Текст книги "Женщина, которая легла в кровать на год"

Глава 65

Брайан смотрел повтор ток-шоу «Девчата» в номере № 12 пригородного мотеля. Он не мог взять в толк, о чем говорят «девчата», и никогда не слышал о будто бы знаменитом мужчине с оранжевой кожей, гротескно-белыми зубами и ершистыми черными волосами. У гостя студии брали интервью о его родном графстве, Эссексе, но оранжевый брюнет сумел сказать о породившем его крае только одно: «Там крууууто».

Брайан попытался осмыслить проблему с точки зрения формальной логики.

Получилось бы у него расшифровать сигналы с экрана, учитывая скудость начальных данных?

Чуть раньше он заглянул в магазин и приобрел голубой халат из стопроцентного ацетатного шелка с узором «турецкий огурец». Споря с собой, не купить ли к обнове подходящие тапочки, он огляделся в поисках консультанта. Брайану требовалась женская точка зрения. Он подошел к девушке в униформе «Маркс и Спенсер», которая в тот день впервые вышла на работу после пяти недель на больничном из-за хронического стресса.

– Я мужчина, и притом…

Керри в ее нервном состоянии послышалось «Я тритон», и некоторое время она пыталась вспомнить, что же такое тритон. А тритон – это русалка мужского пола.

Брайан тем временем продолжил:

– И притом не разбираюсь в модных поветриях, а потому прошу вас о помощи. Моя девушка примерно вашего возраста. Не подскажете, что нынче модно из халатов и тапочек?

Сотрудница магазина не ответила, и он конкретизировал:

– Считаются ли халат и тапочки утонченным нарядом для спальни или же, как говорит молодежь, это «отстой»?

Керри колебалась. Неспособность принять решение играла главную роль в ее проблемах со здоровьем.

– Не думаю… что смогу вам помочь, – с запинкой пробормотала она и кинулась наутек, сбив манекен, обряженный в распродажное бикини пастельных тонов. Брайан проводил ее возмущенным взглядом. Торговые точки «Маркс и Спенсер» всегда славились квалифицированным персоналом и высоким качеством обслуживания. Оплатив халат и тапочки, он направился в супермаркет, где купил большой багет, французское масло, сыр и бутылку игристого вина, расценив, что шампанское – пустые траты ради столь юной девушки. Импульсивно прихватив пакет разноцветных леденцов на палочке, Брайан стоял в очереди в кассу и чувствовал, что уже почти возбужден.

Летом он вел себя осторожно – каждый раз они с Поппи встречались в разных гостиницах. С последнего рандеву в отеле «Плаза» в Лидсе они не виделись.

Тогда она простонала:

– Моя любовь к тебе бесконечна, Брайан.

Ему очень хотелось уличить невежду в неверном использовании термина, но он, поправ принципы, сказал:

– Я люблю тебя больше, чем звезды в небе.

Они лежали рядышком и взирали на латунную викторианскую люстру. Поппи боялась, что та сорвется с крюка и убьет их обоих. Ей не хотелось, чтобы ее нашли раздавленной рядом с жирным стариком, на всех парах приближающимся к пенсии.

Она положила свободную руку на живот и вздохнула:

– Бри, у нас будет ребеночек.

Брайан не очень любил детей. После рождения близнецов он вызвался поехать добровольцем в Австралию, но ему отказали на том основании, что он стал «семейным человеком».

После короткой паузы Брайан заметил:

– Как здорово.

Поппи сразу поняла, что ребенка он не хочет. Сама она Брайана тоже не хотела. Но тот, кто радостно уподобил жизнь кульку с вишней, забыл, что внутри каждой вишенки таится твердая косточка, которая только и ждет, чтобы сломать зуб или попасть не в то горло. А с виду такая безобидная и маленькая.

В дверь негромко постучали. Брайан вскочил, провел расческой Евы по бороде и отпер замок.

– Почему так долго не открывал? – спросила Поппи. В волосы она воткнула мак, сама нарядилась в пестрое платьице и туфельки с круглыми носками. Вытащила весь пирсинг и смыла с лица макияж.

