Текст книги "Нежнее шелка"

Глава 31

– Вы разочарованы? – спросил Хью, когда экипаж катился по аллее среди ухоженного парка.

Тама оторвалась от окна.

– Да, конечно. Но на самом деле нисколько не удивлена.

Хью с первого же взгляда стало ясно, что Комей не воин. Но он все же вежливо спросил:

– Не может ли ваш брат изменить свое решение?

– Быть может, его удастся уговорить. – Она слегка улыбнулась. – Но его жена заставит его передумать, как только я уйду.

– Вы могли бы остаться с ними и защищать ваши… скажем так, инвестиции в будущее.

Она веселее взглянула на него:

– Хотите избавиться от меня?

С какой дерзкой уверенностью она спросила, думал он, словно ни один мужчина не может оказаться таким глупцом. Он тоже не мог.

– Я не хочу ничего подобного, – пробормотал он. – На самом деле я подумал, что нам стоит поразвлечься, пока мы в Париже. Если хотите, вечером можно сходить в варьете.

– Пытаетесь меня отвлечь?

Проницательности ей не занимать.

– Полагаю, отвлечь нас обоих. Зачем все время думать о врагах и сражениях?

– Кажется, за время, которое провели на пароходе, мы отдохнули от борьбы.

– Отдохнули, но недостаточно. Я почти восемь лет так или иначе веду боевые действия. – Он посмотрел в окно, и стекло запотело от его дыхания. – Может, старею, – со вздохом сказал он.

– А сколько вам лет? – Раньше ей как-то не приходило в голову задать такой вопрос.

– Тридцать четыре. – Он повернулся к ней. – А вам… – Он забыл.

– Двадцать два.

– Думаю, вы для меня слишком молоды.

Ее глаза блеснули.

– Но вчера или на прошлой неделе вы так не считали, не правда ли?

– Вы, наверное, слишком молоды для меня. – Он усмехнулся. – Спросите у своего брата. Я уверен, он скажет, что это так.

– Нет, не так. И моему брату нечего сказать о моей жизни.

– Прекрасно. – Он улыбнулся. – Я не собираюсь спорить.

– Ладно. Так скажите, мне понравится это представление?

– Да. Вы будете смеяться.

– Чудесно. А вам тоже будет смешно?

– Разумеется. Теперь мне хочется веселиться.

После нескольких лет войны он не просто был готов, он жаждал предаться жизнерадостным развлечениям.

Комедия, которую давали в тот вечер, выводила на сцену богатую наследницу, повесу и хор статистов, сопровождавший все действия. Там был еще расчетливый дядюшка и томящийся от любви крестьянин, и к концу первого действия Тама и Хью искренне и безудержно смеялись над нелепыми интригами в этой оперетке.

В антракте они влились в толчею в фойе, после зрелища публика жаждала «хлеба» – мороженого или шампанского; а может быть, хотели обменяться новостями и посудачить. И желание людей посмотреть на других и себя показать побудило и нашу пару ринуться в людское скопище.

Хью протискивался сквозь толпу, возвращаясь с бокалом шампанского для Тама, как вдруг раздался вибрирующий голос:

– Хью! Хью Драммонд!

Мягко смодулированный крик, южная протяжная манера говорить, голос льстивый и вкрадчивый – чары этого голоса из прошлого вызвали у Хью поток эмоций.

Сначала он не обернулся, уверенный, что ошибся. Но его позвали по имени второй раз; теперь голос звучал ближе, и ошибиться было невозможно.

– Прошу прощения, – пробормотал он и, повернувшись, увидел свою бывшую жену, устремившуюся к нему, причем люди быстро расступились перед ней, словно ее необыкновенная женственность рассекала толпу, как корабль волны.

Высокая, белокурая и, как всегда, возбуждающая чувственное желание. В черных кружевах, с таким низким декольте, что почти вся грудь наружу, она прекрасно знала, какое впечатление производит.

Подойдя к Хью, она протянула руку.

– Как приятно снова тебя увидеть, Хью, дорогой, – прошептала она страстным и низким голосом, словно и не бросила его ради какого-то янки, словно ее уход не сыграл роковую роль в том, что он потерял плантацию, словно она не надула его так ловко.

