Текст книги "Дитя дорог"

54.

Одета как принцесса, вооруженная адресами выходит Таня на красивую улицу в центре Бухареста. Я счастлива. Я хожу по мощеным улицам. Я вижу высокие дома. Красота! В Кишиневе не было таких домов. Архитектура была другая. Очень красивая очень выдержанная, но другая. Здесь в Бухаресте я вижу сады и площади! Я иду искать адрес. Тетя Рая сказала мне, что в пять часов после полудня я должна быть дома, потому что все друзья папы и мамы будут у нее и все хотят меня видеть. Все те, которые смогли удрать из Кишинева перед несчастьем. Мне страшно не хочется стоять перед ними и отвечать на вопросы. Я ненавижу эти вопросы, а больше всего я ненавижу ответы. Я должна буду рассказать все! Нет, я не хочу этого! Они ничего не понимают! Как я расскажу этим дамам эту грязную и болящую правду?! Кровопролития, удары, голод, вши – как?! Как я им открою весь этот гной?! Это выше моих сил.

Замечательный запах. Я останавливаюсь перед витриной кондитерской. Я не верю своим глазам. Я захожу и сажусь за стол. Официант:

– Что пожелает домнишора?

– Пирожные! – говорю я решительно.

Он заводит песню о том, какие замечательные пирожные у него есть. Я с нетерпением его прерываю:

– Я хочу три пирожных с мороженым и стакан воды.

– Какие пирожные?

– С шоколадом!

– А какое мороженное?

– Все вкусы!

– Какие вкусы?

Я опять теряю терпение.

– Розовый, зеленый и желтый! – бешусь я.

Все это добро мгновенно исчезает. Я все проглотила! Я в восторге! Я плачу. У меня много-много денег!

– Я хочу знать определенный адрес… мне нужно найти сиротский дом для детей из Транснистрии.

Удивленное лицо.

Понятия не имею…

Очень жирная дама подходит ко мне, хватает за руку и силой сажает рядом с собой.

– Что ты спрашиваешь, глупая девчонка?! Это тайна! «Им» нельзя знать!

– Вы знаете?

– Конечно, я знаю. Я тебя туда отведу.

– Который час?

– Три.

– Отведите меня туда. Я должна вернуться домой между пятью и семью. Я успею?

– Куда?

– К моей тете, Рае Шварцберг.

– Это ты? Ты дочка Бетти? Ты дочка Феликса и Бетти? Это ты! Боже мой, боже мой!

– Вы знали моих родителей?

– Боже мой, боже мой, боже мой! – говорит толстуха. – Идем, возьмем такси.

Я искала свою подругу, которая жила рядом с Милочкой в Балте. Хения. Красивая блондинка. У нее был брат и старшая сестра. Я знала, что они будут ехать в этом же поезде, Хения, ее сестра и малыш Элиэзер. Я надеялась, спрашивала о них. Вдруг я вижу сестру Хении. Она стоит передо мной и держит за руку маленького Элиэзера.

– Таня как ты сюда попала?

– У меня нет времени на рассказ. Скажи, почему Хения не тут?

– Таня, Хения осталась в Балте. Ты помнишь товарища Рувки? Высокий и красивый? Он ушел к партизанам. Она осталась там, ждать его. Она нам сказала, что мы все встретимся в Кишиневе.

Маленький Элиэзер начал громко плакать.

– Таня, где Милочкина собачка? Может, ты привезла ее с собой?

– Шарик не хотел переезжать. Он не любит Бухарест.

– Я тоже не люблю. – Серьезно говорит он. – Я хочу пирожное и Хению тоже. Я даже хочу часы.

– Завтра, завтра утром я отведу тебя в кондитерскую.

– Что это ко… ко… ко… я не понимаю, что это?!

– Это место где есть сто пирожных!

– Сто пирожных? Такого не бывает! Я не верю. Таня, ты мне купишь часы?

– Я куплю тебе часы.

– И мы пойдем сниматься у фотографа?

– Пойдем, пойдем. – Отвечаю я.

