Текст книги "Лето больших надежд"

11

Лето 1993 года

Это было третье лето Коннора Дэвиса в лагере, и он знал, что оно будет последним. С одной стороны, на следующий год он переходил в девятый класс, а его мама и Мел всегда говорили, что у старшеклассников есть работа. С другой стороны, он не знал, что, черт побери, делать со своим отцом, и, приезжая сюда каждое лето, видел, как Терри Дэвис, пошатываясь, волочится сквозь дни посмешищем лагеря, и это заставляло Коннора ненавидеть весь мир.

Жить с Мелом и мамой было погано, а с отцом тяжело. Потому что, и это было больнее всего, Коннор любил отца. Терри Дэвис был хорошим человеком с проблемой, и Коннор просто не знал, как, черт побери, сделать так, чтобы этой проблемы не было.

«Что за черт, – думал он. – Это мое последнее лето в лагере „Киога“. Я должен насладиться им». Он составил в уме список того, что хочет сделать. Выиграть состязания по танцам. Сходить в горы на Шаунганкс. Провести занятия по выживанию в пустыне, пробыть там два дня, не имея в руках ничего, кроме компаса. Может быть, принять участие в шахматном турнире. Проколоть ухо, просто чтобы позлить отчима. Поцеловать девушку и почувствовать ее. Может быть, даже прийти третьим в состязаниях по бегу.

Да, он хотел сделать все это и даже больше. Чтобы осенью, когда начнутся занятия в школе и ему придется писать сочинение «Как я провел лето», учитель подумал, что ему повезло.

По дороге в столовую он увидел мистера Беллами, директора лагеря и владельца, пожилого мужчину с морщинистым лицом и голосом словно у Лоуренса Оливье в этих старых черно-белых фильмах.

– Здравствуйте, сэр, – сказал он, расправляя плечи и протягивая руку. – Коннор Дэвис.

– Конечно, Дэвис. Я хорошо тебя помню. Как ты, сынок?

– Превосходно, сэр. – Что еще он мог сказать? Что его жизнь – дерьмо, что он скучает по своему маленькому брату, ненавидит отчима и свою жизнь в трейлере в окрестностях Буффало? Его мать, которая провела все детство, мечтая о карьере на сцене, научила его притворяться, так что он легко изобразил улыбку. – Как хорошо вернуться, мистер Беллами. Я в самом деле хочу поблагодарить вас и миссис Беллами за то, что вы позволили мне приехать.

– Глупости, сынок. Мы с Джейн считаем за честь, что ты к нам приезжаешь.

Да, конечно. Кто бы мог подумать.

– Ну, все равно, я по-настоящему благодарен.

Он хотел показать Беллами, что ценит их отношение. Но не знал, как это сделать. У этих людей было все. Они владели лагерем, этим потрясающим местом в пустыне, где, казалось, ты можешь встать на цыпочки и коснуться звезд. И у них была куча внуков, по которым они с ума сходили, и шикарная, сладкая жизнь. Коннору Дэвису нечего было им предложить.

Ужин первого дня всегда был праздничным, и этот год не был исключением. Коннор сидел за длинным столом со своими товарищами по хижине, шумной бандой подростков. Они слопали огромное количество говядины по-веллингтонски и запили ее большими стаканами молока. Даже дети, которые не любили овощи, лопали вареные брокколи и нарезанный салат. На десерт у них были знаменитые пироги с ягодами из булочной «Скай-Ривер».

– Кто-нибудь видел красотку, которая водит грузовик с хлебом? – спросил Алекс Данбар, который занимал койку в первом ярусе под Коннором.

Коннор покачал головой. В том возрасте для него каждое существо с Х-хромосомой было красоткой. Тогда ему еще предстояла эта горяченная сексуальная поездка, одна из тех, что заставила его почувствовать себя маньяком.

– Эта старшеклассница выглядит словно Вайнона Райдер. – Данбар потянулся к большой миске с жареной картошкой. – Ее зовут Дженни Маески. Я выяснил только это. Теперь все, что мне остается сделать, это выяснить, как пригласить ее на…

– Эй, Данбар. – Их вожатый, Рурк Макнайт, поставил ногу на лавку между Данбаром и Коннором. – На пару слов.