– Здравствуй, Люсинда. Мир тесен.

– Надеюсь, ты больше не сердишься на меня, дорогой, – сказала она, мило надув губки и хлопая невинными, как у ребенка, глазами. – Во время войны царили хаос и неразбериха. Ну, ты понимаешь, ведь правда, почему мне пришлось так поступить с тобой.

– Прекрасно понимаю.

Она улыбнулась, пропустив мимо ушей сарказм в его голосе.

– Я знала, что не осудишь. Ты всегда был такой милый, – ворковала она. – Ведь мы с тобой всегда хорошо ладили, верно? – Сексуальный призыв в ее голосе медово-сладкий, непристойный для замужней дамы пылкий взгляд.

Не понимая, нервирует или интригует его этот зазывный взор, Хью насторожился:

– А где твой муж?

– Он развлекается совсем в других местах, – беззаботно ответила она. – У банкиров свои забавы.

Он понятия не имел, на что она намекает, но это не имеет значения, поскольку она явно предлагала нечто большее, чем дружбу. Он чуть было не спросил: «Ты счастлива?» Но он слишком долго заливал бренди свою обиду из-за ее замужества, чтобы оставаться наивным идиотом. Поэтому он ограничился вопросом:

– Ты не знакома с принцессой Отари? – И, взяв Тама. за руку, вывел ее вперед. – Принцесса, позвольте познакомить вас с Люсиндой… не помню фамилии твоего мужа…

– Берк-Тодман.

– А-а… Люсинда Берк-Тодман, познакомьтесь с принцессой Отари.

– Она говорит по-английски? – Обратив свой вопрос к Хью, словно Тама была глухой, Люсинда окинула принцессу надменным взглядом.

– Говорю. Рада познакомиться.

– Господи! – Голубые глаза Люсинды раскрылись с театральным удивлением при звуках отрывистого английского Тама. – Интересно, где это вы изучали английский?

– С преподавателем.

– Как мило. – Люсинда улыбнулась Хью ослепительной улыбкой. – Какая она умница, Хью. Это твоя протеже? – лукаво осведомилась она, без обиняков придав слову «протеже» определенный смысл.

– Мы хорошие друзья, – отрекомендовал он. – Принцессе не нужны наставники. Она вполне самостоятельна. Люсинда – моя бывшая жена, – сказал он, тем самым давая понять Тама, что Люсинда явилась из его прошлого. – Я не видел ее сто лет, – добавил для пущей убедительности.

– Но у нас с тобой был прекрасный брак в течение нескольких лет. Разве не так, Хью, милый? Мы были неразлучны. – Даже самому бестолковому станет ясно, что она подразумевает под словом «неразлучны». – Ты помнишь, как нас обычно называли? Держу пари, не забыл… – прошептала она, приблизившись так, что ее пышный бюст буквально уперся в его торс. – Влюбленные из Персикового штата…

– Это было давно, – мрачно отозвался он. Но воспоминания нахлынули на него потоком, воспоминания о молодой любви и пылких ласках, о том, что они всегда знали, что в один прекрасный день поженятся.

– Я все еще много думаю о нас, – шепнула она.

– Вряд ли твоему мужу это понравится.

– Ах, да какое мне дело… Янки – это совсем другая порода, Хью. Они не такие, как мы.

– Быть может, тебе стоило подумать об этом до того, как выйти за него замуж.

Она скривила гримаску.

– Не брани меня, милый, за то, что я поступила так, как должна поступать леди, чтобы выжить. Ты не понимаешь, как это было ужасно – ни еды, ни денег, фронт все ближе с каждым днем. Это было ужасно. – Она подняла лицо, чтобы он мог видеть, что глаза ее полны слез. – Я понятия не имела, где ты, жив ли. Что же мне было делать? – Одинокая слезинка выкатилась из ее глаза и скользнула по щеке. – Прости меня, – прошептала она. – Я не ищу сочувствия. Твоего сочувствия я не заслуживаю.

