Текст книги "Образ мира в тексте и ритуале"

Прежде всего нельзя не заметить, что ритуал вторичного погребения как бы сочетает в себе черты обрядов трупоположения и трупосожжения; с последним его связывает действие собирания и погребения костей, а также обмывания костей. В. В. Седов, говоря о могильниках на Волыни и в Припятском Полесье в эпоху раннего Средневековья, отмечает, что «ямы были заполнены черной углистой землей, а кости, собранные с погребального костра, были очищенными от остатков костра, а в некоторых случаях даже вымытыми» [Седов 1990: 174].

Далее следует обратить внимание на летописную статью 1044 г.: «Выкопали из могил двух князей, Ярополка и Олега, сыновей Святослава, и окрестили кости их и положили их в церкви святой Богородицы» [ПВЛ: 169]. Если слова «окрестили кости их» означают, что кости погрузили в воду или облили водой, то аналогия с балканским обрядом будет полной.

Два главных компонента балканского обряда вторичного погребения – эксгумация и поливание (обливание) останков (или могилы) водой – известны и северным славянам, прежде всего в связи с представлениями о «нечистых», или, по терминологии Д. К. Зеленина, заложных покойниках, способных вредить людям, вызывать засуху, неурожай, мор и прочие беды. Народный обычай, запрещавший хоронить заложных покойников в земле (поскольку это оскверняет землю, и земля их не принимает), по мнению Зеленина, вступал в противоречие с церковным требованием предания земле всех крещеных: «Нередко народ в ответ на это выкапывал нечистые трупы и бросал их в глухих местах. Такие случаи зафиксированы уже в памятниках XIII и XIV вв. (Владимир и Москва). Очевидно, такие происшествия случались часто, и стремление избежать их заставило деятелей церкви пойти на компромисс и устроить особые сооружения, известные в старой Москве под названием убогий дом, реже скудельница, буйвище, гноище» [Зеленин 1991: 353].

В работах Зеленина приводится немало свидетельств о разрывании могилы и поливании ее водой во время засухи. Например, он сообщает, что в Екатеринославской губ. удавилась женщина, и ее похоронили на кладбище. Во время засухи люди разрыли могилу и вылили на труп три бочки воды [Зеленин 1994: 257]. «У великорусов Сергачского у. Нижегородской губ. каждую свежую могилу до и после погребения поливают водой, чтобы предотвратить летнюю засуху» [Зеленин 1991: 350]. Множество подобных свидетельств содержат материалы полесских экспедиций: во время засухи «ходят на могилу утопленника, пробивают в могиле ямку и сыплют в ямку воду; и тогда шел дождь» (Черниговская обл.); «раскопали могилу, открыли гроб и налили воды» (Черниговская обл.); «лили воду на могилы утопленников» (Гомельская обл.). Известны подобные приемы борьбы с засухой и южным славянам, в частности, у сербов, как и в Полесье, во время засухи вынимали из могилы труп и бросали в воду и т. п. [СБФ 1978: 110]. См. ниже, с. 453–454.

Еще многочисленнее свидетельства разных славянских традиций о разрывании могил ходячих покойников, упырей (вампиров), о прокалывании их трупов осиновым или боярышниковым колом, переворачивании трупа лицом вниз и т. п. См. с. 399–400.

Эвель Гаспарини обратил еще внимание на фольклорный мотив собирания костей, завязывания их в тряпочку, сохранения или закапывания в землю. В сборнике смоленских песен В. Н. Добровольского находим такие слова:

 
Ох, и ўбили, ўбили милыга майго.
Кабы мела, мела да быстрыя крыльля,
Палятела б к милыму свайму,
Я б сабрала костычки яго,
Палажила б в новенький грабок,
Атслужила б па ём правадок,
Закапала б у сыру зямлю.
 

