Текст книги "Визитатор"

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Чёрная фигура то появлялась, то снова исчезала в рваных клочьях предрассветного тумана. Низко надвинутый капюшон полностью скрывал лицо монаха, пробиравшегося без лишнего шума к краю монастырского сада, только неестественно прямая спина выдавала его внутреннее напряжение. В тот момент, когда он достиг фруктового сада, примыкавшего к погосту, от старой яблони отделился тёмный силуэт. Послышался прерывистый шёпот:

– Я рад, что вы пришли. Это очень благоразумно с вашей стороны.

– Что вам нужно? Что это ещё за тайны, о которых нельзя поговорить в другое время и в другом месте?

– О, понимаете, давеча я получил известие от родных: моя бедная старая матушка тяжело заболела. Сестра и братья израсходовали все средства на её лечение, а совсем недавно один лекарь…

– Мне очень жаль, – резко оборвал пришедший монах. – Неужели, чтобы рассказать о вашем семейном горе, вы решили позвать меня сюда в такое время? Не понимаю…

– О, это очень просто. Мне нужны деньги для лечения моей дорогой матушки.

– И вы полагаете…

– Да-да, я даже уверен, что вы мне не откажете, – хихикнул в ответ собеседник.

– Вот так? С какой стати, позвольте узнать?

В темноте послышался преувеличенно горький вздох.

– Бедный брат Жан. Он был так добр, пообещав мне несколько золотых, а теперь лежит там, в сырой земле. Подлый убийца лишил жизни столь сострадательного христианина, он так и не успел мне помочь.

– Что за чушь вы несёте! Какой убийца!

– Ох, бросьте, всё аббатство об этом только и говорит, а викарий ко всем пристаёт с расспросами, ища злодея среди братии. И такой он, скажу я вам, проныра, всё подмечает.

– Ну, так что же? Это его право. Мне-то какое дело!

– Вам-то, может, и никакого, а я вот прям извелся, думая, стоит ли рассказывать викарию о том, что я видел той ночью? Но, сдается мне, вам тоже будет интересно послушать. Дело в том, что я видел убийцу, когда он пробирался к храму, чтобы подрезать верёвку на колоколе. Вы понимаете, о чём я говорю?

Монах оглянулся, хотя в таком тумане нельзя было рассмотреть и собственную руку, немного помолчал, затем жёстко отрезал:

– Это всего лишь слова. Кто им поверит!

– О, не сомневайтесь, викарий поверит, – вкрадчиво заверил его собеседник. – А если и нет, то подумайте об испорченной репутации. Подозрения ведь останутся в любом случае. Хорошо ли жить, ловя на себе косые взгляды братии и слышать шёпот у себя за спиной? Со временем братья станут сторониться, избегая оставаться наедине с тем, кому не доверяют. И так изо дня в день, изо дня в день до самой смерти…

– Ясно, – вы продаёте своё молчание.

Послышался нервный смешок.

– Я рад, что мы так быстро поняли друг друга.

– Сколько же оно стоит?

– Ровно столько, сколько запросил один хороший лекарь за лечение моей бедной дорогой матушки… пятьдесят золотых экю.

– Ложь! За такие деньги он верно пообещал её воскресить. Вы прекрасно знаете, что денег у меня нет.

– Хорошо, пусть будет сорок.

– Нет, это много. Я не смогу достать столько.

– Но в казне аббатства хранится намного больше.

– Что?! Вы хотите, чтоб я обокрал монастырскую казну?! Да у вас…

– Тс-с. Не спешите говорить то, о чём впоследствии можете пожалеть. Я готов уступить. Скажем, тридцать золотых экю в обмен на молчание. Но это последняя цена. Подумайте, сделка того стоит – всего лишь тридцать золотых, но они дадут возможность спать спокойно.

***

Спать спокойно! Болван! Спать теперь он вообще не сможет. И надо же было такому случиться, чтобы этот остолоп его увидел!

А казалось, он рассчитал всё безупречно. В октябре ночи уже тёмные, глухие. По окончании последней службы он намеренно замешкался на хорах, выждал время, пробрался на колокольню, подрезал верёвку и спрятался за выступом стены в ожидании, справедливо рассудив, что нельзя полагаться на случай, и если пономарь не сорвётся сам, доведётся его подтолкнуть. Но всё прошло гладко, как и было задумано: пономарь свалился вниз мешком и даже не пикнул. Жаль только, что окончил он свою никчемную жизнь в неведении, за какой именно грех расплачивается. Хотя у пономаря их было столько, что не всё ли равно.

