А то, что я о нём думал, вы уже знаете – с гнильцой был пономарь наш, вот и всё.

Однако викарию настойчивости было не занимать.

– Он, как мне говорили, пришёл в обитель лет семь назад?

– Что-то около того, – подтвердил отец-госпиталий.

– Может, вы знаете о нём что-то, что могло бы пролить свет на случившееся этим утром? – продолжал наседать викарий.

– Снова вы за своё, – посетовал брат Филипп, качая головой. – Ох, и умеет же вы в душу влезть, господин викарий. Ну, хорошо расскажу я вам одну историю. Только давайте выйдем во двор – душно здесь.

Отец-госпиталий остановился на пороге и прислонился спиной к облупившейся двери монастырской гостиницы.

– Прошлой зимой случилось в нашей обители одно неприятное происшествие: из ризницы пропали позолоченные канделябры. Вещи были дорогие, и ризничий уговорил отца-настоятеля осмотреть все кельи. Тот поколебался, но, в конце концов, дал согласие. Впрочем, до осмотра дело так и не дошло, ибо пономарь наш донёс аббату, что видел один из канделябров, припрятанным у брата Рауля. И действительно, когда настоятель, приор и ризничий отправились в келью к брату Раулю, то под кроватью нашли пропавший канделябр. Капитул осудил виновного на недельное заточение в карцере. Правда, брат Рауль клялся и божился, что ничего он не крал, что это кто-то со злым умыслом подбросил ему канделябр. Но, поскольку доказать он ничего не мог, то отправился в карцер. А зимой в карцере, сами знаете, каково.

– Так вы считает, что это брат Рауль мог отомстить пономарю за клевету? – предположил викарий.

Брат Филипп тяжело вздохнул.

– Ничего такого я не считаю. Вы просили рассказать вам о пономаре, вот я вам и рассказал. А брат Рауль тут ни при чём. Умер он ещё прошлой зимой. Простудился в карцере и умер. Вот так-то.

– Знаете что, отец-госпиталий, коль вы начали мне рассказывать эту историю, то будьте так любезны довести её до конца. Уверен, у вас о происшедшем сложилось своё собственное мнение. Так поделитесь же со мной.

Брат Филипп в раздумье шевелил кустистыми бровями. Викарий терпеливо ждал, чем закончится внутренняя борьба отца-госпиталия.

– Это только подозрения и я не хочу, чтобы они дошли до аббата, – брат Филипп провёл языком по губам. – Видите ли, господин викарий, мне совсем не хочется быть обвинённым в клевете на покойного пономаря. Я уже стар и наказание в карцере может для меня закончиться так же, как и для брата Рауля.

– Я обещаю вам, что отец-настоятель ничего не узнает, – заверил его викарий.

– Хм, – невесело улыбнулся брат Филипп. – Жизнь научила меня не доверять обещаниям людей, даже если они носят монашескую рясу.

Викарий дотронулся до локтя отца-госпиталия.

– Клянусь, мне вы можете довериться.

– Хорошо, – принял решение брат Филипп, м может я сейчас и совершаю самую большую ошибку в своей жизни, но так и быть… В общем, я думаю, что пономарь сам украл эти канделябры и подбросил один из них в келью брата Рауля.

– Зачем? – быстро спросил викарий.

– Очевидно, чтобы того посадили в карцер, – отец-госпиталий почесал бровь. – Дело в том, что брат Рауль часто болел в последнее время, и карцер мог его просто-напросто убить. Понимаете, тут был точный расчёт.

– Но почему пономарь мог желать смерти брата Рауля? – не сдавался викарий.

