Текст книги "Бриллиантовая пыль"

– Ну ты выбрал момент! Сорвал мне весь кайф!

– В смысле?

– Что, непонятно? Какой ночью может быть кайф?

– А… не ворчи. Потом наверстаешь! Дело есть.

– Выкладывай, – нехотя сказал адвокат.

– Ко мне тут люди пожаловали из Москвы – по душу Легостаева.

– Минутку! – Снегирь насторожился. Взял с постели простыню, прикрылся и вышел на кухню.

Девушка томно потянулась за ним, но он прикрикнул на нее: «Останься здесь!»

– Что за люди? И почему к тебе? – спросил он Стромынова, закрыв за собой кухонную дверь и доставая стакан, чтобы налить воды.

– Девчонка, родственница. А с ней московский журналист из известного издания. Понятно, почему ко мне?

– Что им надо? Статью писать собрались?

– Нет. Я же говорю: она ему родня, а парень – ее приятель. Они хотят с Легостаевым встретиться. Надо помочь.

– Ты что, больной?

– Можно по-тихому сделать, денег наварим. Им только увидеться, и они сразу уедут. Девчонке надо что-то у него узнать. Лично. По крайней мере так они говорят.

– Вот именно, так говорят…

– Сам подумай, что она еще может сделать? Не будет же она ему побег организовывать!

– А если Легостаев ей чего наболтает, а журналист потом это напишет?

– Даже если и так, то мы-то тут при чем будем? Провернем все чики-тики. Оформи ей ксиву адвокатскую и проведи в СИЗО. Она на юриста учится, так что все почти законно. А то эти ребята через Онищенко будут действовать. И все равно ведь туда пройдут, сам знаешь.

Снегирь задумался.

– Чего молчишь? Решайся. Они у меня сидят, в редакции. Давай приезжай, бабки никогда лишними не бывают. Завтра пятница, сводишь ее к Легостаеву, и они тут же свалят. – Стромынов уже дошел до угла следующего здания и развернулся назад.

Казалось, слово «бабки» все-таки сделало свое дело, потому что через минуту Стромынов услышал от Снегиря:

– Ладно. Сейчас буду.

Адвокат нажал кнопку отбоя и вернулся в спальню.

– Одевайся, – бросил он отрывисто девушке.

– Витечка… – надула та накрашенные губки.

– Давай-давай. Я уезжаю.

Девушка нарочно медленно натягивала чулки, ожидая, что Снегирь передумает. После того как она наконец ушла, адвокат сделал еще два звонка. Только тон этих коротких разговоров носил совсем иной оттенок, чем беседа со Стромыновым, – он был деловым и одновременно почтительным. Адвокат даже стоял, вытянувшись по струнке, хотя и был до сих пор голым. И только потом, поговорив и расслабившись, не спеша стал одеваться и приводить себя в порядок для встречи с московскими гостями.

Стромынов вернулся минут через пятнадцать.

– Чего-то ты долго, – хмуро сказал Гена.

– Зато с хорошим результатом. Снегирь согласился, сейчас приедет. Уламывать пришлось. Я его из постели с телкой, пардон, с девушкой вытащил. – Стромынов оглянулся на Зою. – По деньгам с ним сами потолкуете, а про убитую Журавлеву вашу – ни слова! Ни к чему ему это знать! Пусть мужик спит спокойно. Просто скажете, надо повидаться – и все, без объяснения причин. Он и так все, что надо, сделает. Только вот вопрос у меня один возник: адвокатскую ксиву придется делать согласно паспорту, то есть на Нину Журавлеву. А Легостаеву наверняка сообщили о том, что она мертва. Кондрашка его не хватит, когда он узнает, что покойница к нему в качестве адвоката явилась, а? Не выкинет он какой-нибудь фокус?

Гена вопросительно посмотрел на подругу. Никому из них и в голову не пришла эта простая мысль – как отреагирует Легостаев на известие о воскресшей жене? В том, что ему известно об убийстве Нины Львовны, никто и не сомневался, даже местный божок. Сейчас все зависело от Зои – кому как не ей знать, какова толщина нервных канатов ее родственника? Но Зоя растерянно заморгала и лишь развела руками, показывая, что ничего по этому поводу предположить не может. Геннадий тут же вспомнил о легкомысленности своей подруги, о том, что она толком и не общалась со своим «дядюшкой». Пришлось ему брать ответственность на себя.