Да, великолепное исполнение задуманного!

Длинноносый викарий, правда, начал дознание, заподозрив неладное. Но он, в своём безупречном плане, предусмотрел и такой поворот событий. Лишь о досадной неприятности – случайном свидетеле – он, кажется, не подумал, а ведь этот болван может всё испортить.

Впрочем… Он знает как обезопасить себя от вымогателя, а заодно и викария оставить с носом… с его длинным носом.

***

Матье де Нель открыл глаза и удивлённо огляделся. Где он? Почему голова кажется такой тяжёлой, словно чужой?

Он медленно перевёл взгляд на кресло, стоящее рядом с кроватью, и увидел в нём спящего Жакоба.

Вот оно! Вспомнил! События прошедших дней вихрем пронеслись в его памяти, заставив пошевелиться.

– Ах, святой отец, наконец-то, – воскликнул Жакоб, открывая глаза. – Ну, скажу я вам, заставили вы меня попереживать. Я просто места себе не находил от тревоги.

– Ты, как всегда, драматизируешь, – поморщился Матье де Нель, пытаясь сесть в постели.

– Драматизирую! – возмутился Жакоб. – А три дня без памяти, на волоске от смерти, это как, по-вашему?

– Неужели три? – не поверил викарий.

– Точно, три дня без малого.

– Надо же! Как такое могло случиться?

– Простудились вы сильно во время похорон, а как с ризничим разговаривали, так и чувств лишились. Я за санитарным братом сбегал. Он осмотрел вас, велел класть на лоб льняную тряпку, смоченную в каком-то вонючем настое, и не беспокоить. На всё воля Господа, сказал. Он ушёл, а у меня мозоли на коленях от усердных молитв за ваше выздоровление. Слава Богу, всё обошлось, – Жакоб поправил покрывало и засуетился. – Сейчас приведу санитарного брата. Он просил позвать его, как только вы в чувства придёте.

Монах, заведовавший монастырским лазаретом, был рослым весельчаком. Он шумно ввалился в комнату визитатора, наполнив её крепким запахом сухих трав.

– Ну, святой отец, и напугали вы нас! Вся обитель за вас денно и нощно молилась.

– Так уж и вся, – хмыкнул викарий.

– А, вижу, вы уже смеётесь – это добрый знак, – пророкотал санитарный брат. – Я, знаете ли, держусь того мнения, что для скорейшего исцеления важно поддерживать хорошее настроение. Если больной весел и к своей хвори относится легко, а главное, ни минуты не сомневается в своём выздоровлении, то такой больной уже пошёл на поправку.

– Неужели!

– Да-да, и доказательства у меня тому есть, – эскулап отечески похлопал викария по плечу увесистой пятернёй. – Всем братьям, что захворают, я перво-наперво рекомендую не падать духом. Конечно, всякие там травки и настои тоже даю, как же без этого. У нас свой огород около лазарета имеется. Там лекарственные травы я сам выращиваю, сушу, настаиваю. Опять же, заболевший монах получает послабление в кушаньях и работе, – санитарный брат с видимым удовольствием делился лекарским опытом. – Вот случилось года три тому назад одному медику из Лиона у нас остановиться на ночлег. Поверите, он пришёл в величайшее изумление, осмотрев нашу больницу, и узнав о моих методах лечения. Хвалил меня очень, советовал всё это записать в книгу. Да где там, – лекарь махнул рукой, – времени нету. С утра до вечера мечусь, а бывает и по ночам не сплю, если больной тяжёлый. Вот к вам захаживал по несколько раз.

Викарий посмотрел на круглое добродушное лицо сидящего перед ним монаха, и непроизвольно улыбнулся.

– Благодарю вас, брат…

– Жиль, – подсказал лекарь.

– Благодарю вас, брат Жиль. Очень занимательная у вас теория лечения. Но что вы делаете, скажем, в случае нарывов? Вот у господина аббата фурункул на пальце. Его ведь хорошим настроением не вылечишь.

