Текст книги "Бриллианты безымянной реки"

Глава 6
Человек с неприличной фамилией

Первым делом Георгий обратил внимание на мужичка в кепке, прикрывавшего измученное и сонное лицо свежим номером «Правды». Георгий по привычке присмотрелся к заголовкам, но мужичок в кепке то ли вредным оказался, то ли слишком уж беспокойным. Огромный газетный лист в его руках ходил ходуном, дёргался, шелестел. Ни одного заголовка толком не прочтёшь, не говоря уже о статьях. Газетные статьи печатают отвратительно мелким шрифтом. В таком деле и очки не помогут. К тому же именно сейчас он, как говорится, «не при параде». Дело у него важное, а при важном деле привлекающая внимание наружность заправского модника, каковым он себя считал, совершенно неуместна. При нынешнем же его простоватом пролетарском наряде очки в позолоченной оправе совсем неуместны, а обычные, пролетарские, купленные хоть и на улице Гидростроителей, но в самой обычной аптеке, он разбил перед самым вылетом в Новосибирск. Вот и щурься теперь, пытаясь рассмотреть газетные заголовки и букашечный шрифт газетных полос.

– Что смотришь? Нет пятака купить газету? – послышалось из-под кепки.

Георгий растерялся и отступил на пару шагов.

– Я спрашиваю: деньги есть?

– Ну…

– А то, может, ты голодный.

– Не.

– Тогда шагай мимо до газетного киоска. Я тебе не стенгазета.

Болезненная судорога сомкнула его ладони, превратив их в кулаки. Такую судорогу мог бы разрешить не менее чувствительный удар костяшками пальцев по какому-нибудь твёрдому предмету, предположим, по левой скуле. Брань застряла в горле. Глаза застила алая пелена, но Георгию удалось подавить раздражение. Кисти рук расслабились. Кулаки разомкнулись. Впрочем, если ударить ребром ладони да промеж глаз или по кадыку, результат будет не хуже, чем от удара кулаком по скуле или в лоб, или в нижнюю челюсть. А потом сбегутся люди. Новосибирск – большой город, претендующий на звание столицы Сибири. Здесь слишком много людей. Если Георгий ударит, они сочтут мужика в кепке обиженным, а настоящий советский гражданин всегда заступится за обиженного. Тогда-то Георгию несдобровать. К тому же в аэропорту должен же дежурить и наряд милиции. Ах, вот и они! Георгий тут же заметил низенького и широкого парня в серой форме и сержантских погонах, а рядом с ним второго, повыше – рядового вертухая.

– Новости хочется узнать? – смягчился мужик в кепке.

– Да, новости… Мне бы новости… Какие нынче новости…

– Газету не дам – самому нужна. Да и не для читки она. Ничего интересного. Одна, как говорится, «вода».

– Мне бы новости… Я хотел новости… – бормотал Георгий, исподтишка рассматривая милиционеров, но те вели себя вяло и особой бдительности не проявляли.

– Я тебе все новости и так расскажу. Подам в концентрированном виде. Тебе какие?

– Мне только новости…

– За 1972 год? Май месяц? Получи! 4 мая – указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении газеты «Правда» орденом Октябрьской Революции в связи с 60‑летием со дня основания. 17 мая – запуск искусственного спутника Земли «Космос-490» для изучения первичного космического излучения и потоков электронов высокой энергии. 18 мая – указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Всесоюзной пионерской организации имени Ленина орденом Ленина в связи с 50‑летием со дня основания. 19 мая – Постановление Пленума ЦК КПСС «Об обмене партийных документов». Ты коммунист? Обменял? То-то же! 22 мая – начался визит президента США Никсона в Советский Союз. Это первое официальное посещение Москвы действующим американским президентом за всю историю!

– Сегодня 30 мая. На Иреляхе лёд уже растаял.

– Ирелях, говоришь?

– Ну.

– Твоя родная деревня Ирелях? Чудное название. В каких же краях? Далеко от Новосибирска?

– Деревня? Не-е… Я городской. С Гродно.

– Гродно? Так это ж в России!