– Да? Что такое? – Данбар пытался выглядеть круто, но Коннор знал, что он боится Макнайта.

Все в хижине Ниагар его боялись. Только что окончивший школу, Макнайт был в том возрасте, когда пугать других было потребностью. Никто из ребят в Ниагаре не хотел познакомиться с его плохой стороной.

– Не заканчивай эту мысль, – сказал Макнайт. – Ни о мисс Маески, ни о любом другом лице женского пола. Понял?

– Понял, – ответил Данбар, вспыхивая.

– Хорошо.

Когда Макнайт ушел, Данбар пробурчал:

– Наверное, он сам делает это.

– Если он услышит, что ты это говоришь, – предостерег Крамер, сидя за столом напротив, – черт тебя побери, тебе не поздоровится.

Глупые шуточки начались снова, но Коннор не слушал. Когда что-то происходило с его отцом, у него возникало это странное шестое чувство. Он ощущал, как его скальп покалывает, словно какая-то холодная тень ложилась на него.

Он услышал звон бьющегося стекла, не извиняясь, бросил салфетку на стол и быстро зашагал к двери. Точно, в фойе стоял его отец, совершенно в отключке, у стеклянной витрины, которая теперь была разбита.

– Пап, ты в порядке? – пробормотал Коннор, хватая его за рукав рубашки.

– Просто немного крови, – пробормотал Терри Дэвис, слегка покачиваясь и изучая свою руку. – Я менял эту проклятую лампочку.

Сердце Коннора застыло. Он был таким идиотом. Каждый год он надеялся, что это не произойдет, и каждый год это происходило. Его отец благоухал, как пивоваренный завод, и самое худшее было то, что он пытался делать вид, что все хорошо.

Разумеется, разбитая витрина привлекла любопытных. Большинство из них не знали, что Коннор и Терри Дэвисы – родственники. Терри убеждал Коннора не рекламировать этот факт, что заставляло Коннора чувствовать ложность его положения.

– Эй, сколько пьяниц нужно, чтобы сменить лампочку? – спросил кто-то из ребят.

Коннор непроизвольно вздрогнул, но не показал виду, что готов растерзать парня на части. Он знал, что это конец всему, потому что он провел все свои годы в средней школе, работая над собой. Зачастую выдержка была его единственной защитой.

– Назад, – сказал он.

– А тебе какое дело? – возмутился мальчишка.

– Да, – поддержал его другой мальчишка. – Это что, твоя проблема?

– Идите сядьте. – Это произнес Рурк Макнайт, его высокая, около шести футов, фигура возникла в дверном проеме и заставила детей прекратить насмешки. – Я здесь уберу.

– Нет, подождите, – запротестовал Терри Дэвис. – Я должен сменить эту лампочку. Я должен…

Откуда ни возьмись появилась Лолли Беллами.

– Мистер Дэвис, вы здорово порезались. Позвольте я отведу вас в лазарет, и мы промоем рану.

За день Коннор едва нашел время сказать ей «привет» и сейчас кивнул ей через комнату. Он не собирался с ней дружить, но был рад ее видеть. Она ему нравилась, потому что была умная, смешная и толковая. И потому, что только она могла взять его отца за руку и вывести за дверь, проводить в лазарет, найти для него время, спокойно справиться с неприятностью.

Подавленный ее простым актом доброты и слишком благодарный, чтобы найти нужные слова, он последовал за ними в старый офис, где располагался хорошо оборудованный медицинский кабинет и четыре койки, застеленные хрустящими белыми простынями. Лолли решительно отвернула кран.

– Просто держите руку под водой, мистер Дэвис. Нам нужно убедиться, что в порезе не остались стекла.

– Да, – согласился отец Коннора.

Весь пропитанный пивом и окутанный его запахом, он не вздрогнул, пока промывали рану, брызгали антисептиком и накладывали аккуратную повязку.

– Большое вам спасибо, – сказал Терри. – Вы настоящая Флоренс Найтингейл.

Лолли просияла:

– Да, это я.

Пока она убирала лекарства и бинты, Коннор попытался увести отца.

– Послушай, папа, почему бы тебе не пойти домой. Хочешь, чтобы я тебе помог?