– Давайте рассуждать логически, – начал он. – Если Легостаев крутил такими делами, значит, повидал на своем веку всякого… И выдержка у него должна быть железная.

– Да уж… – вставила Зойка.

– Легостаев может подумать, что Журавлева на самом деле жива, а сообщение о ее смерти было уткой. И это – самая первая мысль, которая его посетит. Я, во всяком случае, подумал бы именно так.

– Справедливо, – поддакнул Серега. – Вот здесь действительно кроется опасность. Потому что когда он увидит не Журавлеву, а тебя, – он ткнул пальцем в Зою, – важно, чтобы ни один мускул на его лице не дрогнул! Как ты считаешь, получится у него это? Ведь при малейшем подозрении, при малейшем срыве поднимется шум, и тебя тут же загребут! Ты это понимаешь?

Зоя уверенно проговорила:

– Полагаю, он справится. И потом, мне уже все равно – если я с ним не поговорю, рано или поздно меня так и так загребут! Не могу же я вечно ходить в этом, – она приподняла подол своей длинной юбки, – и в этом… – Парик словно пакля слетел с ее головы, и под ним обнаружились смешно топорщившиеся коротко стриженные вихры.

Стромынов спрятал улыбку. Генка, вздохнув, прикрыл глаза рукой. А разгневанная непонятно чем Зоя кинулась к зеркалу, чтобы водрузить искусственные волосы обратно.

Виктор Иванович Снегирь, адвокат местного преступного сообщества, явился в редакцию только через час. Несмотря на то что время приближалось к полуночи, вид у него был такой, словно он прибыл на международный конгресс по защите прав национальных меньшинств, а не вылез только что из постели, где барахтался с местной шлюшкой. Гладко выбритое лицо, капризный изгиб губ, идеально уложенные волосы, белая рубашка, галстук, ровные складки на брюках и обязательная золотая печатка на мизинце.

Он вошел без стука, поздоровался и сразу же приступил к делу.

– Кто у нас тут будущий адвокат? Видимо, вы, девушка? – деловито спросил он, обратившись к Зое.

– Да, документы нужны мне.

– Вы, как я слышал, юрист по образованию?

– Скоро диплом получаю.

– Отлично. По крайней мере владеете юридическим языком. Думаю, мне не надо опасаться, что брякнете что-то не то или растеряетесь. Вам в тюрьме приходилось бывать когда-нибудь?

– Нет, только на судебных заседаниях, в качестве практикантки.

– Ну, это ничего. Я вас проинструктирую, как себя вести. А лучше, если мы пойдем вместе. Потом я вас, конечно, оставлю, побуду для порядка минут пятнадцать и выйду.

Зоя сосредоточенно кивала головой. Геннадий и Стромынов внимательно слушали.

– Как я понял, попасть в СИЗО вам надо уже завтра?

– Да.

– Тогда не будем терять времени. Сообщите мне свою фамилию, имя и отчество.

Зоя продиктовала теткины данные, Виктор Иванович записал их в свой блокнот.

– Завтра с утра первым делом идете фотографироваться. Мой человек за ночь подготовит удостоверение адвоката на ваше имя, регистрационный номер я ему сообщу. Останется только вклеить в него фотографию и поставить печать. Вы приедете к нему вот сюда. – Он протянул ей бумажку, где мелким почерком были записаны адрес и имя. – Дадите ему фото, подождете немного, он передаст вам готовый документ. Деньги ему платить не надо. Я тем временем зайду в нашу коллегию адвокатов, введу ваши данные в реестр – на случай проверки, хотя в общем-то ее быть и не должно, но пусть лучше все будет сделано тщательно. Потом вашу фамилию я оттуда, естественно, удалю, так что имейте в виду, дальше вам пользоваться удостоверением будет опасно. И, само собой, выпишу на ваше имя ордер, по которому вы будете защищать интересы Легостаева. Его вы предъявите в СИЗО вместе с удостоверением. С вами мы встречаемся в одиннадцать утра здесь, на улице, рядом с редакцией. Все понятно?

