Текст книги "Прыг-скок-кувырок, или Мысли о свадьбе"

– Ой, ради бога, Картер, закрой рот, не то муха влетит, – журит меня Лиз, возвращая к происходящему. – И ты, Дрю, перестань пялиться на попку Дженни. Позже у тебя на это будет бездна времени.

– Вообще-то мы уже трижды проделывали это сегодня. Я типа выдохся, – отвечает Дрю, в очередной раз облизывая леденец.

– Прежде всего это отвратительно, и мне сегодня куда лучше спалось бы ночью, если бы ты со мной не делился, а во‑вторых, когда, к черту, ты время-то нашел три раза трахнуться? Ты весь день пробыл у меня в магазине, помогая грузить товары. Ты и Дженни-то не видел, пока мы в ресторан не пришли, – допытывалась Лиз.

– Прежде всего, – отвечает Дрю, передразнивая Лиз. – Вы произнесли «грузить», и мы вынуждены признать это. Эй-эй, грузи! А во‑вторых, если уж вы желаете технической точности, то это произошло, скорее, одна целая и две десятых раза. Я дважды трахался с точной копией любовного тоннеля Дженни в туалете твоего магазина, а потом уже с самой Дженни в туалете ресторана.

Тут и конец всякому во мне возбуждению.

– В твоих словах столько всего гадкого, что, думаю, у меня мозги лопнут. Чтоб завтра же вычистил мой туалет, засранец, – сердито выговаривает Лиз.

– Эй, ребятки, о чем это вы тут болтаете? – спрашивает Клэр, подходя к нам.

– Болтаем мы про то, сколько раз я сегодня спустил в Дженни, – гордо сообщает Дрю.

– Жалею, что спросила, – отвечает Клэр, тут же разворачивается и шагает прочь.

– Никогда, никогда больше не произноси этого слова. Никогда, – втолковывает Лиз Дрю, когда Клэр отходит достаточно далеко, чтобы не услышать. – Лады, Картер, я уяснила, куда тебя несло нынче «по мгновенному наитию», и… это отличный проход. Только тебе нужен план.

– Слушай, Кристофер сделал предложение Адриане безо всякого плана. Просто заявился в дом ее матери и вручил ей кольцо. Может, он правильно все это себе представлял? – возмущенно бросаю я ей.

– Кто эти чертовы Кристофер с Адрианой? – спрашивает она.

– Как же! – отвечает Дрю. – Из «Клана Сопрано».

– Хотя, если вдуматься, добром это, говоря по правде, не кончилось. Он ни одной юбки не пропускал, кокс нюхал, героином кололся, из-за него ее и убили. Плюс он и предложение-то сделал потому, что едва душу из нее не вытряс, – рассуждаю я.

– Ни фига себе, просто потрясно: у тебя хватило ума докумекать, что копировать предложение о браке с какого-то бандитского телесериала – не самая лучшая из идей, – говорит Лиз, закатывая глаза.

– Слушай, поскольку Клэр не собиралась идти в ФБР сдавать нас, все могло бы сработать на все сто, – заявляет Дрю. И добавляет, подкрепляя слова разными жестами из кино про бандитов: – Тут один здравый смысл как есть. Сучонки – они стукачки.

– Очевидно, придется мне взяться за это, – убеждает меня Лиз. – Дай мне несколько недель, и я устрою так, что твоя закавыка будет улажена.

Не так-то я уж и уверен, что это здорово, если кто-то другой станет соображать, как мне сделать Клэр предложение, но Лиз и вправду ее самая близкая подруга. Кто лучше поможет мне выпутаться? Плюс это хоть как-то облегчит напряг, который давит на меня.

Мы втроем возвращаемся обратно в ту часть магазина, где стоят Клэр с Джимом и, разинув рты, пялятся на Дженни.

– А что мне было делать? – нюнит та, когда мы подходим всей толпой. – Он говорит мне испробовать их – я и испробовала. Откуда мне было знать, как далеко их засовывать?

– Что случилось? Что происходит? – спрашиваю я, ни к кому особо не обращаясь.

Замечаю, что Клэр опять слегка позеленела, обнимаю ее за талию и привлекаю к себе.