– Черт, нет. – Терри выглядел хмурым. – Я думаю, что в конце концов найду дорогу домой.

«Дом» для Терри Дэвиса означал коттедж-сторожку на краю лагеря, который использовали круглый год. Благодаря этому коттеджу отцу Коннора не надо было ездить на работу, он всегда был на работе. И это было хорошо, потому что если бы он сел за руль, то оказался бы за решеткой.

– Хочешь, я пойду с тобой? – предложил Коннор.

– Черт, нет, – рассердился он и потопал из лазарета, хлопнув дверью.

Коннор не двинулся. Как и Лолли. Он не смотрел на нее, но чувствовал, что она рядом и ждет. Она мягко дышала. И внезапно для него это оказалось чересчур – ее доброта, ее понимание, готовность помочь и делать вид, что ничего ужасного не произошло и нет никакой беды, разрушающей его жизнь. Коннор почувствовал унизительный ожог слез в глазах и горле и испугался, что вот-вот разрыдается.

– Мне надо идти, – пробормотал он, хватаясь за ручку двери.

– Хорошо, – тихо сказала она.

Это было многозначительное «хорошо». Коннор был совершенно уверен: она знает, что он это понимает. Она была Лолли, в конце концов. Несмотря на то что они были всего лишь летними друзьями, она понимала его лучше, чем кто-нибудь еще в его жизни, может быть, даже лучше, чем он сам. Он справился со своими эмоциями. Четыре года жизни с Мелом научили его делать это. Никогда не показывай своих чувств, потому что какой-нибудь осел заставит тебя об этом пожалеть.

«Я ненавижу это, – думал он. – Я ненавижу, когда мой отец пьет».

– Знаешь, что я хочу сделать? – неожиданно спросил он Лолли.

– Пробить лбом стену? – предположила она.

Он не мог удержаться от горестной улыбки. Боже, она знает его. Затем улыбка увяла, и слова, которые он никогда не осмеливался сказать другой душе, слетели с его языка прежде, чем он успел передумать.

– Я хотел бы, чтобы этот ублюдок остановился. Я хотел бы, чтобы он был трезвым и был собой, и, если это не случится, мне нет дела, что станется с его жизнью. Он может играть в крибедж и строить скворечники целый день, и мне нет до этого дела, пока он пьет.

– Может быть, однажды он бросит, – сказала она, ничуть не смутившись его словами. – Моя бабушка Лайтси – мама моей мамы – алкоголичка, но она больше не пьет и ходит на специальные собрания в церкви. Моя мама ведет себя так, словно это большой семейный секрет, но я не знаю почему. Я горжусь своей бабушкой, тем, что она справилась с собой.

Он не мог решить, рад он ее словам или нет. С одной стороны, они давали ему надежду, что, может быть, его отец вдруг изменится. С другой стороны, было так не похоже, что его отец вдруг просто бросит пить и станет ходить на собрания, и Коннор подумал, что будет дураком, если всерьез станет надеяться на такое.

– Я не знаю, почему твои бабушка с дедушкой его держат, – пробормотал Коннор. – Не похоже, чтобы он был работником, на которого можно положиться.

Она нахмурилась:

– Он никогда не говорил тебе?

– Говорил мне что?

– Боже, Коннор, ты должен попросить его рассказать тебе. Или моего дедушку. Твой дед и мой были вместе на корейской войне. Твой дед спас жизнь моему деду.

– Моего деда убили в Корее, когда мой отец был ребенком, но это все, что я знаю.

– Тебе стоит спросить у моего деда. Это целая история о том, как они сражались в местечке под названием Уолд-Сити, и твой дед спас целый отряд, включая моего деда. Поэтому, когда мой дедушка вернулся с войны, он дал слово, что будет присматривать за семьей твоего деда, что бы ни случилось.

Даже несмотря на то, что сын Эдварда Дэвиса вырос пьяницей, думал Коннор. И все же история, рассказанная Лолли, заставила его почувствовать себя немного лучше.

– Так что в любом случае, – торжественно произнесла она с раздражающей начальственной ноткой в голосе, – ты должен попросить моего деда рассказать тебе эту историю.