– Не знаю, – брат Филипп развёл руками. – Клянусь вам мощами святого Аполлинария, не знаю. Хотя, накануне всей этой истории я случайно стал свидетелем разговора между пономарём и братом Раулем, вернее, не всего разговора, а только того, что было между ними сказано пока они проходили мимо открытых окон гостиницы. Я как раз заделывал мышиную нору, поэтому они меня не заметили, остановившись напротив окна, под которым я сидел. Помню, брат Рауль сказал: «Я, Жак, даю тебе срок три дня, а потом не обессудь – расскажу всё на капитуле. Не вынуждай меня вспоминать ещё и турскую историю, ведь я тебя подлеца сразу узнал». Пономарь сказал в ответ, что всё уладит, только пусть брат Рауль потерпит и никому ничего не рассказывает, да и зачем, мол, ворошить прошлое. Вот и всё, что я слышал, а на следующее утро обнаружилась пропажа канделябров, ну а что было дальше, я вам уже рассказал.

– А что это за турская история?

– Понятия не имею, – покачал головой госпиталий. – Хотя.., – он ненадолго задумался, – брат Рауль много лет был келарем и часто ездил в Тур, чтобы продать наше вино или купить чего нужно для аббатства. У него там сестра жила, а муж у неё был купец, говорят, очень богатый. Возможно, там они с пономарём однажды и встретились.

– Гм, возможно, – согласился викарий. – И вы, таким образом, пришли к выводу, что вором был сам пономарь.

– А как же! – воскликнул брат Филипп. – Согласитесь, что кража произошла очень кстати, позволив пономарю избежать разоблачения в каком-то грязном деле.

– Это верно. Но как стало известно, что именно пономарь указал на нужную келью? Неужели на капитуле…

– Нет-нет, что вы, конечно, нет, – перебил отец-госпиталий. – Это приор случайно проболтался после похорон брата Рауля.

– Да-а-а, – протянул викарий, – интересную историю вы мне рассказали. А главное, в ней загадка на загадке, и где искать ответы – не известно. Впрочем…, – викарий остановился. – Вам не кажется странным, что брат Рауль назвал пономаря Жаком, а не Жаном? Жан, Жак.., – с сомнением повторил викарий.

Брат Филипп грустно усмехнулся.

– Вам кажется, что я по старости мог перепутать имена? Будьте уверены, брат Рауль назвал тогда пономаря именно Жаком. Мне самому это показалось странным. И вот ещё что, – отец-госпиталий понизил голос, – канделябр-то второй, ну из тех, пропавших из ризницы, так и не нашли.

Где-то совсем рядом послышался шорох. Викарий в два прыжка, с прытью совсем не приличествующей его сану, оказался за углом гостиницы. Там никого не было, но на сырой земле остались чёткие следы – кто-то здесь топтался продолжительное время. Теперь сомнения враз отпали – за ним действительно следят.

– Кто это был? – с тревогой спросил отец-госпиталий.

Викарий непринуждённо засмеялся – к чему пугать брата Филиппа.

– Никто. Ворона что-то клевала, а нам почудилось невесть что.

– Ворона? – переспросил отец-госпиталий и засобирался. – Я, пожалуй, пойду, у меня ещё дел полно, а я тут с вами битый час болтаю.

– Благодарю вас, брат Филипп, вы мне очень помогли. Я уж было отчаялся после разговора с одним из сторожей.

Отец-госпиталий остановился.

– Это, с каким же из них?

– С Пьером.

– Ах, с Пьером, – брат Филипп сделал жест рукой, красноречиво свидетельствующий о его невысоком мнении об упомянутом молодом человеке. – Разве от него можно добиться чего-нибудь путного!

– Почему вы так считаете? – поинтересовался викарий.

– А тут и считать нечего: он глуп, а кроме того боится, что аббат его выгонит, а такому лоботрясу, как наш Пьер, только в сторожах на всём готовом и жить. Если хотите узнать больше о пономаре, то поговорите лучше со вторым сторожем, старым Дидье, – посоветовал отец-госпиталий, торопливо удаляясь прочь.

Викарий длинно вздохнул х уж эти тайны Святого Аполлинария, и отправился на зов колокола, возвещавшего о начале обеда.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В рефектарий Матье де Нель пришел одним из последних. В передней, как того требовал устав, он, дождавшись своей очереди, подставил руки под струю холодной воды, снял полотенце с железного крюка, вбитого в стену, тщательно вытер руки и вошел в трапезную.