Если она притворялась, у нее это получилось лучше, чем раньше; если же нет… Он почувствовал, что годы понеслись вскачь, и он оказался дома, где в воздухе стоит запах жасмина, где зной летнего дня сменяют вечерние сумерки, и Люсинда бежит к нему, и первые звезды мерцают в небе… Они встречались в беседке у реки. Слишком молодые в те дни, чтобы пожениться, они встречались тайком и предавались любви со страстной, пылкой настойчивостью юности…

Вклиниваясь в его короткие мечты и возвращая его к реальной жизни, прозвенел звонок, предвещавший о конце антракта. Шумная толпа суетливо поспешила в зал.

– Оправдания твои ни к чему, – сказал он спокойно, хотя никакого спокойствия не ощущал. – Война все изменила. – Он предложил руку Тама и улыбнулся Люсинде. – Сейчас начнется второй акт. Приятно было повидаться. – И, поклонившись, пошел к лестнице.

– Вы можете сесть рядом с вашей женой, – предложила ему Тама.

– Бывшей женой. Благодарю вас, нет.

– Она, кажется, пыталась исправить свою ошибку и загладить вину. Она несчастлива со своим вторым мужем?

– Не знаю и не интересуюсь. – Он улыбнулся. – С Люсиндой никогда нельзя понять, что правда, а что ложь.

– Понятно, – вежливо сказала Тама вместо того, чтобы произнести: «Значит, ваша бывшая жена – лгунья».

– А прошлое давно прошло. Оно не может вернуться.

– А вам хотелось бы?

Он молчал не более секунды.

– Нет. На самом деле нет.

– Мне нравится, как мы сегодня развлекаемся, Хью-сан, – проговорила она, вежливо переходя к банальностям. Тама прекрасно сознавала, что ему самому решать, останется его бывшая жена в прошлом или нет, в то время как ее миссия – продолжить дело отца – исключает какие-либо окольные пути. – Замечательно, что можно опять посмеяться, – с приятностью в голосе сказала она.

Он усмехнулся:

– И не думать ни о чем, кроме как о нелепости опереточных персонажей.

– Как славно ни о чем не думать. Мне кажется, что это… расслабляет.

– Ты права, дорогая. – Он чувствовал себя лучше, более уверенно. Обращение «дорогая» уже не щипало ему язык, не резало его слух, и он больше не сомневался, кто именно его дорогая.

Глава 32

Ночью он проснулся после того, как Тама уснула, и лежал, раздумывая о том, что делает Люсинда. Лежит ли она в постели с мужем? Лежит ли с кем-то другим? Думает ли о нем?

Стараясь не шуметь, он встал, налил себе выпить и сел у затухающего огня. Похоже, ее брак далек от совершенства. Заботит ли его это? И если да, то как сильно? После стольких размышлений о том, что могло бы быть, она оказалась здесь – такая же обольстительная, как всегда… и, очевидно, доступная, если только он не ошибся в ее сексуальных сигналах. А ошибиться он вряд ли мог, зная ее когда-то так хорошо.

Итак, он собирается что-то делать?

Ответит ли на ее приглашение?

Или уже слишком поздно, слишком саморазрушительно возвращаться?

Или этому не стоит противиться?

– Не можете уснуть?

Слабый голос Тама напомнил ему о теперешних обязательствах, или романе, или – какое еще определение он хотел бы дать их отношениям, определение, которого ни один из них не хотел сделать.

– Просто решил немного выпить.

– Не засиживайтесь…

– Не буду, – вежливо сказал он, приятно удивленный ее заботливым голосом, но она снова задремала, и его ответ прозвучал впустую.

Тама давала ему отрадное наслаждение, какого он не знал при других связях; все ее требования ограничивались постелью. Но во всем остальном она ничего от него не ждала и не требовала. Самодостаточная, отважная, уверенная в себе, она единственная, неповторимая; ее не сравнишь с прежними его знакомыми женщинами и подружками.

Наверное, как-нибудь, очень скоро, ему придется принять решение об уходе. Тама собирается вернуться в Японию. По этому поводу не возникло никаких неясностей, особенно после посещения ее брата. В то утро, вернувшись в отель, они поговорили о ее планах, но дискуссия не затянулась. Она сказала, что вернется, как только сможет, и поблагодарила его за все, что он для нее сделал.

Очевидно, он предназначался для недолгого пользования.