– О, да, – авторитетно подтвердил санитарный брат. – Тут без вскрытия не обойтись, что я и сделал. Всё прошло чудесно: отец-настоятель остался доволен и дал мне денег на покупку розовых кустов.

– Да вы настоящий кудесник, брат Жиль, – похвалил викарий. – Я непременно зайду в лазарет поговорить о вашем методе лечение, вот только надо встать на ноги.

– Нет-нет, что вы, – санитарный брат уложил, попытавшегося встать с постели, викария.

– Вам придётся ещё пару деньков полежать, как-никак, а трое суток в забытьи пробыли. Теперь потребуется время, чтобы вернуть утраченные силы.

– Два дня – это слишком много, – категорически отверг предписание брата Жиля викарий. – В конце концов, у меня есть срочные дела.

– Нет таких дел, которые нельзя было бы отложить на два дня, ради восстановления дарованного Господом здоровья, – санитарный брат назидательно поднял вверх толстый указательный палец.

Он ушёл, оставив полный кувшин травяного настоя, который викарий должен был выпить до наступления вечера. Предварительно брат Жиль о чём-то долго шептался с Жакобом в передней.

– Ты похож на кота, объевшегося сметаны, – недовольно заметил викарий, когда Жакоб вернулся в спальню. – Ещё бы! На целых два дня я попал в полную зависимость от тебя.

Верхняя губа Жакоба приподнялась, обнажив ряд крупных зубов. Серые глаза плутовато смотрели на викария из-под густых светлых бровей.

– Боитесь, что стану измываться над вами?

– С тебя станется, – покосился на него викарий.

– Ну, раз так, то начнём с обеда, – заявил Жакоб, входя в роль. – Санитарный брат рекомендовал вам двойную порцию. Нет, вы только послушайте, – он стал перечислять меню, загибая пальцы и мечтательно закатывая глаза, – куриный бульон, три пшеничные лепёшки, жареный цыплёнок с ячменной кашей и большое яблоко из местного сада. Причём, если вы захотите, то получите добавку. Как вам нравится?

– Слишком обильно, – поморщился викарий.

– Для того, кто не ел три дня, не слишком, – отрезал Жакоб тоном человека облечённого властью, пусть только на пару дней, но всё же властью. Он сбегал на кухню и вернулся с корзиной, источавшей аппетитные ароматы.

К удивлению Матье де Неля, Жакоб оказался прав. Всё содержимое корзины викарий съел с большим аппетитом. Затем, попивая подогретое и почти не разбавленное водой вино, – ещё одно послабление для больного монаха – он стал расспрашивать Жакоба о том, что произошло в аббатстве за время его болезни. Оказалось, ничего примечательного.

– Господин аббат, правда, по несколько раз на дню присылал справиться о вашем здоровье. Даже странно, почему до сих пор никто не пожаловал от его имени. Неужели не знает, что вы пришли в себя?

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В ответ раздался громкий стук в дверь. На пороге собственной персоной стоял аббат Симон, держа в руках две пуховые подушки. Без лишних слов он прошел через апартаменты викария в спальню. За ним попятам следовал Жакоб, смешно гримасничая и закатывая глаза.

– Вижу, вы уже в добром здравии, – констатировал отец-настоятель, усаживаясь в придвинутое Жакобом кресло. – А я вот вам принёс пару набитых пухом подушек. Сам знаю, что это незаменимая вещь для выздоравливающего. Ну-ка обопритесь, – настоятель собственноручно поправил подушки за спиной у викария. – Превосходно. Теперь весь день можете читать, не вставая с постели. Я пришлю вам ещё книг из нашей библиотеки или старых грамот, если они вас больше интересуют.

Матье де Нель смотрел на аббата во все глаза – настоятель излучал ничем не объяснимую радость, не говоря уже о сердечной заботе, которая смущала и озадачивала одновременно.

– Премного благодарен, но, право, стоит ли так беспокоиться, – пробормотал сбитый с толку викарий.

– Как же не стоит! Гостеприимство – первейшая заповедь христианина, м важно изрёк настоятель.