[Добровольский 1903: 567]

Можно вспомнить, кроме того, известную русскую сказку «Крошечка-Хаврошечка»: «Побежала Хаврошечка к коровушке: “Коровушка-матушка! Тебя хотят резать”. – “А ты, красная девица, не ешь моего мяса: косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водой их поливай”» [Афанасьев 1985: 120]. Ср. также русский фразеологизм перемывать косточки (о нем см. [Виноградов 1954]).

Наконец, любопытно отметить, что кости освященного пасхального поросенка также были объектом специального ритуала: их закапывали в землю, пускали по воде, сжигали в огне, заворачивали в полотно и подвешивали на чердаке, под крышей дома, в хлеву и т. п. в качестве оберега от грома, бури, нечистой силы [Толстая 19926]; череп коня, поросенка и др. также служил оберегом.

Разумеется, приведенных схождений недостаточно для того, чтобы «реконструировать» обряд вторичного погребения у восточных славян. Но при выяснении генезиса балканского обряда их нельзя не учитывать.

Дождь в фольклорной картине мира[88]88
  Статья представляет собой сокращенный вариант серии работ Н. И. и С.М. Толстых [Толстые 1978; 1981а], где дана подробная документация материалов; см. также [Зечевић 1969; Зечевић 1976; Иванов, Топоров 1974; Мошински 1933; Попов 1989; Толстая 1986а; Толстая 19866; Culinovic-Konstantinovic 1963; Рисйпег 1982; Witkowski 1967; Zecevic 1973].


[Закрыть]

В традиционной культуре многих европейских и неевропейских народов дождь был объектом почитания и магического воздействия, и это, безусловно, объясняется тем, что от него зависело благополучие крестьянина-земледельца. Славяне не составляют в этом отношении исключения; более того, в славянской народной культуре практически до наших дней сохранились не только воспоминания о совершавшихся прежде магических ритуалах вызывания дождя во время засухи и остановки дождя во время ненастья, но и в большой степени сами эти ритуалы и относящиеся к ним верования. Мне лично приходилось во время полевой работы в Полесье и на Карпатах (Западная Украина) наблюдать подобные обряды или записывать подробные рассказы о них. На современного исследователя и собирателя большое впечатление производит то, что в этих обрядах хорошо сохраняются архаические формы примитивной магии и мифологические представления о природе дождя и причинах засухи.

В соответствии с такого рода дохристианскими мифологическими представлениями, дожившими до нашего времени, власть над дождем и другими атмосферными явлениями принадлежит обитателям того света, загробного мира, умершим предкам, а среди них в первую очередь так называемым нечистым покойникам – висельникам и утопленникам, которые считаются хозяевами и предводителями («пастухами») туч, а сами тучи представляются небесными стадами коров, быков, волов, иногда овец. Сербы для отгона градовых и грозовых туч обращаются к последнему в селе утопленнику или висельнику, называют его по имени и заклинают его отвести своих «говяд» от полей и угодьев, например: «О, Станко Петрович! Не иди так! Веди тучу в горы, в никуда!» (Западная Сербия) или: «Верни, Джордже, овец туда, не пускай их в наши поля, гони их в море!» (северо-восточная Босния). В Полесье, в районе Чернигова, к утопленникам обращаются во время засухи: идут в поле, зовут их по имени (Петр или Иван) и просят: «Дайте нам дождя!»

В другом районе Полесья, на Гомелыцине, чтобы вызвать дождь, женщины оплакивают мифического утопленника Макарку. Они идут к колодцу, берут в руки палку, сыплют в колодец освященный мак, мешают воду палками, колотят и болтают ее и при этом голосят, как по покойнику: «Макарко-сыночек, да вылезь из воды, разлей слезы по святой земле!» или: «Макарко утопился, Макарко утопился!» – кричат во весь голос.

Обращение к настоящим или мифическим покойникам связано еще и с тем, что засуха в народных представлениях – это стихийное бедствие, посылаемое людям свыше в наказание за грехи, а один из самых тяжких грехов – это самоубийство и «осквернение земли», т. е. погребение самоубийц (утопленников и особенно висельников) в земле (более поздняя форма этого верования – недопустимость погребения таких покойников на кладбище, т. е. на освященной земле). В Полесье говорят: «Самоубийцу не хоронят на кладбище, а то будет засуха; его вывозят далеко от села, на границу, где сходятся земли одного села и другого» (черниг.).

