Текст книги "Визитатор"

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

На пороге стоял Пьер – горе-сторож обители Святого Аполлинария.

– Мне бы покаяться, святой отец, – промямлил он, глядя исподлобья на викария.

– Превосходно, – откликнулся Матье де Нель. – Я как раз собирался послать за тобой. Проходи.

Пьер нерешительно вошёл, потоптался на месте и скромно опустил глаза – он умел произвести впечатление заблудшей овцы.

– Господин аббат велел мне во всём сознаться, – покаянным голосом сообщил Пьер.

– Очень мудро со стороны отца-настоятеля дать тебе подобный совет, – ответил викарий, опускаясь в пододвинутое Жакобом кресло. – Так в чём же ты хотел покаяться? Хотя нет, подожди, я сам начну, а ты поправишь, если что. Итак, позапрошлой ночью, когда Дидье отлучился, к тебе в сторожку пришёл покойный пономарь. Так было дело?

– А кто вам рассказал? – захлопал глазами сторож.

– Святой Аполлинарий, – резко ответил Матье де Нель. – Хватит изворачиваться, Пьер. Либо ты сейчас же без утайки рассказываешь всё, что знаешь, либо я сам похлопочу о твоём немедленном изгнании из аббатства.

Было ясно, что викарий не просто пугал – вон как побледнел от гнева. Пьер поёжился под строгим взглядом святого отца. Ничего не поделаешь, придётся сознаваться. А что, собственно, такого он сделал? На богоугодное дело деньги копил. Но чтоб викарий не обошёлся круто, хорошо бы его разжалобить.

Пьер всхлипнул и для пущей убедительности потёр грязным рукавом сухие глаза.

– Ой, святой отец, помилосердствуйте, бес меня попутал.

– Так-таки и бес?

По губам викария скользнула улыбка, но не добрая. Ох, не добрая у святого отца улыбка. От неё у Пьера противно сжались внутренности. Теперь он совершенно натурально захныкал:

– Всё расскажу, только не выгоняйте, – Пьер шмыгнул носом. – Значит, так было дело: пономарь постучал условным стуком, я вытащил свёрток с мясом и передал ему.

– Нечто подобное я и предполагал, – викарий сложил кончики пальцев. – Но хотелось бы знать детали. Как мясо попало к тебе?

Пьер вытер тыльной стороной ладони нос и тяжело вздохнул.

– Как обычно. Раз в месяц я отлучаюсь к себе в деревню. Тут недалеко, и одного лье не будет. Ну вот, там и покупаю, то есть покупал, – поправил себя сторож.

Викарий приподнял брови.

– Стало быть, раз в месяц пономарь ел баранью ногу. Недурно, клянусь всеми святыми, совсем недурно для скромного пономаря!

Новость, похоже, развеселила викария. У Пьера затеплилась надежда на благополучный исход «покаяния». Он с готовностью уточнил:

– Не всегда баранью. Бывало, свининку я приносил, а когда и козлятинку, говядину, опять же. Ну, а если ничего такого не удавалось раздобыть, то покупал я утку или гуся. Правда, брат Жан птицу не очень жаловал и всегда бранился, а разве ж я виноват, коль он сам денег мало давал.

– Кстати, как финансировались подобные излишества?

Пьер захлопал глазами.

– Чего делали?

Викарий вздохнул.

– Как пономарь платил, спрашиваю?

– А это! Так известное дело как – деньгами.

Викарий посмотрел на Пьера ну точь в точь, как отец-госпиталий, когда учил его грамоте. Истинно христианская душа у отца-госпиталия, по собственному почину возившегося с Пьером. Хотя учение длилось недолго и результатов не принесло – Пьер буквы-то выучил, а вот как они складываются в слова, никак понять не мог. Так и осталась для него грамота тайною за семью печатями. Но он не горевал, какой ему прок в ней, главное – чтоб из аббатства не прогнали.

– Пономарь тебе сразу деньги давал, или когда за мясом приходил? – продолжал расспросы дотошный викарий.

– Сразу, но не охотно. Прижимист был покойник – это правда. И всё меня подозревал, – Пьер надул губы. – Говорил: «Ты, прохвост, дешевле купил, а на мне наживаешься».

– И был, должно быть, недалёк от истины, – засмеялся викарий.

