Текст книги "Прыг-скок-кувырок, или Мысли о свадьбе"

9. До обеда никаких ударов по яйцам

Приглушенная вибрация мобильного телефона под подушкой заставляет продрать глаза. Моргаю, сгоняя с них сон, вытаскиваю по берушу из каждого уха и сую руку под подушку, чтоб ответить на вызов.

– Господи, Клэр. Что это у тебя там за рев, черт побери? Будто чудище какое рычит. У тебя в доме чудище живет?

От вопроса Дженни хмыкаю и переворачиваюсь на спину взглянуть на спящего рядом Картера.

– Нет, чудищ в моем доме не водится, – шепчу я в телефон. – А рев и рычанье, что ты слышишь, так это Картер храпит.

В который раз благодарю Господа за ниспосланную мне благодать в виде лучших на свете берушей. Обыкновенно благодарят не за такое, только я вполне уверена: бог бывает польщен, потому как поминают его только по-крупному. Твердо верю, что мне в раю уготовано особое место, потому как я не забываю поблагодарить Его за то, что надоумил купить хорошие сливки к кофе или отличный гель для бритья.

– Ничего себе! Ему действительно надо провериться, – уведомляет меня Дженни. – Знаешь, я тут читала недавно кое о чем, может, ему стоит попробовать. Там говорилось, что есть такие расслабительные фиговинки, которые за несколько дней весь твой организм оздоровят. Может, они наведут порядок в его пазухах.

– Ты сказала – «расслабительные»? Дженни, что это за чертовщина – расслабительное?

Скидываю с себя одеяло и сажусь на кровати, чтоб еще немного отрешиться от сна и обрести способность поговорить с подругой на ясную голову. Сомневаюсь, что это поможет, но будем надеяться.

– Ну, знаешь, – фыркает она и произносит: – РАС-СЛА-БИ-ТЕЛЬ-НОЕ.

То, что Дженни представляется нужным произнести слово вразбивку, словно это у меня не все дома и моя неспособность понять общеизвестное ее раздражает, вызывает желание лягнуть ее хорошенько.

– Слово я расслышала. Просто не пойму, о чем ты, черт побери, толкуешь, – разъяснила я, вставая с кровати и потягиваясь, прежде чем выйти в коридор.

– Ну, знаешь, такие таблетки, какие принимают, чтобы всю гадость из организма вымыть. Расслабительные.

Я отворила дверь в спальню Гэвина по ту сторону коридора и заглянула. Сын все еще спал, лежа плашмя на спине поперек постели так, что голова его свешивалась с края. Поза никак не удобная, но я даже не собиралась перекладывать его обратно на подушку: велик риск разбудить еще до того, как я выпью кофе. Тихонько прикрыв дверь, направляюсь на кухню, возвращаясь меж тем к разговору с Дженни.

– По-моему, ты имеешь в виду слабительное, – говорю я, вздыхая. – И оно всамделе не предназначено для промывки всего организма. В каких, черт побери, статьях ты только вычитала такое про храп?

– В «Гугле», – отвечает она. – Значит, тебе известно, что это правда. Уговори Картера испробовать это и можешь отблагодарить меня шоколадом, когда все сработает.

Я замираю на пороге кухни от того, что встает перед моими глазами, не в силах даже сложить из слов ответ на ее вопрос, что Картер, хоть все мозги из него напрочь вытряси, скорее всего, храпеть не перестанет.

– Так я позвонила спросить, у вас ли еще Дрю. Вчера вечером, когда из кондитерской уходила, я получила от него сообщение, что Кот-в‑Шляпе велел ему провести ночь у вас. Понятия не имею, что это значит, но, коль скоро мне одной вся постель доставалась, то я и без забот была.

Вчера после того, как девчонки помогли мне справиться с громадным заказом на шоколад и печенье для сегодняшней свадьбы, все мы разошлись по домам. Гэвин уснул прямо в машине, так что, добравшись домой, я пошла по коридору прямо к его спальне, минуя кухню, а потом сама улеглась в постель рядом с храпящим Картером.