Матье де Нель помолчал, прежде чем обратиться к волновавшей его теме. Аббат терпеливо ждал, чуть ли не с умилением глядя на него. Этот взгляд гипнотически действовал на викария – ещё немного и ему будет неловко объявить аббату о своих дальнейших намерениях.

Он тряхнул головой, прогоняя наваждение, и твёрдо заявил:

– Я привык доводить начатые дела до конца, а виновник смерти пономаря, так и остался не изобличенным, поэтому…

Настоятель улыбнулся самой приятной улыбкой и мягко перебил:

– Не волнуйтесь я все понимаю. Во время вашей болезни я много думал над этим, даже предпринял своё маленькое расследование, – аббат сложил пухлые руки на животе, – и вот к какому выводу пришёл.

– К какому же? – викарий приподнялся на локте.

– Полагаю, пономарь всё-таки сам сорвался с колокольни.

– Вот как, – разочарованно протянул Матье де Нель, снова откидываясь на подушки.

– Я, конечно, понимаю, что ваши подозрения походили на правду. Я и сам в какой-то момент дал себя увлечь ими, но…

– Что же заставило вас изменить мнение?

– Всё та же пресловутая верёвка, – улыбнулся аббат. – Мы её нашли! И она действительно оказалась прогнившей.

– Вы нашли верёвку от колокола? – викарий не верил своим ушам.

Аббат торжественно кивнул.

– Нашлась не только верёвка, но и камерарий вспомнил, что некоторое время назад, а точнее за день до трагедии, пономарь просил выдать ему новую, старая-де истрепалась совсем.

– Вот как? Но почему в таком случае камерарий этого не сделал? – нахмурился Матье де Нель.

– Сделал. Верёвка пономарю была выдана на следующий день. Брат-трапезничий это подтверждает, он присутствовал при выдаче.

– Ничего не понимаю, – покачал головой викарий. – Если пономарь сам просил новую верёвку и получил её, тогда, почему не заменил старую?

Аббат Симон развёл руками.

– Похоже, этот вопрос останется без ответа, ибо ответить на него некому: брат Жан поплатился за свою беспечность жизнью, а больше спросить не у кого. Мы можем лишь предполагать. И наиболее вероятным мне представляется следующее объяснение: пономарь просто забыл или, если хотите, отложил замену верёвки на день-два, надеясь, что старая ещё послужит. Но повторяю, это всего лишь предположение, хотя сути дела оно не меняет, – настоятель откашлялся и бодро закончил: – Так что, вы можете спокойно выздоравливать и возвращаться в Орлеан с полным отчётом о визитации нашего аббатства.

– Куда же девалась новая, выданная пономарю верёвка? – спросил викарий, не обращая внимания на последние слова настоятеля.

Аббат тихо засмеялся и укоризненно покачал головой.

– Понимаю, понимаю – не хотите отказаться от идеи загадочного преступления, но ни я, ни братия не обижаемся. Что же касается новой верёвки, то, думаю, она в кладовой, где ж ей ещё быть.

– Как она туда попала? И где нашли старую? – не унимался Матье де Нель.

Аббат Симон снисходительно посмотрел на викария, как смотрит мать на раскапризничавшееся вдруг дитя.

– В хламе на хозяйственном дворе, – кротко ответил он. – Очевидно, кто-то из братии сразу же после трагической смерти пономаря выбросил её туда, да и забыл.

– Из чего следует, что никто из монахов не признался в этом, равно как и в том, что новую снёс обратно в кладовую, – едко заметил викарий. – Простите, но всё это выглядит не слишком правдоподобно, и вы меня, к сожалению, не убедили. Дознание о смерти пономаря будет продолжено.

– Ну, знаете ли! – закричал настоятель, вскакивая и меняясь в лице. – Ваше старание опорочить добрую славу обители Святого Аполлинария переходит всякие границы!

– Вы ошибаетесь, – в тон ему ответил викарий.

– Не желаю ничего слышать! – аббат круто повернулся и, не прощаясь, выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью.

Жакоб скосил глаза к кончику носа и тяжело вздохнул.

– Ох, святой отец, побьют нас камнями монахи Святого Аполлинария. Точно говорю вам, побьют.

