Текст книги "Двери 520"

Больше всего девочка любила сесть возле воды и наблюдать за переливами волн. Правда, с волнами у девочки была вечная дилемма. Как за ними наблюдать? Есть два способа. Первый – это когда ты провожаешь взглядом каждую волну, пока она не скроется вдалеке, а потом – хватаешь следующую и провожаешь её. Это несложно, но не очень приятно.

Есть более продвинутый способ – это когда ты смотришь в одну точку чуть ниже уровня воды, а волны пробегают мимо одна за другой. Это трудно, – взгляду постоянно хочется зацепиться за какую-ни будь волну, и он начинает её провожать, пока его не одёрнешь, а тут уже и следующая. И получается зачастую вместо «продвинутого способа» то же самое «провожание», только с меньшей амплитудой, да ещё и со злостью на саму себя в придачу.

Раздумывая об этом противоречии, девочка шла по маленькой дорожке в сторону пруда. Деревья вокруг становились всё выше и красивее. Девочка улыбалась. Она любила эту извивающуюся тропинку, убегающую куда-то вдаль, словно горная речка. По бокам то и дело попадались странные заросшие травой курганы. Это придавало пути какой-то языческий и мистический привкус.

Наконец девочка достигла прудика. Его гладь сегодня была особенно зелёной – словно маленькая малахитовая бесконечность. На одной из лавочек сидела молодая девушка лет девятнадцати в больших наушниках размером с половину её головы. Девочка могла слышать громкие, немелодичные звуки, вырывающиеся оттуда. Собака любительницы музыки свободно резвилась вокруг, виляя хвостом и радуясь солнечному дню.

Пёс немного покатался на траве, а потом вдруг подбежал к соседней лавочке, на которой сидел уже опохмелившийся Анатолий Фёдорович. Собака неожиданно громко и яростно залаяла. Хозяйка, поглощенная творчеством группы Chemical Brothers, ничего не слышала.

Опохмелившийся Анатолий Фёдорович вздрогнул от громкого звука и испуганно заматерился. Он очень сильно боялся собак. Когда он был маленький, огромный соседский Мухтар вечно пытался повалить его на землю своей огромной тушей. Валил и рычал, пуская слюни. А Анатолий Фёдорович, тогда ещё бывший Толи ком (или по-другому – Белкой), просто лежал и плакал от страха. Сорок пять лет прошло с тех пор, и от Толика по прозвищу Белка и следа-то не осталось, а вот боится опохмелившийся Анатолий Фёдорович собак всё равно.

Несколько минут собака яростно надрывалась.

Наконец девочка не выдержала.

– Зачем ты лаешь на него? – спросила она у пса.

Пёс удивился и замолчал, опохмелившийся Анатолий Фёдорович облегчённо икнул.

– Он мне не нравится! – ответил пёс.

– А почему он тебе не нравится? – удивлённо спросила девочка.

– Не нравится и всё! – не утруждая себя раздумьями, гавкнул пёс. – Просто чувствую к нему отвращение.

– А почему, когда ты чувствуешь отвращение, ты начинаешь лаять?

– Потому что хочется…

– Ясно, – сказала девочка и задумалась, – а какое у тебя имя?

– В смысле? – не понял пёс.

– Ну, как тебя называют, – пояснила девочка, – например, когда зовут есть или зовут принести палку.

– Ах это… – протянул пёс, – я и не знал, что это называется «имя», они зовут меня Стинки.

– Стинки? – удивилась девочка.

– Да, Стинки, – ответил пёс.

– Я знаю это слово, – оно из языка, на котором пишут названия магазинов. Но это несправедливое имя, – ведь от тебя хорошо пахнет.

– Я только что купался! – похвастался пёс. Повисла пауза. Девочка не знала, что сказать.

Она была уверена, что пёс не поймёт, если она выскажет свои мысли.

Пёс прервал молчание первым.

– Скажи, а разве не всех собак хозяева называют Стинки? – спросил он.