Увидев Брайана, Поппи с трудом сдержала досадливый вздох – любовник был в нелепом халате и тапочках, не мужчина, а карикатура. В руке Брайан сжимал банку молочного напитка, от запаха которого Поппи замутило. В номере ее поджидал настоящий дедок. Борода у Брайана, конечно, еще не седая, но ждать осталось недолго. В просторных тапочках щиколотки выглядели такими тонкими и хрупкими, что Поппи подивилась, как они выдерживают вес грузного тела. Брайан быстро втянул Поппи внутрь, словно та принесла пакет со взрывчаткой.

– Дорогая, ты выглядишь такой милой, такой очаровательной, такой юной, – рассыпался он в восторгах. Поппи села на кровать и кокетливо закусила согнутый пальчик.

«Любая другая в такой позе выглядела бы дурой», – подумал Брайан. Но перед ним была его Поппи, прелестная женщина-дитя, которую он страстно желал. Брайан включил плеер, который ради этого случая вытащил из домашнего комода, нашел «Песни для свингующих любовников!», выбрал «Рядом с тобой я чувствую себя таким молодым» и нажал кнопку воспроизведения.

«Фу! – подумала Поппи. – Опять этот дохлый лох Синатра!»

Когда Поппи удалилась в ванную, Брайан лег на кровать и поправил халат так, чтобы обнаженными остались только бледные лодыжки. На пятках у него были мозоли и натоптыши, и потому тапочки он решил не снимать.

Поппи вышла из ванной полностью обнаженной, не считая цветка в волосах. Перед тем как выключить свет, она на секунду повернулась в профиль, продемонстрировав слегка набухший животик.

«Интересно, доказано ли научно, что человек разумный действительно способен умереть из-за переизбытка любви? Если это так, то я почти покойник», – думал Брайан.

Поппи же, сцепив зубы, повторяла про себя: «Давай, Поппи, давай, девочка, все кончится через пять минут. Закрой глаза и представь себе Брайана-младшего».

Когда короткая постельная возня завершилась и Брайан перевернулся на спину, хватая ртом воздух, Поппи посмотрела на него сверху вниз и нашла, что он похож на перекормленного задыхающегося китайского карпа, но вслух сказала:

– Ух ты! Потрясающе! Супер! Сплошной восторг!

«Ева никогда так не хвалила меня, как Поппи», – отметил про себя Брайан.

Поппи перелезла через него и скрылась в ванной. Он услышал, как включился душ, и на секунду задумался, а не присоединиться ли к малышке. Но колени в последнее время частенько его подводили, и не было уверенности, что удастся перешагнуть через бортик ванны. Брайан винил во всем артрит, так как артритом страдали все Боберы без исключения.

Поппи долго не выходила. Она сидела в ванне и наблюдала, как горячая вода, закручиваясь, исчезает в сливе.

Когда она вернулась, Брайан уже крепко спал. В его бумажнике она нашла двести пятьдесят фунтов, а на странице с личными данными в ежедневнике обнаружила пин-код к банковской карте. Проверив карманы брюк и пиджака, выудила оттуда семь фунтов тридцать девять пенсов мелочью и телефон. Проглядела несколько снятых Брайаном фотографий – в основном скучные звезды и планеты. Но был там и снимок Брайана с женой и детьми на фоне огромной ракеты.

Брайан и близнецы выглядели полными придурками, но Ева лучилась красотой. В горле Поппи встал ком. Она знала, что вовсе не так красива и знаменита, как Ева, зато обладает достоинством, которого у Евы больше никогда не будет, – молодостью. Кожа у нее гладкая и упругая, и, чтобы к ней прикасаться, мужчины вроде Брайана готовы платить большие деньги.

Одеваясь, Поппи составила план. Взяла карандаш и гостиничный блокнот и села за стол, чтобы записать все по пунктам.

Начать ходить на лекции. Продавать себя мужчинам постарше.

Соблазнить женатого лектора, через месяц сообщить ему о беременности.

Принимать платежи от всех папаш на сопровождение беременности.

Когда подойдет время родов, полететь отдыхать в Таиланд.

Родить ребенка. Продать ребенка. Вернуться в трауре.

Показать фото мертвого младенца всем троим любовникам.

Одевшись и снова сунув цветок за ухо, Поппи разблокировала телефон Брайана и набрала сообщение:

Дорогой Брайан, взяла твои деньги, чтобы купить малышу одежду и пр. Пришлось спешно уйти, надо еще написать эссе о роли Леонарда Коэна в поствьетнамской депрессии в Америке.