Я обнимаю сестру Хении. Грустно…

Когда я возвращаюсь вместе с этой милой дамой, меня уже ждали люди, лица которых мне даже были знакомы. Среди них была моя тетя Доня, двоюродная сестра моей мамы, и ее муж. Стол был полон всяких вкусностей. В воздухе был запах кофе. Я испугалась. Какая роскошь! Странно, как будто нет войны! Я думаю о маленьком Элиэзере в тряпках и о его сестре, неуклюжей и несчастной. Два разных мира. Я уселась в кресле и посмотрела на всех. Некоторых дам я знала. Некоторые мужчины были папиными друзьями. Избранное общество. Все элегантны. В воздухе чувствуется запах духов. Тетя Доня обнимает меня и тихо говорит:

– Расскажи, Таточка, что с нашей семьей? Где мама и папа? Что случилось? Расскажи все, все, все!

Я сажусь у ее ног на маленькую скамеечку и начинаю говорить. Я не отвечаю на их вопросы. Только рассказываю и рассказываю. Все плачут. Иногда я слышу счастливые возгласы, когда они узнают, что некоторые знакомые живы. Так крикнула тетя Рая, когда услышала, что тетя Ляля жива и ее сын тоже. Вдруг я понимаю, что дяди Мили тут нет. Я спрашиваю:

– Где дядя Миля?

– Я надеюсь, что он вернется из Транснистрии. Через несколько дней он вернется. – Говорит тетя Рая.

– Таточка, приходи жить с нами! – восклицает тетя Доня.

Вдруг все стали приглашать жить у них. Вдруг меня все любят. Почему-то я не была довольна всем этим и, вежливо улыбаясь, сказала, что наверно пойду к тете Доне. Я понимаю, что, в конце концов, это нужно будет сделать, когда вернется дядя Миля. Он захочет быть со своей женой. Доня и ее муж очень любили меня с детства. У них была дочка. Младше меня на три года. Правда, мне не очень хотелось жить у них, несмотря на все. В этот же день я пришла к решению, что я обязана попасть в Палестину. Эта встреча убедила меня, что другого выхода нет. Палестина. Магическое место, о котором Лермонтов говорит в своих стихах. Я подумала о мечтах Гарика и решила создать себе свои собственные мечты.

55.

На следующий день я купаюсь в ванне у моей тети Раи.

Я страшно довольна и счастлива от этой роскоши и красоты. Трудно описать это чувство ребенка, который провел три года или даже больше, в грязи, в ужасном холоде, со вшами и вообще со всякой гадостью, которая меня окружала. Трудно описать чувство, когда входишь в чистую прозрачную душистую и горячую воду. Мыло! Мыло! Как приятно мыться мылом! Настоящим пахучим мылом! В Балте у нас было только стиральное мыло и того тоже было довольно мало.

Тетя Рая не завтракала. Она только пила кофе. А я наоборот – ела, ела, ела! Я не могла остановиться! Колбасы, сыры, горячий хлеб. Какое счастье! тетя рая смотрела на меня счастливой улыбкой. Она не была рада, отпуская меня в город. Она даже хотела мне запретить выходить.

– Ты заблудишься на улицах! Куда бога ради ты хочешь идти?

– В сиротский дом.

– Где это?

– Не очень далеко. Надо сесть на трамвай и ехать прямо на нем. В чем проблема?

– Боже мой, зачем?

– Я хочу купить часы для Элиэзера.

– Кто это Элиэзер? Сколько ему лет?

– Пять лет. Он брат моей подруги, которая зачем-то осталась в Балте. Кроме этого он со своей старшей сестрой хотят пойти кушать пирожные.

– Иди, иди, моя милая.

Рая повернула голову, чтобы я не увидела слезы на ее глазах. Эти новые открытия, эта новая ситуация были очень трогательными. Она поцеловала меня в щеку и написала на бумаге свой адрес, в случае если меня задержат. У меня не было документов. За теми, которые были в Транснистрии и попали в главный город Румынии, следила полиция. Они не имели права жить в этом городе без учета в полиции. Я не относилась к этому серьезно.

Я выбежала в город. Я полетела до первой станции трамвая и прыгала на месте, чтоб слышать, как каблуки стучат по асфальту. А трамвай сам по себе был чем-то необыкновенным. Я заплатила контролеру, побежала в конец трамвая и уселась прямо напротив выхода. Мне было очень важно видеть через стеклянную дверь угол, на котором я должна сойти. Какая неожиданность. Я вижу, что у меня хорошая память способность ориентироваться на местности.