– Ну нет, – пожала плечами девочка, у других псов – другие имена.

– Так, значит, я единственный, кого зовут Стинки? – не унимался пёс.

– Ну, не единственный, – подумав, сказала девочка, – есть где-то и другие Стинки, наверное.

– Тогда какой вообще смысл иметь имя?! – возмутился пёс.

– Не знаю, оно просто есть и всё, для удобства других людей, – ответила девочка и пошла дальше, разговор с собакой её утомил.

Стинки решил больше не лаять и вернулся к хозяйке, а опохмелившийся Анатолий Фёдорович икнул ещё раз и отхлебнул из разместившейся в кармане фляжки ещё немножко, чтоб уж совсем, контрольно опохмелиться.

Много часов девочка провела, сидя на небольшой бетонной плите у самой кромки воды и тренируясь смотреть в одну точку, чтобы видеть все волны сразу. У неё здорово получалось.

Мимо глаз бежали тысячи волн-близнецов, таких похожих, но всё же уникальных. Каждая маленькая складочка на воде приходит в наш мир только один раз и уходит навеки. Странно, что её так мало ценят.

Заходящее солнце окрасило водную гладь в нежный розовый цвет. Девочка поднялась и в последний, прощальный на сегодня раз посмотрела на прудик. Она улыбнулась ему и пошла домой по загадочной вечерней дорожке. Курганчики таинственно белели и, казалось, распространяли вокруг себя еловый аромат.

Через пятнадцать минут вдалеке появился дом, на чердаке которого жила девочка. Он улыбался лесу балконами с сушащимся бельём, из распахнутых окон доносилась речь и музыка.

Девочка прошла мимо сидевшей у подъезда поросли бабушек, которая, как единое существо, синхронно перекрестилась, открыла деревянную дверь и окунулась в сумрачную прохладу подъезда.

По широкой лестнице девочка поднялась на самый верх и забралась на свой чердачок, кроваво окроплённый закатом. Она уже собиралась подойти к кровати и лечь, как вдруг неожиданное новшество на стене заставило её остановиться.

Большой красивый паук, пока девочки не было, успел сплести разлапистую паутину, да такую красивую, что казалось, будто слышно, как беззвучно звенит каждая из тонких ниточек, разбавляя мягкую тишину чердака.

– Здравствуйте! – мягким, правильным баритоном произнес паук, уставившись на девочку всеми своими глазами.

– Здравствуйте, – вежливо ответила девочка, – а откуда вы здесь взялись?

– Я хочу тут жить, а вы? – спросил паук.

– А я тут уже живу, – ответила девочка.

– Ох, простите, – извинился паук, – я не знал, что это место уже занято.

– Да что вы, – сказала девочка, – живите, вы мне совсем не мешаете.

– Да нет же, я не хочу вас стеснять, есть и много необитаемых чердаков, – заскромничал в ответ паук.

– А как же ваша паутинка, вы же её уже сплели, неужели не жалко будет оставлять её? – спросила девочка.

– Жалко, – грустно покачал жвалами паук.

– Ну так и оставайтесь! – сказала девочка.

– Ну, раз вы не против, то, пожалуй, останусь, пока паутинка не сносится, спасибо за ваше радушие.

Девочка улыбнулась, кивнула и подошла к окну.

– А чем вы обычно занимаетесь тут? – спросил паук.

– Сплю, – отвечала девочка.

– И только?

– В остальное время я брожу по улицам.

– Но это же бессмысленное прожигание жизни! – воскликнул паук.

– Нет, – ответила девочка.

– Как же нет, когда да! – разгорячился он.

– Я буду жить всегда, а значит, полностью свободна в каждый отдельный день, ведь их будет бесконечно много.

– Ох… А зачем же вы живёте бесконечно? – спросил паук.

– Не знаю, – ответила девочка, – вы же не знаете, зачем вы живёте коротко.

– Да уж, – задумался паук. – Ну и как вам бесконечная жизнь?