Давай снова встретимся, чем раньше, тем лучше?

Как говорят янки, уже скучаю за тобой.

С любовью, твоя малышка Поппи.

P. S. Взяла твою банковскую карточку, чтобы заплатить за такси.

Глава 66

Александр слышал вой полицейской сирены, но продолжал рисовать. Солнце должно было вот-вот взойти над дальним концом кукурузного поля. Он сдался еще до того, как толком приступил. Очарование кукурузы, чуть подрагивающей под легким ветерком, было слишком эфемерным, чтобы перенести его акварельной краской на бумагу. Прошел почти час, прежде чем Александр прервался.

Он развернул пакет с бутербродами с сыром и отвинтил крышку термоса. И почему у кофе приятнее запах, чем вкус?

Жуя, Александр осознал, что счастлив. Дети здоровы, у него не осталось серьезных долгов, картины начали продаваться – потихоньку. И теперь, без дредов, он мог зайти в магазин без опасения, что продавец зависнет над тревожной кнопкой.

Александр заставлял себя не думать о Еве, которую не видел целую вечность.

Они с Евой никогда не сидели вместе за столом, обедая. Не танцевали. Он не знал, какая у нее любимая песня, и никогда уже не узнает.

Руби радовалась, что может поговорить со Стэнли. Недавно она поделилась с ним новостями про усиливающееся безумие Евы – та целыми днями пела, декламировала стихи и составляла списки. А сегодня Руби рассказала, что Ева решила заколотить дверь, оставив только окошечко для передачи еды и воды.

– Не хочу вас пугать, Руби, но это очень похоже на сумасшествие.

Питер забил дверь. В процессе замуровывания Ева передавала ему гвозди. К возвращению Руби, отлучавшейся на чай к Стэнли, дело было сделано.

Теперь Еве оставалось только перебирать свои воспоминания и ждать, возымеет ли кто-нибудь желание поддерживать в ней жизнь.

В комнату проникала узкая полоска света из неровно заколоченного досками окна. Лучик упирался в противоположную стену. Ева лежала в постели и смотрела, как меняется свет. Перед самым закатом он становился радугой из оранжевого, желтого и розового. У сладостей те же цвета. Этот солнечный проблеск значил для нее все. Ева сама поместила его сюда и теперь боялась, что кто-то его заберет.

Ей хотелось стать ребенком и прожить жизнь заново. Из рассказов Руби Ева сделала вывод, что ее младенчество было невеселым – если малышка плакала, ее не утешали, а относили в дальний конец сада. Когда близнецы только родились, Руби поучала:

– Не бери их на руки, если развопятся, ты их только избалуешь, а капризулям с самого начала нужно внушить, кто здесь босс.

Когда бы Ева ни пыталась приласкать близнецов, их маленькие тельца напрягались, а две пары глаз настороженно смотрели на мать без тени улыбки.

Глава 67

Во внешнем мире первая страница «Сан» гласила:

«Ева голодает!», а в статье была выделена цитата:

Миссис Джули Эппингем, 39, сообщила: «Увидев ее в последний раз, я пришла в ужас. Она явно страдает анорексией. Представьте, Ева не стала говорить со мной и не захотела посмотреть на моего новорожденного малыша. Она, безусловно, нуждается в медицинской помощи».

Сестра Спирс увидела оставленный пациентом экземпляр газеты, проходя по приемному покою хирургического отделения. Пробежав текст глазами, первым делом она подумала о своей карьере. Стоило бы навещать миссис Бобер почаще и регулярно проверять ее на пролежни, атрофию мышц и психическое здоровье.

Припарковавшись на Боулинг-Грин-роуд, сестра Спирс посидела в машине, чтобы освежить в памяти историю болезни Евы.

В окно водительской дверцы постучала Сэнди. Одна рука у нее была замурована в гипс. На гипсе не было ни единой подписи. Даже Уильям не пожелал оставить автограф на гипсе.

– Ева больна? – спросила Сэнди.

Сестра Спирс опустила стекло и строго сказала:

– Я не вправе разглашать информацию о пациентах. Она снова закрыла окно, но Сэнди Лейк, вовсе не устыдившись отповеди, продолжала напирать с вопросами. Сестра Спирс слегка испугалась этой агрессивной дамы в дурацком вязаном колпаке и почувствовала облегчение, увидев полицейского. Она погудела, и констебль Хоук направился к машине.