– Я купила этих самых Бенджаминовых шаров, а я знаю, что полагается испробовать товар еще до того, как выйдешь из магазина, чтоб убедиться, что все получается. Теперь не могу их обратно вытащить, – жалуется Дженни.

И только теперь я замечаю, что стоит она, слегка расставив ноги, словно готовится облегчиться на пол.

– Она только что произнесла «Бенджаминовы шары», да? – шепчу я стоящему рядом Джиму. – Серьезно? Из-за этого у вас тут сыр-бор?

– Она эти штуки себе во влагалище засунула, поносить, что ли, до выхода из магазина, – шепотом, в котором явно слышится ужас, сообщает мне Джим. – Я бы вообще здесь ни к чему не прикасался.

Дженни раскачивается, переступая с ноги на ногу, и бедрами подергивает, пытаясь, как мне думается, вытряхнуть из себя эти самые шары.

– Этот самый малый, Бенджамин, мог бы придумать что-то, как их получше извлекать, – злится Дженни.

– Господи Иисусе, да перестанешь ты, наконец, называть их так?! – кричит Лиз. – Они называются ШАРИКИ БЕН-ВА[65]65
  Вагинальные шарики («Бен-Ва», «бирманские шарики», «шарики гейши» и т. д.) из металла, пластика, дерева, силикона или стекла, которые женщины (не все) используют для тренировки интимных мышц.


[Закрыть]. И товары не полагается «испробовать» В САМОМ магазине. Это касается только игрушек на батарейках, причем сам продавец вставит батарейки и убедится, что товар действует.

– Откуда, к чертям, мне про все про это знать? Я думала, что их так зовут, по краткому имени, Бен, чтоб название на упаковке уместилось. Я же использовала полное имя, Бенджамин, как положено, – объясняет Дженни и при этом продолжает вращать бедрами по гигантскому кругу, будто старается обруч хулахуп удержать на медленном движении.

Мы же все стоим вокруг и зырим на нее, пока она совершает свой странный совокупительный ритуал, чтобы выпихнуть Бенджаминовы шары. Это похоже на крушение поезда, от которого не оторвать глаз.

– Я никому и ни в коем разе не позволяю пользоваться туалетом в своем магазине. Никогда, – задыхаясь, выговаривает Лиз.

– О‑о‑о‑ой, по-моему, один выходит! – вскрикивает Дженни.

– Вот сейчас я тебя люблю на все сто! – говорит ей Дрю.

– По-моему, меня сейчас стошнит, – произносит Клэр и, быстро прикрывая ладонью рот, бегом устремляется к выходу.

19. Оп-па, опять я!

После того как я неделю чувствовала себя то скверно, то не очень, Картер заставил меня наведаться к врачу. Если не считать, что несколько раз меня тошнило, чувствовала я себя прекрасно. Понимаю: Картер делает много шуму из ничего. Однако безотносительно к этому, у своего врача, не считая ежегодных мазков Папаниколау, я не была с самого рождения Гэвина. По специальности он терапевт, а потому заодно еще и врач Гэвина. При том количестве времени, что я убила в его кабинете с сыном при всех его осмотрах, простудах, уколах, температурах, сыпях и всего остального на свете, у меня не было никакого желания являться туда без крайней необходимости. Я из тех людей, которые не ходят по врачам, если только кровь из глаз не пойдет или из задницы мартышки не полетят. Я так прикидываю, мое здоровье и благосостояние будут в полнейшем порядке, если я буду впитывать их в себя, заходя раз в пару месяцев в докторский кабинет вместе с сыном.

Когда я позвонила своему врачу и пожаловалась, что мой сожитель меня изводит, заставляя пройти осмотр, то вот дословно что он сказал: «Клэр, вам же известно, что вы – это не только ваше влагалище. Я записываю вас на завтра».

Как угодно. А что, если мое влагалище и есть лучшее во мне? Что вы на это скажете, доктор Елдак?