– Да. Сколько это будет стоить? – спросила нетерпеливая Зоя.

– Учитывая срочность изготовления и надежность документов, а также мое сопровождение в следственный изолятор – две тысячи долларов.

Геннадий закатил глаза, Зоя чуть не поперхнулась соком, который она в это время пила, и с тревогой посмотрела на своего приятеля – есть ли у него столько денег и готов ли он с ними расстаться ради нее? Тот перевел дух и задал вопрос:

– А может быть, через Василия было бы дешевле?

– Скорее уж дороже. Да еще ждать придется. А ваше свидание, если даже его разрешат, будет проходить под бдительным оком охраны. Так что выбирайте и решайте, – серьезно и строго сказал Снегирь.

У Зои от волнения на щеках проступили красные пятна.

– Хорошо, – сквозь зубы выдавил Гена. – Пожалуй, выбора у нас нет.

– Деньги вперед, – не моргнув глазом заявил адвокат.

– Только половину. Вторую половину – по окончании дела, – так же деловито отреагировал Генка.

– Нет. Вторую половину – после того, как получите удостоверение. И вот еще что, – адвокат обернулся к Зое, – вам, девушка, я бы посоветовал парик или снять, или заменить.

Зоя смешалась, но из-за безукоризненно вежливого тона, которым были произнесены эти слова, даже не стала дерзить и только тихо проговорила:

– А что, так заметно?

Виктор Иванович ее вопрос проигнорировал, потому что все его внимание было поглощено деньгами, которые отсчитывал Гена.

Зоя прижалась к Геннадию и закрыла глаза. В квартире была только одна постель, и спать им пришлось вместе. Оба целомудренно улеглись под одеяло в футболках и трусах – к такому неглиже им было не привыкать. За несколько месяцев совместной жизни они видели друг друга во всяких ракурсах, хотя в одной постели им спать еще не приходилось.

Зоя давно уже оставила попытки сблизиться с Геной больше, чем просто с другом, но сейчас ей хотелось тепла и участия, утешения и ободрения перед завтрашним испытанием.

К Геннадию она испытывала смешанные чувства, в которых и сама порой не могла разобраться: он всегда нравился ей как мужчина, как человек, как товарищ, но ее часто раздражало то, что он погружен в свой собственный мир, далекий от привычной ей суеты и мелких забот. Он корпел над своими статьями, часами висел в Интернете, пропадал в библиотеках, игнорируя общество и модные увлечения. И вместе с тем с ним было интересно – казалось, он всегда найдет тему для разговора, а в голове его вмещается столько знаний, сколько у пары вместе взятых ученых-профессоров. При этом он никогда не задирал нос, не ставил себя выше других, не бахвалился своим интеллектом и талантом, – а талант у него, несомненно, был – Зоя любила читать написанные им очерки. Иногда ей казалось, что он ничего не воспринимает всерьез, вечно подшучивая над ее откровениями, а иногда – что он излишне строг и принципиален. Он очень трогательно относился к своей матери, и это тоже вызывало у Зои двойственные чувства: с одной стороны, она считала его маменькиным сынком, с другой – уважала его за преданность родственным узам. И пожалуй, он был единственным человеком за исключением деда, от кого она могла воспринять критику, пусть даже поначалу и злясь, и отвергая ее, по своему обыкновению. И, само собой, она по достоинству оценила то, что он не испугался прийти ей на помощь, хотя и сомневалась в его бескорыстии.

В сравнении с ее прошлыми дружками Геннадий значительно выигрывал – он казался надежным, серьезным, положительным. Хотя, конечно, он не был ангелом: иногда манеры его были достаточно грубы, речь резка, а поступки, с ее точки зрения, необъяснимы: мягкий в одних вопросах, он был тверд и непреклонен в других. Но его обезоруживающая улыбка и какое-то скрытое обаяние быстро снимали возникающее иной раз между ними напряжение и обиды. Все это Зоя, не привыкшая подолгу размышлять о людях и их поступках, ощущала скорее инстинктивно, чем осознанно. И потому не пыталась разобраться, что стоит за их взаимной симпатией: дружеские отношения, личная привязанность или за всем этим кроется нечто большее.