– Я счастлива, – ответила девочка.

– Почему вы так уверены?

– Небо такое прекрасное и каждый день разное.

И девочка легла – как обычно, не раздеваясь. И она сразу же уснула. И ей снилось, что Чёрный кролик не успел принять душ, пока не зашло солнце, и начал писать пальцем на стекле прошение в лунсовет, чтобы включили хотя бы луну и дали ему нормально помыться, а оттуда отвечали, что вы вполне можете помыться под звёздным дождём. И начался звездопад.

Я захлопнула крышку макбука и осталась сидеть в темноте кухни практически ослеплённая. Что за человек я была, когда писала это? И почему у меня такое чувство, что между этой сказкой и моим «сейчас» пролегает глубокая и даже почти ироническая связь. А может быть, моё сознание просто автоматически трактует образы с актуальной на текущий момент точки зрения?

Я не знаю, не знаю и не помню. Эта история словно бы сливается с моей реальностью, выплывая откуда-то из глубин сознания. Сегодня я, совсем как эта девочка из истории, ходила в лес к прудику и смотрела на волны, а сейчас вот пойду на чердак-мансарду, увижу ли я там паука?

Ладно, не важно. Это всё бессмысленные проекции. Я слишком, слишком много анализирую. Я делаю глубокий вдох, а потом отхлёбываю ещё чая из чашки.

Есть одно важное «но». Я не счастлива.

XV

Оставьте эмоции у ворот рая.

Тимоти Лири

Прежде, чем идти в мансарду, нужно сходить в туалет. Внутри меня созрело давящее ощущение наполненного мочевого пузыря, да и кишечник опорожнить тоже бы не помешало. Немного поплутав, я нахожу просторное помещение, в котором располагается огромное зеркало и гигантская раковина, а в уголке скромно притаился простенький унитаз. На стене для созерцания повешена абстрактная картина с красноватыми разводами, тонущими на кислотно-синем фоне.

Я избавляюсь от скопившихся в теле отходов и долго умываюсь горячей пузырящейся водой. Намыливаю лицо и тщательно омываю его, затем выдавливаю крохотную горошинку пасты из пустого тюбика, валяющегося на раковине, и пытаюсь при помощи пальца хоть немного освежить не чищенные уже сутки зубы.

Удовлетворённая этими нехитрыми гигиеническими процедурами, я возвращаюсь к приставной лестнице, ведущей на мансарду. Почему-то мне кажется, что там, наверху, меня ждёт что-то важное. А ещё у меня вновь ощущение дежавю, словно бы я всё это уже проживала, просто на каком-то другом витке.

Делаю вдох. Выдох. Мои ладони ложатся на тёплую деревянную перекладину. Вверх.

Я оказываюсь в чудесной мансарде со скошенной крышей. В нос сразу же бросается запах благовоний, сладкий и в то же время терпкий. Из расставленных по углам колонок льётся завораживающая этническая музыка. Я не знаю, что это за инструменты и что это за язык. Может быть, испанский?

На полу постелен большой ковёр. Он похож на тот, который был в доме моей бабушки, – очень душевный, такие умеют делать только туркмены. На полу расставлены круглые свечки, свет их пламени подёргивается узорами теней на стенах. Всё напоминает приготовление к романтическому сексу. Я надеюсь, что под «путешествием» он всё же имел в виду не это.

Чимит сидит посередине комнаты в алмазной позе, его глаза закрыты, он не шевелится и словно бы даже не дышит. Это кажется мне странным и неестественным, даже пугающим. Что-то в нём сейчас отличается от того человека, с которым я разговаривала сорок минут назад, его словно бы окутывает невидимое облако чего-то недоступного моему пониманию и в то же время электрически-притягательного. Чимит открывает глаза и улыбается. Страх тут же проходит, сменяясь каким-то неясного генеза спокойствием.

– Садись, – он показывает рукой на краешек ковра напротив себя.