Отсюда проистекают такие способы магического прекращения засухи, т. е. вызывания дождя, как разрушение могилы самоубийцы, похороненного на кладбище, выбрасывание трупа в воду или более поздний («ослабленный») вариант этого действия – разрушение, снятие креста с могилы (прежде кресты на таких могилах не ставились). В 1975 г. в Полесье был записан такой рассказ (приводится в русском переводе):

Повесился на хате человек. И его похоронили на кладбище. Раньше таких не хоронили на кладбище – где повесится, там, на том месте, его и хоронят или закапывают на развилке дорог и забрасывают могилу ветками, хворостом. Каждый прохожий палочку бросит. А теперь уже трех висельников положили на кладбище, и вот уже три месяца засуха, никакого дождя. Пошли люди вырывать этот крест (с могилы висельника). Тянули, тянули, не могли вытянуть, так как родственники сделали под крестом такое укрепление (поперечку). Тогда люди пошли в колхоз и попросили трактор, и трактором вырвали этот крест. Вырвали, и пошел дождь, пошел, пошел и уже идет третий месяц (Стодоличи Лельчицкого р-на Гомел. обл.).

В другом селе рассказывали, что во время засухи тайно собирались женщины, шли на кладбище и искали там свежий (недавно поставленный) крест, вырывали его и выносили с кладбища. Через три дня обязательно шел дождь. Очень близкий к этому обычай известен в Сербии: «Берут крест с какой-нибудь неизвестной могилы и вечером относят его в ближнюю реку или ручей и здесь его вбивают, чтобы он стоял, пока вода сама его не снесет. Когда вбивают крест, трижды говорят: «Крест в воду, а дождь на поле! С неведомой могилы крест, с неведомой горы дождь!» (Восточная Сербия, Болевац). Болгары в Добрудже в случае засухи топили в воде светицу—деревянный надгробный памятник.

Физическое разрушение могилы нечистого покойника могло заменяться в ритуале вызывания дождя поливанием могилы водой, в чем можно видеть символическое предание воде нечистого покойника. Поливание могилы, прежде всего могилы утопленника, было весьма распространенным обычаем в Полесье:

вынимали крест и лили туда воду, чтобы вода дошла до покойника, и тогда пойдет дождь (чернит.); когда была сушь, селяне пошли на кладбище, разрыли могилу хлопца, который утопился, даже крышку гроба подняли и налили воды (черниг.); девять женщин брали воду, решето, шли на могилу висельника, поливали ее через решето водой, взятой из «святой» криницы; при этом они молились и просили: «Мы вам дали воды, дайте нам дождя!» (житом.).

Большое число примеров такого рода из восточнославянской области приводит Д. К. Зеленин в своей книге «Очерки русской мифологии» [Зеленин 1916]. Аналогичные обряды существуют и у южных славян: в Сербии (область Гружа), «если кто-нибудь погибнет и наступит засуха, то место, где пал убитый, поливают водой; а в доме самоубийцы льют воду через трубу» [Петровић 1948: 334].

Более сильным актом, имеющим тот же смысл, является разрывание могилы и бросание в воду трупа. «В окрестностях Алексинца (Восточная Сербия), когда нет дождя, выкапывают утопленника, который утонул в этом году, и бросают его в реку, веря, что дождь после этого пойдет» [Ђорђевић 1: 79]. Подобные действия (разрывание могилы и бросание трупа в реку) практиковались и в Полесье. Они понимались не только как магическое средство провоцирования небесной влаги (дождя) путем операций с земной водой (поливание водой, бросание в воду и т. п.), но и как способ «искупления» вины, состоявшей в нарушении запрета погребать в земле нечистого покойника. Мы можем восстановить, таким образом, механизм, связывающий мифологические представления и ритуальные действия по вызыванию дождя: 1. осознание причинно-магической связи между умершими неестественной смертью и засухой, 2. запрет на некоторые действия, актуализирующие эти причины (в данном случае запрет на погребение утопленников и висельников на кладбище), 3. нарушение запрета как непосредственная причина засухи и, наконец, 4. искупительные действия, нейтрализующие причины засухи и являющиеся одновременно способом вызывания дождя.