– Не унывай, Жакоб, Господь милостив. Всё обойдётся, но дурака из себя делать никому не позволю, – повысил голос викарий. – Разыщи-ка лучше ризничего. Я не успел задать ему пару вопросов. Да поспеши. Возможно, нам действительно придётся покинуть эту гостеприимную обитель в самом скором времени.

Жакоб бросился к двери и с силой распахнул её. За дверью кто-то громко вскрикнул, после чего викарий услышал причитания Жакоба.

– Что там такое?

Из-за гобелена, отделявшего зал от спальни, высунулось виноватое лицо Жакоба.

– Я разбил нос камерарию. Не понимаю, как это могло случиться, не так уж сильно я его стукнул, – принялся он оправдываться. – Да и вообще, откуда мне было знать, что он окажется за дверью!

– Всё в порядке, я сам виноват, – заверил его камерарий, входя в комнату. По руке, которой он зажимал разбитый нос, струилась алая кровь. – Я как раз собирался постучать, а тут…

– Жакоб, что же ты стоишь! – воскликнул викарий. – Давай быстрее мокрое полотенце. Экая неприятность, – он сокрушённо покачал головой. – Присаживайтесь, брат Жильбер.

Камерарий вытер нос и руки, поданным ему полотенцем, и смущённо улыбнулся.

– Простите, святой отец, мою неловкость.

– Какие могут быть извинения, дорогой брат Жильбер, – ответил викарий, бросая укоризненный взгляд на Жакоба. – Вы уверены, что всё в порядке?

– Да-да. Не беспокойтесь. Я ведь зачем пожаловал…

– Погодите, – прервал его викарий. – Жакоб, ты, пожалуй, можешь идти. Но не спеши, я, кажется, буду какое-то время занят. Так что вы хотели мне сказать? – спросил Матье де Нель, оборачиваясь к камерарию.

Брат Жильбер замялся.

– Видите ли, святой отец, вчера случилось нечто, серьёзно обеспокоившее меня. Услышав, что вам стало лучше, я решил поговорить с вами. Не знаю, правильно ли я поступаю, открываясь сначала вам, а не отцу-настоятелю, но…

– Так-так, говорите, – подбодрил его викарий.

Камерарий молчал с минуту – разговор давался ему нелегко. Наконец, он собрался с духом и выпалил:

– Из монастырской казны пропали деньги.

– Сколько?

– Тридцать золотых.

Матье де Нель сложил поверх покрывала кончики пальцев.

– Когда?

– Этого я не знаю, – камерарий покачал головой. – Но перед началом визитации я проверял казну – всё было в порядке

– Очень интересно. Скажите, вы случайно не связываете эту пропажу со смертью пономаря?

– Нет, – опешил брат Жильбер. – Такое предположение мне кажется нелепым.

– Да, вы правы, – согласился викарий. – У меня, похоже, наваждение – во всём мерещится связь с недавним убийством.

Матье де Нель какое-то время сидел молча, сосредоточенно уставившись на кончики сложенных пальцев.

– А как вор проник в комнату, где хранится монастырская казна, сломал замок?

– В том-то и дело, что замок цел и невредим, – ответил брат Жильбер, теряя свою обычную сдержанность. – Я бы и не заметил пропажу так быстро, если бы эти деньги не хранились отдельно в ларце, который, кстати, тоже исчез. Они были отложены на покупку нашим аббатством винных складов в Орлеане.

Брови викария сошлись на переносице.

– Гм. Ключ есть только у вас?

– Нет, у господина аббата он тоже имеется, а ещё один хранится в ризнице, – признался камерарий.

– Вот как? Любопытно. А это правда, что пономарь просил у вас новую верёвку для колокола, и вы её выдали? – сменил тему Матье де Нель.

– Правда.

– Вам известно, где она теперь?

Брат Жильбер пожал плечами.

– Не имею представления.

– А то, что нашли старую, вы знаете?

– Слышал, – кивнул камерарий и многозначительно добавил: – Отец-настоятель объявил об этом на вчерашнем капитуле.

– Даже так! – Матье де Нель хмыкнул. – Не могли бы вы оказать мне одну услугу, дорогой брат Жильбер?

– Разумеется, – с готовностью откликнулся камерарий.

– Пожалуйста, разыщите эту старую верёвку. Уверен, настоятель велел сохранить её. олько хочу предупредить вас: господину аббату это может очень не понравиться.