Я разуваюсь и следую его совету. От запаха благовоний начинает чуть кружиться голова. Мне нравится это ощущение.

– Ты готова? – спрашивает он, продолжая настолько умиротворяюще улыбаться, что мне хочется просто сказать «да», не вдаваясь в подробности. Но так всё-таки нельзя, я умная и скучная девочка. Вот почему я спрашиваю:

– К чему?

– К путешествию, – отвечает он, обворожительно и загадочно улыбаясь. Мне больше не хочется быть въедливой.

– Не знаю, посмотрим. Наверное, да, – неуверенно отвечаю я и тоже почему-то начинаю улыбаться. Наверное, от осознания глупости собственного вербального потока.

– Что ж, это уже что-то, я бы даже сказал, что весьма и весьма неплохо, – соглашается он.

– Что мы будем делать? – спрашиваю я.

– Для начала посидим, послушаем музыку и немного настроимся. Ты об этом не думай, просто теки по течению да и всё, не нужно тебе слишком много головой ворочать. У тебя как минимум половина проблем именно от этого и есть. Так что забей на расспросы и внимательно выслушай пару важных советов насчёт путешествия.

Самое главное – ничего не бойся. Тебе ничего не угрожает. Второе, – помни о том, что ты наблюдатель. Ты ищешь ответ, но ни в чём не увязаешь, понимаешь? И, в-третьих, – чтобы найти нужный ответ, ты должна сформулировать нужный вопрос. Самый-самый важный для тебя сейчас. Вот над этим и подумай, это важно. Понимаешь?

Я кивнула. Сформулировать вопрос. Да, это звучит мудро. Я немного посомневалась и решила сесть в неполную позу лотоса. Всё-таки йога успела меня неплохо натренировать – отличная вещь. Я укладываю правую ногу на левую и вытягиваю спину, – теперь остаётся только закрыть глаза и погрузиться в музы ку. Мягкие звуки проходят сквозь моё сознание насквозь, будто рентгеновские лучи через кожу. Вопрос пока не формулируется, но мне не хочется подталкивать себя к чему-то, я сдерживаю своё рациональное начало, чтобы позволить пробуждающемуся бессознательному вытолкнуть наружу то, в чём я по-настоящему нуждаюсь. Моё поверхностное «я» слишком засорено, запутано и напугано для того, чтобы выполнить такую важную функцию.

По отдельности вопросов у меня огромное количество, – наверное, тысячи. Я с самого детства та ещё почемучка. Но как из них создать и выбрать тот супервопрос, ответ на который даст мне ключ ко всем остальным?

Я чувствую себя тёмным омутом, из глубины которого на поверхность всплывают размокшие и покрытые пахучей тиной предложения. «Почему всё это со мной случилось?» «Почему я не могла выйти из дома?» «Что со мной не так?» «В какой момент всё началось?» «Почему я не счастлива?» «Что мне делать со своей жизнью?»

Но все эти вопросы не нравились мне, они не давали ключа к остальным, это всё частности, а я же по-настоящему желала отыскать универсальный принцип. Эта невозможность вербально сформулировать его буквально сжигала меня изнутри, зачем, вообще, нужны человеческий язык и логическое мышление, если оно не способно помочь справиться с такой простой и такой важной задачей? Наконец из омута бессознательного, словно огромный пылающий шар, поднялся вопрос, который заставил моё сердце биться чаще. Простой и даже нелепый.

Что такое я?

– Что такое я? – повторила я шёпотом и раскрыла веки, вырываясь из охватившего меня радостного ощущения.

Чимит подошёл ко мне и наклонился, пристально вглядываясь в глаза. Он смотрел несколько секунд, а потом его губы разошлись в улыбке, он погладил меня по голове. Спина приятно отозвалась потоком мурашек.