«Какая ирония судьбы», – с улыбкой подумал он. Сам он столько раз бросал женщин, обращался с ними с неподобающим небрежением. Нет, ни на что большее он не рассчитывал. Равно как не был уверен, что когда-нибудь будет…

Стук в дверь походил скорее на царапанье, и, бросив взгляд на часы, он подумал, уж не решил ли Пэдди, надравшись, нанести визит. Накинув халат, подошел к двери, открыл ее и увидел ночного портье, который протягивал ему конверт.

– Вам письмо, месье, – прошептал он. – От дамы.

Хью взял письмо и почувствовал, как участился у него пульс. Нечего было и спрашивать, кто та дама.

– Подождите, – сказал он, надрывая конверт; вынул визитную карточку и быстро пробежал глазами написанное. Потом поднял голову и спокойно сказал: – Передайте, что я сию минуту спущусь.

Затем сунул конверт в карман, закрыл дверь и пошел в туалетную комнату. Быстро одевшись, вышел из номера через дверь туалетной.

Тама проснулась от стука. Услышав, что дверь туалетной комнаты, закрываясь, щелкнула, она поняла, куда он пошел.

После встречи этим вечером с его бывшей женой она поняла, что всего лишь дело времени – когда эта женщина опять сблизится с ним.

Высокая блондинка с холодным взглядом не стала тянуть.

Нет, Тама ее не винит. Если бы в ее собственной жизни была возможность строить планы, пусть даже на отдаленное будущее, лучшего партнера, чем капитан, нечего и желать. И она бы обдумывала, как пустить в ход все женские ухищрения, которые ей известны, чтобы соблазнить его остаться. Но, к несчастью, ее мир – это великий потоп, события, которые ее ждут по возвращении в Японию, неведомы. Она не может просить его еще раз рискнуть своей жизнью ради нее.

Так что принять решение вернуться домой одной не столь трудное дело. И разумное.

И все же… Признав свой каприз безнадежно-несбыточным, из мира фантазий, она выбросила из головы все эти тоскливые мысли.

Как бы то ни было, теперь капитан недоступен.

А значит, никогда таковым не был.

Люсинда ждала в вестибюле, ничуть не тревожась, что о ней подумают окружающие. Пусть на нее смотрят. Ее не заботило, что она находится одна в общественном месте среди ночи. Пусть думают что хотят. Уже в ранней молодости она решила, что ее красота освобождает ее от светских ограничений. К тому же она хорошо одета и богата. Никто не посмеет возразить против ее присутствия.

Увидев, что по великолепной лестнице отеля спускается Хью, она встала с кресла и поспешила к нему.

Он увидел ее на середине лестницы. Раскрасневшаяся, красоты ослепительной, белокурые локоны разметаны по плечам. И ему показалось, как и вчера, что она принадлежит только ему. Пылающие щеки и роскошные волосы вызвали в памяти Хью знакомый облик жены – растрепанная, разгоряченная от любовных ласк, приходящая в себя из небытия, в которое ее погрузил оргазм. Как часто он видел ее такой, как часто слышал, как она стонет еще несколько секунд после завершения! Сколько раз он ублажал ее!

Почувствовав, что воспоминания действуют на него возбуждающе, он велел себе максимально сдерживаться. Он не собирается ради какого-то кратковременного секса забывать о годах, когда был так несчастен. Хотя очевидно, что, пылко реагируя, горячее тело вступало в противоречие с холодной головой, которая из рациональных соображений отстаивала логику, посылая импульсы самоограничения либидо. Он чертыхнулся.

Они сошлись у основания лестницы, словно рука судьбы вычертила эту совершенную траекторию – он сошел с последней ступеньки как раз в тот момент, когда она бросилась к нему, словно охваченная страстью фурия.

К счастью, у него была превосходная реакция. С легкостью избежав столкновения, он принял ее в свои объятия, и знакомый жар ее тела охватил и его. Ощущение ее тела, ее аромата переполнило его чувства, он пришел в полную боевую готовность, потому что рефлексы тела, глухие к разуму и рассудительности, одержали победу.

– Ты не представляешь, как я соскучилась по тебе, – прошептала она, прижимаясь к нему, напирая на ту часть его тела, которая была твердой и стойкой. – Самая большая ошибка в моей жизни – что я тебя оставила. – И, подавив короткий всхлип, она подняла на него глаза, влажные от слез.