«Бинг» – трамвай останавливается, и я выхожу. И что видят мои глаза? Вся группа ждут меня у двери. Впереди Элиэзер с сестрой, немного позади светловолосая девочка с косичками. Они меня окружают, целуют и обнимают все сразу. Я безумно рада. Новая девочка говорит, что она очень рада и хочет посмотреть на город. Элиэзер возглашает покровительственным голосом:

– Она хорошая, она симпатичная. Я даже дам ей кусок моего пирожного!

– Хорошо, – говорю я.

Этот был очень счастливый день. Мы ели пирожные всех видов. Мы все пошли к парикмахеру помыть голову! Все! Парикмахер был очень доволен моими красивыми волосами и даже предложил мне сделать «перманент»! я сразу же согласилась. Если по правде, я абсолютно не знала о чем речь.

– Вы немножко погуляйте вокруг. Только не теряйтесь. Через час будьте тут. Мы купим часы, а потом пойдем фотографироваться.

Когда они вернулись, увидели, что я реву в три ручья.

– Я похожа на сумасшедшую овцу!

Я прошу парикмахера, чтобы он разгладил хотя бы верхнюю часть. Результат был еще хуже – теперь я была похожа на овцу двух видов! Трое из детей смотрят на меня и жалеют.

– Это ничего! – сказал Элиэзер по-русски. – Все вши пойдут к черту!

Женщины, которые ждали своей очереди, повернули головы, когда услышали слово «вши». Они знали русский язык. Они были из наших. Парикмахер подошел ко мне и сказал по секрету на ухо:

– У вас были гниды. Теперь вы от них избавились навсегда. Я знаю, что это не совсем красиво, что я сделал. Но я должен был использовать самое сильное средство.

Я поняла. Заплатила. Мы вышли. Сестра Элиэзера сказала:

– Завтра я тоже пойду сделать перманент.

– Понимаю – говорю я.

Мы остановились в кондитерской. Я не ем. Боясь реакции тети Раи, когда она увидит эту овцу на моей голове. Историю со вшами она наверно не поймет. Лучше я ничего не буду рассказывать. Пусть она подумает, что я просто стала модницей. К обеду я вернула детей в приют. Я вижу, что все шепчутся с испуганными лицами.

– Что случилось?

– Слухи – говорит одна девочка.

– Плохие слухи – говорит другая.

– Слухи? Слухи все время есть! Что это за слухи?

– Говорят, что нас не посадят на корабли. Там очень большая очередь. Сначала взрослых, а потом нас, в конце.

– А когда же нас? – спрашиваю я.

– Вроде как через месяц. По меньшей мере…

А за это время фашисты могут разделать нас в пух и прах. Нам нельзя здесь оставаться. Они могут нас отослать обратно в Транснистрию. – говорит одна.

– У меня сжимается сердце. Я говорю с вымученной улыбкой:

– Это все глупости! Мы все попадем на эти корабли и нечего волноваться.

Но на самом деле у меня появились сомнения.

– Завтра, завтра я приду за вами, и пойдем к часовщику и фотографу. – Сказала и ушла.

Маленький Элиэзер побежал за мной:

– Таня, когда Хения придет? Она успеет на этот корабль.

– Я не знаю, но все будет в порядке.

Иду к тете Рае очень грустная. Я не хотела опаздывать, но решила идти пешком. Когда я возвратилась, я увидела там… не верю… дядю Павла. Но без его любовницы.

Представление тепла и любви продолжалось очень долго. Поцелуи объятия и радость. Все это сопровождалось фальшивыми слезами. Дядя Павел всегда умел плакать, когда нужно. Рая сказала:

– Я должна выйти. Дядя Павел хочет повести тебя в ресторан кушать румынский кебаб.

Я молчу. Мы выходим. Рая включила сигнализацию и закрыла дверь несколькими замками. Мы выходим на улицу. Рая ушла, и мы молча пошли в ресторан. После всех пирожных у меня не было аппетита, но не только из-за них.

– Почему ты молчишь? Почему ты не ешь? Бухарест очень красивый город. Тебе тут не нравится?

Мне трудно ответить на твои вопросы. Бухарест красивый, но я хочу его быстрее покинуть и поехать в Палестину.

– Ты с ума сошла?! Я не разрешаю тебе выходить в море в такое время, когда топят все корабли, которые выходят из Констанцы. Все корабли топят! Даже коммерческие! Американцы бомбят все, что двигается, и немцы тоже.

– Американцы? Они вступили в войну?