Не знаю, радоваться мне или нет, что этой картины я не увидела вчера вечером: на спине, разбросав руки-ноги в стороны, лежит Дрю. Спящий. НА МОЕМ КУХОННОМ СТОЛЕ. Задница его покоится как раз на том месте, куда я ставлю солонку с перечницей.

– Да, он все еще тут. Я сейчас прервусь, чтоб наподдать ему по заднице, – говорю я Дженни, подходя к столу и держа телефон зажатым между щекой и плечом, а потом обеими руками со всей силы толкаю спящего. Его расслабленное тело легко скользит по столу и грохается на пол с другой стороны.

– Не бей моего медвежоночка! – заходится в телефоне голос Дженни.

Обхожу стол и останавливаюсь у головы Дрю. Смотрю на него, начинающего стонами подавать признаки жизни.

– Е-мое, я что, всю ночь на полу проспал? – вопрошает Дрю, открывая глаза и обращая взгляд с пола вверх, на меня. – Могли бы и сообразить, ковер на кухне постелить вместо деревяшек. На этих досках спать совсем неудобно.

Дрю со стонами перекатывается на четвереньки и медленно встает, крутясь и потягиваясь на ходу, ощупывая и выгибая спину.

– Пошел. Вон. Из. Моего дома, – как можно спокойнее, без крика отчеканиваю я, чтобы не разбудить Картера с Гэвином.

– Скажи ему, что я его люблю и что мое влагалище по нему скучает! – неистово орет в телефон Дженни.

– Дженни просит передать, что тебе надо УНОСИТЬ СВОЮ ЖАЛКУЮ ЗАДНИЦУ ИЗ МОЕГО ДОМА!

– Э‑э‑э‑э‑э‑эй, это не то, что я сказала, – ворчит Дженни.

– Дженни, я тебе перезвоню.

Отключаю телефон и уже открываю рот, чтобы еще раз потребовать от Дрю убраться из моего дома (на тот случай, если в первые два раза он меня не расслышал), как вдруг на кухню вбегает Гэвин, все еще в пижаме.

– Привет, дядя Дрю! – восторженно кричит он и бежит к Дрю. Только-только Дрю стал наклоняться, чтобы поздороваться с Гэвином, как тот отводит локоть назад и вмазывает своим кулачком прямо Дрю между ног.

Дрю, охнув, падает на колени, а я смеюсь. Знаю, не полагается смеяться, когда твой ребенок делает то, чего делать нельзя, но всей душой чувствую, что Дрю получил по заслугам. Только что я нашла его спящим без задних ног посреди стола, за которым мы едим. Ему еще повезло, что я не остановила Гэвина и не дала ему бейсбольную биту.

– Гэвин, братан, у нас же правило есть!

При звуках голоса Картера я поворачиваюсь и вижу, как он входит на кухню, потирая со сна один глаз. Чмокает меня в щеку и, обойдя, приседает, чтоб быть лицом к лицу с Гэвином.

– Гэвин, какое у нас было правило? – спрашивает Картер, в то время как Дрю, вцепившись обеими руками в пах, то ли в кашле заходится, то ли подвывает как-то чудно. Мне это напоминает звук, который издает воздушный шарик, если защипнуть и растягивать его отверстие, медленно выпуская воздух.

– До обеда никаких ударов по яйцам, – отчеканивает Гэвин.

– Правильно, до обеда никаких ударов по яйцам. А ты знаешь, сколько сейчас времени? – спрашивает Картер.

– Я время узнавать не умею, – заявляет Гэвин.

– Но ты уже пообедал? – спрашивает Картер.

– Нет.

– Значит, сейчас до обеда. Извинись перед дядей Дрю.

Гэвин вздыхает и поворачивается лицом к Дрю, уже наконец-то переставшему стонать и занятого подъемом на ноги.

– Извини, что я до обеда ударил тебя по яйцам, – бормочет Гэвин. Потом отводит взгляд от Дрю и обращает его ко мне: – Теперь мне можно хлопьев?