Сегодняшней ночью в постели Зоя вновь надумала преступить однажды обозначенную Генкой черту. И вызвано это было отнюдь не вспыхнувшей в ней страстью, а страхом. Страхом, что он бросит ее, спасует, оставит одну. Чисто по-женски она хотела укрепить их отношения, упрочить их, привязать его к себе понадежнее – нитями интимной близости.

Она осторожно запустила свою маленькую ладошку под его футболку, нежно касаясь груди.

– Геныч… – нерешительно сказала она, не зная, с чего начать осаду этой неприступной крепости.

– М-да?

– Я не могу уснуть.

– Зато я смогу, если ты перестанешь меня щекотать.

– Я не щекочу. Я тебя… ласкаю.

– Х-м. Этого только не хватало.

– Да! Тебе, я считаю, не хватает женской ласки.

– О! Какие ты, оказывается, слова знаешь! А я думал, что с твоего язвительного языка могут слетать только оскорбления.

– Ну зачем ты так?

– Спасибо, что печешься обо мне. Только женская ласка мне не нужна, и сейчас я хочу спать.

Зоя умолкла, не зная, что говорить дальше, но руку все же не убрала. Прошло минут пять, оба лежали не дыша. Зоя, ободренная его неподвижностью, решила продолжить свою чувственную, как она считала, атаку:

– Не может быть, чтобы тебя вовсе не интересовали женщины. Однажды ты не ночевал дома. Где ты был?

– Что за глупый допрос?

– Нет, правда! Ты был у женщины? Почему ты мне никогда ничего не рассказывал, была у тебя любовь или нет? Сколько девушек у тебя было? Как у тебя с ними складывалось?

– А ты никогда и не спрашивала. И немудрено. При твоем легковесном отношении к окружающим… Ты даже толком о своей родне ничего не знаешь… Живешь только собой!

– Ну хорошо, сейчас спрашиваю.

– Нашла время!

– Да, самое время, – самоуверенно и горячо отозвалась Зоя. – Мы с тобой в одной постели лежим…

– Зато я от тебя за период нашего знакомства наслушался о твоих… х-м, как бы это сказать… кавалерах, – с каким-то непонятным чувством сказал Геннадий.

– Я никогда ничего от тебя не скрывала. А ты – замкнутый!

– Не привык болтать попусту.

– А ты поболтай! Давай поговорим о тебе!

– Нам завтра рано вставать, день предстоит сложный, давай спать!

Зоина рука стала медленно спускаться по его груди, коснулась живота. Дыхание Геннадия едва заметно участилось. Зоя, обрадованная, что какая-никакая реакция все же есть, совсем осмелела, продолжая осторожно и легко его поглаживать.

– Ты ведь знаешь, что ты мне всегда нравился…

Ответом ей было молчание.

– Ты… симпатичный. Даже приятный. Мне очень нравятся твои волосы. Это ничего, что ты старше на восемь лет. Мой дед говорит, что мужчина должен быть обязательно старше женщины. А я к его словам прислушиваюсь. И потом, ты умный. Какой ты умный, Геныч! Рядом с тобой я иногда себя чувствую полной профанкой! Ну… не совсем полной, конечно, – подумав, уточнила она. – И очень даже хорошо, что ты по дискотекам и по тусовкам не ходишь. Хотя в твоем возрасте…

Генка внезапно и совсем неожиданно для Зои расхохотался. Он смеялся сначала тихо, короткими, давящимися смешками, а потом чуть ли не в полный голос. Смех его показался Зое непонятным, нелепым, обидным – она разозлилась и убрала свою руку из-под его футболки.

– Что смешного-то?! Я, можно сказать, чуть ли не в любви ему тут признаюсь, а он! Ненормальный, чтобы не сказать больше!

Смех Геннадия постепенно стихал, он стал вытирать навернувшиеся на глаза слезы и примирительно сказал:

– Не умеешь ты, Зоя, признаваться в любви! Если ты так всем своим кавалерам в любви признавалась, то я не удивляюсь, почему они тебя бросали.