– Конечно. Лондон окружен. Немцы его без конца бомбят. Лондон сдастся очень скоро.

– Ты хочешь сказать, что весь мир будет немецкий?

– Конечно. И мы должны будем к этому приспособиться.

Решительно отодвигаю свою тарелку.

– А Красная армия?

– А что с ней? Она продвигается очень медленно!

– Пава, – говорю. – Красная Армия захватит Румынию через несколько дней. Может быть месяц. Красная армия победит и Германию. Американцы совсем разбомбят Бухарест. Я уверенна, что единственный выход для меня это удрать в Палестину.

– Палестину тоже будут бомбить. Там же англичане.

– Будь что будет! Тут я не останусь!

Он молчит.

– Таня, я страшно жалею о том, что произошло с тобой, когда мы уехали. Я понимаю, что ты на нас сердита.

– Пава, все забыто. Я знала, что будут проблемы. Я взяла на себя обязанность прикрыть тебя. Но сейчас ты не будешь больше управлять моей жизнью.

– Таня, я перестану только, когда тебе будет двадцать один год. Я самый близкий человек, который у тебя остался, перестань протестовать.

– Забудь все это, Пава, забудь все! Я совершенно самостоятельна. Я живу, так как я хочу, и никто меня не заставит делать то, что он хочет. Ты наверно забыл, что из-за твоей дурацкой любовницы, ты уничтожил нашу семью?!

Я слышу себя говорящей такие слова, я вижу смятение на его лице. Хочу удрать из этого ресторана и пойти опять к детям. Было уже темно и поздно вытаскивать детей на улицу. Я быстро побежала к тете Рае. Я шесть раз поднималась и спускалась на лифте, а когда позвонила в дверь, ответа не было. Я села возле двери и заснула. Я могла спать всюду. Рая вернулась поздно. Разбудила меня и начала расспрашивать. Напоила меня чаем и даже раздела. Я легла спать и спала двенадцать часов подряд. Разговор с дядей меня измотал. На следующее утро я повела детей к часовщику, купила Элиэзеру часы. Все были очень довольны. Потом опять пирожные и фотограф. К счастью у меня осталась фотография. Элиэзер посередине, мы с его сестрой с одной стороны, а девочка чье имя я не помню с другой. Мы вернулись в обеденное время. Я оставила детей, вышла и села на трамвай. Показала контролеру адрес моей тети Дони. Спросила, как мне туда попасть. Оказалось очень просто.

– Поезжай со мной до конца и я тебе объясню.

Через полчаса он меня подозвал и спросил:

– Ты не из Бухареста?

– Нет, я из Кишинева.

– Ты очень скоро сможешь туда вернуться.

– Почему?

– Сегодня русские вошли в Кишинев.

– Откуда ты все это знаешь?

– У меня есть источники, девочка.

– Как ты понял, что я не из Бухареста?

– Это слышно когда ты говоришь по-румынски. Ясно, что ты русская.

– Ты рассказываешь красивые истории. – Я смеюсь и выбегаю.

Бегом я влетаю в комнату и вижу, что мои все сидят на чемоданах.

– Иди сюда, иди. Иди, Таточка. Мы уезжаем. Нам предложили «отдых» в деревне у друзей. Если ты хочешь остаться здесь в квартире, то мы дадим тебе ключи и живи тут, пока мы не вернемся. Здесь все твое. Есть еда, в холодильнике, вода, молоко, сметана. Все что тебе нужно. Деньги лежат на столе в комнате Анжелы. Ты можешь спать в ее кровати. Идем, я покажу тебе, как зажигать котел для нагрева воды в ванной.

Котел в ванной комнате работал на газе. Я первый раз в жизни это видела. Зажигаешь спичку, подносишь ее в нужное место и, через некоторое время, вода закипает. Фантастически, фантастически!

– Но его надо потушить, не забудь это! Иначе котел может взорваться!

– Изумительное открытие, тетя Доня! Просто так, и есть горячая вода! Когда вы вернетесь?

– Я думаю, что мы там пробудем месяц. Если ты захочешь с нами поговорить или что-нибудь рассказать, то позвони по этому номеру.

Мне дали номер телефона. Меня все поцеловали, тетя Доня, дядя Боря и Анжела. И исчезли.

В некотором смысле, я даже была довольна. Я прекрасно поняла, что это не проездка на отдых, а побег. Который был давно приготовлен. Рассказ водителя трамвая, ужасные опасения детей в сиротском доме, забота, которую я видела в глазах тети Раи – все это составила очень ясную картину военной ситуации и будущего Бухареста.