Признаюсь, всамделе я нашего доктора люблю. Никогда не видела его одетым ни во что иное, как в джинсы с тишоткой. Он ходит по земле и прост до крайности, и Гэвин любит его. Плюс: уж если и позволять какому-то мужику лапать себя раз в год за шахну, то пусть уж мне при этом будет спокойно, что он прежде не угощает меня ужином.

В данный момент я сижу на смотровой кушетке в премиленьком наряде из бумажной рубахи с открытым передом и бумажного одеяльца размером с газету, которое, как считается, вполне прикрывает мою задницу. В кабинете поддерживается целительная температура градусов в двенадцать, а я жду уже минут сорок пять. Нечего и говорить, в каком суперском настроении я пребываю, когда наконец-то показывается доктор Уильямс.

– Клэр, как вы себя чувствуете? – спрашивает он, заходя в комнату вместе со следующей за ним медсестрой.

– О, просто суперски! Вы что-то новое придумали с этими нарядами? Похоже, они теперь куда больше прикрывают, – говорю я язвительно.

– Ах, Клэр, вы всегда говорите сплошные приятности, – смеется врач, усаживаясь на свой небольшой стульчик на колесиках и просматривая мою историю болезни.

Сестра подходит ко мне, измеряет давление, проверяет пульс, сообщая данные доктору Уильямсу, чтоб тот их записал.

– Что ж, давление у вас хорошее, и жара у вас нет. Когда у вас была последняя менструация?

Я в уме отсчитываю недели назад, останавливаюсь, потом снова считаю.

– Как сказать… она была… помнится, был вторник, потому как в тот день мне товар доставили, и я уже за белый шоколад расписывалась, как вдруг судороги почувствовала, – бормочу я, стараясь не впадать в панику.

Одна, две, три, четыре, семь сносим, множим на восемь… ТВОЮ МАТЬ!

Бросаю взгляд на висящий на стене календарь. На этом месяце изображен черно-белый кот с глазами-блюдцами, который обеими лапками прикрывает рот, словно бы говоря: «Оп-па!»

От, чтоб тебя, глупый котяра! Ты так вылупился на меня, что я со счету сбиваюсь. Если б коты всамделе могли говорить: «Оп-па!», то делали б это, когда гадили ВОЗЛЕ своего лотка, а не в него.

Я таращилась на квадратики чисел на календаре, пока они не стали сливаться, то ли от рези в глазах, то ли от слез, поди знай.

– Во‑первых, давайте-ка вы сползете к краю кушетки, и мы вас осмотрим. Вам все равно в следующем месяце ежегодный осмотр проходить, так что мы могли бы и об этом позаботиться, – говорит доктор Уильямс, подкатывая в своем кресле ко мне поближе, в то время как сестра выдвигает из кушетки опоры и возится с хомутиками, чтоб пристегнуть к ним мои лодыжки.

Я ложусь на спину, поднимаю ноги вверх, а сестра тем временем подкатывает столик со всеми причиндалами для мазка Папаниколау, уже разложенными сверху.

Вот сейчас я была бы не против малости Дрюшкиного юмора, чтоб отвлечь свои мысли от происходящего. Что-нибудь вроде: «Как зачистка пиписки протекает?»

Крепко жмурю глаза, когда врач принимается за дело, залезая своими руками туда, куда до него добирался всего один мужчина.

– Нуте-с, вы новую «Холостячку»[66]66
  Американское телевизионное «реалити-шоу» (идущее в пару с шоу «Холостяк»). Мало чем отличается от российского «Давай поженимся!».


[Закрыть] смотрите? Там девица – вагон с рельсов! – смеясь, говорит доктор Уильямс.

– Э‑э…

– Видели, как она весь трейлерный парк на того парня накатила? Помахивая пальчиком и покачивая головкой? Из трейлерного парка можно девицу выбрать… – Доктор Уильямс вновь разражается смехом и умолкает, я слышу металлическое звяканье расширителя.

– Моей дочке нравится смотреть это глупое шоу, просто чтобы полюбоваться на прелестные платья, которые ей предстоит носить, – сообщает врач, продолжая заниматься своим делом у меня между ног.