– И вовсе они меня не бросали! Это я от них уходила! – сердито парировала Зоя. И неожиданно вкрадчиво, с новой надеждой в голосе: – Может быть, ты меня научишь, как надо о любви говорить?

– Нет! – вдруг жестко и совершенно серьезно ответил Геннадий.

– А жаль, я бы послушала… Ну хорошо, оставим любовь. Неужели ты меня ни капельки не хочешь?

– Мне не нужны ни секс, ни любовь из благодарности.

– О чем ты?

– Думаешь, я ничего не понимаю?! Это у тебя такая форма расплаты, да? Твои порывы обусловлены только тем, что ты иначе не видишь способа сказать мне спасибо. Примитивизм какой-то… как в дешевом кино. Поверь, в такой форме благодарности я не нуждаюсь. Сначала ты пыталась переспать со мной за то, чтобы я тебя приютил, когда тебе некуда было идти. Теперь – чтоб я помог тебе выпутаться!

– А почему ты все это делаешь? Почему? Может, я тебе все-таки нравлюсь? – Зоя инстинктивно почувствовала в его словах какую-то затаенную горечь, глубоко спрятанную обиду и продолжала наступление. Но Геннадий внезапно решил оборвать это выяснение отношений:

– Нет. Я сделал бы то же самое для любого приятеля. Тем более для девушки, попавшей в беду. Даже для такой беспринципной, как ты. Спокойной ночи, – сказал он и отвернулся, укутавшись в одеяло.

Зоя от неожиданности опешила. Отверженная, она осталась лежать на своей стороне постели, не зная, что делать, как реагировать на его отповедь. Раздраженная неудачей, она нашла обычный для себя выход и насмешливо и презрительно бросила ему в спину:

– Ты просто неуверенный в себе кретин!

Он даже не шевельнулся. Генкино молчание только распаляло ее досаду. Задетая гордость захлестнула весь прежний расчет – Зое уже было все равно, что будет завтра. Ей захотелось обидеть его еще больше, и потому она понесла первое, что приходило в голову:

– Слишком правильный, да? Безупречный? Да ты… ты… пень! Ты импотент! Великовозрастный болван! Маменькин сынок! Самодовольный, напыщенный олух! Ханжа несчастный! Чистоплюй. Мямля. Ты… тщеславный графоман!

Тут Геннадий резко вскочил с постели – вынести посягательства на свой профессионализм он уже не мог – и заорал, бегая по комнате:

– А ты эгоистичная, ничего не видящая дура! Люди для тебя – пустое место! Ты обращаешься с ними как с куклами: захотела – взяла одну куклу, не захотела – бросила, взяла другую! Для тебя не существует правил, тебе наплевать на других, на то, что они думают, что чувствуют, что переживают. Ты даже не понимаешь, что можешь кого-то ранить! Есть только ты – центр вселенной, беззаботная пташка и никудышная…

Он обернулся к ней, подошел, готовясь произнести новые обвинения, и вдруг в полумраке увидел, как по-детски дрожит ее подбородок, а с ресниц срываются две большие слезы.

Ему стало стыдно. Он мгновенно раскаялся в своем срыве – его гнев отступил, испарился, как будто его и не было, упреки потерялись.

– Прости, – тусклым, прерывающимся голосом произнес он. – Прости, я действительно глупец. Ты попала в переплет, а я еще добавляю тебе переживаний. Это все нервы… Мы оба просто на взводе, вот и сорвались…

Зоя быстро заморгала, и с каждым взмахом ресниц по ее щекам скатывались крупные слезинки, превращаясь в беспрерывный поток. Она больше ни слова не говорила, только молча плакала. Геннадий попытался утереть ей лицо – она грубо оттолкнула его руку и уткнулась в постель.

– Черт! – досадливо выругался он, взял подушку и отправился спать на сдвинутых стульях.

Рано утром в пятницу в квартире убитой Журавлевой раздался телефонный звонок. Дед Леша встал с дивана, на котором провел мучительную ночь, и подошел к телефону.

– Да, – хриплым со сна голосом произнес он в трубку.