– Знаешь, ты очень хорошая девочка. В тебе столько света и ума. Как ты, вообще, умудрилась так сильно запутаться? Ну да ничего, – это дело поправимое, – Чимит рассмеялся, а я действительно почувствовала себя совсем маленькой девочкой. Сейчас это чувство мне понравилось, – оно вдруг наполнило меня защищённостью и тем особым, уже давно потерянным светом, который много лет назад казался таким естественным.

Чимит достал откуда-то из глубин своих шаровар маленький тюбик и побрызгал мне на руки. В воздухе прорезался пробуждающе-резкий аромат роз.

– Тебе что, не нравится, как я пахну? – рассмеялась я. – Не так уж давно я и не мылась.

– Всё нравится, мы к запахам не придирчивы. Но ты оботри руки и лицо, по волосам проведи, – посоветовал он.

– Зачем это?

– Чтобы отогнать злых духов, – ответил он то ли полусерьёзным, то ли полушутливым тоном.

– Но я не верю в злых духов, – неуверенно, скорее для галочки перед самой собой, ответила я.

– Зато они верят в тебя, – отрезал Чимит.

Я окунаюсь в розовый аромат, чувствуя себя немного глупо. В этом запахе есть что-то смутно знакомое, почему-то он ассоциируется с моей мамой. Разве у неё были розовые духи?

– А так, вообще, во что ты веришь? – спросил меня Чимит.

– Не знаю. Я не религиозная. В науку тоже особо не верю. Хотела бы сказать, что в себя, но, к сожалению, оказывается, что и себе я верить не могу.

– Ты знаешь, это чудесная начальная позиция. Я бы даже сказал идеальная. Веришь? – улыбнулся он.

– Ну как тебе сказать. Я чувствую себя совсем незащищённой. Не за что уцепиться даже, понимаешь? – ответила я.

– А ты смотри на перспективу. Это значит, что ты открыта. Вот что самое важное. Ты – открытая дверь, в которую может войти что-то новое. А большинство людей – это забаррикадированные бункеры, в которых есть только запас безвкусных консервов и склад патронов для того, чтобы отстреляться от любых нововведений. Ладно, неважно. Думал промыть нам нос, но мапачо закончился. Ну, обойдёмся без этого, – задумчиво заметил шаман.

– Зачем мне промывать нос, у меня нет насморка, – отметила я.

– Ну, тем лучше. Ладно. Приступим понемногу, – объявил шаман и загадочно потёр ладонями. Я улыбнулась.

Чимит протянул мне красное пластиковое ведёрко с отломанной ручкой.

– Держи. Следи, чтобы оно всегда было рядом с тобой.

– Зачем? – удивилась я.

– Считай, что это такой амулет, – всё тем же полусерьёзным-полуироничным тоном сказал он. – Ты вот ту подушку возьми и прислонись к стеночке. Облокотиться оно лучше. А я пока что налью нам немного выпить.

– У нас тут что, романтические посиделки? – спросила я.

– Ну, можно и так назвать, – сказал он и рассмеялся. Забрав с собой красное ведёрко, я устроила себе уютное гнёздышко из подушек и пледа. Музыка на секунду стихла, и я услышала стрекот насекомых, доносящийся с улицы. Этот звук – такой простой, загородный, непритязательный – словно якорь прибил меня к здесь и сейчас. Я перестала думать о том, как в детстве строила из подушек и одеял сказочные замки, кожура фантазий и воспоминаний вдруг поблёкла, оставив меня один на один с моими дыханием и сердцебиением.

Чимит достал маленькую пластиковую бутылочку с тёмной жидкостью и два японских стаканчика, разрисованных каллиграфическими кандзи. Символы показались мне смутно знакомыми, глаз запутался в по-азиатски резко отрисованных чёрточках.

Шаман наполнил два стакана, затем взял один в руки и резко опрокинул внутрь себя, будто бы водку. Он даже зажмурился и, совершенно неуместно крякнув, занюхал рукавом. На секунду Чимит замер, будто прислушиваясь к какому-то ощущению, потом встряхнулся и подозвал меня к себе.