– Я могу попробовать, – сказал он.

Они надолго замолчали. Затем он пересек медицинский кабинет и открыл белый эмалированный шкафчик. – Я хочу проколоть себе ухо.

– Прошу прощения?

Теперь он по-настоящему рассмеялся. Она была такая смешная, когда вела себя официально.

– Я просто собираюсь проколоть себе ухо.

– Ты сумасшедший.

– Ты думаешь, я не осмелюсь? – В шкафчике он нашел ланцет в стерильной упаковке. – Это должно сгодиться. – Он начал зубами открывать упаковку.

– Подожди. – Она смотрела на него расширенными от испуга глазами, очки комично перекосились на ее лице. – Не будь глупым, Коннор. Тебе больше не нужно дырок в голове, у тебя их и так достаточно.

– Еще одна не сделает погоды. – Он остановился, сунув руку в карман за маленькой серебряной сережкой, он таскал ее с собой многие недели, пытаясь собраться с духом. Мэри Луи Саррутерс, которая была влюблена в него со второго класса, подарила ему ее в прошлом году. К сережке была прикреплена черная пластиковая карточка. Он отцепил ее и положил на стол.

– Не может быть, чтобы ты это всерьез, – сказала Лолли. Ее щеки пылали.

– Я серьезен, как сердечный приступ, – заверил он.

– Ты занесешь инфекцию. Твое ухо отвалится.

– Чушь собачья. Люди все время прокалывают уши.

– У доктора или у профессионалов.

– Или они просят об этом какую-нибудь умную девочку.

– Ни в коем случае. – Она замотала головой, отступая. Она больше не заплетала волосы в косички, а укладывала их в узел, схваченный эластичной резинкой. Несколько прядей выбилось из прически, обрамляя ее лицо.

– Отлично. Я сделаю это сам.

– Нас обоих выгонят из лагеря.

– Только если поймают. А нас не поймают, Лолли. – Он открыл ланцет и двинулся к зеркалу. Черт. Это было не так просто, как он думал. Протыкая ланцетом ухо, он может задеть череп. И если он его заденет, много ли будет крови? И как, черт побери, вдеть в отверстие сережку?

В зеркале он увидел, что Лолли смотрит на него. Ну хорошо, назад пути нет. Он примерился ланцетом в ухо, надеясь на лучшее, сделал вдох и подтолкнул его, но поймал себя на том, что закрывает глаза. Нет, так не пойдет, он должен видеть, что делает.

За спиной он услышал звук шагов и чуть не уронил ланцет. Это была Лолли, уже надевшая пару хирургических перчаток.

– Ну хорошо, чудо-мальчик, – сказала она. – Не вини меня, если твое ухо почернеет и отвалится.

РЫБАЛКА НА ОЗЕРЕ УИЛЛОУ

Озеро Уиллоу – богатый источник великолепной форели. Лимит – три форели для спортсмена с лицензией. Большее количество ловли и продажи запрещено.

12

– Давай, лентяйка Дэзи. Проснись и пой.

Дэзи услышала наигранно-веселый голос своего отца и уже знала, что это не означает ничего хорошего. Он был у хижины, которую она делила с ним и Максом, и все еще было темно. Она слышала его шаги на крыльце, слышала, как со скрипом открылась дверь.

– Дэз? – позвал он ее. – Вставай, детка. Время.

– Нет, – очень тихо простонала она, зарываясь головой в подушку. Разве он не видит, что еще даже не рассвело? Даже ни лучика на небе. Что, ради всего святого, заставляет человека вставать так рано? Может быть, если она не ответит, он сдастся и уйдет?

Но ей не суждена была такая удача. Стук в дверь стал более настойчивым, и входная дверь скрипнула на петлях, когда он открыл ее.

«О черт, – подумала Дэзи. – Он входит. Он не сдался».

– Черт, – пробормотала она вслух, чудесная немота сна теперь покинула ее. Заставив себя проснуться, она вылезла из кровати и вытащила какую-то одежду из груды книг, карт, банок из-под соды и оберток от еды.

– Дэзи? – позвал он снова, и смутный силуэт показался в дверях.

– Я встаю, папа. Черт, не шуми так.