– Разумеется, малыш, – говорю я ему с улыбкой, беру за руку и веду к кухонному стулу. Один взгляд на стол, и я меняю курс, подводя сына к табуретке у островка-стойки. Придется теперь Дрюшкину задницу со стола вытравливать, прежде чем мы вновь сядем есть за ним.

– У меня в данный момент яички прямо в желудке сидят. Как ты способен даже думать о хлопьях? – изумляется Дрю и, прихрамывая, идет к стойке, забирает ключи.

– Твои яички тупые, а я есть хочу, – отвечает Гэвин, набивая рот овсяными хлопьями, пока я наливаю молока ему в миску.

– Как скажешь, малыш. Спасибо, что дали очухаться, ребят. Остается только принять позу зародыша и выйти наружу.

Я облегченно вздохнула, когда за Дрю закрылась дверь. И пообещала Картеру:

– В следующий раз, когда обнаружу его спящим на любом предмете мебели в этом доме, я этот предмет на тебя вышвырну.

Он подходит ко мне сзади, обнимает руками за талию и целует в шею.

– Договорились, – говорит он и упирается подбородком мне в плечо.

– Ты сознаешь, что создал со своим сыном правило, которое дает ему позволение молотить людей по яйцам после обеда, а?

– Ага. Когда я устанавливал правило, оно звучало разумно. Он тогда во второй раз дал мне почувствовать силу своего удара, и я корчился от боли на земле в парке, так что, вполне может быть, мозги у меня и не особо соображали.

Несколько минут я стояла, не шевелясь, наслаждаясь ощущением объятия Картера, и мы оба смотрели, как наш сын уплетал завтрак.

– Хочу пригласить твоих к нам на ужин, – сказала я, повернувшись в его руках и положив ладони ему на грудь. – Хочу приготовить что-нибудь всамделе вкусненькое, попотчевать их спиртным и шоколадом и заставить их полюбить меня. Или, по крайности, напоить так, чтоб они забыли, почему меня не любят.

Картер хмыкнул и покрепче сжал руки, обнимавшие меня.

– Дитятко, ты им нравишься. Клянусь. Бабушка даже сказала, что в тебе есть пыл.

– Старушка говорит так потому, что сама будь здоров трехнутая, боюсь, я с катушек скачусь, просто оказавшись с ней в одном месте, когда задницу ей стану драть. Мне нужен шанс, чтоб первое впечатление от меня было получше, – поясняю я.

– ПЕРВОЕ, первое впечатление от тебя было преотличным. Ты забываешь, каков из себя мой лучший друг. В первый раз мои познакомились с Дрю, когда он однажды вломился к нам в дом, мы тогда еще в школе учились. Мама наткнулась на него, когда он посреди ночи бродил во сне. Она вошла в гостиную, а он писал на диван. Поверь мне, они все это повидали, – уверяет меня Картер.

– Дрю – болван. Его нельзя выводить на люди без ошейника и поводка. А я – мать их внука. Мне непотребно болтать о китовом влагалище на их страницах в «Фейсбуке». Мне полагается выкладывать фотографии, на которых их внук рассматривает в музее произведения Микеланджело, да отчитываться за свою филантропическую деятельность, сообщая, как я младенцев в сиротских приютах на руках нянчила, как с бомжами обнималась.

Некоторое время Картер разглядывал меня с легким недоумением.

– Может, скажешь что-нибудь? – потребовала я.

– Прости, но я просто пытаюсь сообразить, ты это всерьез или нет?

– Это почему же, черт побери, мне не быть серьезной? – возмущаюсь я, складывая руки на груди. – Может, я именно такая и есть. Может, я как раз такая и есть, а ты этого даже не замечаешь.

– Э‑э, нет, уверяю тебя: я сразу замечу, если ты вдруг совершенно другой сделаешься, – со смехом уверяет он меня.

– Не хочешь ли ты сказать, что я недобродетельна? Что мне не дано убаюкать чужого младенца или приласкать бездомного бродягу? Так я такой на все сто могу быть. Может, я уже все это проделывала тайком от тебя? Может, вместо того, чтобы на днях пойти к зубному, я отправилась на митинг ЛЭОЖ[40]40
  «Люди за этичное обращение с животными» – общественная организация, в основе деятельности членов которой лежит убеждение, что животные имеют права и заслуживают того, чтобы их основные интересы были учтены, независимо от того, приносят ли они пользу людям.