– Держи, пей залпом. Сразу предупреждаю – невкусно, но уж очень полезно, – подмигнул он.

Я понюхала. Пахла жидкость отвратительно – тошнотно кисло-пряно. О том, что это такое, размышлять особо не хотелось, но мозг всё равно лихорадочно перебирал варианты, наплевав на мои желания. Шаманский ритуал? Боже мой, это так нереально. Но отказываться смысла нет, – в конце концов, вопрос уже сформулирован.

Я устраиваюсь поудобнее в своём мини-замке из подушек и пледа, на всякий случай зажимаю нос пальцами и опрокидываю в себя содержимое стакана. Меня пронзает тошнотный вкус, будто бы нарочно раздирающий рецепторы языка омерзительной кислотой, дополненной чем-то вяжущим, словно недозрелая хурма. На глаза наворачиваются слёзы. Вязкая жижа спускается по пищеводу, рождая внутри меня спазмы. Я быстро дышу. Такой гадости я всё-таки не ожидала.

– Боже мой, что это вообще? – спрашиваю я. На глаза навернулись слёзы.

– Как тебе сказать. Наверное, лучшее описывающее слово – мама, madre, – задумчиво ответил Чимит, – да, именно – мама, лучше и не скажешь.

Я закашлялась, на секунду внутри меня всё скрутило. Я с трудом подавила тошноту. Так вот зачем нужно это красное ведёрко. Вот уж действительно амулет на удачу. Я склонилась над ним, понимая, что выпитое может извергнуться наружу в любую секунду, но буря в желудке постепенно утихала. Вместо неё я почувствовала какую-то особенно выразительную мягкость, пронизывающую мои руки, ноги и голову.

– Расскажи мне какую-нибудь хорошую историю из своего детства, – попросил меня Чимит.

Я задумалась…

– Хорошую? Ох, нужно вспомнить. Плохих – тысяча, как на подбор… Но вот хорошая…

– Вспоминай, я подожду, – улыбается он.

Я погружаюсь в царство разрозненных воспоминаний. Какое же у меня лучшее воспоминание из детства? На поверхность омута сознания снова выплывает тот пугающей берег озера Ая, которого я даже никогда не видела.

– Мне не хочется сейчас рассказывать, правда. Давай попозже?

Чимит мягко кивает, продолжая вглядываться в моё лицо и улыбаться чему-то своему.

– Тогда просто посиди. Лучше закрой глаза.

Мы немного посидели, вслушиваясь в музыку. Я чувствовала себя мягко и приятно, мне не хотелось ни о чём думать. Так прошло, наверное, довольно много времени. Наконец Чимит достал ещё одну пластиковую бутылочку с какой-то бурдой. Он жестом показал мне, чтобы я подошла к нему с чашкой. Я повиновалась. Через секунду пиалочки наполнились мутной красноватой жидкостью. Уже по запаху я поняла, что она будет ничуть не более вкусной, чем первая. Чимит подмигнул мне и залпом опрокинул свою пиалку в себя. Я последовала его примеру.

Вернувшись в своё гнёздышко из подушек, я почувствовала, что внутри меня что-то изменилось. Затаившаяся тошнота пугала, но я чувствовала, что способна не поддаваться ей. Нужно расслабиться. Я облокотилась и стала просто слушать музыку. А потом я вдруг почувствовала, как комната словно плывёт передо мной, а звуки сливаются в завораживающие рисунки, отдающиеся где-то в глубине груди странными вибрациями. Чувство времени мягко растворялось, а мысли в голове теряли реальность. Я последовала совету Чимита и закрыла глаза. Что я делаю, что я творю? Но мне почему-то совсем не страшно.

Я словно бы ныряю в тёмное пространство за собственными веками. Это ощущение затягивания такое странное, но в то же время смутно знакомое. Будто бы когда-то давным-давно я уже была здесь… Была такой.