Шагал он неспешно, демонстрируя степенную серьезность. Полицейский наклонился к водительскому окну, и сестра Спирс попросила проводить ее к дому номер пятнадцать.

Сэнди Лейк потребовала разрешения пойти вместе с сестрой Спирс.

– Вам запрещено подходить к этому дому ближе чем на пятьсот метров, – отрезал констебль Хоук.

– Я скоро уеду еще дальше, – уведомила его Сэнди. – Мы с Уильямом собираемся захватить пустующий дом.

– Возмутительно, – покачала головой сестра Спирс.

– С чего бы? Это мой собственный дом.

Констебль Хоук посмотрел на медсестру и покрутил пальцем у виска.

– Я уже поняла! – рявкнула сестра Спирс.

Наверху, в чернильной темноте спальни, Ева уже почти завершила зарядку, которую помнила еще со школьных уроков физкультуры тридцатипятилетней давности. Ева ненавидела все уроки, связанные с посещением общих душевых. Ее поражало, как некоторые девочки могли стоять там обнаженными и болтать с учительницей физкультуры, мисс Свинни. Ева стеснялась своего полотенца, недостаточно большого, чтобы полностью укутать тело, да к тому же серого и пахнущего плесенью, потому что Ева регулярно забывала взять его домой и постирать.

В 1975 году Руби за завтраком с удовольствием давала дочери уроки хороших манер. Одно из правил гласило, что если в разговоре возникла пауза, то ее необходимо чем-то заполнить.

В двенадцать лет Ева была серьезной девочкой, одержимой стремлением делать все правильно. Однажды, возвращаясь с беговой дорожки школьного стадиона, она поравнялась с мисс Свинни. Ева не знала, как следует поступить: продолжать идти в ногу, обогнать учительницу или отстать. Она бросила взгляд на лицо мисс Свинни. Та выглядела невыносимо грустной, и Ева выпалила:

– Что приготовите на воскресный ужин? Мисс Свинни слегка удивилась, но ответила:

– Думаю, баранью ногу…

– И сделаете к ней мятный соус? – вежливо поинтересовалась Ева.

– Не сделаю, а куплю! – нахмурилась мисс Свинни. Повисло долгое молчание, и наконец Ева сказала:

– Вы готовите жареную картошку или пюре? Мисс Свинни вздохнула и пробубнила:

– И то и другое. – И продолжила: – Разве родители не научили тебя, что весьма невежливо задавать так много личных вопросов?

– Нет, – покачала головой Ева, – не научили. Мисс Свинни посмотрела на ученицу и отчеканила:

– Говорить можно лишь тогда, когда есть что сказать. А идиотские вопросы о меню моего воскресного ужина недопустимы.

«Буду держать рот на замке, а мысли при себе», – решила тогда Ева.

Даже спустя годы Ева по-прежнему ощущала запах свежескошенной травы, видела солнечные блики на красном кирпиче старого здания школы, а в душе ее саднило унижение, переполнявшее ее, пока она бежала прочь, туда, где никто не увидел бы, как полыхают ее щеки.

Ева закончила зарядку и легла поверх одеяла. Мысли о еде не оставляли ее ни на миг. У ее кормилицы Руби отношения со временем и всегда-то были весьма вольные, а тут и память ее с каждым днем ухудшалась – порой мать забывала даже имя Евы.

Дверь открыл Стэнли, поздоровался с медсестрой и констеблем. Обменявшись с визитерами рукопожатиями, он проводил гостей на кухню и сказал:

– Мне требуется ваше профессиональное мнение. Заваривая чай, он объяснил:

– Боюсь, состояние Евы ухудшилось. Она умудрилась обаять и склонить на свою сторону Питера, нашего мойщика окон, и он помог ей забаррикадироваться в комнате. Осталась только щель в двери, через которую можно заглянуть внутрь и просунуть тарелку с едой.

Услышав про баррикады, констебль Хоук вмиг осознал всю серьезность происходящего. Наверняка теперь придется вызвать подмогу, и дверь в комнату Евы будут выбивать металлическим тараном.

А сестра Спирс уже видела себя перед медицинским трибуналом. Вот она пытается оправдать свое пренебрежение прикованной к постели пациенткой. Придется все свалить на перегруженность – в рабочий график удавалось втиснуть лишь ограниченное количество уколов и перевязок.