– Хорошо, – сказал он. – Я буду снаружи.

– Отлично.

– Давай недолго.

– И не мечтай.

Последнее, что ей хотелось делать, это выходить на рассвете куда-то со своим отцом. Рыбалка, уха. Он все время преследовал ее с тех пор, как они приехали сюда, он требовал семейных развлечений, и очень быстро она истратила все возможности избегать его. В лагере «Киога» было всего несколько мест, куда можно было спрятаться так, чтобы не потеряться и не быть атакованным комарами.

Она и ее кузины, Оливия и Дэйр, вчера вечером играли в вист с Фредди. Вист – карточная игра, опасно близкая к бриджу. Если бы она даже умела играть в бридж, Дэзи бы этого не признала. Вист, как сказал ей отец, ожидал ее в здесь, в лагере «Киога», и она могла попросить кого-нибудь научить ее, что было предпочтительней нескончаемого уныния, каким могло стать это лето.

Дэзи верила историям, которые ее бабушка с дедушкой и отец рассказывали о лагере «Киога», где радостям нет конца. Она была глупа и потому не спросила об идиллическом уголке на берегу озера. А ведь думала, что, раз приехала сюда, должна найти что-то, кроме работы, например этот уголок.

Но вот странно, ей действительно не было скучно этим летом. Ее старшие кузины были смешливы и остроумны. А к Оливии Дэзи испытывала чувство благодарности за то, что та понимала ее семейную ситуацию. Ее ободрял пример Оливии. Казалось, она спокойно пережила развод собственных родителей, а раз так, то, может быть, и у нее все будет в порядке. Когда же тоска и разочарование делались непреодолимыми, она спасалась доступными ей средствами, включая пачку сигарет, спрятанную под кроватью, пакетик травки и даже маленькую красно-золотую коробочку гашиша из Ливана. Одним из преимуществ старших классов ее привилегированной школы было то, что многие ее одноклассники пользовались дипломатическим иммунитетом.

Думая об оставшихся в городе друзьях, Дэзи вздохнула, она скучала по развлечениям с ребятами ее возраста. И в то же время теперь, когда средняя школа осталась позади, она почувствовала некоторое облечение. Все ее друзья были такие уравновешенные и целеустремленные. Некоторые из них точно знали, что собираются делать, еще в детском саду. Они подали заявления в колледж Айви-Лиг, или в школу Джуллиарда, или в какие-то другие потрясающие учебные заведения за морем, такие как Сорбонна, и при мысли о талантах и амбициях своих друзей Дэзи чувствовала себя совершенной неудачницей. С оценками у нее было все в порядке, она училась в одной из лучших школ в стране, играла на фортепьяно и гитаре и в лакросс. Проблема была в том, что она плыла по течению. Она не знала, что хочет делать в этой жизни. Недавно она нечаянно подслушала, как ее мама – высокопоставленный международный юрист – жаловалась бабушке, что Дэзи похожа на своего отца. И это не был комплимент. При том, что ее отец по-настоящему талантлив в ландшафтной архитектуре, его работа не была так важна, как семейные деньги и огромная зарплата ее матери. И несмотря на все это, ее родители умудрялись быть счастливы друг с другом.

«Может быть, если бы я была более целеустремленной, они остались бы вместе, – думала она. – Может быть, если бы я заболела чем-нибудь ужасным, они бы не стали разрушать семью». Глубоко в душе она знала, что нет смысла пытаться свести их вместе. Она должна просто заняться своими делами. У нее есть каталог и брошюры из колледжей. Этим летом она должна была решить, в какой колледж подать документы.

Дэзи наклонилась, чтобы провести щеткой по волосам. Она завязала хвост и натянула трикотажные шорты со словом «Пинк», написанным на заднице, надела топ и толстовку с логотипом школьной команды по лакроссу. Сунув ноги в теннисные туфли, она встала и автоматически схватила свой ай-под. Затем с сожалением положила его на место. Пусть ее папа, как он утверждает, знает, что делает, но тихий предостерегающий голос в ее голове посоветовал оставить вещицу дома. Если она его утопит, ее главный летний ресурс пропадет, и это будет по-настоящему плохо.