[Закрыть] и швыряла поддельную кровь в богатых, одетых в меха? Может, Гэвин по ночам, пока ты на работе, французским языком занимается?

Извернувши шею, смотрю на Гэвина и прошу:

– Эй, скажи-ка что-нибудь по-французски.

– Мне нравится французская картошка фри, – произносит тот, оторвавшись от миски с хлопьями, которые уминает так, что весь подбородок в молоке.

– Видал? – говорю я и снова поворачиваю лицо к Картеру. – Он уже может использовать слово в предложении.

– Лады, стоп. Сделай глубокий вдох. Конечно же, я считаю тебя добропорядочной. По мне, ты – потрясающая. Только, по-моему, всем нам известно, что ты никакая не степфордская жена-хозяюшка[41]41
  «Степфордские жены» – фантастическая повесть Айры Левина. Выражение «степфордская жена» стало нарицательным: так говорят о женщине – идеальной домохозяйке, которая, по сути, жертвует собой ради семьи.


[Закрыть], а Гэвин не зубрит французские глаголы, слушая Моцарта.

– У МЕНЯ ПИСУН РАЗДУЛСЯ!

Картер сбрасывает руки с моей талии, я прыжком разворачиваюсь в ужасе от вопля Гэвина.

– Ничего страшного. Я только пролил на него молоко. Теперь у меня молочный писун.

Покачав головой, я снова повернулась лицом к Картеру.

– Изложение моей версии дела закончено, ваша честь, – смеется он.

Я хмурюсь и стараюсь казаться возмущенной, только Картер отлично понимает, что в голове у меня закрутились шестеренки, а потому рубит концы:

– Я вас обоих люблю именно такими, какие вы есть. Я люблю то, что у тебя нет никаких сдержек, и я обожаю, что Гэвин способен довести до слез взрослого мужика. Нет ничегошеньки, что я изменил бы в любом из вас, и если кому-то это не нравится – целуйте меня в зад. Вы, ребят, теперь моя жизнь и моя семья. Все остальное не важно.

Картер наклоняется, нежно касается губами моих губ и крепче прижимает к себе. Его слова уносят прочь страхи (не все), вызываемые во мне его семьей, но это никак не меняет того, что мне все еще хочется попытаться наладить с ними отношения. Я намерена прожить с этим человеком очень долгое время. Я пока еще не свыклась с мыслью о полном замужестве, но все еще хочу, чтоб он был в моей жизни, что означает: так или иначе, мне необходимо найти способ показать себя его родителям с хорошей стороны. Если для этого мне придется упоить их вусмерть, то так тому и быть.

– Спасибо. Только мне все равно хочется, чтоб твои отужинали с нами. Хочу, по крайности, убедить их, что способна вести себя как взрослая.

10. Бейсбол с потолочным вентилятором

– Боже ж мой! Ребят, вы все делаете не так! Нам явно надо еще разок пройтись по всем правилам. Хлебную булочку в потолочный вентилятор следует бросать из-под ладони. Это единственный способ попасть в нужную лопасть. Мы не гонимся за скоростью, люди. Мы стремимся к точности. Кто-нибудь возьмет да и запулит в духовку, так что мы сможем с третьей подачи начать, едрена-вошь!

Завершив свои объяснения, моя мамуля вскидывает деревянную разделочную доску, изготовившись к подаче.

– Картер, если ты еще раз вот так же наклонишься передо мной, то я возьму и ухвачу тебя за миленькую попочку, и маму твою позову, чтобы поблагодарить ее.

За это я предложу выпить.

Вздымаю свой бокал с вином, чтобы произнести тост, пока Дрю делает пару пристрелочных бросков.

– Мам, я тебя поняла. Дорогая миссис Эллис, спасибо вам за то, что вытолкнули Картера из своего влагалища, и за ваши гены, которые так великолепны, что он наделен задницей, краше которой я не видывала.