– По возвращении в больницу я немедля извещу врачей, – сказала она громко. – Возможно, стоит вмешаться и прибегнуть к принудительной госпитализации.

– Нет-нет, она не сумасшедшая, – лживо уверил Стэнли. – Ева полностью в своем уме. Утром я имел с ней беседу, передавая вареное яйцо и белый хлеб. Мне она показалась довольной и счастливой.

Сестра Спирс и констебль Хоук обменялись скептическими взглядами. Оставив чай на столе, вся троица поднялась к заколоченной двери.

– Ева, к вам посетители, – сообщил Стэнли. – Сестра Спирс и констебль Хоук.

Ответа не последовало.

– Возможно, она спит, – предположил старик.

– Ну уж нет, – возмутилась сестра Спирс. – Мое время дорого стоит. Миссис Бобер, извольте ответить! – закричала она.

Титания припала губами к щели в двери и прошептала:

– Ева, мне нужно с тобой поговорить.

– Пожалуйста, Титания, – простонала Ева, – мне не интересны твои отношения с моим бывшим мужем.

– Это не о Брайане, – настаивала Титания.

– Ты всегда говоришь о Брайане.

– Послушай, можешь подойти к двери?

– Нет. Я не могу встать с постели.

– Ну пожалуйста, Ева, – взмолилась Титания, – у тебя же есть Белый путь.

– Я им пользуюсь только с одной целью.

У Евы не осталось сил. Последние дни она чувствовала, как жизненная энергия вытекает из нее капля за каплей. Она уже едва поднимала руки и ноги, а пытаясь оторвать голову от подушки, могла удерживать ее лишь несколько секунд и с облегчением роняла обратно.

– Мы могли бы стать хорошими подругами, – продолжала Титания.

– Я плохо умею дружить.

Титания видела в щель полоску пробивающегося в комнату света, а под ней – неподвижно лежащую белую фигуру.

– Я пришла попросить прощения за эти восемь лет лжи, – повинилась она. – Я пришла в надежде на твое прощение.

– Конечно, я тебя прощаю, – вздохнула Ева. – Я прощаю все и прощаю всех. Прощаю даже себя.

Титанию удивило, в каком ужасном состоянии дом. Казалось, сломалась почти вся бытовая техника. На стенах кухни появились огромные трещины. Воняло канализацией.

– Послушай, Ева, позволь мне снять эту дверь, – сказала она. – Я хочу поговорить с тобой лицом к лицу.

– Прости, Титания, но я хочу спать.

Так как свет не падал на стену, Ева догадывалась, что на улице темно. Ей хотелось есть, но она взяла себе за правило не просить, чтобы ее покормили. Если кто-то захочет принести ей еды, значит, так тому и быть.

Внизу Титания обнаружила мать Евы, готовившую бутерброды. Титанию потрясло, как сильно Руби постарела.

Глава 68

Руби извинилась перед врачами и медсестрой за крыльцо, засыпанное опавшими листьями.

– Только их смету, как мигом залетают другие.

– Такова природа вещей, – кивнул доктор Проказзо. Когда все собрались у подножия лестницы, Руби сказала:

– Не помню, когда она в последний раз ела горячее.

Еду в комнату приходится закидывать.

– Вы так говорите, будто миссис Бобер сидит там, точно лев в клетке, – заметила сестра Спирс.

– Память меня то и дело подводит, – посетовала Руби. – Да и по лестнице мне уже не так легко взбираться, ведь я до сих пор жду того нового бедренного сустава!

Она в упор посмотрела на доктора Проказзо, который отмел упрек:

– Вы в списке, миссис Сорокинс.

– Как считаете, может ли миссис Бобер причинить вред себе или другим? – вернулся к цели посещения доктор Бриджес.

– Я только однажды видела ее в ярости, когда она налетела на мамашу, тащившую своего малыша коленками по мостовой, – ответила Руби.

– Во всех моих встречах с миссис Бобер присутствовал несомненный агрессивный подтекст, – вмешалась сестра Спирс.

– Но никаких конкретных проявлений неприкрытой агрессии? – уточнил доктор Бриджес.

– Наедине я бы не рискнула повернуться к ней спиной. – И сестра Спирс поджала губы.