Я знаю, что теряю контроль над собой и своим сознанием. Я знаю, что то, что я делаю, – безумие. Пить непонятные тошнотворные напитки в компании совершенно незнакомого человека – это не назовёшь нормальным поступком. Но эти мысли отступают куда-то на самую границу сознания и становятся, пожалуй, даже немного забавными. Внутри меня растекается бескрайним океаном волна бесконечного спокойствия. Нервозность, страх, смутные пугающие образы – всё это отделилось от моего сознания и ушло куда-то в живот, вызвав спазм. Через секунду меня стошнило в пластиковое ведёрко. Стошнило с неожиданной силой, буквально вывернув наизнанку мои внутренности. Так вот почему нельзя было есть. Господи, как это ужасно. Тошнота будто бы раздирала меня изнутри – кажется, ещё секунда, и я выплюну наружу желудок или, на худой конец, аппендикс.

Через несколько секунд я почувствовала, что вместе со рвотой из меня словно бы выходит скопившаяся за долгие годы грязь, оставляя после себя умопомрачительное чувство свободного пространства и света. Впервые в жизни я практически наслаждалась ужасающим процессом насильного опорожнения желудка. Наконец, жидкость внутри меня закончилась. Тело сделало ещё несколько порожних спазмов, но изо рта вырвалась только кислая отрыжка с отвратительным привкусом.

Я откинулась к стене и глубоко вздохнула. Каким-то странным, почти не осознаваемым ощущением в груди я почувствовала прикосновение шамана. Это было похоже на чувство чужого взгляда на затылке, только куда более приятное и умиротворяющее.

Через мгновение я ощутила, как меня засасывает, вытягивает из тела какая-то невидимая сила. Я колеблюсь, поддаваться ли ей. Но отголоски страха быстро скрываются в тёмных углах, – они такие смешные и глупые, мне не хочется больше связываться с ними. И вот я уже лечу вверх, как свободная душа, проходя сквозь бесчисленные небесные храмы. В них есть что-то индийское. Я ощущаю, как рядом со мной проносятся души, чувствую отголоски несказанных слов, чьё-то внимание.

Мне хочется подняться выше. Я прохожу сквозь покрытые золотом ворота. Весь мир будто бы объединён воедино одной большой белой сетью. И я вижу, что я – всего лишь ячейка в бесконечной кристаллической решётке.

Выше, мне хочется выше! Я ощущаю присутствие шамана рядом с собой. Ну же, помоги мне! Я поднимаюсь и поднимаюсь. Каждый следующий небесный храм прекраснее и совершеннее предыдущего. Теперь в сравнении с ними я сама кажусь себе всё более грязной и уродливой. Стыдно… Мне так невероятно стыдно. Я – неуклюжее и слабое создание, которое не имеет права находиться здесь, в этом прекрасном месте. Но я напрягаюсь из последних сил и прикладываю всю оставшуюся у меня волю для того, чтобы пробиться сквозь невидимую стену вверх, туда, к абсолютному знанию. Ну же, ну же, – мне нужно знать, я хочу спастись!

Но чем больше усилий я прикладываю, тем прочнее становится невидимая преграда и мощнее разгорается чувство стыда за собственное несовершенство. Я чувствую, как пространство небесных храмов начинает дрожать и наконец разверзается у моих ног. Я падаю в бесконечную пустоту, объятая невероятным, пронизывающим всё моё сознание до самого основания страхом. Нет, нет, нет!

Где я? Что это? Похоже, что я внутри своего тела. Я прохожу сквозь органы и ткани, ныряю вглубь, чтобы услышать звон и вибрации отдельных клеток и выныриваю обратно. Боже мой, каждая клетка, каждый орган моего тела обладает сознанием. И все они одновременно шепчут мне что-то. Этот шёпот я и воспринимаю в обычной жизни как сигналы органов чувств. Я и не знала, что всё так…

Я спускаюсь ниже, сквозь своё тело. Болезнь. Мой хронический цистит. Он звучит словно сбившаяся нота в этом чудесном ансамбле. Ну же, ну же. Всё будет хорошо. Теперь я замечаю тебя. Прости, что так долго не обращала внимания, мне хотелось забыть о боли. Я знаю, как ты хотел моего тепла. Прости меня. Просто возьми энергии, чтобы стать здоровым.