– Гм, спасибо?

У меня глаза шире блюдец, и я, как была с поднятым над головой бокалом, медленно оборачиваюсь и вижу стоящих в дверях столовой родителей Картера, которые оглядывают открывшееся их взору, потрясенные и напуганные… но больше потрясенные.

Задним умом понимаю: мне следовало бы получше знать свою мать и поменьше слушать, что бы она ни предлагала. Родители Картера в последнюю минуту отказались приехать на ужин, потому как его отец неважно себя чувствовал из-за погоды. Откуда, скажите на милость, мне было знать, что папа и мама заявятся через час после ужина – и как раз в тот момент, когда меня понесет заговорить про ее влагалище, когда ее сын сидит голым по пояс, обмотав лоб рубашкой, когда мой отец развалился в дальнем углу комнаты с миской картофельного пюре на коленях, Дрю красуется в кухонном фартуке с такой вот надписью: «Рук своих я не мыл перед тем, как ласкать твое мясо», а Лиз и Дженни ползают на четвереньках вокруг кухонного стола, уминая куски обеденных булочек прямо с пола и при этом хихикая.

Отныне, когда мамуля скажет: «Как ни бей дохлую лошадь лбом об стену после дождичка в четверг, ничего этим не добьешься», я просто заткну уши и уйду прочь.

Двумя часами ранее

– Разве я становлюсь хуже, если мне всамделе плохо оттого, что твой отец чувствует себя нехорошо, но мне еще хуже от жалости к самой себе: я эвон сколько трудов положила, а твои ничего этого не увидят?

Картер смеется и откупоривает бутылку вина:

– Все никак не могу поверить, что ты посчитала, будто годовщина моих родителей – идеальный день для приглашения их на ужин.

Он наливает мне бокал вина, пока я, напялив кухонные прихватки, вынимаю из духовки жаркое.

– Папочка, я хочу помогать готовить еду. Что мне делать? – спрашивает Гэвин, объявляясь в границах кухни.

– Знаешь, по-моему, мамочка уже почти все сделала. А давай-ка, ты будешь принимать пальто у гостей, когда они к нам придут?

Звенит входной звонок, и Гэвин, радуясь только что полученному заданию, неторопливо идет глянуть, кто пришел.

– Знаю. Умом нужно тронуться, чтобы устроить это на их тридцатую годовщину, но мне просто хотелось, чтоб они приехали сюда, приятно, по-семейному поужинали и убедились, что я могу быть нормальным, уравновешенным взрослым человеком. Какой же день лучше подходит для этого, как не день, в который все радуются их любви, в который самому духу их супружества противилось бы произносить вслух такие слова, как «шлюха», «влагалище» или «пенис»?

Я ставлю противень из-под жаркого на духовку, бросаю прихватки на стойку. Голос Гэвина, открывающего гостям дверь, кладет конец нашему разговору:

– Привет, дядя Джим. Дай мне доллар, и я тебя зарежу.

Картер подает мне бокал шардоне и вздыхает:

– И как это он дошел от «Не позволите ли принять ваше пальто?» до «Я тебя зарежу, чтоб в дверь не звонил»?

Я пожимаю плечами и отпиваю охлажденного вина. Потом с улыбкой отвечаю:

– Может, нас осенила незримая благодать, что твои родители не смогли приехать? По мне, так нам сначала нужна репетиция, чтоб по-хорошему утрясти это обыкновенное событие.

– Не собираюсь утверждать, что я тебе об этом говорил, – напоминает Картер и целует меня в щеку.

– Вот и хорошо. Потому как, если бы собрался, я послала бы Гэвина принять у тебя пальто и пырнуть ножом в спину.

Когда снова звонит входной звонок, Картер выходит из комнаты убедиться, что Гэвин не спешит исполнить свои кровожадные угрозы.