В этот вечер я решила остаться в доме тети Дони. Я уже собиралась раздеться и лечь в кровать Анжелы, когда, вдруг, я слышу ужасный шум. Тяжелый шум. Этот шум сопровождается визгом сирены. Я затыкаю уши. Самолеты! Самолеты! Я забираюсь в кровать и накрываю голову, чем могу, чтобы не слышать этот шум. Напрасно. Вдруг начинают падать бомбы. Тысячи бомб. Тысячи самолетов! Каждая бомба сопровождается воем кричащим женским голосом. Падая, взрываясь. Это самый жуткий звук, который я помню с тех пор. Появляется еще звук. Еще хуже. Еще сильнее. Это все падает мне на голову. Я спрашиваю себя: выйти ли мне наружу, когда все закончится, чтобы посмотреть что случилось?

Но когда все закончилось, я крепко заснула.

Это начало конца моих приключений в Бухаресте.

56.

На следующий день солнце встало, как и раньше. Был красивый день. Люди стали выползать из дыр, в которые они забрались во время ночной бомбежки. Они пытались вернуться к своим обыденным занятиям. Я вижу, что и трамваи ходят. Смелые люди! Я сразу же поехала к тете Рае. К моей радости я увидела там ее мужа, дядю Милю, сидящим у стола. Дядя Миля ест, ест и ест, без конца. Бедный дядя Миля.

– Где ты был, дядя Миля? Я не видела тебя в Тирасполе с тетей Лялей. Где же ты был?

– Далеко. Я был в гетто Бершади. Меня взяли на каторжные работы прямо из Кишинева.

– Не может быть! Тебя взяли на каторжные работы, дядя Миля?! Это невозможно!

– Таточка, я должен показать тебе мои руки и ноги. Ты мне не веришь… Рая послала туда людей, которые меня вытащили. Мы проехали Тирасполь и остановились у тети Ляли. она меня лечила и помогала. Ты знаешь кто такая тетя Ляля? Это жена моего покойного брата.

– Где же тетя Ляля сейчас? И Муся?

– Муся заболел и Ляля не могла выехать. Но Рая вытащит их оттуда в Бухарест.

– Мне кажется, что Ляля сама поедет в Бухарест с Красной Армией.

– Что за глупости ты говоришь?! Ты еще маленькая девочка, еще не разбираешься в политике!

– Маленькая или не маленькая, сам потом увидишь.

– Мы с Раей решили, что ты должна поскорее уехать в Палестину. Там тебя ждет моя сестра Люба с мужем и со своим сыном Сержиком.

– Откуда ты знаешь, что они там?

– Таточка, не спрашивай слишком много вопросов. – Улыбается тетя Рая. – У нас есть связь через Париж с Альбертом, мужем Любы. Они живут в Хайфе. У Альберта есть связь с банком. Поняла? Больше не будем об этом говорить. Теперь я хочу сказать тебе одну вещь. Необходимо, чтобы ты уехала первым пароходом. Я хочу, чтобы ты поинтересовалась, когда есть пароход.

– Где я могу спросить? В детском доме ничего не знают.

– Я позвоню господину Швецу!

На протяжении дня были еще две бомбардировки. Я кручусь по улице. Стою возле двери в погреб – бомбоубежище. Я вижу там десятки, а может быть даже сотни людей. Все ужасно орут. Большой вопрос: отчего умереть? От удушья, тесноты или осколка бомбы на открытом воздухе? Так продолжалось приблизительно три дня. Я не забыла маленьких детей. Иду туда и к моему удивлению вижу, что все пусто. Мне кто-то сказал, что их перевели в приморский город, Констанца. На берегу Черного моря. По ночам я сплю в маленькой комнатке моей двоюродной сестры Анжелы. Каждый день звонок от тети Дони. Она хочет знать стоит ли дом на своем месте. Говорю ей, что когда она вернется в Бухарест, то скорей всего она меня не найдет. Потому что я уезжаю. Она сердится на меня и кричит, чтобы я не смела этого делать. За ее спиной я слышу успокаивающий голос ее мужа, который говорит, что самое правильное сейчас это поскорее покинуть Бухарест.

– Таточка, мы тоже попадем в Палестину. – Успокаивает меня Боря, муж моей тети.