Нет, всамделе, совершенно клево поговорить о телевизионном шоу и ВАШЕМ РЕБЕНКЕ, когда все ваши пальцы по уши увязли в моих делах. Как это получается, когда он дома? Неужто, когда сидит за обеденным столом, все в точности наоборот? «Так я рассказывал тебе про эту женщину сегодня? Она свои срамные заросли уж много дней не брила. Вот вагон с рельсов! Не передашь картошечку? Я ее пользую только потому, что у нее миленькая матка. Как у тебя с грамматикой, Синди Лу?»

Доктор Уильямс заканчивает докапываться до Китая, отъезжает на своем стульчике и, вставая, стягивает с рук резиновые перчатки.

Сестра берет меня за руку и помогает сесть. Я пытаюсь использовать бумажку-рубашку и бумажку-вместо-юбки, чтоб опять прикрыться, но, похоже, эти, едрена-печь, бумажки усохли. Плюю на них и просто изо всех сил стараюсь держать ноги вместе. Наверное, не подобает сверкать своими сокровищами перед доктором, когда осмотр уже закончен. Это все равно что отловить в бакалейной лавке своего дантиста и выставить ему напоказ свои зубы. Всему свое время и место.

– Ну и? Все в порядке? Что дальше? – спрашиваю я, надеясь (поскольку во время осмотра сказано было мало, помимо телевизионных сплетен), что все хорошо и я волнуюсь попусту.

– Что ж, мы предпишем кое-какие исследования крови и вновь увидимся с вами здесь же через четыре недели, – сообщил мне с улыбкой врач и что-то такое записал в мою карточку. – Поздравляю, вы беременны!

Вы знаете, что в магазине «Все за доллар» продаются пробники на беременность? Это правда. И даже, несмотря на то что всем этим дурацким магазинам, где «все по одной цене», следовало бы поменять название на: «Долларовый магазин – на самом деле все не по доллару. Нам просто нравится вас охмурять», – пробники на беременность входят в число немногих товаров, которые и впрямь продаются там по доллару. Факт. Это дает мне право спросить кассиршу, с чего это она так зло воззрилась на меня, когда я попросила пробить тридцать семь пробников. Что, никогда прежде такого не бывало? Народ, эти пробники на беременность – по ОДНОМУ ДОЛЛАРУ. Гэвин, выполняя мелкую хозяйственную работу по дому, время от времени получает по доллару. Даже ОН может позволить себе купить пробник на беременность. Зачем мальцу в четыре с половиной года покупать пробник на беременность, мне понять не дано, но таковы факты.

Переругавшись с кассиршей и пожелав ей защемить свои баснословные титьки ящичком для денег, я, возможно, вела себя не самым лучшим образом, зато это отвлекало мои мысли от того факта, что я, возможно, беременна.

Да, я сказала «возможно». Только что я кончила пи^€сать на двадцать третий пробник, да и доктор Уильямс, прощупав мою матку, сказал, что я беременна, но он мог и ошибиться. Врачи всю дорогу ошибаются. Удаляют почку, когда хотели удалить желчный пузырь, забывают извлечь зажимы и всякую хрень, прежде чем зашить пациента. И этот вполне мог ошибиться по поводу моей матки. Сколько маток ему приходится прощупывать каждый день? Может, он просто хватку утратил? Может, он даже и не касался моей матки, а рукой своей мне селезенку оглаживал? Только, получается, он для этого руку мне во влагалище по локоть засунул. Положим, было малость неудобно, но уж не настолько неудобно, чтоб по локоть.

Стою в ванной около унитаза, не свожу глаз с пробника, который держу в руке, и жду, когда пройдут пять минут, когда я смогу сызнова вытаращить глаза, сызнова увидев положительный результат. Когда таймер на моем мобильнике завел новую мелодию («МИЛОСТИВАЯ МАТЕРЬ РАЗДОЛБАЯ ИИСУСА, ВРЕМЯ ПРИШЛО!»), которую я закачала специально на этот случай, я опустила взгляд и попробовала не расплакаться.

Часом позже возвращаются из магазина домой Картер с Гэвином и находят меня свернувшейся клубочком на полу ванной комнаты в окружении использованных пробников на беременность, инструкций и вскрытых коробочек.