Она умылась и почистила зубы, испытывая чувство благодарности за то, что над раковиной нет зеркала и вообще нигде нет зеркал. Собственный вид вызывал у нее депрессию. Окинув прощальным взглядом свою уютную койку, она шагнула в тихую темноту и замерла на веранде. Густой туман окутывал лагерь.

Пачка сигарет лежала под крыльцом рядом со старой банкой Мэйсона, которую она использовала как пепельницу. Хотя каждый, у кого была хотя бы половина мозгов, знал, как глупо курить, Дэзи все равно курила. Курение было категорически запрещено, это было настолько плохо, что конечно же она должна была это делать. Курение считалось даже хуже, чем секс или легкие наркотики. Таким образом, это было то, что надо для того, чтобы довести родителей до безумия.

И конечно, это была миссия Дэзи – доводить их до безумия. Потому что Бог знает – они сами этим занимались долгие годы.

И тем не менее ее папа не приказал ей бросить курить. Конечно, он понимал, она хотела, чтобы он велел ей бросить, а она бы поругалась с ним, и сказала ему «нет», и вопила бы, что это – ее жизнь, и ее легкие, и ее здоровье и она может делать с ними что хочет, и тогда он подчеркнет, что она все еще его дочь и ее здоровье – это его забота, и если она не бросит, он ее заставит. Это было все, что от него требовалось. Она бы поругалась с ним, а потом успокоилась.

– Доброе утро, Мэри-солнышко, – пропел ее отец, вспоминая песенку из ее детства. – И как мы сегодня?

– Я дам тебе сотню баксов, чтобы ты перестал петь, – проворчала она.

– У тебя нет ста баксов.

– Много ты знаешь. Нана велела Оливии платить мне наличными каждую пятницу. У меня уже шесть сотен баксов.

Ее отец присвистнул.

– Сохрани их у себя. Я не спою ни одной ноты. Даже для того, чтобы сказать доброе утро моей лучшей из девушек.

Она знала, что он не заставит ее платить. Он вообще ничего не заставлял ее делать.

– Кроме того, – подчеркнула она, – на случай, если ты не заметил, солнце еще не встало, так что, строго говоря, еще не утро.

– Я знаю. – Он демонстративно глотнул утреннего воздуха. – Великолепно, а? Мое любимое время суток.

Она вздрогнула от влажного холода.

– Не могу поверить, что мы это делаем.

– У меня нет выбора. Ни один из моих детей не поймал ни одной рыбы. Это мой священный долг – исправить положение.

– Я не понимаю, – сказала она. – Какое имеет значение, в какое время дня мы поймаем рыбу? Не говори мне, что рыба может определить время…

– Это имеет отношение к свету и температуре воды. Форель питается, когда вылетают жуки, в сумерках.

– Да, это и мое любимое время дня. Когда жуки вылетают.

В тишине, которая окружала лагерь, было что-то сверхъестественное. Покрывало тумана скрывало звуки их голосов и стук шлепанцев по земле. Лагерь выглядел как пейзаж в фильме ужасов, когда убийца скрывается в лесу.

– Как ты спала прошлой ночью? – спросил ее отец.

– Сейчас все еще прошлая ночь. Я спала хорошо. Похоже, тут особо нечего больше делать.

– О, я думаю, ты очень много делаешь, удивляясь всему. – Он жестом указал на берег озера, где чернели едва заметные остатки вчерашнего костра. – Мы тоже это делали, когда приезжали в лагерь. Мы устраивали большой костер на пляже и ловили кайф.

– А я нет. – Дэзи посмотрела на него и с вызовом расправила плечи.

К чему отрицать это. Он прекрасно все знал и плевать хотел, тогда с чего бы ей беспокоиться? Часть ее желала, чтобы он остановился и приказал ей остановиться, но он этого не сделал. Он будто наслаждался ситуацией, делая вид, что в ней нет ничего особенного, потому что он всегда так поступал. Орать на нее, чтобы она хорошо себя вела, было делом ее мамы, а ее мамы сейчас с ними нет. «Только на лето», – сказала мама, недолгая разлука, но в глубине души Дэзи уже знала.

– Ладно, какая разница, – пробормотала она, влетая на кухню впереди него. – Что на завтрак?