– Вот, и вы тоже мне не верите, – плаксиво запричитал Пьер.

– Ну, ладно хватит, – нетерпеливо оборвал его Матье де Нель и, указывая на руку, строго спросил: – Ты, что же это, порезался?

– Нет, собака укусила. Я хотел просто подразнить её. Забрал кость, а она, дура, возьми и тяпни.

– Хорошо, оставим это. Расскажи мне лучше, что произошло после того как пономарь получил баранью ногу.

– Ничего, – ответил Пьер. По мере того, как лицо викария смягчалось, он расслаблялся. – Пономарь дал мне монетку за услугу, поворчал на погоду – дождь к тому времени уже начался – и ушёл. Тут вернулся Дидье, а я снова лёг спать. Вот и всё.

– Следовательно, покойник всегда приходил в одно и то же время?

– Ага, – осклабился Пьер. – Подгадать время, когда Дидье не будет, проще простого: он по нужде бегает всегда в один и тот же час. Говорит, у него внутри так устроено. Врет, наверное, ну да мне дела нет.

– Получается, что Дидье никогда не присутствовал во время визитов пономаря и ничего о них не знал.

– Понятное дело, м хмыкнул Пьер.

До чего же глупые вопросы задаёт святой отец! Кому ж охота сразу двоим платить. Тут главное что? Скрытность, вот так-то.

Следующий вопрос викария заставил Пьера насторожиться.

– А где те деньги, что ты получал от пономаря за свои услуги?

– Сберегаю я их. Жениться хочу, вот и коплю, – хмуро ответил Пьер.

– С женитьбой, любезный, придётся подождать, – отрезал викарий. – Сейчас ты отправишься к брату елимозинарию2424
  Елимозинарий – монах, раздающий милостыню


[Закрыть], и отдашь ему все неправедно нажитые тобой сбережения. Он сумеет распорядиться ими во славу Господа.

– Как же так! – возмутился Пьер. – Не справедливо это, святой отец!

Викарий приблизился и с высоты своего роста сурово посмотрел на сторожа. Пьер на всякий случай сделал шаг назад.

– А чтоб Дьявол не соблазнил тебя вторично, – отчеканил викарий, – брат Жакоб пойдёт с тобой для верности. Насколько я помню, отец-настоятель прислал тебя покаяться, а покаяние предусматривает наложение епитимьи2525
  Епитимья – наказание для искупления грехов


[Закрыть], или я что-то не так понял?

– Нет, всё верно, святой отец, – пролепетал Пьер, пятясь к двери. – Я что – я ничего.

Уж лучше потерять припрятанные деньги, чем навсегда быть изгнанным из аббатства. К тому же можно отдать только то, что зашито в правом рукаве, а о левом, просто позабыть. Чего только не случается из-за смятения духа кающегося! О собственном имени позабыть можно, не то что о нескольких монетках.

– Да, я вот о чём хотел тебя спросить, – окликнул его викарий уже в дверях. – Вино ты тоже в деревне покупал?

– Ничего я об этом не знаю, – обиженно буркнул сторож. – Мясо – да, приносил, а что б вино, нет, не было такого.

– Ну, ступай.

Обед в трапезной прошёл ещё более уныло, чем накануне. Порция умершего пономаря стояла отдельно, ожидая, когда дежурный брат отнесёт её в альмонарий2626
  Альмонарий – помещение для раздачи милостыни


[Закрыть]. На протяжении следующих недель нищие, всегда ожидавшие подаяния у ворот аббатства, смогут получать там порцию усопшего монаха, вознося за него молитвы.

Во время трапезы Жакоб украдкой бросал на викария красноречивые взгляды. Он, несомненно, был очень собой доволен – не иначе, как нашёл нового подозреваемого, решил викарий. Увлекающаяся натура бывшего жонглёра временами его очень утомляла.

Матье де Нель безмятежно поглощал монастырский обед, делая вид, что не замечает нетерпеливого возбуждения Жакоба. Он нарочно задержался на выходе, подозвав к себе прекантора, и попросил его принести новые рукописи – расследование расследованием, но возможность воспользоваться библиотекой аббатства нельзя упускать.

Матье де Нель вернулся к себе, предвкушая грядущее удовольствие, но не тут-то было!