– Мамочка, откуда у тебя все эти волшебные палочки? – взволнованно спрашивает Гэвин, вбегая в ванную.

Он поднимает один из пробников и, вообразив себя Гарри Поттером, нацеливает его на все подряд в маленькой ванной, вопя: «Заклинаю тебя своей волшебной палочкой, гнилуха туалетная бумага!»

Я даже головы не отрываю от прохладных плиток: так приятно касаться их своей заплаканной щекой, что нет желания двигаться. Слежу глазами за сыном и гадаю накоротке, не плохая ли я мать, коли позволяю ему играть тем, на что пѝсала. Это вызывает очередной приступ рыданий, когда до меня доходит, что теперь я буду плохой матерью для двоих детей. Возникает картинка из будущего: оба ребенка сидят в ванне по горло в моче, а я без сознания лежу на полу.

В дверь входит Картер, бросает взгляд на меня и на весь сор на полу и тут же принимается за дело.

– Слушай, Гэвин, а может, ты положишь эту палочку и пойдешь, возьмешь шарики, которые мы с тобой купили. Я даже разрешу тебе надувать их у себя в комнате.

– Блеск! Все равно эта палочка как-то чудно воняет, и у меня от нее вся рука мокрая, – заявляет Гэвин, швыряет пробник на пол и бежит из ванной.

– Тебе, наверное, стоило ему сказать, чтоб руки помыл, – бормочу я с пола.

– И‑и, он собирается с шариками играть, которые лучше всякого мыла, так что, считай, то ж на то ж и придется, – отвечает Картер, заходя в ванную и усаживаясь на пол рядом со мной.

Я сажусь, расчистив себе место от пробников и коробочек, чтоб можно было сесть по-индийски, поджав под себя скрещенные ноги. Мы сидим друг против друга, касаясь коленями.

– Ну, и как прошел день? – ласково спрашивает Картер и, наклонившись, смахивает упавшие мне на глаза волосы.

Хлюпаю носом и обвожу взглядом окружающий беспорядок.

– Знаешь, как обычно. Работала, дала несколько распоряжений, один малый с руками забрался мне в чумичангу, похвалил мою матку, и еще я вступила в бой с кассиршей из магазина «Все за доллар».

– Это из-за того, что в этом магазине практически ничего не купишь за доллар? – спрашивает он.

– Ой, боже мой, ведь правда? Как, едрена-печь, можно так передергивать? Я не пойду в магазин с названием «Все за доллар» покупать игрушку за пятерку. Кто-то должен научить этих людей пристойной рекламе.

Молчание растянулось на несколько секунд, и я поняла, что Картер ждет, чтоб я упомянула о заполонившем всю ванную громадине-слоне по имени «Я беременна». Етит твою мать, слонятина! Тебе что, сиди себе в уголке, хрумкай арахисовые орешки и сри на плиточный пол, да еще брезгливо на меня поглядывай.

«Это ведь ты пол засираешь, слонятина, не смотри на меня так».

Картер расставляет ноги, положив их по обе стороны от меня, подается вперед и, ухватив меня за обе коленки, разводит мои ноги, подтягивая меня по полу к себе. Он вновь сводит мои колени вместе у себя за спиной, берет в ладони мое лицо, принуждая меня смотреть ему прямо в глаза.

– Скажи это, – шепчет он. – В первый раз я это прозевал. Хочу услышать, как ты говоришь это.

Мне горло сводит так, что я уверена, что даже вздохнуть не смогу, а он хочет, чтоб я заговорила?

– Прошу тебя, а? – тихо молит он.

Улыбается мне, и я вижу, как у него на глаза наворачиваются слезы. Хочется так много сказать ему, но я слишком переполнена чувством и, говоря откровенно, малость тошнотой. Два слова – это все, что удается выдавить из себя.

– Я беременна, – шепчу я, всхлипывая.

– Ты беременна? – переспрашивает он, и его лицо расплывается в улыбке.

«А то! Из-за чего же, как ты ДУМАЕШЬ, вся эта хрень? О, бог мой, что это со мной? Прости! Я люблю тебя!»