– Алексей Яковлевич? Доброе утро! – Это был Заморочнов, дед сразу же узнал его голос.

– Кому как, а по мне – утречко так себе, – мрачно ответил он.

Заморочнов сконфузился.

– Простите, – непонятно за что стал извиняться он. – Я вчера вечером заезжал к вам домой. Хотел поговорить, а вас не было.

– Во сколько?

– В седьмом часу.

– В седьмом часу я дома был. Спал. Разница во времени непривычная, вот и сморило.

Заморочнов про себя удовлетворенно подумал: «Я так и понял. Нормальная там наружка стоит, и старик действительно никуда не выходил».

– Что с похоронами? – спросил он деда. – Все получается? Помощь не нужна? Ну, документы там какие оформить, подсказать что-нибудь?

– Пока справляюсь. Фирма ритуальная все берет на себя. Только деньги давай… Кстати, я хотел Нинкиных друзей на похороны позвать. Вот здесь, пожалуй, мне понадобится ваша помощь.

– Я вам подскажу, – обрадовался Заморочнов тому, что хоть чем-то может сгодиться старику, к которому по непонятным причинам чувствовал внутреннее расположение. – Насчет друзей… как я понял, таковых у нее и не было, ну, может, с работы кто… Рядом с вами, буквально на соседней улице, находится ее контора, записывайте адрес… Коллеги, конечно, обязательно захотят проститься с Ниной Львовной. Поговорите с ее напарницей Заварзиной. Расскажете потом, может, она что-то интересное вам сообщит.

– А что такое?

– Да есть у меня подозрения по ее поводу… Связанные с вашей внучкой. Я вам при встрече расскажу. Могу я к вам через часок приехать? Или нет, лучше вы сначала сделайте все свои дела, сходите к Заварзиной, а как освободитесь – позвоните мне, я постараюсь тут же подскочить. Если, конечно, на задание какое не пошлют. В любом случае, Алексей Яковлевич, я буду ждать вашего звонка, хорошо?

– Хорошо.

– Зоя не объявлялась? – спросил он на всякий случай, без особой надежды.

– Нет.

– А когда будут похороны?

– Завтра в десять, на Митинском кладбище. Не знаю, где это, но, думаю, разберусь.

– На похоронах, если смогу, я тоже буду. Ну так до встречи?

– Пока, старлей.

Заморочнов повесил трубку и распечатал с компьютера документ – сегодня по электронной почте ему пришла информация по запрашиваемым в УБЭПе «алмазным» фамилиям.

Внимательно вчитываясь в список проводимых этими двумя дельцами сделок, отдающих криминальным душком, Алексей понял, что оба они – птицы высокого полета. И доступ к их телам запрещен, во всяком случае, для «простого смертного» опера, каким являлся Заморочнов.

Илья Васильевич Иноземцев, к примеру, продолжительное время являлся финансовым заправилой архангельской фирмы «Северкамень». По сведениям УБЭПа, его личное состояние оценивалось в сумму около десяти миллионов долларов. Откуда у него такие деньги? Наверняка с нелегальных алмазов! Но никто не смог бы его привлечь к ответственности – он был под прикрытием высоких чинов. Совсем недавно Иноземцев возглавил некую фирму «Солнечная», которая выкупила блокирующий пакет акций «Северкамня» и стала «размывать» его, распродавая частным лицам, иностранным и мелким российским компаниям. Понятно, что делалось это с благословения или по прямой указке его бывших начальников. При этом государство теряло контроль над самим «Северкамнем», значит, уходили в тень деньги, налоги, прибыли. Можно сказать, что компания стала распродавать активы по заниженной цене, но это только на бумаге. О каких суммах в действительности шла речь – неизвестно. Список покупателей акций и претендентов на разработку алмазных копей прилагался, Заморочнов пока отложил его в сторону. Один из мелких акционеров, как сообщала оперативная сводка, посчитал дележку несправедливой и взбунтовался. Он подал на «Солнечную» иск в судебные инстанции Архангельска, обвиняя Иноземцева в экономическом ущемлении интересов миноритариев. Иноземцев оправдывался тем, что привлекал инвестиции в разработку месторождений. Дело находилось в процессе разбирательства. «Могла ему помогать Журавлева проворачивать распродажу земель и акций? – спрашивал себя оперативник. – Могла».