– Ну, скажу я вам, святой отец, этот Пьер большой мошенник, – воскликнул Жакоб, наскакивая на викария.

Матье де Нель устало опустился в кресло – книгам, явно, придётся подождать.

– Ну что там у тебя случилось?

– Не у меня, а у Пьера! Он самый настоящий плут, святой отец!

– Да, – согласился викарий, – в этом трудно усомниться, достаточно посмотреть в его вороватые глаза.

Жакоб беззвучно засмеялся.

– Представьте, он хотел меня надуть! Меня, который сам бывало любил утаить лишнюю монетку.

– Неужели! – Викарий удивленно покачал головой. – Да это верх самонадеянности: пытаться обмануть, и кого – самого мэтра плутовства!

Жакоб перестал смеяться и состроил оскорблённую мину.

– Вот мне не нравится, святой отец, когда вы так обо мне говорите. Всегда норовите посмеяться над моим небезгрешным прошлым, – обиженно заметил он викарию. – А я-то к вам со всей душой.

Матье де Нель закусил губу – обиды Жакоба всегда у него вызывали непреодолимое желание рассмеяться.

– Ну, будет тебе, Жакоб. Апчхи! – викарий чихнул раз, второй, третий. – Вот незадача, только этого не хватало, – он вытер, выступившие на глазах слёзы. – Так что ты там говорил о мошеннике Пьере?

Жакоб – он был отходчив – с готовностью продолжил.

– Деньги у него были припрятаны в обоих рукавах, а он, представьте себе, выложил только из одного? Но меня-то не проведёшь, я быстренько облегчил ему и второй рукав. Пусть знает, как водить меня за нос!

– Именно поэтому я и отправил тебе с Пьером, зная, что лучше тебя никто за ним не присмотрит.

Щёки Жакоба порозовели – похвала викария пришлась ему по душе. Размолвка окончательно была предана забвению.

– Если желаешь, можешь пойти со мной на хозяйственный двор, – предложил викарий. – Я намерен поговорить с «главным подозреваемым» в злодействе, согласно твоему заключению.

– С братом Гийомом?

– С ним.

– Наконец-то! – оживился Жакоб. – А то я твержу, твержу вам и всё без толку.

– Как видишь, нет. Но придётся подождать конца полуденного отдыха. Я пока немного прилягу – кости что-то ломит.

– Уж не простыли ли вы, святой отец, этим утром на похоронах? – забеспокоился Жакоб.

– Надеюсь, обойдётся, – вяло отозвался викарий.

Он заснул быстро, но короткий сон не восстановил сил, наоборот – тело ныло, а голову словно зажало в тиски. Жакоб предложил привести Гийома в покои, отведённые визитатору, но тот был категорически против.

– Нет, лучше мы поговорим с ним там, где он чувствует себя свободно.

На хозяйственном дворе было шумно и людно. С кузницы долетал звук молотов, скрипели повозки, едва тащившие полные чаны спелого винограда, суетились монахи и крестьяне.

Около амбара стояла наполовину груженая телега. Брат Гийом старательно записывал на восковой дощечке количество выносимых из амбара мешков с зерном. После того, как телега вернётся с мельницы, он также тщательно пересчитает мешки, но теперь уже с мукой, и отчитается перед келарем.

– Эй-эй-эй, аккуратней! Поправьте справа, не то среди дороги потеряете, ротозеи, – время от времени покрикивал он, на кряхтевших от натуги работников.

Викарий подождал, пока телега будет нагружена, и похвалил чёткую работу.

– Стараемся, святой отец, – оскалился в ответ брат Гийом. – Правда, тут глаз да глаз нужен, и строгий учёт, конечно.

– Ну, вы-то, я вижу, справляетесь.

– Отец-настоятель доволен, – с наигранной скромностью ответил хранитель амбаров.

Викарий кивнул и, посмотрев на ноги брата Гийома, заметил:

– О, вы сегодня обуты по уставу, а вот вчера мне показалось, что на вас была другая обувь вместо сандалий.

Брат Гийом на мгновение замер.

– Ах, господин викарий, ничего-то от вас не укроется, – он принуждённо рассмеялся. – Дело в том, что у меня всего одна пара уставной обуви, другую на Пасху я подарил нищему. Третьего дня сандалии намокли, вот мне и пришлось их сменить. Каюсь, устав нарушил, понесу любое наказание, – оправившись от испуга, закончил брат Гийом.