Оставшись один, викарий отбросил одеяло и сел на постели – голова закружилась, по ослабевшему телу пробежала дрожь. Похоже, ему придётся последовать совету санитарного брата и провести следующие два дня в постели, набираясь сил.

Звук открывающейся двери заставил Матье де Неля снова юркнуть под одеяло. Ризничий с обычным брюзгливым выражением на бледном лице вошёл в покои викария в сопровождении Жакоба. Тем не менее он почтительно поклонился, прежде чем занять предложенное кресло.

– Счастлив видеть вас в добром здравии, господин викарий.

– Спасибо, брат Антуан, я не задержу вас надолго. Всего лишь хочу спросить, знаком ли вам этот предмет? – викарий подал знак Жакобу и тот положил перед ризничим ключ найденный в тайнике на колокольне.

– Не может быть! – вскрикнул поражённый ризничий. Он взял ключ, повертел в руке, внимательно рассматривая.

– Итак, вы его узнали, – заключил викарий.

– Безусловно. Это ключ от ризницы, но как…

Матье де Нель властным жестом остановил его.

– Тогда объясните, как он мог попасть к пономарю.

Брат Антуан оторопело переводил выпученные глаза с ключа на викария.

– Понятия не имею. Это какие-то дьявольские козни.

– Вы так думаете? А вот мне дело представляется исключительно земным. Ключ я нашёл вместе с бронзовой кадильницей и флягой крепкого вина на колокольне.

Ризничий изменился в лице.

– Подлый вор! Проклятое отродье! Сукин сын! – потеряв контроль над собой, брат Антуан с упоением изрыгал проклятья.

Викарий с интересом наблюдал за бушевавшим ризничим.

Надо же, какой неиссякаемый поток брани. Кто бы мог вообразить, что, упивающийся собственной праведностью, ризничий способен на такую бурю эмоций! Впрочем, всё это в равной степени может быть как праведным гневом, так и хорошо разыгранной сценой.

– Успокойтесь, брат Антуан, – осадил его викарий. – Вор поплатился за своё злодеяние. Теперь нам понятно, каким образом он украл кадильницу и светильник. Светильник, кстати, мы не нашли. Скорее всего, он уже продан или обменян. Но остаётся вопрос: откуда у пономаря ключ от ризницы? Как вы думаете?

– Не знаю, – буркнул брат Антуан, сомкнув губы в тонкую нить.

– Сколько всего существует ключей от ризницы?

Два. Один у господина аббата, другой у меня, – в голосе ризничего зазвучал вызов. – После кражи канделябров в прошлом году мы сменили замок.

– И вы можете показать мне свой? – поинтересовался викарий.

Ризничий раздражённо вскочил, извлёк из складок рясы ключ и бросил его на стол.

– Вот он! Можете убедиться, что я не старый растяпа, теряющий ключи на радость негодяям, вроде пономаря.

– Успокойтесь, брат Антуан, я вовсе не считаю вас растяпой, примирительно ответил викарий, сравнивая оба ключа. – Вы всегда носите его с собой?

Ризничий нервно дёрнул шеей.

– Не только ношу, но и сплю, не снимая с себя. Вы должны понимать – в ризнице хранятся ценности, принадлежащие Святому Аполлинарию, – брат Антуан, произнося имя святого, благоговейно поднял глаза к потолку.

– Ну что ж, запасёмся терпением. Всё тайное в конце концов становится явным, – пробормотал викарий. – А что у вас с ладонью?

– Порезался бритвой, – запальчиво воскликнул ризничий.

Матье де Нель неодобрительно покачал головой.

– Очень неосмотрительно с вашей стороны.

– Если вы узнали всё, что хотели, господин викарий, то позвольте мне удалиться, – дрожащим голосом, промолвил брат Антуан, и, не дожидаясь ответа, вышел.

Едва за ризничим закрылась дверь, Жакоб подбежал к постели викария.

– Он признался, святой отец! Вы слышали, он признался!

– В чём? – устало спросил викарий.

– В том, что порезал руку бритвой. Правда, у него порезана правая, – разочарованно добавил Жакоб.

Викарий отбросил покрывало, намереваясь встать.

– Он левша, Жакоб, разве ты не заметил? Когда ты положил перед ним ключ, он взял его левой рукой.