Скомкав газету, мужик уставился на Георгия из-под козырька кепки. Так изучал придирчиво и внимательно несколько минут. Георгий нервничал под этим взглядом, сжимая и разжимая кулаки, прикидывая, ударить ли незаметно под дых, так бежать на второй этаж аэровокзала, оставив нечаянного собеседника задыхающимся и в недоумении?

– Странный ты человек, – проговорил мужик в кепке. – Вроде как подслеповат, но глаза бегают, как у востроглазого.

– Не-е. Я обычный. Ветеринарный врач.

– Ты?!!

– Ну. А ты будь здоров, пока. Мне пора. Приятель ждёт.

– Кто? Где?

Георгий кинулся к лестнице, ведущей на антресоли аэровокзала. Старался не бежать, а идти хоть и быстро, но ровным шагом. Неуместные вопросы и едкие насмешки мужика в кепке гнались за ним некоторое время, пока наконец не отстали.

* * *

Кременчугов действительно поджидал его на антресолях аэровокзала, в зале ожидания. Георгий застал приятеля развалившимся прямо перед стойкой выхода на посадку. Кременчугов полулежал в довольно безалаберной позе, навзничь, сложив руки на груди. Под затылком его обычная шапка из затасканного пыжика, которую он не снимал в любое время года, ссылаясь на отмороженные в якутские и сибирские холода уши. Ноги, обутые в огромные замызганные ботинки, Кременчугов положил на чистое сиденье с таким же бережением, как собственную голову.

Ранним утром в аэропорту пустынно, каждый человек, как на ладони. Странно, что на Кременчугова, разлёгшегося в зале ожидания в столь развязной позе, пока обратила внимание только работница аэропорта, дежурившая у стойки выхода на посадку. Женщина смотрела пристально и недобро. Возможно, в одном из карманов форменной куртки с логотипом «Аэрофлота» у неё спрятан свисток. А на первом этаже, при входе в здание аэропорта, два вялых вертухая. Они ещё не успели смениться после ночного дежурства и смотрели на немногочисленных пассажиров безразличными глазами приготовившихся навсегда уснуть рыбин.

Георгий приблизился к Кременчугову, заглянул в лицо, принюхался. Пахнет не розами, но Кременчугов трезв.

– Вставай.

Кременчугов приоткрыл один глаз, воззрился на Георгия и промолчал.

– Вставай. Ну! – повторил Георгий чуть тише. – Внизу наряд милиции и дамочка у стойки на тебя посматривает. А может, у неё свисток есть.

Кременчугов нехотя принял сидячее положение. И тут же насунул на голову своего пыжика. Некоторое время они посидели в зале ожидания плечом к плечу, храня заговорщицкое молчания. С десяток минут молчали, как самые тёплые друзья – Кременчугов на крайнем в ряду кресле, Георгий – по правую руку от него.

– Наша любимая Советская Родина не любит заговорщиков, – тихо проговорил Георгий.

– Какие заговорщики? Мелешь всякое!.. Больно умный ты, Георгий!.. А я и слов-то таких не знаю!

Неведомо откуда взявшееся эхо подхватило слова Кременчугова и вознесло имя Георгия к плоскому и высокому потолку аэровокзала.

– Тише ты, чума! Ну!!!

Георгий вцепился в колено приятеля левой рукой. Сжал. Правую ладонь он спрятал в карман, подальше от греха. Кременчугов даже не пискнул, лишь сдвинул на затылок своего засаленного пыжика да скривился.

Георгий огляделся. На табло значатся только четыре рейса. Первый, самый ранний, рейс из Москвы уже приземлился, и все его пассажиры наверняка уже покинули аэровокзал. В 8.40 ожидается прибытие борта из Свердловска. Ровно в 12.00 – вылет на Мирный, на полчаса позже рейс на Томск, и наконец последний, утренний рейс – прибытие Ту‑154 аж из самого Ленинграда. В здании аэровокзала пустовато. Десяток пассажиров дремлют в зале ожидания. Ещё пяток колготятся здесь же, на антресолях аэровокзала, в кафе-аквариуме со стеклянными стенами, через которые посетителям прекрасно видно и табло в зале аэровокзала, и взлётно-посадочную полосу. Из-за витражного стекла доносятся вкусные ароматы какого-то мясного жарева. Посетители кафе – все мужики разных возрастов – заняты своими тарелками и стаканами. Кто-то таращится в витринное окно на пустую взлётно-посадочную полосу. Коленке Кременчугова больно. Скоро он заноет. Возможно, громко заноет. Придётся опять успокаивать.