– Ну что вы, это я так спросил, – ответил Матье де Нель. – Я ведь, собственно, пришёл, чтобы поговорить с вами о покойном пономаре.

– Почему со мной? – Насторожился хранитель амбаров.

Викарий пожал плечами.

– Почему бы и нет? Я расспрашиваю об этом всех. Видите ли, я убеждён, что не было никакого несчастного случая.

– Да, я слышал об этом. Говорят, верёвка была подрезана.

Викарий вскинул брови.

– Однако распространение новостей в аббатстве Святого Аполлинария поставлено с размахом.

– Есть немного, – ухмыльнулся брат Гийом. – Так это, значит, правда?

– Если вы о подрезанной верёвке, то да, – подтвердил викарий.

– И вы уже знаете, кто это сделал?

Матье де Нель внимательно посмотрел на собеседника. Невзирая на напускную весёлость, в глазах у хранителя амбаров застыла тревога.

– Пока нет, но, будьте уверены, узнаю. В общем-то, я и пришёл для этого. Скажите, может вы что-либо видели необычное накануне трагедии? К примеру, с этого места хорошо просматривается колокольня. Возможно, вы заметили, как кто-то поднимался туда, кроме, разумеется, самого пономаря.

Брат Гийом покачал головой.

– Нет, к сожалению, не видел. Да и некогда мне глазеть по сторонам – работа всегда есть.

– Ну, а что вы можете сказать о самом пономаре?

– Так о покойниках плохо не говорят, – хитро усмехнулся брат Гильом.

– В случаях, когда ведётся дознание, приходится говорить. Да и потом, жить в одной обители с убийцей – не лучшая перспектива. Итак, каким монахом был покойник?

Хранитель амбаров медлил с ответом, носком сандалии утрамбовывая вокруг себя сырую землю.

– В общем, хорошим. Иногда, правда, приврать любил о своих похождениях. Накануне смерти, кстати, он тоже собирался рассказать одну из своих историек, как он их называл, да ризничий всё испортил.

Викарий вопросительно посмотрел на хранителя амбаров.

– Ризничий пришёл как раз в тот момент, когда пономарь перешёл к самому интересному, стал ругаться, мы и разошлись, – пояснил брат Гийом.

– Вот как, стало быть, ризничий, – прошептал викарий. – Что ж, вы мне очень помогли, благодарю вас.

На лице брата Гийома читалось видимое облегчение.

– Так я могу идти? Мне запереть амбар нужно.

– Да. Хотя, постойте. Ещё один вопрос, возможно, пономарь рассказывал вам или другим монахам что-нибудь о своих поездках в Орлеан?

– Так, всякую ерунду, – кисло поморщился хранитель амбаров, – за сколько продал вино, с каким новым купцом познакомился. Пару раз об итальянцах упоминал. Ну, о тех, что деньги в рост дают, ещё…

Брат Гийом осёкся – у него из-за спины неожиданно появился камерарий.

– Фу, как вы меня напугали, брат Жильбер, – сварливо заметил хранитель амбаров, – нельзя же так тихо подкрадываться.

Камерарий не обратил никакого внимания на его брюзжание и сказал Матье де Нелю:

– Не знал, что вы здесь. Я слышал, вас разыскивает отец-настоятель.

– Разве ему нужно так утруждать себя? За мной второй день тенью ходит брат Арман, поэтому господину аббату известен каждый мой шаг. – Викарий повысил голос. – Эй, брат Арман, выйдите к нам, не прячьтесь, я уже закончил.

Фаворит неспешно вышел из-за угла амбара и, как ни в чем ни бывало, поклонился викарию.

– У вас завидное самообладание, брат Арман, – восхитился Матье де Нель. – Но, прошу вас, не обременяйте себя впредь. И дабы облегчить вашу задачу, я заранее сообщаю, что отсюда отправлюсь на поиски ризничего с целью задать ему те же самые вопросы. Теперь вы знаете о моих планах и можете посвятить остаток дня своим прямым обязанностям то бишь работе в скриптории.

Брат Арман дерзко посмотрел на викария и снова отвесил короткий поклон.