Коллегия поднялась по лестнице и сгрудилась у заколоченной двери. Затворница съежилась в углу кровати у стены. Она уже много дней не мылась и слышала исходящий от своего тела едкий земляной запах, он вовсе не казался ей неприятным.

Ева так изголодалась, что ощущала, будто плоть на ее костях тает. Она приподняла грязную сорочку и ощупала ребра – на них вполне можно было сыграть минорный этюд. У двери пропадала еда. Местные доброхоты приносили бутерброды, фрукты, печенье и пироги, но Ева не поднималась с постели, чтобы принять угощение. В отчаянии Руби кидала в комнату яблоки, апельсины, сливы и груши, надеясь, что те угодят в кровать.

Когда снаружи спросили, кто нынче премьер-министр, Ева ответила неопределенно:

– Это на самом деле так важно? Доктор Проказзо усмехнулся:

– Нет, все наши премьер-министры – болваны.

– Вы когда-нибудь причиняли себе вред? – поинтересовался доктор Бриджес.

– Только когда делала восковую эпиляцию области бикини, – отозвалась Ева.

На вопрос о желании навредить кому-нибудь она ответила:

– Ничто не имеет значения рядом с бесконечностью, не так ли? Взгляните на себя, доктор Бриджес, вы состоите из множества клеток, а те – из неуловимых частиц. В это мгновение вы можете быть в Лестере, а через восьмую долю секунды – уже на другом конце Вселенной.

Врачи обменялись взглядами, и доктор Проказзо прошептал доктору Бриджесу:

– Возможно, ей показано немного отдыха в Брэндон-Юнит?

– Нам потребуется специалист в области психиатрии, – занялась оргвопросами сестра Спирс. – И могу я предложить четвертую статью?[34]34
  В 4-й статье Акта о психическом здоровье говорится о принудительной госпитализации в психиатрическую клинику по заявлению родственника или социального работника. При этом достаточно заключения одного врача, тогда как в других случаях такое заключение принимается двумя.


[Закрыть]

После ухода врачей Руби надела пальто, шляпку и заковыляла к дому Стэнли Кроссли.

Когда хозяин открыл дверь, Руби выдохнула:

– Они хотят забрать Еву.

Она не могла заставить себя выговорить «приют для умалишенных». От отвратительного слова «приют» ее бросало в дрожь.

Стэнли провел гостью мимо книг в коридоре и усадил в уютной гостиной, где книги громоздились стопками вдоль стен.

– Она вовсе не сумасшедшая. Я знавал сумасшедших и сходил с ума сам. – Стэнли хмыкнул и спросил: – А Александр об этом знает?

– Я его сто лет не видела, – покачала головой Руби. – И Брайан совсем не бывает дома с тех пор, как ушла эта женщина, Тит. Ивонн в лучшем мире, а от близнецов уже несколько месяцев нет весточки. Мне кажется, будто я совсем одна в ответе за все про все.

Стэнли обнял Руби. Она была мягкой и податливой.

– Скажите, Руби, вас пугает мое лицо? – спросил он.

– Глядя на вас, я вижу то лицо, каким оно было раньше, – прошептала она. – Да и к тому же в нашем-то возрасте у всех физиономии чуток потрепанные, разве нет?

После того как с аудиенциями у Евы было покончено, ее фанаты разъехались, остались лишь Сэнди Лейк да Уильям Уэйнрайт.

Они подолгу беседовали вполголоса, чтобы не тревожить соседей. Оба пришли к согласию, что принцессу Диану наверняка убил принц Филипп, что первую высадку на Луну сняли в голливудском павильоне, а приказ разрушить башни-близнецы отдал лично Джордж Буш. Сэнди приготовила какао на примусе. Прихлебывая горячее питье, Уильям рассказывал Сэнди о рабах, что падают без сил во время сбора какао.

– Без чашки какао я не могу уснуть! – пожаловалась Сэнди.

– Значит, стащим следующую банку, а? – подмигнул Уильям.

Он обнял Сэнди за широкие плечи, а она припала щекой к его колючей щетине. Над ними заухала сова. Сэнди встревоженно дернулась, и Уильям стиснул ее покрепче, прижимая к себе.

– Это всего лишь сува, – сказал он.

– Сова, – поправила единомышленника Сэнди.

– Ага, – кивнул он, – сува.

Они сидели рядышком и говорили, говорили… пока луна не окутала их теплым молочным сиянием.