Я собираю в своём сознании тёплый луч и направляю его в пропитанное щемящей болью место. Всё будет хорошо! Всё будет! Мне вдруг становится интересно, откуда же идёт эта энергия, которую я с такой лёгкостью направляю в больное место? Я цепляюсь за столб света, словно бы за канат, и спускаюсь по нему вниз. Я хочу знать. Где этот источник силы, питающий всё во мне? Почему он оставлял меня так надолго, что я делала не так?

Я вижу огромное и величественное дерево жизни, от которого расходятся во все стороны тысячи тысяч веток-лучей. Вокруг него витают души и тени. Я чувствую, что нахожусь на самом глубоком уровне реальности, зачарованная… чем? галлюцинацией? божественным откровением? Мне хочется подлететь к дереву ближе, но я осознаю, что ещё совсем не готова здесь находиться, – идти сюда, значит, навсегда уйти оттуда, откуда я пришла. Я в ужасе закрываю лицо руками.

Реальность словно бы накреняется, и я оказываюсь стоящей на серой асфальтовой дорожке посреди пустого парка. Осень. Деревья шелестят своими жёлто-красными листьями. Небо – уютно-серое, не давящее, а словно бы обнимающее. Оно капает на мои щёки чуть ощутимыми каплями мороси. Я иду вперёд, забыв о том, как сюда попала. Я просто шагаю по узкой дорожке, ощущая, как моё дыхание сливается с шелестом листьев и чуть заметным шумом дождя. Времени словно не существует.

Деревья расступаются передо мной, и я оказываюсь на залитом потрескавшимся бетоном заднем дворе своей старой школы. Здесь пахнет чем-то неуловимо знакомым. У меня такое чувство, будто всё это уже происходило со мной раньше.

Спиной ко мне стоят люди. Их фигуры так точно очерчены в этом сером свете, словно бы кто-то обвёл контуры маркёром. Я узнаю их. Мама, отец, сестра, дядя. Похоже, что у нас семейное собрание.

Неестественно медленно, будто бы они находятся в другом измерении, фигуры поворачиваются ко мне. Боже мой! Их лица! Лицо. Одно на всех – у каждого одинаковое. На меня смотрит бог Шива. Откуда я, вообще, знаю, как он выглядит? При чём здесь он?

Я чувствую, как Шива завладевает мной. Он – это я. Я уже не могу управлять своим телом, не могу даже пошевелить пальцем. Но теперь мне уже не страшно. Я чувствую, что Шива просто играет со мной в какую-то одному ему известную игру.

Я на секунду выныриваю наружу и понимаю, что катаюсь по полу мансарды, крича что-то непослушными губами. Пол кажется мне глубокой, смертельной и живой землёй. Я сливаюсь с ней, врастаю в неё.

Я в темноте. В глубокой тьме, которую пронзает боль. Это я рождаюсь из тела своей матери. Как страшно и больно! Мне нечем дышать. А вот я – маленькая девочка, ещё не знающая слов. Ну надо же, а я ведь чувствовала тогда прикосновения душ, видела иной мир, он отражался в орнаменте обоев, запутывался в переплетениях ковра на дальней стене. Я просто забыла. Забыла. Я сама старалась его не замечать, когда он приходил ко мне. Особенно в те моменты, когда я засыпала. Он слишком пугал меня.

На мои плечи ложатся гигантские руки Шивы. Весь мой мир заполняется его лицом с гигантскими бездонными глазами без зрачков. Шива обхватывает меня и прижимается своим обжигающе горячим телом. Его нос утыкается в мой, а я вижу только эти огромные чёрные глаза, которые поглощают меня без остатка.