Макс уже был там, увлеченно жующий что-то из коробки с хлопьями, механически отправляя в рот горсть за горстью.

– Эй, – сказала Дэзи. – Где ты взял «кэп'н кранч»?

Он не поднял глаз.

– Мы с папой вчера вечером ездили в город за продуктами. Дэйр нашла место, где подают здоровую пищу. Хочешь немного?

– Нет, спасибо. Там слишком много сахара, на случай, если ты не заметил. Это худшая еда, которой ты можешь накормить свое тело.

– Не считая сигаретного дыма, – съязвил Макс. – Так что не критикуй меня.

– Заткнись, – огрызнулась она, взяла банку греческого йогурта с низким содержанием жира из холодильника индустриальных размеров и засыпала в йогурт мюсли.

– Пап, ты должен заставить ее бросить курить.

Их отец нашел большую чашку и насыпал в нее хлопьев.

– Она должна бросить сама, – сказал он.

– Она должна быть в постельке и сладко спать, вместо того чтобы в такой час сидеть с парой ослов вроде вас, – заявила Дэзи.

– Ослы, – повторил Макс и через стол пожал руку отцу.

Дэзи разрезала персик на кусочки и добавила к йогурту и мюсли. Это было такое утро, как и должно было быть, – только персиковое.

Они покончили с завтраком и сложили тарелки в раковину. Отец и Макс направились к лодочному сараю.

Дэзи задержалась, чтобы вымыть тарелки. Огромная раковина из нержавейки была снабжена посудомоечной машиной, и она вымыла все за минуту. Она убрала хлопья и молоко и вышла наружу за своими парнями, намереваясь сообщить им, что они должны были сами убрать за собой. Не то чтобы они были невоспитаны. Они просто не подумали. И с этим труднее было справиться, чем с невоспитанностью.

Она двинулась по дорожке к доку и лодочному сараю. Ну хорошо, думала она, теперь она совершенно проснулась и должна признать, что в этом месте что-то есть в этот утренний час. Особая тишина повисла в воздухе, и у озера на рассвете был зачарованный мистический вид. Туман двигался, словно жил своей жизнью, поднимаясь над спокойной водой. С лучами восходящего солнца, пробивающимися сквозь туман, все засияло мягким, таинственным светом. Воздух был наполнен запахами свежей, чистой воды, анемонов и росистой травы, и птичье пение раздавалось вокруг. Если сейчас проснется сама леди озера, держа в руках арфу, Дэзи не удивится.

То и дело форель выскакивала из воды, чтобы схватить жука, ее движение вызывало мягкие концентрические круги на поверхности озера, которые медленно расширялись и исчезали. «Бедная, – думала Дэзи, глядя на форель. – Почему кто-то хочет вытащить эту прелесть из мирного озера и бросить ее на сковородку?» Потому, что они с братом никогда не ловили рыбу и их дубина-отец считал, что это важно.

– Дэзи, посмотри, – подбежал к ней Макс. – Посмотри, что мы с папой нашли вчера вечером. – Он протянул ей большую банку из-под кофе. Она увидела что-то темное, грязь, усеянную червями цвета плоти, сверкающими и двигающимися волнообразно с бессмысленной инерцией.

– Ну и ну, это отлично, Макс, – фальшиво оживилась она. – Теперь извини меня, мне нужно сходить в кустики.

– Ты просто младенец, – пробормотал он. – Это же ночные личинки.

Она сглотнула и сделала несколько глотков воздуха; если она не будет смотреть на банку, тошнота отступит. Ночные личинки.

Вот что отец отказывался видеть в отношении всех этих семейных связей, – эта экспедиция на рыбалку была совершенным дерьмом. На первый взгляд это выглядело так мило – отец берет детей на рыбалку, а в конечном счете тебе приходится иметь дело с банкой червей. И всегда обнаруживается такая банка червей.

Рядом с лодочным сараем располагался большой складской амбар со спортивным оборудованием.

– Ух ты, – сказал Макс, его глаза загорелись. – Посмотри на это. У них здесь есть все.

– Так и есть, приятель. – Папа приподнял пыльные чехлы, чтобы показать ряд припаркованных велосипедов.