– Вы очень великодушны, господин визитатор, в своём стремлении помочь мне. Позвольте и мне ответить вам тем же: ризничего вы найдёте в покоях его высокопреподобия, а я с вашего разрешения удаляюсь, – и после паузы добавил с ухмылкой, – в скрипторий.

– Гордец, – обронил камерарий, глядя в след брату Арману.

– Ещё какой! – поддакнул рыжий Гийом.

– Погибели предшествует гордость, и падению – надменность, – пробормотал Матье де Нель.

Камерарий внимательно посмотрел на викария.

– Вы думаете, что брат Арман…

– Нет-нет, ничего такого я не думаю, брат Жильбер, – торопливо заверил викарий, – просто вспомнилась притча. Скажите-ка мне лучше, братья, вот что. Не известно ли вам нечто такое, что могло бы пролить свет на смерть пономаря?

Монахи отрицательно покачали головами.

– Ну, что ж, – викарий повернулся к Жакобу. – Пойдём к аббату, узнаем причину, по которой он сгорает от нетерпения меня увидеть.

– Постойте, – брат Гийом хлопнул себя по лбу. – Как же это я сразу не вспомнил! Они ведь перед самой визитацией чуть ли не подрались с братом Юбером.

– Кто? – не понял викарий.

– Да пономарь наш и хранитель бритв. Вот и брат Жильбер может подтвердить, ведь всё случилось во время еженедельного бритья – все видели, как брат Юбер набросился на пономаря с кулаками.

– А ведь и правда! – нахмурился камерарий.

– Что же послужило причиной ссоры? – спросил Матье де Нель.

– Бритва, – ответил камерарий и тут же объяснил, – дело в том, что брат Юбер буквально помешан на бритвах. Он их натачивает после каждого бритья, протирает и перекладывает мягкой тканью. Он всех нас извёл рассказами о том, как он это делает, а больше всех достаётся мне, поскольку брат Юбер у меня в прямом подчинении. В общем, страсть брата Юбера – это притча во языцех.

– А пономарь любил его за это поддеть, – вставил брат Гийом. – Делал он это и раньше, но в этот раз брат Юбер терпеть насмешку не стал.

– В первый момент мы все растерялись, не ожидая такого неистовства от всегда спокойного хранителя бритв, – камерарий наморщил лоб. – Первым, кажется, опомнился санитарный брат, он обхватил сзади брата Юбера, успевшего окатить грязной водой пономаря и уже закатывавшего рукава рясы. Пономарь к тому времени вышел из оцепенения и приготовился отбить атаку табуретом, но приор, пригрозив немедленно запереть обоих смутьянов в карцер, охладил пыл противников.

– На этом всё и закончилось? – спросил викарий, слушая с большим интересом.

– Нет, – камерарий слегка замялся. – Склока разбиралась на следующем капитуле, но приор, не любивший брата Жана, упирал на то, что пономарь виноват не меньше, следовательно, заслуживает такого же наказания, как и брат Юбер.

– Пономарь страшно из-за этого разозлился, – добавил хранитель амбаров, – и ждал только возвращения отца-настоятеля, чтобы поквитаться с братом Юбером.

– Ну, а что брат Юбер?

– Грозился отныне давать пономарю только тупые бритвы, – засмеялся брат Гийом.

– А вам, брат Гийом, как видно, достаются исключительно наточенные бритвы, – викарий указал глазами на руку собеседника.

– А, это не бритва, – отмахнулся хранитель амбаров. – Гвоздём я распорол на днях, но на мне быстро всё заживает.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В своих покоях Матье де Нель велел Жакобу справиться у аббата о ризничем. Сам же опустился в кресло и развернул грамоту, принесённую услужливым прекантором. Но вникнуть в суть читаемого не удавалось: его лихорадило, лихорадка накатывала волнами и мешала сосредоточиться. Очевидно он всё-таки простыл этим утром на похоронах, а заболеть сейчас означало отложить дознание на неопределённое время. Только вот разговор с ризничим откладывать никак нельзя, и о прошлом пономаря необходимо выяснить всё что можно. Кроме расследования, хотелось бы заняться книгами – не век же он будет сидеть в этом аббатстве.