– Ты разве не рада, что забеременела? – спрашивает он, впервые выказывая беспокойство после того, как вошел в ванную.

– Мне представлялось, что ТЫ рад не будешь. Ты теперь по рукам и ногам связан. Если решишь, что я тебе не нравлюсь, то я тебя буду восемнадцать лет держать при себе. Я дважды мама твоего ребенка. Вот такие шуточки, е-е.

Картер смеется, обвивает руками мою талию, чтобы покрепче притянуть к себе.

– Перестань за Канье повторять. Ты не золотомойка, и нет вопроса, от кого эти детки, – говорит он, прикрывает мне щеку своей ладонью и нежно поглаживает ее большим пальцем.

– Это ты так считаешь. Сперма с пола в секс-шопе могла подпрыгнуть с ковра и угодить мне прямо во влагалище. От кого этот – сразу не скажешь.

Он несколько минут пристально смотрит на меня, прежде чем поцеловать в кончик носа.

– Я понимаю, тебя до жути разбирает страх. Все путем. Просто говори со мной. Что бы ты ни чувствовала. Мне нужно знать. А по мне, это совершенно прекрасно. По сути, я В ВОСТОРГЕ от этого. Нет абсолютно ничего, способного лишить меня хорошего настроения от такой новости, – твердо заявляет он.

На всем белом свете нет мужчины совершеннее, чем он. Факт.

– Всамделе? Потому как я вполне уверена, что зачали мы это дитя в ночь, когда я наелась печенья с марихуаной. Восемьдесят четыре процента за то, что наш ребенок родится наркошей и явится в мир с дредами на головке и одетым в ползунки Боба Марли[67]67
  Роберт Неста (Боб) Марли (1945–1981) – известный ямайский музыкант, сценический образ включал в себя дреды (особым образом спутанные локоны нестриженых волос) и облегающую одежду.


[Закрыть]. И первым его словом будет, наверное: «Нушшштоооооещщщщеооо». И никогда ему сна по ночам не будет, потому как он вечно будет искать, чем бы закусить.

Картер посмеивается и крепко прижимает меня к себе. Я обвиваю руками его шею и укладываюсь подбородком ему на плечо.

– Если так и случится, то придется нам иметь под рукой в детской побольше чипсов, да еще чтоб музыка «Признательных мертвяков»[68]68
  Видное музыкальное явление американской контр-культуры, рок-группа Grateful Dead с уникальным эклектичным стилем песен, включающим в себя элементы рока, психоделической музыки, блюза, кантри, госпел.


[Закрыть] играла, – говорит Картер.

Вздыхаю и поворачиваю голову, чтоб можно было щекой на его плече улечься и зарыться в основание шеи.

– Будет превосходно. Обещаю тебе. Я люблю тебя и никуда не собираюсь. Это самая лучшая новость, которую ты только могла мне сообщить. Сейчас ничто не смогло бы сделать меня счастливее.

Тут неожиданно в дверь вихрем ворвался Гэвин.

– Пап, – захлебываясь от волнения, говорит он, – с утра глаза пводуал, а «достань мне пистолет» уже идет! И писун у меня опять стванный становится. Он никак не перестает в вышину лезть.

– От, боже ж мой. Беру свои слова обратно. ВОТ ОН, счастливейший миг в моей жизни. У моего сына стояком встал на «Клан Сопрано», – шепчет Картер.

– Каков отец, таков и сын, – невозмутимо замечаю я.

Картер поднимает меня с пола ванной, велит не обращать внимания на царящий там беспорядок, говорит, что попозже уберет все сам. Говорит, что мне до конца дня ничего больше делать не разрешается, кроме как лежать на диване да дожидаться его. А я, идиотка, расстраиваюсь, что он сразу же не попросил меня выйти за него. Он любит меня, и он счастлив, что у нас будет ребенок. И все ж я не могу не думать, не гадать, почему он не сделал предложение. Он явно не впал в такой же шок, как я, значит, должна быть другая причина. Свернувшись калачиком на диване и положив голову Картеру на колени, я пытаюсь не обращать внимания на боль, что гложет мне сердце при мысли, что, возможно, он не считает меня слепленной из того теста, что годится для супружества…