В длинном зале с полукруглыми окнами, выходящими в клуатр, витал запах мяты и укропа. Пряные травы тонким слоем устилали каменный пол рефектария, возбуждая аппетит и настраивая проголодавшуюся братию на нужный лад. Никаких украшений в трапезной не имелось, если не считать массивного распятия, висевшего на противоположной от входа стене за столом аббата. По углам стояли треноги с широкими блюдцами масляных ламп. Ими, да еще сальными свечами в глиняных подсвечниках, пользовались для освещения трапезной ранними зимними вечерами.

Когда визитатор переступил порог рефектария, аббат Симон величественно плыл между рядами монахов, смиренно опустивших головы. Его стол, покрытый белой скатертью, находился на устроенном возвышении, а ниже перпендикулярно ему стояли два ряда длинных столов с простыми деревянными скамьями для остальной братии. Викарий пристроился вслед за приором, с которым ему предстояло разделить честь обедать за столом аббата.

Отец-настоятель занял своё место, сделал знак трапезничему, позволяя дежурным по рефектарию монахам внести первое блюдо. Дразнящий аромат жареной рыбы и ячменной каши быстро распространился в воздухе, и братия, обязанная петь псалмы пока идёт раздача блюда, невольно ускорила пение. Отец-настоятель нахмурился и скосил глаза на викария – не заметил ли тот оплошность.

Наконец аббат возблагодарил Бога в молитве и монахи сели, молча склонив головы над дымящимися тарелками. Один из дежурных монахов открыл Евангелие от Луки и стал читать главу, предусмотренную на тот день. Мерный голос чтеца прерывался лишь слабым позвякиванием ложек о миски и шагами трапезничего, обходившего столы, дабы вовремя заметить, где нужно подложить ещё хлеба.

Матье де Нель перехватил взгляд приора, с аппетитом поглощавшего нежное мясо форели, и время от времени заглядывавшего в его тарелку. Викарию подали порцию аббата, то есть пять отборных рыбин, приор же на обед получил всего лишь три. Впрочем, рядовые монахи удовольствовались двумя.

Аббат Симон, как и положено радушному хозяину, предложил викарию полить рыбу лимонным соком – гастрономической роскошью, которую мог позволить себе исключительно отец-настоятель. В это время подали второе блюдо: мелко нашинкованную капусту с огурцом.

Во время трапезы викарий ловил на себе косые взгляды, бросаемые на него монахами.

Его присутствие, похоже, было им в тягость. А может это всего лишь игра воображения и в действительности никому до него и дела нет? Возможно, хмурые лица монахов объясняются тем, что они отвыкли есть вместе с аббатом, предпочитавшим, как выяснилось, вкушать пищу в своих покоях? В отсутствие отца-настоятеля они, наверняка, чувствовали себя свободней за обедом.

Аббат Симон, насытившись и запив обед двойной порцией полуразбавленного вина, подал знак прекратить чтение. Монахи поставили кружки вверх дном на тарелки, аккуратно специальной щёточкой собрали, разбросанные на столе хлебные крошки. Всё так же, стараясь производить как можно меньше шума, братия встала, произнесла благодарственную молитву и, поклонившись, молча потянулась к выходу.

Матье де Нель по совету отца-госпиталия решил использовать послеобеденный отдых для разговор со старым сторожем Дидье. Вместе с остальными монахами он прошёл по галереям клуатра, но вместо того, чтобы свернуть к двери братского корпуса, направился дальше. У церковного портала его неожиданно догнал камерарий.

– Простите, господин викарий, я хотел узнать, будете ли вы сегодня осматривать сокровищницу?

Матье де Нель внимательно посмотрел на брата Жильбера. Камерарий ему нравился. Тихий, спокойный голос, сдержанные движения, умные глаза – всё в брате Жильбере располагало к себе. Поэтому Матье де Неля не удивил тот факт, что многие из братии, как он слышал, хотели бы видеть камерария на месте аббата. Может, стоит расспросить его о покойном пономаре?