– Велики! – воскликнула Дэзи. Она любила кататься на велосипеде.

– Тут есть даже несколько двойных велосипедов, – сказал отец – Позже мы подкачаем их шины.

Там была куча других вещей, включая сетки, ракетки и мячи, плавучие буйки для водяного поло, луки, стрелы, мишени, крокетные наборы, если их можно так назвать. Дэзи сделала в уме заметку проверить их позже. При отсутствии обычных развлечений они с Максом должны будут развлекать себя сами. Она никак не ожидала, что будет в восторге от игры в бадминтон, но, видимо, в этом странном месте отношение ко всему меняется.

В одной из частей сарая хранились снасти для рыбной ловли, с лесками и удочками всех размеров, коробками крючков и лесок, сапогами и ветровками с самыми разными карманами. Там была большая коробка, набитая каким-то оборудованием, и еще большая коробка, на которой было написано: «Маески».

– Что это такое? – спросил Макс.

– Оборудование для подводной ловли, – объяснил папа. – Старый мистер Маески из города приезжал сюда зимой порыбачить. Они с дедушкой были приятелями-рыбаками много лет назад, так что я полагаю, именно поэтому он оставил свои вещи здесь.

– Что означает эта надпись, папа? – спросил Макс.

– Она говорит…

Дэзи зашикала на отца. Они всегда старались поощрять Макса к самостоятельному чтению. Это было его проблемой с первого класса. Родители наняли репетиторов, но пока успехов не было.

– В чем дело? – спросил отец, нахмурившись.

Он что, забыл?

– Ты должен прочесть надпись, Макс, – настаивала она. – Скажи нам, что там написано.

– Не важно, – проворчал он, помрачнев. – Черт, ты такая же приставучая, как мама.

– Нет.

Макс выбежал из сарая, бормоча, что ему нужно проверить банку с червями.

Их отец выглядел совершенно растерянным.

– Подожди минутку. Здесь написано: «Правила рыбалки для местных жителей». Ты хочешь сказать, что Макс не может это прочитать?

Дэзи сложила руки и опустила голову.

– Привет! Это что, для тебя новость?

– Я знал, что у него небольшие проблемы в школе, но думал, что его репетитор об этом позаботился.

Обычное дело, подумала она. Ее дед тоже всегда полагал, что для решения очередной проблемы надо просто нанять кого-нибудь. Как им объяснить, что это не всегда срабатывает. И ее мать была не лучше. Наняла репетитора и сбежала в Сиэтл. Иногда Дэзи казалось, что она единственный член семьи, который осознает, что кое-что нужно исправить, при этом никого не нанимая в помощь. О, они ходили на все эти дерьмовые семейные консультации, но это никогда ничего не давало. Доктор Грэнвилл только и делал, что говорил: «Что вы чувствуете по этому поводу?» Он умел довести людей до слез, но и только. Такой же талант был у Опры, ну и что в этом хорошего?

– Ты вообще читал его ИПЗ? – Она могла сказать по выражению отцовского лица, что он тоже нуждается в коррекционной помощи. – Индивидуальный план занятий, – произнесла она, подчеркивая каждое слово. – Главный пункт плана на лето состоит в том, что ты должен читать с ним каждый день по крайней мере в течение часа. Я не верю, что мама тебе не говорила.

– Ты шутишь, – изумился папа.

– Точно, – согласилась она. – Шучу. Я думаю, что было бы очень весело сообщить тебе, что Макс умеет читать, и затем советовать, как научить его складывать слова.

Ее отец то ли не уловил сарказма, то ли проигнорировал его.

– Так что предполагается, что я буду ему читать? Это великолепно, – сказал он и ухмыльнулся. Он по-настоящему ухмыльнулся – от уха до уха.

Дэзи не была уверена, что она его верно расслышала.

– Прости меня. Ты сказал, великолепно?

Его лицо осветил мальчишеский энтузиазм.

– Существует масса книг, которые я всегда хотел прочитать Максу. Вам двоим.

«Тогда почему ты этого не делал?» – хотелось спросить ей.

– Я хочу сказать, я знаю, что ты-то умеешь читать, верно? – сказал папа.