Для многих славянских традиций характерны представления о взаимосвязи воды небесной (дождя) и воды земной (рек, источников и т. п.). Земные и небесные воды сообщаются посредством радуги, которая набирает воду из земных водоемов и источников и «передает» ее на небо (поэтому иногда, согласно полесским верованиям, с неба вместе с дождевой водой могут падать рыбы, «выпитые» радугой из рек и морей). Воздействие на одну часть водной стихии (земную) битьем, жертвоприношением, рытьем и т. п. должно отразиться на другой (небесной) и вызвать дождь. Поэтому во время засухи совершалось множество ритуалов у воды и на воде: ходили к источникам, колодцам и рекам, часто в сопровождении священника, молились о дожде, святили воду, обращались к святым: «Святый Гурий, Самвоний и Авил, молите Бога за нас. Дождь! Дождь! Дождь!» (чернит.).

В Полесье были особенно популярны ритуалы у колодца. Они включали, с одной стороны, христианизированные действия, например шествия с иконами, хоругвями, крестами, молебствия, освящение воды, а с другой стороны – магические действия, напоминающие языческие требы у колодца, осуждение которых встречается в древнеславянских письменных памятниках с XI в. (тексты такого рода собраны в известном своде Н. Гальковского [Гальковский I–II]).

К магическим действиям у колодца в Полесье относятся вычерпывание, выливание воды из одного колодца или из всех колодцев села (обычно это делали девочки-подростки или девушки, реже женщины), обливание водой друг друга, колочение воды в колодце палками, о котором уже упоминалось в связи с голошением по утопленнику Макарке. В колодец бросали, сыпали или лили множество различных вещей: мак, льняное семя, зерна пшеницы, жита, горох, капусту, чеснок, лук, соль, хлеб, цветы, деньги, освященную воду и т. п. Чаще всего отмечается обычай сыпать в воду мак-ведун (самосейный мак), имеющий вообще широкое апотропейное применение в Полесье: им обсыпали хату, хлев от нечистой силы, его сыпали на могилы ходячих мертвецов и т. п. Иногда мак получает чисто магическое осмысление: высыпание множества мелких маковых зерен должно вызвать частый, густой дождь, подобно тому как высыпание гороха должно было спровоцировать крупные капли дождя. Не исключено, что и имя мифического Макарки на основе этимологической магии связывалось с маком. Эти действия тоже чаще всего совершали девочки-подростки. Их чистота, девственность обеспечивала успех магическим действиям. Точно так же в известных южнославянских весенних обрядах «додола» (Сербия) и «пеперуда» (Болгария) исполнительницы должны были быть невинными девочками, а иногда еще требовалось, чтобы они были сиротами или последним ребенком у матери.

Все перечисленные выше предметы представляют собой универсальные апотропеи (хлеб, соль, чеснок, деньги и т. д.). Кроме них, в Полесье часто во время засухи бросали в колодец глиняные горшки, причем в большинстве свидетельств подчеркивается, что горшки должны быть краденые (у соседей или, еще лучше, у инородцев и иноверцев – цыган, евреев и др., у гончаров, у вдов и т. п.). На Гомелыцине говорили: «Вот как нет дождя, то украдем где-нибудь у евреев гладышку да в колодец бух! И тоже, говорят, дождь пойдет».

Кража повышала сакральный статус и магическую мощь горшков. С этой же целью старались бросить украденный горшок в колодец так, чтобы никто этого не видел. Иногда в колодец бросали горшок вместе с борщом, украденный прямо из печи. Любопытно, что мотив борща часто встречается в детских песенках-заклинаниях о дожде:

 
Иди, иди, дощику,
Зварю тобі борщику
В полив’янім горщику (черниг.).
 