Перед возвращением к Рае, я оставила соседям ключи от тетиной квартиры. Я не уверенна, что она была бы довольна тем, что я делаю, но другого выхода у меня не было. Вдруг я вспоминаю слова Марьи Александровны, Милочкиной мамы, когда мы шли на вокзал Балты: «…Как я могу взять на себя такую ответственность?! Если что с тобой случится, то я буду ответственна за тебя… Или со мной что-нибудь случится, или с Милкой… я не могу…»

Раз и навсегда я решаю, что никто кроме меня не должен брать на себя ответственность за меня!

По дороге назад, я попала под две новые бомбежки. Несколько бомб даже упали очень близко от дома Раи. Одна из них сделала большую яму посреди дороги. Я останавливаюсь возле этой ямы, стою несколько минут. Я совершенно равнодушна. Прежде чем я зашла в дом, оттуда вышел маленький кругленький человечек с лысиной, в дополнение у него были колоссальные усы. Его лицо показалось мне знакомым. Он немного был похож на кота моих соседей в Кишиневе. Я уже видела это лицо. Это был какой-то знакомый папы и мамы. Останавливаюсь и смотрю на него.

– Таточка, это ты?

– Да, это я.

– Тебя трудно узнать. Рая попросила меня взять тебя к нам домой, а потом взять твои вещи из дома тети Дони. Кстати где же они все?

– Они выехали за город к друзьям.

– Я сейчас поднимусь к себе, принесу мешок. Дай мне ключи от дома Дони.

– Не надо. Ничего не надо. Я могу и так.

– Я беру тебя к себе вместе с твоим мешком и всем, что тебе принадлежит. Завтра я отвезу тебя в Констанцу. Вся наша семья проводит тебя завтра в Констанцу. Это наш долг перед твоей очаровательной матерью и твоим чудесным папой. Я – Швец. Помнишь?

– Не может быть, не может быть! Это вы – господин Швец. Но вы совсем на себя не похожи!

– Прошло несколько лет, девуля. Ты увидишь мою дочку, Нюсю. Она уже большая. Ей двадцать три года. У моей жены – снег на голове!

– Господин Швец, я никогда вас не забуду. Никогда. Все меня оставляют. А вы единственный, кто берет на себя ответственность за меня.

– Идем к нам. Ты увидишь Бухарест с тринадцатого этажа.

– Вы живете в этом большом доме как в Нью-Йорке?

– Только я с семьей.

Я провела бессонную ночь вместе с Нюсей. Она ткала на станке шерстяную ткань, белую с черным. Я сидела возле нее и смотрела на ее работу.

– Это будет жакет.

– А для кого?

– Для тебя, чтоб тебе не было холодно в Палестине.

Этот жакет оставался у меня годами. Это был очень ценный подарок.

На следующий день бомбежек не было. Господин Швец напоил свою машину бензином, что было не совсем легко по его словам. Загрузил в нее мой мешок, который он вчера привез от тети Дони, меня, свою жену и дочь. Его маленькая машина тронулась. Мы едем в Констанцу. По дороге он нашел место для своей машины у какого-то своего знакомого, и мы пересели на поезд, который шел до порта. Мы были единственными пассажирами в первом классе. Я смотрю через окно. Очень красиво, Румыния. Все тут есть. Деревья, реки, горы, зеленые поля и даже море. Господин Швец подзывает меня в сторону и объявляет:

– Мы приближаемся. У моей Нюси есть друг из турецкого посольства. Он посылает парня, который отвезет тебя с поезда прямо на корабль.

– Только меня? А что будет с детьми?!

– Они уже там. Тебя посадят отдельно.

Мы обнимаемся. Какое счастье, что у папы и мамы были такие хорошие друзья. После короткой процедуры я вылезла на палубу. Издалека, я вижу лысину господина Швеца среди толпы. Нюся машет красным платком. Какие люди! Боже мой, какие люди!

Прошел час. Послышался гудок. Пароход вышел в море. Если вообще это можно назвать пароходом. Вернее это была скорлупка, которая качалась от малейшего движения волн. Этот пароход использовался для перевозки нефти, керосина и угля. Жара была невыносимой. Внизу, куда мы спускались по лестнице, построили нары в три этажа. Я была наверху. Прямо под палубой! Возле меня была очень симпатичная блондинка, толстенькая, но очень красивая. Ее звали Мара.