– Нет, сегодня никак не получится, – ответил викарий и, не удержавшись, спросил: – У вас всегда так чинно проходят трапезы?

– В общем, да. Хотя, не стану лукавить, всякое бывает, – ответил брат Жильбер с подкупающей искренностью. – Правда, сегодня особый случай.

– Вы имеете в виду смерть пономаря?

– Да. Я понимаю, что монах, как никто другой, должен быть готов к смерти, но…, – камерарий развёл руками, – плоть слаба и вид чужой кончины невольно понуждает задуматься о своей собственной.

– Особенно, если чужая смерть преждевременна и насильственна, м добавил Матье де Нель, не сводя глаз с лица камерария.

– Что вы имеете ввиду? – брат Жильбер ошарашено уставился на викария.

– Только то, что кто-то до такой степени ненавидел покойного пономаря, что помог ему раньше времени отправиться по пути всех смертных, – доверительным тоном сообщил викарий.

– Это что, правда?

– Правдивей некуда. Вот я и подумал, возможно, вы смогли бы мне помочь установить истину? Если не ошибаюсь, вы давно в этом монастыре, не так ли?

– Да, тому уж лет десять. Но, погодите, – брат Жильбер потёр виски, – я никак не могу прийти в себя. Может, нам лучше зайти в церковь?

Викарий оглянулся по сторонам – клуатр был пуст, но осторожность не помешает.

– Нет, лучше поговорим здесь.

Камерарий вслед за викарием обежал взором пустой внутренний двор.

– Понимаю, с этого места прекрасный обзор и полная недосягаемость для чужих ушей.

– Ваша догадливость делает вам честь, но все-таки вернемся к нашей теме. Итак, вы не верите в то, что в стенах аббатства Святого Аполлинария могло произойти убийство?

Камерарий нахмурился и не совсем уверенно ответил:

– Ну, если вы так утверждаете, выходит, для этого есть основания.

– Есть, – подтвердил викарий. – И чтобы развеять ваши сомнения, брат Жильбер, я вам открою, какие именно.

Камерарий хотел что-то сказать, но викарий жестом остановил его:

– Не отрицайте, я же вижу, что вы не поверили. Или, скажем так, не до конца поверили. Так вот, верёвка, привязанная к языку колокола, не была прогнившей, она была намеренно подрезана с таким расчётом, что пономарь должен был обязательно сорваться вниз. К сожалению, главное доказательство – верёвка – исчезло.

– Господин аббат знает об этом? – быстро спросил камерарий.

– Знает.

– И что он говорит?

– Аббат считает, что это кто-то из гостей или сторожей-мирян. А что думаете вы?

– Я? – изумился камерарий, но тут же кротко добавил: – Что я могу думать. Впрочем, если выбирать из двух предположений, то гости мне кажутся предпочтительней.

– Вот как? Почему? – спросил викарий.

– Просто потому, что сторожей я знаю. Дидье здесь появился ещё до моего прихода, а Пьер несколькими годами позже. Нет, это не они, – уверенно заключил брат Жильбер. – Скорее всего, кто-то из гостей. Иногда у нас останавливаются престранные личности.

– Разумеется, – согласился викарий. – Но возможен также и третий вариант.

– Третий?

– Кто-нибудь из братии, – нарочито будничным тоном обронил викарий.

Брат Жильбер несколько мгновений недоверчиво смотрел на собеседника.

– Вы так думаете?

– А вы? – в свою очередь спросил викарий.

– Помилуйте! – воскликнул брат Жильбер, – я ведь только что узнал о ваших подозрениях. У меня и времени-то не было, чтобы подумать.

– Это не подозрения, это доказанный факт, – отрезал викарий.

– Пусть так, но всё равно, не могу представить, чтобы.., хотя, – камерарий закусил губу.

– Ну-ну, – подбодрил его викарий.