Жакоб открыл было рот, но стук в дверь помешал ему.

– Нет, это не аббатство, а какой-то постоялый двор, – проворчал он, направляясь к двери. – Целый день ходят туда-сюда, туда-сюда, никакого покоя…

Войдя, камерарий, без слов протянул викарию верёвку.

Матье де Нель, снова забравшись в постель, стал внимательно её осматривать. Спустя минуту, он небрежно бросил верёвку на пол, и голосом полным удовлетворения сказал:

– Я так и думал.

Камерарий вопросительно посмотрел на Жакоба, но тот лишь пожал плечами.

– Вы считаете, что это не та верёвка? – предположил брат Жильбер.

– Это неуклюжая подделка. Вот, смотрите, – викарий наклонился и поднял верёвку.

Жакоб с камерарием подошли ближе.

– Во-первых, этот конец, якобы истлевший и оборвавшийся сам собой, был в действительности отрезан острым ножом или бритвой, – викарий повертел верёвкой перед лицами слушавших его монахов. – А уже после этого волокна на конце растрепали с таким расчётом, чтобы они произвели впечатление естественного обрыва. Но скажите мне на милость, где вы видели, чтобы волокна разрывались на одном уровне, как в этом случае?

– Правда ваша, святой отец, – восхищённо выдохнул Жакоб. – Если уж что рвётся, то обязательно неровно. Вот я, к примеру, пошёл давеча в конюшню поглядеть как там мой верный Буцефал, и надо же было мне зацепиться за какой-то крюк – порвал рясу вкривь и вкось. Да, святой отец, тут вы правы – конец верёвки был сначала обрезан.

– Твоё согласие, сын мой, я очень ценю, ты избавил меня от долгих споров, – не удержался викарий от того, чтобы не поддеть Жакоба, склонного затевать споры по любому поводу.

– Таким образом, вы пришли к выводу, что эту верёвку подбросили, дабы ввести вас в заблуждение и остановить дознание? – Вступил в разговор камерарий. – Но, простите, что осмеливаюсь вам перечить, однако мне кажется, что искусственно обрезанный конец, как раз указывает на её подлинность.

– Превосходно, брат Жильбер! – похвалил викарий. – Из вас получился бы отличный следователь, вы умеете замечать детали, хотя интерпретируете их неверно, – он повертел верёвку в руках. – Бесспорно, тот, кто пытался фальсифицировать самое важное доказательство, допустил глупый промах. И это я принимаю, как свидетельство в пользу фальсификатора.

– Я так понимаю, вы догадываетесь, кто он? – Осторожно поинтересовался камерарий.

Матье де Нель кивнул.

– Только одному человеку мне пришлось раскрыть детали моих подозрений, иначе его невозможно было убедить. Вот он и попытался их учесть, – викарий указал на конец верёвки.

– Что ж, по крайней мере, один из братии очищен от подозрений, – заключил камерарий.

Матье де Нель резко вскинул голову.

– Вы ошибаетесь, дорогой брат Жильбер. Я всего лишь готов зачесть сей промах в его пользу, не более.

– Однако вы строгий судья – не верите до последнего, – усмехнулся камерарий.

– Моя задача – расследовать. Я не Бог, чтобы судить, – отчеканил викарий.

Брат Жильбер сконфуженно покраснел.

– А что же, во-вторых? – вмешался Жакоб. – Вы, святой отец, сказали, что верёвку с умыслом растрепали, дабы обвести вас вокруг пальца. Это было, во-первых, а во-вторых?

– А во-вторых, Жакоб, она грязная почти по всей длине, видишь?

– Да, так оно и есть, – подтвердил Жакоб, внимательно рассмотрев, протянутую святым отцом верёвку.

– Разумеется, – подхватил викарий, – ибо, как мы выяснили, это не та, что была в руках у мёртвого пономаря. Настоящая же верёвка была грязной только в одном месте: в том, за которое пономарь брался по несколько раз в день. Я на это обратил внимание, когда осматривал бренные останки брата Жана на паперти. Вот вам, братья, и второе доказательство фальсификации.

– Итак, дознание продолжается? – камерарий выглядел взволнованным.

– Непременно, – заверил его Матье де Нель.