Жакоб вернулся, сообщил, что ризничий всё ещё у аббата, и принялся раздувать в камине едва теплившийся огонь. Делал это он настолько усердно, что сам перепачкался будто трубочист, и усеял пеплом всё вокруг.

– Что-то вы больно бледный, святой отец, – заметил Жакоб, когда усилия его наконец увенчались успехом, и поленья в камине ярко заполыхали.

Викарий, следуя ходу своих мыслей, никак не отреагировал на беспокойство Жакоба, заговорив совершенно о другом.

– Аббат, сторож Пьер, брат Гийом и брат Юбер уже опрошены. Я полагаю, все они были не вполне честны, за исключением, возможно, только брата Юбера. Но и тут я не совсем уверен.

– Солгали! Вот этим они себя и изобличили! – воскликнул Жакоб, вытирая рукавом рясы, испачканное пеплом лицо

– В чём? В убийстве пономаря? Тогда это сговор, ведь их четверо, – охладил его пыл викарий.

Но Жакоба не так-то просто было сбить с толку.

– Разве так не бывает? Один придумывает план, а другие его исполняют.

– Да, такое бывает, – кивнул викарий. – Но не думаю, что это наш случай. Здесь действовал один человек. Но как к нему подобраться, не имею пока представления.

– А что если начать с другого конца? – предложил Жакоб. – Вы сказали, святой отец, что все четверо вам солгали. Так как нам это известно, значит, распутывая их ложь, мы можем вывести преступника на чистую воду.

– Дело в том, Жакоб, что я не знаю в чём именно каждый из подозреваемых солгал, – признался викарий. – Возможно, с их стороны это была всего лишь попытка скрыть что-то другое, никак не относящееся к убийству пономаря. Вот, к примеру, что ответил брат Гийом на вопрос об уставной обуви?

– Что его сандалии были толи грязными, толи мокрыми, поэтому вчера он обулся не по уставу.

– Именно. Видишь в чём здесь ложь?

Жакоб задумавшись, почесал кончик носа.

– Ничего толкового на ум не приходит. Похоже на правду.

– Вот то-то и оно, похоже, но не правда, – викарий громко чихнул. – Кажется, я всё-таки простудился. Ах, как не ко времени. Но вернёмся к обуви брата Гийома. Скажи мне, Жакоб, когда братия отправилась спать до или после того как начался дождь?

– Дайте-ка подумать, – Жакоб снова почесал нос. – Кажется, до.

Викарий подался вперёд и, понизив голос, спросил:

– В таком случае, когда же добрейший брат Гийом смог настолько испачкать свои сандалии, что был вынужден их сменить? Ответ напрашивается сам собой: только после того как начался дождь. Из этого следует, что брат Гийом выходил из кельи в неположенное время, но скрыл этот факт от нас. Почему?

Глаза Жакоба округлились.

– Потому, что он выходил подрезать верёвку.

– Но как это проверить? – Спросил викарий. – А что, если его ночные прогулки не имеют никакого отношения к смерти пономаря? Опять же, чтобы подняться на колокольню, нет необходимости шлёпать по лужам. Как ты знаешь, туда можно без труда пройти прямиком из братского корпуса. Отсюда следует, что брат Гийом скорее всего бродил ночью по внешнему двору. Спрашивается, что он там делал?

– Нужно прижать его как следует, он во всём и сознается, – тут же предложил Жакоб.

Викарий сложил кончики пальцев и задумчиво покачал головой.

– Не уверен, да и не в этом дело. На главный-то вопрос мы до сих пор так и не нашли ответа: почему кто-то желал избавить грешный мир от брата Жана? И что, собственно, нам известно о его прошлом? Ровным счётом, ничего. – Викарий повернулся к Жакобу. – Кстати, у пономаря ноги тоже были измазаны грязью. Хотелось бы знать, не вдвоём ли они с братом Гийомом разгуливали роковой ночью?

После Вечерни, когда братия устремилась к выходу из храма, Матье де Нель окликнул ризничего. Брат Антуан повернулся и хмуро уставился, на излучавшего любезность, викария.

– Я хотел вас расспросить, брат Антуан, о том ковчежце для святых мощей, что вы мне показывали, помните, на нём ещё сохранились остатки инкрустации слоновой костью? Если не ошибаюсь, ему лет двести, а то и триста.

– Скорее триста, – сдержанно подтвердил ризничий.