– Послушай, я ветеринарного института не заканчивал, и ежели что не так… – простонал Кременчугов.

– При чём тут ветеринарный институт? – шепотом отозвался Георгий.

– Ежели что не так, то я иду в отказ. Не надо мне… Ах ты, мать… Отпусти же колено! Больно!!!

Пришлось ослабить хватку.

– Давай делать дело, и отпускай меня, – выдохнул Кременчугов с облегчением.

– Не здесь. Пойдём в кафе.

Кременчугов дёрнулся, пытаясь встать.

– Ах ты… Говорю: отпусти колено. Больно!

– Сейчас…

Женщина прошла мимо них, громко стуча по плитам пола толстыми каблуками. Внимание Георгия привлекла поразительная лёгкость, с которой хрупкая на вид особа несла огромный чемодан. Стоило ли так утруждаться? Не лучше ли сдать чемодан в багаж? Впрочем, возможно, регистрация на её рейс ещё не открыта. Георгий ещё раз краем глаза посмотрел на табло. Либо Мирный, либо Томск. Впрочем, нет, не либо-либо. Точно Томск. Эдакая дамочка не сядет с ним в один самолёт, не полетит на чужедальние севера. Не может быть ему, Георгию Лотису, такого везения. Такая дамочка может направляться только в город-конкурент огромного Новосибирска, так же претендующий на звание столицы Сибири.

Он провожал взглядом гладкие бока и блестящие уголки чемодана, избегая смотреть на саму женщину. Любая часть её тела – руки, ноги, спина, затылок – под запретом для него. Если только она почувствует взгляд Георгия и обернётся – ему конец, он умрёт или провалится сквозь железобетон перекрытия на нижний этаж аэровокзала. Почему так? На этот вопрос у Георгия не находилось ответа. А в отношении брезентовых ремней, которыми женщина перевязала чемодан, ответ был наготове. Умная и предусмотрительная, женщина надеялась так обезопасить свой багаж. В случае, если замочки окажутся ненадёжными и чемодан расстегнётся, дело спасут эти самые брезентовые ремни. Они не позволят чемодану распахнуться, а вещам рассыпаться. Чем же можно наполнить такой вот большой и модный чемодан? Багаж самого Георгия состоял из небольшого брезентового рюкзака, в котором толком ничего и нету. Впрочем, в Новосибирске он надолго не задержится. В Новосибирске он, как говорится, проездом по дороге из Мирного в Мирный.

Георгий вполне мог оценить и качество чемодана, и походку, остававшуюся изящной или, как выразилась бы сестра Изольда, завлекательной даже при изрядной нагрузке. Но вот лицо! Лицо он мог толком увидеть лишь один раз и мельком, когда женщина нечаянно посмотрела на него, проходя мимо. Вернее, конечно, не на него, а сквозь него, будто он, Георгий Лотис, был сыном стекольщика. Но этот её взгляд так поразил Георгия, что слова, произносимые Кременчуговым, доносились до него словно бы издалека, словно бы приятель стоял на вершине дальней сопки и обращался не к нему, не к Георгию, а к тундряным духам. В иное время подобные слова могли бы показаться Георгию обидными, а обиды Георгий терпеть не привык. Однако сейчас ему было как-то всё равно. Странным образом именно сейчас его интересовала только эта совершенно чужая женщина на высоких толстых каблуках, с огромным чемоданом в руке. Хватка Георгия легкомысленно ослабла, он отпустил колено Кременчугова.

– Чего таращишься? Баба понравилась? Да-а-а. Ничего такая баба. Не очень старая. Модная. Но не местная она. Не из Новосибирска. Эта баба из России… Да посмотри же на меня! Эх, одичал ты, тундра. Сколько месяцев баб настоящих не видал? Но эта не про тебя, потому что ты – тундра, ветеринар.