Дальше следовали сведения на Сергея Вячеславовича Иванова, второго интересующего старлея фигуранта. Этот был мельче Иноземцева, но биографию имел богаче, хотя о его личном состоянии данных в сводке не имелось. Делец с простой русской фамилией, в прошлом судимый, выскочил на алмазный рынок совсем недавно. Но только на якутский, а не на архангельский. Родился Иванов в Вологде, получил экономическое образование. Поначалу работал обычным преподавателем техникума. Был судим по статье 117, часть 1, Уголовного кодекса РСФСР, отсидел четыре года за изнасилование студентки. За примерное поведение отпущен досрочно. После колонии вернулся в родной город, где его вновь приняли на работу в техникум. «Пустили козла в огород», – читая это, ухмыльнулся Заморочнов. Правда, взяли его уже не преподавателем, а завхозом. А вот перестройка открыла Иванову иное поле деятельности. Он переехал в Москву, где организовал коммерческую продажу стройматериалов. Одно время подозревался в торговле оружием и организации преступной группировки, членами которой являлись Волкодав, Юрасик, Шкалик, Честный. Двое из них сейчас отбывают срок; против Иванова доказательств так и не нашлось, его даже не вызывали на допросы. Несколько лет назад судьба и бизнес занесли этого деятеля в Якутск, где он сошелся с местным криминальным миром на почве торговли стройматериалами: Иванов их поставлял из столицы. «Ну да, там тайги для строительства не хватает!» – подумал Алексей. В Якутске на имя своей третьей жены он открыл еще одну строительную фирму; жена проживает в Москве и возглавляет предприятие только номинально. Супруга Иванова, в девичестве Маргарита Шилова, в прошлом проститутка и мошенница «на доверии», клички – Марго, Шило. Подозревается в активной помощи мужу в различных скользких операциях, попахивающих шантажом их противников по бизнесу; прямых доказательств ее деятельности также нет. В Саха (Якутии) Сергей Иванов постепенно влезает в алмазный бизнес, одновременно интересуясь газовыми месторождениями. В Якутске бывшего завхоза, а ныне респектабельного бизнесмена Иванова избрали депутатом городского Совета, где он представляет глас и волю народа и сейчас. Год назад по запутанной схеме новоявленный депутат выкупил у одной из «внучек» «АЛМИРы» кимберлитовый карьер и находящиеся рядом газовые месторождения. Зарегистрировал совместное предприятие «Ив-диамант», получил лицензию на огранку алмазов и их реализацию на внутреннем и внешнем рынках. Подозревается в нелегальном сбыте алмазов в Юго-Восточную Азию; доказательной базы нет. Предположительно имеет покровителя среди чиновников, занимающихся выдачей квот на вывоз драгкамней и металлов, поскольку деятельность его алмазно-бриллиантовых предприятий начисто лишена прозрачности. Финансовые операции «Ив-диамант» проводит через две компании: «Геоинвестпром» и банк «Европорт», одним из директоров которых является Андрей Легостаев, ныне пребывающий под следствием в архангельском СИЗО. Легостаева прокуратура подозревает сразу в нескольких экономических преступлениях, в том числе и незаконной добыче и торговле алмазным сырьем.

«Есть! – вздрогнул Алексей, когда дошел до этого места. – Я знал, что связь должна быть, и она обнаружилась! Иванов, Легостаев, Журавлева… Только какое отношение все это имеет к ее убийству? Что, что она для них делала? За какие заслуги Легостаев оформил на нее офис?»

Что-то еще смущало оперативника в досье Иванова. Но что именно – он никак не мог понять. Какая-то неоформленная мысль мелькнула в его сознании и тут же растаяла. Тогда Алексей вернулся к сводке на Иноземцева и решил более внимательно просмотреть список тех, кому он распродавал активы «Северкамня». Вчитываясь в каждую строчку, он и здесь обнаружил фамилию Легостаева. Фирма «Северная земля», которую он возглавлял, получила изрядный кусок неразведанных месторождений от растерзанной Иноземцевым алмазной компании!