– Это было давно, – ответил он нейтрально, пытаясь подавить похоть разумом; но это оказалось делом трудным, потому что в томительном ритме она танцевала бедрами рядом с его пульсирующей плотью.

– Скажи, ты скучал по мне, ну хоть немножко? – Ее голос умолял, взгляд призывно возбуждал.

Он бурно реагировал на нее; изобразить отсутствие интереса он не мог, раз его штык уже уперся в ее живот.

– Было время, когда ты не выходила у меня из головы. – Решил не сообщать о том, что проводил мучительные недели, пытаясь воспоминания о ней залить спиртным.

– Может, пойдем куда-нибудь? – Голос у нее низкий, хриплый. – Уйдем отсюда?

Он колебался, но она терлась о его штык, и нега в ее глазах чертовски зазывна.

– Прошу тебя… – шепнула она.

Наверху спит Тама. Нельзя же совершенно не учитывать этого.

Поняв его нерешительность, Люсинда лучезарно улыбнулась.

– Я просто хочу поговорить, милый. Рассказать тебе, как жалею обо всем, что случилось. Мы так давно не были вместе. У меня здесь недалеко загородный дом, если у тебя есть время.

Он мог бы отказаться. Наверное, ему следует отказаться, учитывая, какой теперь час, а также наличие принцессы у него в постели. Но он спросил:

– Где это?

– Рядом с Сен-Клу – полчаса… не больше. Там уединенно; мы будем совершенно одни.

Этим она сообщила ему, что он может ее трахнуть уже через полчаса, что после всей горечи и страданий он может получить то, чего ждал так долго. Еще мгновение он решал, насколько обязан хранить верность Тама, хотя сомневался, что у него вообще имеются перед ней какие-либо обязательства. Они оба всячески старались не брать на себя никаких обязательств, сознавая недолговременность их союза. Ну вот, проблема улажена.

– Твой экипаж здесь?

Она улыбнулась – его капитуляция вызвала ее торжество.

– У подъезда.

– Подожди меня в нем. – Сняв со своей талии ее руки, он отступил. – Я сейчас.

– Хочешь сказать ей? – Люсинда подавила улыбку. Она победила! Но разве она побеждает не всегда?

Он кивнул:

– Дай мне пять минут.

– Я не хочу больше оставаться с ним, – заявила она, закидывая удочку, если Хью вдруг передумает.

– Он мне не интересен.

– Я просто хочу, чтобы ты знал, – уточнила она.

Он кивнул, но когда услышал, что она собирается оставить мужа, сердце у него радостно екнуло. Он поднял руку, растопырив пальцы.

– Пять минут, и я вернусь!

– Жду, – промурлыкала она, легко помахала ему рукой, повернулась, прошелестев кружевами на черной бархатной накидке, и вышла.

Он постоял, глядя ей вслед и решая, что ему делать в Сен-Клу. Отставив секс, отставив свою телесную реакцию, после стольких лет он хотел, чтобы ему сначала ответили на кое-какие вопросы. Он хотел знать, почему она поступила так, как поступила, что было у них не так и почему. А после этого он решит, нужен ему секс или нет. Он едва заметно улыбнулся – ну по крайней мере попробует принять разумное решение.

Когда швейцар жестом пригласил Люсинду выйти в ночь, Хью прошел в маленькую библиотеку рядом с вестибюлем. В короткой записке он объяснял Тама, что срочно едет в Сен-Клу и вернется завтра. Он задумался, стоит ли извиняться, что уехал с Люсиндой, и в конце концов решил этого не делать. Со времени развода он никому не давал на себя никаких исключительных прав. В конце записки он предложил сопроводить ее на прием к Хаттори в среду.

Уходя, отдал записку лакею и велел подсунуть под дверь.

Будить Тама незачем.

Вероятно, когда он вернется, она еще будет спать.

Глава 33

Экипаж у Люсинды роскошный, сиденья обиты тканью с начесом, внутренние панели инкрустированы тюльпанным деревом, лириодендроном, фонари из хрусталя с позолотой, на полу абиссинский килим. Такое великолепие редко встретишь – это знак богатства ее мужа или, быть может, его положения нувориша.