Иногда украденные горшки предварительно разбивали и в воду бросали уже черепки. Ритуальное разбивание горшков известно у всех славян. Большую роль оно играет в семейных обрядах – свадебном, крестинном и погребальном. Археологи, копавшие в центре Москвы, находили на дне древних колодцев большое количество черепков и не умели объяснить их происхождение. Не исключено, что это были ритуальные черепки, остатки каких-то обрядов и магических практик.

Полесское бросание горшков в колодец как способ вызывания дождя напоминает болгарские и сербские приемы, с помощью которых обезвреживается так называемая магия черепичников. Во время засухи было принято красть у черепичников и кирпичников продукты их труда, т. е. черепицу или кирпич, или же орудия их изготовления, и все это бросали в воду. Это действие понималось как снятие порчи («запирания дождя»), которую якобы наводили черепичники.

Их, как и гончаров, считали виновниками засухи из-за их причастности к стихии огня (обжиг горшков, черепицы) и профессиональной заинтересованности в сухой и жаркой погоде (ради сушки своих изделий). В славянских языках названия засухи (suša, zasuxa, speka и т. п.) образуются от тех же глагольных корней, которыми обозначаются профессиональные действия гончаров и черепичникові *рек- и *sux- «печь, обжигать на огне» и «сушить». Болгары приписывали черепичникам еще и специальную вредоносную магию – закапывание в землю живого животного (кошки или осленка), что якобы приводит к засухе.

В Словении во время засухи дождь вызывали с помощью огня, который пускали по воде: после захода солнца девушки брали корзину, раскладывали в ней костер и спускали на воду в реку Муру. Корзину с огнем уносило течение, а девушки должны были непрерывно читать молитвы «Отче наш» и «Богородица» до тех пор, пока был виден огонь. Исполнительницы обряда непременно должны были быть невинными девушками. Участие в обряде девушки, утратившей невинность, грозило ей большим несчастьем: если бы она после этого села в лодку, лодка бы перевернулась и девушка бы утонула. Чтобы этого избежать, она должна была, входя в лодку, бросить в воду кусок хлеба.

В Западной Болгарии и Восточной Сербии известен специальный обряд, исполняемый во время засухи (или иногда профилактически весной) с целью вызывания дождя. Девушки или девочки лепят из глины куклу по имени Герман – мужскую фигуру размером до 50 см, часто с гипертрофированным фаллосом как символом оплодотворяющей силы. Это они делают обычно на берегу реки. Иногда для изготовления куклы берут землю с безымянной могилы или с могилы висельника. Кое-где Германа делали из тряпок, которые выкрадывали у женщины, вторично вышедшей замуж, а в южных районах Болгарии – из теста, которое замешивали на муке, собранной во время обхода девочек с пеперудой. В некоторых районах Болгарии куклу изготовляли из метлы, украденной у беременной женщины, ожидающей первого ребенка. Однако такой Герман предназначался не для вызывания, а для остановки дождя. Известны также традиции, где Германа делают из убитой (реже – живой) лягушки, причем приготавливают и обряжают такую куклу обязательно в доме кормящей женщины, воспринимаемой как источник благодатной влаги.

Чаще всего глиняная фигура оставалась голой, но иногда ее одевали. Вместо шапки на голову Германа клали скорлупки от первого пасхального (крашеного) яйца. Руки Герману складывали на груди, как это обычно делается при снаряжении покойника. Германа укладывали на деревянное корытце или помещали в специальный деревянный ящик, служащий гробом, убирали цветами, зажигали свечи.