Держа в одной руке бокал вина, начинаю раскладывать ложки на все блюда с закусками, потом достаю большой тесак, чтоб Картер нарезал жаркое. За работой прислушиваюсь к лопотанию комментатора футбольного матча, доносящемуся из телевизора в гостиной, где собираются члены моей семьи и наши друзья, рассаживаясь и потихоньку переговариваясь. Пусть родители Картера и не выберутся, я знаю: день все равно будет добрым, а ужин – грандиозным.

– Медведица Клэр! Кто этот сексапильный звереныш, который теперь встречает твоих гостей?

Поперхнувшись заполнившим рот вином, оборачиваюсь и вижу, как в кухню входит моя мамуля, крендельком просунув руку под руку Картера.

– Картер, ты качался, что ли? – спрашивает она, ощупывая сверху донизу его бицепс.

– Мам? А ты что тут делаешь? Я полагала… ты разве не отправилась на открытие какой-то художественной галереи?

Она отпускает руку Картера и практически в один прыжок порхает через кухню ко мне, обвивает меня руками и визжит от восторга.

– Чепуха! Когда ты на днях позвонила и призналась, что нервничаешь, стараясь произвести хорошее впечатление на зануд-родителей Картера, я поняла, что мне необходимо быть здесь ради моей самой лучшей девочки, – поясняет мамуля, отступая назад и принимаясь играть с прядкой волос, выбившейся из моего конского хвостика.

– О, боже мой, мам! Я никогда не говорила, что его родители – зануды! – оправдываюсь я, отталкивая ее руку от моих волос. Моя мать – при самых добрых намерениях – ведет себя со мной скорее как с закадычной подружкой, нежели как с дочерью, к тому же у нее путь «что на уме, то и на языке» еще короче и свободнее, чем у меня.

Бросаю на Картера смущенный взгляд и глазами молю его не верить ни единому сказанному ею слову. Мамуля же продолжает лопотать, будто меня тут и нет вовсе.

– Знаешь, Картер, выглядишь ты положительно нямнямкой и совершенно не усталым. Разве бессонные ночи с моей дочерью не должны были измотать тебя? Клэр, ты почему не держишь этого мужчину по ночам до первых петухов? Побольше секса!

– Иисусе, мам! Ты не можешь говорить чуть потише? – молю я.

Картер познакомился с моей матерью в день, когда мы перебрались в этот дом: она прилетела помочь разобрать вещи, и с тех пор несколько раз оставалась у нас ужинать. Он вполне осведомлен обо всех мамулиных повадках, однако это не означает, что я не могу пресечь зло в корне, пока мамуля вовсе от рук не отобьется.

– Что? Или мать не может беспокоиться о дочери? Я только хотела убедиться, что твое влагалище совсем паутиной не заросло, как раньше. Там все вполне переносит трамбовку, так что не бойся что-нибудь повредить. Я однажды мышцу потянула во влагалище. Я тебе когда-нибудь рассказывала об этом?

Вот тебе и день без разговоров о влагалище!

Залпом осушив остаток вина в бокале, беру со стойки бутылку, вновь наполняю бокал и тут же делаю добрый глоток прямо из бутылки, прежде чем поставить ее на место.

– Мам, я тебе говорила, что отец приедет сегодня со Сью? Ну, знаешь, с женщиной, с которой он встречается? Она, правду сказать, очень милая. И никогда-никогда не заговаривает про трамбовку влагалища. Никогда.

Думаю, может, если заставить мамулю малость поревновать, то это отвлечет ее от всего неподобающего? Печально, но я ошибаюсь. Я порой все еще забываю, каким сердечным был развод моих родителей.

– У‑у‑у‑у‑у, нанака! – визжит она и хлопает в ладоши, как двухлетняя девочка. – Мне хотелось с нею познакомиться с тех самых пор, как твой отец впервые рассказал мне о ней. Нам есть о чем поболтать. Мне вот интересно, он к ней тоже с акцентом под Шона Коннери[42]42
  Сэр Томас Шон Коннери – известный британский киноактер и продюсер шотландского происхождения. Снялся более чем в 70 фильмах, среди которых семь о похождениях Джеймса Бонда. За исполнение роли полицейского Джима Мэлоуна в гангстерской драме «Неприкасаемые» удостоен премий «Оскар» и «Золотой глобус».