– Да, теперь таких не делают, – посетовал викарий. – Конечно, сейчас можно приобрести более изысканную утварь для богослужений, но мне больше по вкусу старые сосуды. А вам?

Брат Антуан поджал сухие губы.

– У меня нет времени для подобных размышлений: я обязан и за ризницей следить, и за порядком в храме.

– Я думал, у вас есть помощники, – удивился викарий.

– Есть, конечно, – нехотя согласился ризничий. – Да только я привык сам за всем присматривать.

– О, в таком случае вы наверняка знаете всю древнюю утварь, находящуюся в ризнице?

– Смею надеяться, не только древнюю, – губы ризничего сомкнулись в тонкую нить.

Отчуждённая холодность брата Антуана всё больше раззадоривала Матье де Неля, ему даже показалось, что лихорадка отступила.

– Прекрасно! – Воскликнул он. – У меня есть интересный образец. Не могли бы вы определить, насколько он ценен?

– Когда? – осведомился ризничий без всякого энтузиазма.

– Да вот прямо сейчас, – простодушно ответил викарий. – Сегодня постный день, ужина не будет, а до Повечерьямы вполне успеем.

Ризничий пожевал тонкими губами, недовольно сопнул, и вынуждено согласился.

В своих покоях викарий усадил гостя за стол и нарочито небрежно поставил перед ним, найденную на колокольне, кадильницу.

– Ну, брат Антуан, что вы можете сказать мне об этом предмете?

Ризничий отшатнулся не в силах отвести взгляд от кадильницы, лицо его стало восковым.

– Откуда это у вас?

Викарий был доволен произведённым эффектом.

– Вам знакома эта кадильница, не так ли?

– Д-да, – прохрипел ризничий. – Но я не понимаю…

– Когда она пропала? – Перебил его Матье де Нель.

– Накануне вашего приезда.

Викарию пришлось напрячь слух – голос брата Антуана походил на шелест опавших листьев.

– Что-нибудь ещё исчезло из ризницы?

Брат Антуан едва заметно кивнул в ответ. Он казался совершенно раздавленным, от его былого самодовольства не осталось и следа.

– Светильник, такой же старый как и кадильница. Мы ими давно уже не пользовались. Поймите, господин викарий, – лепетал ризничий, кусая тонкие губы, – я всегда сам слежу за сокровищницей, и знаю, что где лежит. Эта кража меня очень обеспокоила.

– Вам, разумеется, было от чего разволноваться, – согласился викарий, – это ведь не первая кража. В прошлом году решили, что брат Рауль похитил канделябры и отправили его в карцер, после чего несчастный умер, но один из канделябров так и не нашли. Не так ли?

– Истинная правда, господин викарий, – подтвердил ризничий, – раз уж вам и так всё известно, то…

– Расскажите мне подробней о той краже, – попросил викарий.

– Да тут и рассказывать нечего. Как-то после Утрени подхожу я к ризнице, хочу дверь открыть, вижу – замок сломан. Ноги у меня так и подкосились. Что украдено я сразу заметил: эти два канделябра были из тех, которыми мы пользовались в праздники, и хранились особо. Это были дорогие позолоченные канделябры, – ризничий провёл языком по сухим губам. – Я тут же рассказал всё господину аббату, и он согласился со мной, что вор должен быть найден и примерно наказан за кощунство. Ворота аббатства закрыли, не выпускали даже гостей и крестьян, бывших в то время в стенах обители. Помню, мы хотели начать именно с них, то есть не с братии. Но вдруг отец-настоятель посылает за мной и просит идти прямо в келью брата Рауля. Там без лишнего шума мы и нашли один из канделябров.

– А вас не удивило, что вор был найден так быстро? – спросил викарий.

– Удивило? С какой стати? – Лицо брата Антуана неожиданно просветлело, и он с благоговением пояснил. – Святой Аполлинарий явился во время молитвы отцу-настоятелю и указал, где искать.

– Ах, вот даже как! И вы ни на минуту не усомнились в виновности брата Рауля?

– Как же усомниться, когда канделябр у него под тюфяком нашли, – поразился брат Антуан.

– Но, если вы знали брата Рауля как достойного монаха…

Ризничий бесцеремонно перебил викария:

– Наши суждения ограничены и полны самообмана, господин викарий, но Святой Аполлинарий ошибиться никак не может.