Важнейшим элементом обряда было оплакивание, которое часто начиналось с самого начала изготовления фигурки и продолжалось до погребения ее в земле. Плакать, голосить должны были все присутствующие, но особенно те участницы обряда, которые исполняли роль матери, сестры или супруги покойного Германа. Главным мотивом этих плачей было то, что смерть Германа – это жертва ради дождя: «Ой, Герман, Герман, умер Герман от засухи ради дождя!» Нередко эти плачи были импровизированными, они могли включать описание жизненного пути покойника, его подвигов и заслуг и т. п., как это бывает в причитаниях по умершим родственникам в погребальном обряде. Иногда в похоронах Германа участвовал и «поп», чью роль исполняла девочка из свиты пеперуды. Почти никогда не допускалось участие в обряде мужчин. Лишь в отдельных селах разрешалось юношам в этой церемонии играть роль могильщиков. Во многих районах покойник Герман должен, как этого требует погребальный обряд, переночевать в доме, где всю ночь у его гроба будут бодрствовать участницы обряда, будут гореть свечи и т. п. На другой день гроб выносят из дома, процессию возглавляет женщина-«поп», а замыкает девочка, несущая крест. Процессия обходит все село и все водоемы – колодцы, источники и т. п., иногда и поля и угодья. В прошлом в таких обходах мог участвовать и настоящий священник, а крестьяне относились к обряду с полной серьезностью: при встрече с процессией останавливались, крестились, снимали шапки и т. п. «Покойного» Германа закапывали на берегу реки или бросали в воду, реже зарывали на перекрестках или на краю кладбища. В момент погребения плач и причитания бывают особенно сильными. После погребения устраиваются настоящие поминки, т. е. поминальная трапеза в одном из домов, чаще всего в доме вдовы.

Мифический Герман, погребаемый и оплакиваемый в этом обряде ради вызывания дождя, может ассоциироваться и смешиваться с христианским святым Германом, память которого отмечается 12 мая. С одной стороны, обряд с глиняной куклой иногда приурочивается ко дню святого Германа, а с другой стороны, сам святой часто воспринимается как мифологический персонаж. Ему приписывается власть над градовыми тучами (его считают одним из «градовых» святых: Герман-градушкар), или же он сам выступает как персонифицированная туча. В рождественский сочельник перед началом торжественного ужина хозяин выносит из дома столик с угощением и приглашает Германа такими словами: «Герман, Герман-туча! Приходи к нам ужинать! Приходи сейчас, чтобы летом мы тебя не видели ни на нивах, ни на лугах».

В полесских обрядах вызывания дождя есть ритуалы, во многом перекликающиеся (и по форме, и по содержанию) с южнославянским Германом. Один из них – это ритуал похорон лягушки. Во время затяжной засухи дети ловили лягушку, убивали ее палкой или камнем, затем одевали ее в тряпки, укладывали в спичечный коробок, украшали цветами и ленточками, оплакивали и закапывали в землю. Весь этот обряд прямо совпадает с похоронами Германа. Вспомним еще, что в одном из вариантов болгарского обряда кукла Герман делается из убитой лягушки. Обряды с лягушкой известны и в Индии. В специальной книге, изданной в Калькутте [Rain 1963], можно прочесть о широко распространенных в разных районах Индии ритуальных представлениях свадьбы лягушек, об убиении лягушки, обходах домов с убитой лягушкой и т. п. Можно вспомнить также повсеместно известное верование о том, что квакание лягушек предвещает дождь. У восточных славян, кроме того, существует запрет убивать лягушку, мотивируемый тем, что от этого будет дождь (в Полесье говорят: «Не бей жабу – дождь пойдет»). В Полесье во время засухи совершали обряды не только с лягушкой, но и с другими небольшими животными или насекомыми. Чаще всего это были уж, рак, ящерица, иногда ласка или птица, а из насекомых – медведка, вошь, паук. Рака ловили, убивали и хоронили на берегу реки так же, как и лягушку, над «могилой» ставили крестик и причитали, как по покойнику. Ужа и насекомых обычно убивали и вешали на дерево или на забор. Иногда так же поступали и с лягушкой [Толстая 19866].