[Закрыть] подкатывал, и испытывал ли он на ней тот же трюк, когда ставит ногу на спинку кровати, а потом трамбует…

– СТОП! Иисусе Христе, перестань, пожалуйста, – взмолилась я перед тем, как снова хорошенько глотнуть винца. – Картер, скажи всем, что ужин готов и у нас будет самообслуживание. Все могут идти сюда и набирать себе все, что по вкусу, потом садиться за стол. Если я понадоблюсь, то буду тут, засунув голову в духовку.

Спустя час гости все еще набирали себе еды, приходя и за вторым, и за третьим. Мамуля сидела рядом со Сью, и обе они весь ужин шептались и хихикали, как школьницы, то и дело останавливаясь, чтобы глянуть на моего отца, а потом снова и снова зайтись в приступе истерии.

– Слышь, Клэр, ты яблочный пирог на яйцах делала? Я яйца не люблю, – заявляет Дрю.

– А я люблю яйца. Они вкусные, – встревает Гэвин, в доказательство откусывая большой кусок пирога.

– Ну а мне яйца не нравятся, – стоит на своем Дрю.

– Ребят, хватит о яйцах болтать, – урезонивает их Лиз, наливая себе еще бокал вина из бутылки в центре стола.

– ДА Я НА ВСЕХ НА ВАС ЯЙЦА ПОЛОЖУ! – вылетает вопль из набитого рта Гэвина.

Картер закрывает ему рот ладонью, потом склоняется к сыну и тихонько говорит ему, что вопить за столом невежливо.

– Итак, мама Клэр, – вопрошает Дрю, – нет ли у вас в загашнике каких-нибудь веселеньких историй про вашу малышку-булочку в оборочках, когда она подрастала, как на дрожжах? Какие-нибудь дремотные оргии со сражениями подушками или опыты с лесбосом? Расскажите нам.

– Кто такой лес-босс? Такой же, как босс мафии? Босс мафии – это такая скука! Я ни за что НЕ СТАНУ водиться с лес-боссом, – заявляет Гэвин.

– Э‑э, придет день, и ты изменишь свое мнение, – убеждает его Дрю, подмигивая.

– Гэвин, а давай-ка ты пойдешь, выберешь себе кино, а я поставлю его тебе на видик в гостиной, а? – предлагает Картер. Ему явно не хочется, чтобы наш сын так рано начал постигать таинства вылизывания волосатой шахны.

Гэвин бросает вилку на тарелку, вскакивает со стула и несется к полке с дисками в гостиной.

– Извини, Дрю, мое детство небогато событиями, – говорю я, возвращая разговор к прежней теме. – Ничего мало-мальски интересненького. – И протягиваю через стол свой бокал к Лиз: мол, освежи питье.

Мамуля согласно кивает и кидает на Дрю печальный взор:

– К сожалению, она права. Клэр была очень занудным ребенком. Любила читать и поспать. Бывало, приходилось что-то выдумывать, чтобы просто выбить ее из колеи, попробовать расшевелить хоть немножко. Слишком уж она была вся цельная, как колобок, без углов и выступов. Это беспокоило. Джордж, помнишь, ты как-то позвал к нам домой своего друга Тима, ей тогда восемь было, и она тебя не слушалась? Помнится, он Санта-Клаусом прикинулся, да?

Мой отец откинулся на спинку стула и в блаженстве после сытного ужина уж совсем было сунул ладонь за пояс брюк, но тут же сообразил, что он не у себя дома в одиночестве сидит. Быстро сменив направление руки, положил ее на спинку стула Сью.

– Ну да, она слишком языкастой сделалась, вот я и пригласил Тима, чтоб он на нее как Санта-Клаус страху нагнал, – с ухмылкой сообщает Папаня.