Матье де Нель вздохнул, решив переменить тему.

– Скажите, брат Антуан, какого мнения вы были о покойном пономаре?

Ризничий поджал бескровные губы.

– Говорлив был пономарь без всякой меры, а это, как известно, дурно действует на братию.

– То есть разговоры были далёкими от благочестия? – уточнил викарий.

– От благочестия?! – Возмутился брат Антуан. – Их даже не назовёшь благопристойными! О таком в деревенских харчевнях лишь всякое отребье болтает.

– Интересно было бы послушать.

Ризничий на мгновение замер с приоткрытым ртом.

– Вам-то зачем?

– Видите ли, – терпеливо стал объяснять викарий, – я веду дознание о смерти пономаря и уже не единожды слышу о, так называемых, «историйках», которыми славился покойник. У меня сложилось впечатление, что где-то среди этих историй следует искать разгадку смерти брата Жана. Понимаете, это наитие, не более.

– А-а-а, – протянул брат Антуан, хотя лицо его красноречиво свидетельствовало о том, что объяснение викария он посчитал неубедительным.

Матье де Нель обругал себя за глупость. Лучше было бы ему сослаться на откровение от Святого Аполлинария: ему-де с неба виднее, чем интересоваться при дознании в первую очередь. Но теперь уже ничего не исправишь. Вероятно, завтра по аббатству поползут слухи, что визитатор охоч до скрабезных историй.

Брат Антуан, придя в себя после ошеломляющего заявления викария, сказал, осторожно подбирая слова:

– Я, собственно, не могу вам ничем помочь. Вы лучше спросите брата Гийома или друга его, брата Тома – это наш вестиарий2727
  Вестиарий – монах, отвечающий за одежду и постельные принадлежности


[Закрыть], вот те вам понарасскажут – настоящие паршивые овцы в стаде Господа.

– Кстати, с братом Гийомом я уже говорил сегодня, – подхватил тему викарий. – Мне показалось, он был огорчён вашим вмешательством. Вы, кажется, однажды не дали им дослушать интересный рассказ брата Жана.

– Конечно, им только такое и подавай. Одно бесстыдство на уме, – ризничий презрительно скривил рот и нехотя продолжил. – Пономарь, рассказывал о каком-то купеческом сыне, которого он учил грамоте, да о его матери, что любым способом пыталась урезать, положенную отцом плату за уроки. Вот пономарь, то есть тогда он ещё не был монахом, и решил отомстить оной даме, обратив своё похотливое внимание на старшую дочь. Вот и всё, что он успел рассказать.

– Немного, – викарий был разочарован.

Брат Антуан резко выпрямился в кресле.

– Не мог же я, господин викарий, допустить, чтобы братия узнала конец этой, несомненно, гнусной истории!

– Вы поступили абсолютно правильно, – поспешил заверить ризничего Матье де Нель. – Но я, признаться, ожидал большего. Возможно, каких-то деталей, которые натолкнули бы нас на правильный путь.

– Постойте-ка, – брат Антуан сдвинул брови к переносице, – пономарь, как будто, упомянул, что всё это случилось в Туре. Да-да, точно в Туре. А камерарий потом мне ещё сказал, что пономарь всё врёт, ибо он его в Туре никогда не встречал.

Нестерпимая боль вдруг пронзила голову викария, он несколько раз чихнул, обрызгав, сидевшего напротив ризничего. Брат Антуан наклонился и заглянул в слезящиеся глаза викария.

– Вы простыли. Надо бы послать за санитарным братом. Он у нас такую хворь в два счёта лечит. Главное, не запускать.

Матье де Нель потёр горевшие глаза.

– Кажется, вы правы, я действительно себя неважно чувствую.

– Неважно? – Жакоб, сидевший всё это время в своём углу тише мыши, подбежал к викарию и дотронулся до его руки. – Да у вас жар, святой отец!

– Не может быть, ты ошибаешься, – викарий отдёрнул руку.

– Ничего я не ошибаюсь. Ну-ка, брат Антуан, подтвердите.

Ризничий коснулся руки викария.

– К прискорбию, это так.

– Очень некстати, – пробормотал викарий, проваливаясь в забытье.