– От подобной роскоши тебе придется отказаться, – протяжно сказал он, расположившись на сиденье напротив своей бывшей жены. – Это не экипаж, а карета, не говоря уже о кучере в ливрее и о форейторах. Ты не очень-то пострадала, как видно.

– Я говорила не о материальном ущербе. – Она с улыбкой похлопала по сиденью рядом с собой. – Сядь поближе, милый. Мне нравится, когда ты рядом.

– Погоди, – сказал он, собираясь с духом. А экипаж тем временем набирал скорость. – Скажи, у тебя есть дети? – Он не понимал, почему это важно; но это было так.

У нее подскочили брови.

– С какой стати?

– А твой муж тоже не хочет детей?

Она скорчила гримаску;

– Ради Бога, Хью, неужели мы будем говорить о Кальвине?

– О Кальвине? – Он попытался сдержать улыбку, но это ему не очень-то удалось.

– Смеяться ни к чему. – Она надула губки. – Это семейное имя, оно перешло от какого-то дедушки или прадедушки, который оставил ему приличное состояние, чтобы ты знал.

– Которое ты теперь с превеликим удовольствием проматываешь.

– Любить роскошные вещицы не возбраняется, – беззаботно сказала она, поправляя на руке браслет с бриллиантами. – Насколько я помню, ты тоже не склонен к экономии. Даже когда был молод, покупал мне чудовищно дорогих скаковых лошадей. И не говори, расточительный мот, что этого не было, – добавила она лукаво.

– Я и не утверждаю, что скаредный. Просто подвергаю сомнению практику продажи себя тому, кто больше даст, – тихо сказал он.

– Как ты груб, Драммонд! Надеюсь, ты не собираешься отчитывать меня всю дорогу до Сен-Клу. Ты не представляешь себе, как трудно было обходиться без новых платьев, приятных вечеринок, когда началась война. К тому же все наши рабы разбежались, а мама только плакала и плакала… Это был совершеннейший ужас. Не думай, что я не пыталась приспособиться и устроить… Но это был кошмар, Хью! Ты знаешь, что я не видела Парижа целых четыре года?

В то время как он пытался уцелеть в Северной Атлантике и внести свою долю, чтобы привезти достаточно оружия, чтобы армия конфедератов пополнила запасы и могла успешно сражаться, его жена стенала по поводу отсутствия у нее новых платьев и слуг. Картина проясняется.

– Кальвин, наверное, обещал тебе новые платья.

– Право же, Хью, ты просто невыносим! – сказала она, раздраженно тряхнув локонами. – Нам лучше развернуть экипаж на Париж.

– А я решил, ты уходишь от мужа.

– С удовольствием это сделала бы. Ну же, милый, прошу тебя, молю, разве нельзя поговорить о более приятных вещах или вообще не разговаривать? Ты помнишь, когда мы любили друг друга в нашем экипаже на аллее перед домом моих родителей, а форейтор подбежал, не понимая, почему мы не выходим? – Она подмигнула. – В то время мы долго не рассуждали, не так ли? – Она поерзала на сиденье – нутро у нее ритмично сводила сильная судорога. – Ради Бога, Хью, когда ты займешься делом? Я не желаю больше отвечать на бессмысленные вопросы о чепухе. Хочу почувствовать, как твое мощное копье вонзится…

– В твою горячую щелку?

– Фу! Хью! – воскликнула она с деланным ужасом. – Как ты вульгарен… – Она улыбнулась. – И восхитительно возбуждающ. Такого большого, как у тебя, ни у кого нет, – мурлыкала она. – Хотя, я полагаю, ты это слышишь постоянно. Черт бы меня побрал, я теряю разум и становлюсь мокрой при одном воспоминании о том, как ты втискивался в меня. Мы славно подходим друг другу, да? Пригнаны так плотно, как только возможно, и при этом замечательно подвижны. Ты для меня золотой стандарт любовника, знаешь ли.

Ему неинтересно было слушать про ее любовников, хотя, без сомнения, ее разговоры о плотной пригнанности подействовали на него именно так, как она и рассчитывала.

– А помнишь, когда мы любили друг друга в первый раз у ручья, а наши семьи расположились на пикник за ближайшей излучиной? – продолжала она, облизнув губы кончиком языка.