– Пономарь, надо признать, был хвастун и чревоугодник, в общем, благочестием не отличался. К тому же, ему каким-то образом удавалось доставать мясо и крепкое вино.

Викарий скептически поморщился.

– Все эти нарушения устава не повод для убийства, вам не кажется?

– Да, вы правы. В таком случае, его смерть выглядит бессмысленной, – пожал плечами брат Жильбер. – А может, это как-то связано с его поездками в Орлеан? Он, кстати, оттуда возвращался крайне довольный жизнью? Я всегда подозревал, что его «историйки», как он называл рассказы о своих похождениях в миру, случались с ним не только до пострига, но и после оного. Вы бы расспросили отца-настоятеля.

– Обязательно это сделаю, – викарий помолчал немного прежде, чем задать следующий вопрос. – А не имел ли пономарь склонности рассказывать аббату о проступках братии, как вы думаете?

– Доносил, значит, и ему за это кто-то отомстил? – брат Жильбер понимающе хмыкнул. – Не знаю, всё возможно. Но, видите ли, отец-настоятель много разъезжает, поэтому его карающая длань не всегда добирается до братьев-нарушителей.

– А как же брат Рауль? – ввернул викарий.

Лицо камерария омрачилось.

– О, вам и об этом уже известно? Однако вы время зря не теряете!

– Это мой долг, я ведь визитатор, – напомнил викарий.

– Да-да, разумеется, – брат Жильбер виновато откашлялся. – Что до брата Рауля, то для его наказания была веская причина. Но вы, вероятно, и сами слышали, в чём там было дело.

Викарий кивнул.

– Ну что ж, благодарю вас за откровенную беседу, брат Жильбер, и не смею больше задерживать – время послеобеденного отдыха должно использоваться по назначению.

Камерарий простился и скрылся за дверью, ведущей к братским кельям.

***

Сторож Дидье сидел на церковной паперти, подстелив под себя вытертую козью шкуру. Когда Матье де Нель подошёл, Дидье как раз заканчивал чистить дверной замок. Его взлохмаченные седые волосы длинными космами спадали на лоб, закрывая глаза. Он фальшиво напевал весёлый мотив, делая вид, что не замечает подошедшего викария.

– Вы и есть сторож Дидье? – спросил Матье де Нель.

– Он самый, – отозвался старик, не отрываясь от работы. – Мерзкая погода, не так ли, святой отец? Сейчас самое время сидеть у очага и греть ноющие кости. Хвала Богу до Вечерни недалеко, а там и на покой. Всё – монашеский день закончен. Запрём ворота и, если никого нелёгкая не принесёт, то до утра будет спокойно.

Викарий повертел головой – садиться на грязную паперть не хотелось, но и возвышаться столбом было неудобно. Сторож, очевидно, заметив его душевные муки, подвинулся, давая место. Матье де Нель поблагодарил и устроился рядом на облезлой шкуре.

– И часто вас будят по ночам полуночные гости? – поинтересовался викарий.

– Будят? – сторож метнул на него хитрый взгляд. – Что такое вы говорите, святой отец? На то я и сторож, чтоб бодрствовать ночь напролёт.

Матье де Нель окинул взглядом образец ревностного служаки, такого стоит похвалить, он так разговорится – не остановишь.

– Бдительный сторож заслуживает всяческих похвал, а вот напарник ваш, Пьер, мне показался безответственным.

– Истинная правда, святой отец, – с готовностью подхватил Дидье. – Пьер послан мне в наказание, бестолков и ленив, прям, не знаю, что с ним делать. Сперва думал, обвыкнется, поэтому не сильно и принуждал парня, да видать зря. Я уж давно махнул на него рукой, вот только, когда по нужде отлучиться нужно, тогда – да, бужу наглеца. Этой ночью, к примеру, дождь всё лил и лил, а под дождь – самый сон, ели разбудил Пьера.

Викарий сочувственно покачал головой.

– А скажите, Дидье, видели ли вы кого-нибудь из братии этой ночью на колокольне?