– Слушайте, тут нет ничего забавного. Он наговорил мне, что я очень плохая маленькая девочка и как он следил за мной. Сказал, что живет в подвале и ночью поднимается, чтоб смотреть, как я сплю. Это из-за него я до сих пор, поднимаясь по подвальным лестницам, скачу через две ступеньки зараз, из-за этого в девять лет звонила в «Розыск опаснейших преступников Америки»[43]43
  Название телевизионного сериала, идущего (с 2011 г. по кабельной сети) почти четверть века.


[Закрыть], где мирных граждан предупреждали, что по подвалам прячется беглый убийца, – рассказываю я. – Я сообщила, что убийца этот – Санта, что он наведывался ко мне год назад, и что он, наверное, все еще сидит в нашем подвале.

– Я помню тот день. Полицейские явились где-то после полудня и два часа нас допрашивали, чтобы убедиться, что мы не прячем никакого преступника, – добавила мамуля. – Такой был длинный и нудный день!

– Вовсе нет, за меня не волнуйся: мне было хорошо на все сто, – невозмутимо отрезала я.

– Ой, да брось ты плакаться. Не так уж и плохо было. Ты ж осталась жива, разве нет? – встревает мой отец. – И не надо лгать, Рэйчел. Допрос велся всего секунд тридцать. Потом ты их спросила, не желают ли они покурить косячок, и все было забыто. В те годы иметь дело с копами было куда веселее, – говорит он всем собравшимся за столом.

Оборачиваюсь к Картеру и шепчу:

– Не вздумай больше никогда меня спрашивать, отчего я такая, какая есть. НИКОГДА. БОЛЬШЕ.

– Раз я застала ее, – вновь принимается за рассказ мамуля, – за игрой в Барби, она всех их раздела, уложила и поочередно терла одной по другой. Какой-то жуткий секс-круг получился, в центре которого сидел полностью одетый Кен и безучастно взирал на это. Мне захотелось немножко расшевелить и подбодрить ее, но тут я заметила, что она сунула в этот секс-круг лошадку, и очень от этого расстроилась. Никогда не знала, что Барби склонна к скотоложству.

Я склонилась над столом и стала тихонько биться об него головой.

– Блеск! – вскинулся Дрю. – Извращаться с куклами Барби – мне это нравится.

– По-моему, Рэйчел, пора почтить наш семейный ужин воспоминанием о самой замечательной части наших домашних застолий, – произносит мой отец, и глаза его загораются огнем. – Бейсбол с потолочным вентилятором.

Мои родители разражаются смехом, припоминая застолья прошлого, а я колочу башкой об стол уже сильнее.

А ведь думалось, что это будет милый, мирный ужин.

– О, бог мой, – восторгается Лиз. – Да я со школы помню бейсбол с вентилятором! Только, разве мы несколько раз не играли в него с маленькими картошками?

– Верно, – подтверждает мамуля. – О таких заменах нам известно.

– Лады, так что же такое бейсбол с потолочным вентилятором? Это не то, о чем я думаю, а? – спрашивает Дрю, быстро переводя взгляд с одного из моих родителей на другого. Те выжидающе смотрят на меня. Лиз от возбуждения просто-таки подпрыгивает на стуле.

А‑а, вот чертовщина!

Я закатываю глаза и единым духом выпиваю вино из бокала, с легким «блямс!» шмякая его обратно на стол.

– Ладно, отлично. Картер, хватай деревянную разделочную доску с ручкой. Лиз, складывай в корзину все оставшиеся в духовке булочки. Джим, пускай вентилятор на малый ход и вместе с Дрю отодвигайте стол в сторону.

Все вытаращиваются на меня, раскрыв рты ровно на три секунды, а потом лихо принимаются действовать и запасаться инвентарем.

– Я еще выпивки принесу! – радостно возвещает Дженни.

– А у меня картофельное пюре, – сообщает мой отец.

– А картофельное пюре-то нам зачем? – спрашивает Картер, возвращаясь в гостиную с разделочной доской, известной так же как «бейсбольная бита».

– Клэр, этот мужчина, возможно, горяч яйцами, но вроде как туп умом, – верещит мамуля, восторженно трепля Картера за щеку. – Картофельное пюре – это перчатка-ловушка принимающего. А то!