– Помню. – Его голос снизился на целую октаву.

– Как вспомню, меня кидает в жар, – прошептала она, распахивая накидку, которая соскользнула с ее плеч, и мягкий бархат и шелковистый лисий мех упали на сиденье. Кокетливо обмахиваясь кистью руки, она откинулась назад и улыбнулась ему – искусительница в черных кружевах.

Груди вздымались над вырезом платья огромными холмами, туго зашнурованная талия шириной в кисть руки манила прикоснуться к ней, разгоряченный взгляд предлагал ему все. Может, оседлать ее и ублажать всю дорогу до Сен-Клу и к черту все вопросы? Он сможет задать их после того, как кончит этак с десяток раз. Она готова и согласна на это, можно не сомневаться.

Но некая любопытная мысль мелькнула у него в голове, словно голос разума все еще продолжал сопротивляться лихорадочной пульсации похоти у него в голове.

– Если останусь с тобой в Сен-Клу, – спросил он, – твой муж даст тебе развод?

– Конечно, не даст. Но я могу с ним развестись, – пробормотала она, поманив Хью согнутым пальцем. – Если представишь капитальные основания и предъявишь веские аргументы.

Внезапно некое соображение поразило его с такой ясностью, что он сам удивился, почему оно не пришло ему в голову раньше. Продажная Люсинда! Каковой и была всегда, если бы он удосужился заглянуть правде в лицо. Он был самым богатым из молодых людей в Джорджии, вот она и положила глаз на него. Но когда война забрала его, она просто-напросто нашла себе следующего богача. То, что он оказался янки, чистая случайность.

И пока его банковский счет привлекателен для нее, она останется там, где находится, и будет играть в любовь, пока муж платит по счетам.

Захватывающая перспектива.

– Хью, ну же, неужели ты так сильно изменился, что я должна тебя уговаривать? – Она надула губки; ей было непривычно, что мужчина ею пренебрегает. – Неужели тебе не нравится то, что ты видишь? – Она приняла театральную позу, потом, выпятив груди и широко раскинув руки, залепетала: – Ты всегда был…

– Теперь я стал разборчивей.

– Ты сердишься на меня, бедную старушку, да? – прошептала она. – Понимаю. Может быть, я найду способ, чтобы ты меня простил? – Она говорила, мило растягивая слова, как маленькая девочка; такой прием ей всегда помогал, когда мужчины на нее сердиты. – А если я сделаю вот так? – Задрав кружевную юбку, она обнажила стройные икры, затем голые ляжки, гладкие и розовые там, где кончались чулки и подвязки. – Так лучше? – мурлыкала она, отводя юбки в сторону, чтобы даже полоска кружев не прикрывала золотистые кудряшки на венерином холме. – Я, право же, соскучилась по тебе, милый…

А он пытался понять, в какой момент он пересек черту между неуправляемой похотью и равнодушием. И еще он старался осознать, что с ним случилось и почему горячая, мокрая вагина, до которой рукой подать, не влечет его. Запах распаленной женской плоти не подействовал на него, хотя в прошлом он очертя голову ринулся бы в ее смачные глубины.

Возможно ли в какую-то долю секунды стать монахом? Или он внезапно настолько созрел, что понял разницу между сексом и любовью? Или его раздражала самоуверенность Люсинды?

Или дело еще в чем-то?

В ком-то.

– Наверное, я пас.

Ее глаза широко раскрылись и вспыхнули гневом, а через мгновение лицо ее исказилось от отвращения.

– Очевидно, с тех пор как мы виделись в последний раз, тебя кастрировали, – бросила она. – Или после долгого пребывания в море ты стал предпочитать мужчин?

– На самом деле ни то ни другое, – ровным голосом ответил он. – Дело не в тебе, Люсинда, – вежливо добавил он, чувствуя великодушие от своей новообретенной зрелости. – Мы изменились. – Или, скорее, вероятнее всего, он изменился, а она нет.

– Все равно, это нехорошо с твоей стороны, – надулась она, одернув юбку. – Не понимаю, почему нельзя заняться сексом хотя бы ради прошлого… особенно если учесть, что ты всегда был моим фаворитом.