– Ночью говорите? – сторож хитровато прищурился, – так спит братия, ночью-то, святой отец. Устав в обители соблюдается строго.

– О да, о соблюдении устава я уже наслышан, – со вздохом ответил Матье де Нель. – Ну, а если бы я не был визитатором, то чтобы вы мне ответили?

Дидье издал булькающий звук, означавший, вероятно, смех.

– Так тоже и ответил бы, святой отец, сли службы в церкви нет, то все спят, как положено.

– Понятно. А вот Пьер уверяет, что видел одного из монахов ранним утром, – не моргнув глазом, солгал викарий.

Сторож даже подскочил, захлебываясь гневом.

– Кто?! Пьер?! Вот ведь брехун! И зачем брешет, собачья душа! Ну, скажите, какой ему прок от этого?

– Действительно, какой? – пожал плечами викарий. – Скорее всего, он говорит правду.

– Какую правду! – Дидье в сердцах стукнул кулаком по колену, роняя замок в грязь. – Когда пономарь звонил к побудке, я уже давно вернулся, а Пьер дрых, как сурок. Вот раньше, во время моей отлучки, он, да, действительно с кем-то разговаривал, потому как, возвращаясь, я слышал голоса.

Викарий насторожился.

– И вы не спросили Пьера, с кем он говорил?

– Спросил, конечно.

– И что?

– А ни что! – крикнул Дидье. – Сам с собой, говорит, разговаривал, и рожа вся такая нахальная. Тьху! – Сторож сплюнул на землю, вложив в это действие переполнявшее его негодование.

– Может, вы узнали второй голос?

– Нет, – Дидье махнул рукой. – По правде говоря, я слышал только голос Пьера. Просто подумал, не сам же он с собой говорит.

– Ну, а в какое время это было, вы помните?

– Как не помнить! Сразу после Полунощницы. Пьер после неё как залёг, так до самого капитула и храпел. Дождь, говорит, его усыпляет.

– Да, с напарником вам не повезло, – посочувствовал викарий.

– Это уж точно, святой отец, – согласился сторож, очищая замок от налипших комьев земли.

– А где сейчас сей молодец?

– На кухне он, где ж ещё ему быть, – удивился Дидье. – Он, если не спит, то на кухне околачивается.

Викарий попрощался и через церковь снова вернулся в клуатр. Внезапно он остановился.

Ну как же он мог забыть расспросить Дидье о пономаре? Непростительная забывчивость! Придётся вернуться.

Сторож теперь был не один. Брат Арман, любимец аббата, что-то ему тихо выговаривал. При появлении викария оба замолчали.

– Господин викарий, – с преувеличенным усердием поклонился брат Арман.

– Мы с вами на удивление часто оказываемся в одних и тех же местах, – сухо заметил Матье де Нель.

– Исключительное совпадение, – ухмыльнулся фаворит. – Простите, я должен идти.

Викарий посмотрел ему вслед. Разумеется, аббат, хотя и дал согласие на расследование, но желает быть в курсе.

– Ещё чего узнать хотите, святой отец? – сторож лукаво поглядывал из-под косматых прядей.

– А вы готовы ответить правду? – спросил викарий, заранее предполагая ответ.

Дидье поднялся, встряхнул козью шкуру, аккуратно свернул и сунул её подмышку.

– Чего ж и не ответить, коль вы знать хотите.

– Тогда скажите, какого мнения вы были о покойном пономаре?

– Хорошего, святой отец. Прекраснейший был человек и достойный монах.

Викарий молча развернулся и зашагал прочь. Он давно заметил, быстрая ходьба – лучшее средство от раздражения, хотя она и не приличествует монаху.

– Жакоб, переодеться, скорее! – крикнул Матье де Нель, переступив порог, отведённых ему комнат. – Потом справишься у аббата, сможет ли он принять меня.

– Сможет, – заверил Жакоб, доставая чистую рясу. – Он уже дважды присылал узнать, не вернулись ли вы. Видать, ему тоже не терпится свидеться.