В связи с темой лягушки, ужа и других хтонических животных в обрядах вызывания и остановки дождя следует упомянуть о распространенном в разных славянских и неславянских (например, на Кавказе, у румын) регионах поверье о чудесных свойствах палки, которой разгоняли ужа и лягушку. Такая палка могла останавливать и отгонять градовую тучу, унимать пожар, помогать корове при разрешении от бремени, улаживать ссору и т. п. В Полесье мы много раз записывали рассказы о людях, которые, увидев, как на лягушку напал уж, брали палку и освобождали лягушку из пасти ужа, а потом, при наступлении грозы или приближении градовой тучи, выходили с этой палкой во двор, размахивали ею в сторону тучи или крестили ею тучу, и туча отворачивалась в сторону от села.

Рассмотренные обряды хорошо сохраняют связь с древнейшими мифологическими представлениями славян и индоевропейцев. Более простую, примитивно-магическую основу имеют распространенные у всех славян ритуалы вызывания дождя путем разливания воды, обливания водой, кропления водой и т. п. Так, на Украине во время засухи обливали водой углы дома; в Полесье простейшим способом вызывания дождя было обливание водой друг друга. При этом приговаривали: «Как на тебя льется вода, так чтобы дождь обливал землю» (житом.). Это делали обычно у реки или колодца. Иногда обливали лиц, которые, по народным представлениям, обладали особой магической силой: беременную женщину (как символ плодоносности матери сырой земли), пастуха (как предводителя земного стада, способного воздействовать на небесные «стада туч»), попа (тот же символ духовного пастыря). В Полесье известен обычай погружения или сталкивания в воду людей, чтобы вызвать дождь. Широко распространено обливание водой и погружение в воду «ведьмы», которая также могла быть виновницей засухи. На Украине еще в 20-е годы нашего века был записан рассказ о том, как во время засухи староста собрал всех женщин и загнал их в реку прямо в одежде, считая, что среди них могла быть ведьма, «запершая» дождь [Дмитрук 1927].

Наконец, обливание водой составляет главный элемент специальных обрядов вызывания дождя – южнославянских «додолы» и «пеперуды» и восточно-славянского «куста», в которых по селу от дома к дому водят девочку, с ног до головы убранную в зеленые ветки, и перед каждым домом ее поливают водой, чтобы вызвать дождь. Сербские додолы, идя по селу, стараются схватить какую-нибудь беременную женщину, отвести ее к реке и искупать, ибо считается, что после этого сразу пойдет дождь. Беременные женщины не сопротивляются, так как они тоже рады, что пойдет дождь. Обливание водой могло заменяться разбрызгиванием и кроплением воды. То же магическое значение придавалось и слезам как метафоре дождя. Вспомним, что мифического Макарку в полесском обряде просят «разлить слезы по святой земле», т. е. послать на землю дождь. В русском троицком обряде во время молебна в церкви девушки старались уронить несколько слезинок на пучок березовых веток; этот пучок потом сберегался и считался залогом того, что летом не будет засухи (Подмосковье).

Обливание водой могло носить «искупительный» характер. Его применяли тогда, когда причиной засухи считали нарушение определенных запретов. Мы уже говорили о таком искупительном обливании и предании воде, когда речь шла об «осквернении земли» при погребении нечистых покойников – самоубийц и особенно висельников. Были и другие запреты, связанные с землей, нарушение которых могло вызвать засуху. Согласно верованиям, земля «спит» от осеннего праздника Воздвиженья (14/27.09) до весеннего праздника Благовещения (25.03/7.04), и прикосновение к ней в это время недопустимо. Запрещается копать, рыть ямы, вкапывать столбы и т. п. Эти действия приводят к «загораживанию дождя» летом, т. е. к засухе. Поэтому в случае засухи заборы и хозяйственные постройки, сооруженные весной до Благовещения, разрушали, чтобы искупить грех и «освободить» дождь; в ямки от столбов лили воду или обливали водой хозяев-виновников; иногда их забрасывали комьями земли, осыпали ругательствами и проклятиями. Еще один запрет, относящийся ко дню Благовещения, предписывает не печь хлеба и вообще ничего не печь и не жарить, иначе летом «будет печь так, как печется на сковороде». Женщину, нарушившую этот запрет, в случае засухи обливали водой или приносили в дом такой женщине несколько ведер воды и выливали посреди дома. У болгар запрещалось класть новую печь в период от Пасхи до Юрьева дня; если же это делалось, то в случае засухи такую печь разрушали и восстанавливали лишь тогда, когда начинался дождь. В Полесье не разрешали до Благовещения вывешивать на улице для сушки белье, считая, что от этого в селе могут появиться висельники, которые, в свою очередь, вызывают засуху. Виновниками засухи могли стать и женщины, позволившие себе, вопреки строгому запрету, прясть, сновать, ткать или шить в неурочное время (накануне праздников, в сами праздничные дни, в пятницу). Если такой грех раскрывался, то во время засухи повинную в нем женщину обливали водой или же лили воду на ткацкий станок. Иногда даже вытаскивали из дому станок и ломали его (Полесье). Жители Силезии считали, что засуху может навлечь на округу роженица, не совершившая в церкви положенный очистительный обряд «вводин» через 6 недель после родов.