– Опять скитания, – сказала эта молодая девушка. – Ты знаешь, сейчас начинается новая жизнь. Ты увидишь, маленькая хорошая девочка.

– Кто эти? – спрашиваю о группе парней, которые полулежали на нарах возле нас.

– Эти парни – поляки. Это евреи, которые удрали из польского ада. Там было еще хуже, чем в нашем аду на Украине.

– Я никогда не знаю, что лучше, что хуже. Знаешь, Мара, я думаю, что самое страшное это неизвестность. Поверь мне, что те опасности, которые тебе предстоят, гораздо страшнее, чем те, через которые ты уже прошла. Слушай, Мара, мне очень грустно и я очень уставшая. Давай послушаем, что говорят эти поляки.

Поляки рассказывали и рассказывали на своем языке. Мы с Марой, русские, понимаем почти все. Они говорят о концентрационных лагерях. Странные названия: Освенцим, Майданек, Варшавское гетто, Биркенау. Ужас. Ужас. Я уткнула свое лицо в мою милую соседку. Я просто дрожу. Я опять маленькая. Опять беззащитная. Наша поездка продолжалась несколько дней. Кроме качки и разных неприятностей, ничего особенного не происходило до того как мы зашли в Босфор. Я выпрыгнула на палубу, смотреть на синие воды. Вся эта поездка, которая продолжалась три или четыре дня была каким-то новым миром. Толпа людей, настоящий табор, маленькие детишки, несчастные ребята, которые не могли найти себе места. И боялись сойти со своих лавок. Кошмарные рассказы поляков и разные любовные приключение, о которых я не позволяю себе говорить – все это оставило во мне бурю чувств и страхов.

Стамбул! Я вижу его издалека! Красота! Опять новый город. Все это сон. Поезд. Нас загружают в поезд. Остановка в Алепо. Английские солдаты дают нам хлеб с маслом и чай без сахара. Ой, это не масло! Это что-то ужасное! Это жир, который называют маргарином. Мы проезжаем Бейрут. На вокзале стоят английские солдаты. Улыбаются нам. Боже мой! Солдаты улыбаются?! Опять чай. Без сахара. Черный и ароматный. Да здравствует Англия! Огромные ломти черного хлеба, пахучего и горячего опять намазанный этим ужасным веществом. Я оттолкнула руку мальчика-солдата, который протянул мне этот ломоть. Я чувствовала, что меня тошнит. Солдатик улыбнулся и намазал мне ломоть вареньем. Варенье! Это можно понять, варенье?! Да! Варенье!

Я все время хочу спать. Ночь маленькие дети плачут. Люди говорящие по-английски бегают по поезду. Наверно это представители организации «Джойнт». Под утро поезд останавливается. Смотрите! Море! Море? Я не верю! Море?! Мы сходим. Я схожу с поезда и иду на подгибающихся ногах. Вижу скамейку и сажусь.

Я в Палестине…

Я слышала, что там говорят на странном языке. Очень странном, Гортанном. Я ничего не понимаю. Это ни на что не похоже. Нас вводят в пространство, которое огорожено колючей проволокой. В воротах стоят солдаты. Над воротами слово «Атлит». Это я могу прочесть, потому что написано латинскими буквами. Мы входим гурьбой. Я внутри. Я вижу деревянные казармы и палатки. Ни одного дерева. Песок. Пустыня. Я перепугана. Лагерь? Опять плен? Для этого нас притащили сюда?! Вокруг меня такая же реакция. Но малыши бегают, кричат, смеются и очень довольны. Я замерзаю, несмотря на ужасную жару. Ко мне подходит пожилой человек с очень приятным лицом. Он спрашивает меня, почему я плачу и на каком языке я говорю. Спрашивает по-русски. Я отвечаю на том же языке. Я спрашиваю:

– Почему мы пленные?

– Не беспокойся. Это английский закон. Бывший лагерь.

– «Бывший»? Почему?

– Это просто переходной этап к новой и свободной жизни. К красивой и плодотворной жизни. Вытри слезы, девочка. Как тебя зовут?

Я протягиваю руку и представляюсь:

– Татьяна.

– Можно мне называть тебя Таней?

– Конечно. А что теперь?

– Идем со мной. У нас тут есть столовая.

Слава богу, пришло время!

Он берет меня за руку, и мы зашагали к нашей цели.