Истинным смыслом ее слов еще недавно не оскорбился бы, даже несколько минут назад. Действительно, он всегда предпочитал не знать, что он – один из многих.

– А почему бы нам вместо этого не пожать друг другу руку в память о прошлом? – с улыбкой предложил он.

– Иди к черту, Хью Драммонд. Немного оздоровительного секса было бы приятнее.

Немного оздоровительного секса с леди, которая спит в его постели там, в Париже, куда приятнее, решил он.

– Прости, Люсинда. Придется тебе оздоровляться с кем-то другим.

Его спокойный отказ привел ее в сильное замешательство, и она вдруг снизошла до откровенности:

– Скажи мне правду, Хью. Что случилось? Не бойся ранить моих чувств. Наверное, их у меня не осталось.

– Если тебе не нравится твой муж, почему бы тебе и с ним не расстаться? – едко спросил Хью.

– Мне нравятся его деньги, золотце. Он очень, очень богат.

– А-а.

– Так что же тебя смутило? – Она с любопытством смотрела на него, требуя объяснений.

– Наверное, принцесса.

– Наверное?

– Не знаю в точности. Я так же не в ладу со своими чувствами, как и ты. Пожалуй, мы оба утратили лирические навыки. – Он взглянул в окно, не уверенный в большинстве своих чувств, кроме одного, – ему нет нужды ехать в Сен-Клу. – Давай-ка повернем экипаж назад.

– Чтобы она не рассердилась?

– Не думаю, что она рассердится. Мне ее не хватает, вот и все.

– А меня тебе когда-нибудь не хватало?

– Конечно, – сказал он; это слабо передавало месяцы непрестанных «сожалений». – Но это по-другому.

«Совсем по-другому», – подумал он, но он не настолько груб и мстителен, чтобы высказать свою мысль вслух.

Приподнявшись, он постучал в потолок кареты, чтобы привлечь внимание возницы, а потом приоткрыл дверцу и, высунувшись немного, крикнул:

– Поезжайте обратно в Париж!

По пути назад он узнал больше о браке Люсинды, чем хотелось бы; ее разговор был исключительно о мелких треволнениях, хлопотах и заботах, сопутствующих супружескому бытию, например, о ее стараниях хорошо держаться на светских приемах, которые она должна посещать с мужем. Кальвин просто не понимает, что банкиры и их жены – самые скучные люди на земле. Потом, ну, проблемы с хозяйством, заниматься которым ей не нравится, а Кальвин настаивает, чтобы она присматривала и возилась по дому, тогда как всем известно, что на Юге женщин не приучают к ведению домашнего хозяйства; ведь для черной работы есть черные слуги.

– Янки действительно гораздо трудолюбивее, – сказала она обиженным голосом. – Работа, работа, работа. Не могу себе представить, как это можно всю жизнь заниматься только тем, что делать деньги.

Хью посчитал себя не вправе указывать ей, что свою жизнь она посвятила лишь тому, чтобы тратить деньги.

– Должно быть, тебе пришлось нелегко, – мягко сказал он.

– Ты понимаешь, почему мне нужны развлечения, хотя и не захотел угодить сегодня, – жеманно пробормотала она.

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь! Что вообще мужчина понимает в женщине?! – отмахнулась она от него. – И кстати, ты первый, – добавила она, – если тебе хочется знать… – Он поднял брови. – Который отверг меня.

– Я никому не скажу об этом. Свято сохраню твою тайну. – Он серьезно начал пересматривать события своей жизни, которые раньше считал гибельными: развод, потеря плантации и дома. Быть может, это все лишь прелюдия к его дальнейшей благополучной жизни.

Как бы он прожил жизнь, будучи женатым на такой пустой особе, как Люсинда?

И что еще хуже – он не встретился бы с Тама, думал он, и внезапно его душу охватило ощущение восторга, когда наконец понял, как ему повезло.

– Так скажи мне, Люсинда, что ты делаешь, когда ты не в Париже? – спросил он, надеясь, что последует долгий монолог. Ему придется только поддакивать и кивать головой время от времени или иногда выражать сочувствие, что позволит ему сфокусировать свои мысли на крайне интересующем предмете – яркой, красивой, бесконечно обаятельной женщине, которая ждет его в «Гранде».