Для предупреждения засухи предназначались специальные превентивные ритуалы. Например, болгары Приазовья, когда пекли хлеб из нового урожая, сначала кусочек этого хлеба бросали в воду, чтобы Бог дал дождь, а потом уже ели хлеб; если кусочек хлеба, брошенный в колодец, попадался кому-нибудь в ведро, его приносили домой, делили между всеми членами семьи и, перекрестившись, съедали.

Еще одним способом вызывания дождя, носящим сугубо магический характер, было разрушение муравейника. Муравейник во время засухи разгребали палкой, подобно тому как колотили воду в кринице; при этом расползающиеся муравьи символизировали и магически вызывали капли дождя. Этот способ известен в Полесье и у южных славян. Сербы, разгребая муравейник палкой, говорили: «Сколько муравьев, столько и капель!» Эта заклинательная формула близка к тому, что произносит на Рождество «полазник» – сакральный посетитель, который бьет палкой по догорающему рождественскому полену-бадняку и говорит: «Сколько искр, столько телят, ягнят, поросят и т. д.».

В Полесье и прилегающих районах Белоруссии и России для вызывания дождя совершался архаический обряд пахания или боронования реки или дороги [Толстая 1986а]. Когда наступала засуха и вода в реке пересыхала, собирались старые женщины, запрягались в плуг и пахали поперек реки высохшее русло. Одна держала, а две тянули плуг. Пропахав русло туда и обратно, они выходили на берег, где их еще для большего успеха предприятия обливали водой. Этот ритуал мог сопровождаться пением церковных песен. Кое-где впрягшихся в плуг женщин другие участницы обряда погоняли кнутом. Иногда считали, что плуг, которым пахали реку, должен быть украден. Вместо плуга по реке могли тянуть борону. В одном из самых старых свидетельств (конец XIX в.) сообщается, что исполнительницей ритуала была красивая девочка 15 лет; ее раздевали донага, увешивали ветками и заставляли боронить воду (Южная Россия). Ср. обряды «додола» и «пеперуда».

Вариантом этого ритуала можно считать обычай перепахивать во время засухи дорогу, причем в плуг тоже впрягались старые женщины (часто вдовы) или девушки, голые или в одних сорочках; по распаханному должен был три раза перейти скот, тогда шел дождь. Кроме пахания, иногда совершались и другие ритуальные действия, имитирующие полевые работы: копание, боронование, сеяние, поливание водой. Например, в одном полесском селе вдовы брали плуг, впрягались в него, перепахивали улицу, сеяли на вспаханной полосе мак, брали борону, волочили, затем через решето поливали посеянное. В других местах во время засухи было принято рыть ямки на дороге, чтобы «отворить воду». В некоторых селах во время засухи пахали вокруг всего села или поля, замыкая магический круг и преграждая путь засухе, подобно тому как это делалось в случаях эпидемий и эпизоотии, когда опахивание села должно было остановить болезнь или мор. Обряды сходного типа известны кавказским народам и народам Индии.