«Не зря Журавлева названивала Иноземцеву и Иванову несколько раз за последний месяц, – размышлял старший лейтенант. – Вариантов здесь два. Первый: нотариус всем троим, включая Легостаева, помогала устраивать какие-то незаконные операции. И ее телефонные переговоры с ними – не что иное, как консультации, советы определенного рода. Второй: она решала вопросы по бизнесу с партнерами Легостаева, отрабатывала, так сказать, его подарок – офис. Ведь Легостаев, засветившийся в делах этих алмазных тузов, сидит в тюрьме. Но тогда ее убийство может быть связано как раз с ними! Якутские или архангельские предприниматели вполне могли протянуть свои щупальца в Москву и убрать неугодного юриста, которым могла быть Журавлева. Не напрасно же она записала в своем ежедневнике – „Иванов св.“ и „Иноземцев – мелкий акционер“. Однако если это так, то мне ни в жизнь не доказать, кому в действительности была нужна ее смерть, кто был заказчиком ее убийства. Не дадут. Как только я копну – тут же перекроют кислород. Впрочем, версию со сделкой „Металлопродукта“ все же нельзя совсем списывать со счетов».

Заморочнова просто распирало от желания с кем-нибудь поделиться своими догадками и предположениями, посоветоваться, как вести следствие дальше. Он решился идти к майору, хотя помощи и одобрения от него меньше всего можно ждать. Однако он его непосредственный начальник, старлей просто обязан поставить его в известность и получить «добро» на дальнейшую разработку новой версии.

Алексей сложил в папку все бумаги и направился в кабинет Никоненко.

– Можно, товарищ майор? – спросил он, всунув голову в приоткрытую дверь начальника.

– Заходи, заходи. Я как раз собрался тебя вызвать, – раздался бодрый голос майора. – Присаживайся. Как, собственно, продвигаются поиски Журавлевой Зои?

– Девчонка как сквозь землю провалилась, Виктор Петрович.

– А я тебя предупреждал!

– Думаю, нам надо больше сосредоточиться на другом.

Никоненко обратил на него удивленно-вопросительный взгляд.

– Да, товарищ майор. Зоя, конечно, могла бы рассказать что-то о работе своей тетки, но заказчик убийства – не она. Я уверен, если мы ее допросим, версия с наследством рассыплется как карточный домик.

– Ты опять за свое?! Да меня прокуратура уже задавила: когда поймаете заказчицу? У них эта версия основная! Киллера-то теперь ищи-свищи!

– Я так не считаю, товарищ майор. Девчонку скорее всего подставили. Или все это – цепь нелепых совпадений.

Никоненко поднялся из-за стола, по обыкновению пошел к окну:

– Объясни мне, собственно, что тебя заставляет так думать? Все же одно к одному – наследство, ее исчезновение, найденные деньги и договор! Да еще дружок ее, которого ты – опять ты! – вовремя не взял, вторую ночь не показывается дома!

– Колыванов опять не пришел ночевать?

– Да, мне только что сообщила наружка.

– Черт… ну да это не так важно. Вам разве не сказали, его в командировку от работы послали! Пока мы, правда, не выяснили куда – в этом журнале бардак какой-то, но я туда все же дозвонюсь, достану их главного. Так вот, я что хотел сказать – Журавлева-младшая и Колыванов скорее всего не имеют отношения к убийству нотариуса! Виктор Петрович, ну не могли они так спланировать и исполнить преступление! Все же выверено с максимальной точностью! Нотариуса убил наемник – жестоко, профессионально. У меня тут новая версия вырисовывается.

– Ладно… Излагай свои соображения, – нехотя произнес майор и снова сел за стол.

Заморочнов коротко, но не упуская ни одной детали, рассказал начальнику о событиях последних дней – о беседе со стариком Журавлевым, с Заварзиной, о проверке нотариальной конторы. Затем разложил бумаги – все распечатки телефонных звонков и досье на алмазных бизнесменов. Насколько мог, убедительно разъяснил свою идею – нотариус имела деловые отношения с алмазными заправилами и задела своей работой чьи-то интересы, за что была убрана с дороги.