– Я?!!

– Да тихо ты!

Ладонь, спрятанная в кармане, сомкнулась в кулак, который молниеносно выскочил наружу. Кременчугов ловко перехватил его руку.

– Да не дёргайся ты! Тут тебе Сибирь, не Якутия.

– Якутия тоже Сибирь.

– Эх, ты ветеринар, а географии не знаешь!..

Кременчугов говорил что-то ещё. Долго и, возможно, опять обидно, но Георгий не хотел слышать его. Он следил за тем, как женщина избавляется от чемодана, как прячет багажную квитанцию в красивую сумочку, которую носит, как почтальон, через правое плечо на левом боку. Вся манера её, вся повадка такая уверенная, раскованная, изящная, пьянящая. Наверное, такие повадки бывают у известных заграничных артисток, таких, как в недавно просмотренной им кинокартине «Пир хищников». Георгию необходимо изобрети способ для знакомства с этой женщиной. Пусть оно состоится в аэропорту. Пусть оно продлится всего лишь час или два часа. Пусть произойдёт что угодно. Георгий готов к любым потерям, потому что в тот короткий миг, когда она проходила мимо него с чемоданом, он успел поймать, почувствовать и даже захмелеть от совершенно невероятного запаха и теперь он, Георгий, должен понюхать эту женщину ещё хотя бы один раз. Но сначала необходимо избавиться от Кременчугова. Кстати, не сдать ли его в багаж? Мысль эта показалась Георгию забавной, он ухмыльнулся.

– Хватит скалиться, умник, – буркнул Кременчугов. – Пойдём, что ли, в кафе, а то мы и вправду, как на ладони… Эй, посмотри-ка! Твоя краля тоже туда пошла. Видишь, за столик села. Сейчас заказ будет делать.

Кременчугов вскочил, принялся размахивать руками, транслируя Георгию каждое действие неизвестной им обоим, но привлекательной женщины. Вот она села за столик. Вот подошла официантка, чтобы принять заказ, и сразу же получила от незнакомки трёшку «на чай». В этом месте Кременчугов даже подпрыгнул. Георгий не смотрел в сторону кафе, сосредоточив внимание на брючном ремне, клетчатой рубахе и тельнике между полами нейлоновой утеплённой куртки Кременчугова. Две пуговицы на рубахе оторваны, и нитки болтаются. Полосатый тельник нечист. Но куртка дорогущая. И ремень – натуральная кожа, скорее всего, румынского производства. Куплено в магазине на чеки, которые водятся у Кременчугова благодаря близкому знакомству с Георгием. Эх, слишком шумный этот Кременчугов, слишком шебутной, хоть, как правило, и трезвый, и полезный человек. Этот полосатый тельник, эти рубаха куртка и ремень слишком бросаются в глаза, не говоря уж о злосчастном пыжике, которого приятель Георгия носит круглый год, зимой и летом.

– Надо с этим завязывать, – вздохнув, пробормотал Георгий.

– Не-е-е, не стоит. Ошибся я, брат. Она из Сибири, – сокрушенно пробормотал Кременчугов. – Поверь мне, люди из России таких чаевых не раздают. Да и не в привычках у нас давать официанту деньги сразу, до того как он принёс заказ. Она и не грузинка – волосы и глаза русские. Ты заметил, Гера, какие у неё глаза?

– Зелёные…

– А-а-а!!! Заметил!.. Погоди! Клуша-официантка уже подает! Думаешь, котлетки с пюре? Не-е-ет! Поллитра и стопку. Ну, там ещё что-то на блюдечке, как полагается. Значит, наша краля водку всё-таки закусывает. Ну как тебе такая схема прививок оленей?

– Давай о деле, – прервал его Георгий. – Закончим с этим, и я пойду.

– Куда пойдёшь? Твой рейс через четыре часа…

Не говоря больше ни слова, Георгий резко воткнул кулак чуть выше пряжки брючного ремня Кременчугова. Тот согнулся и умолк.

– Послушай, я принёс тебе деньги. Премия, гонорар – называй как хочешь…

Георгий вытащил из-за пазухи край газетного листа и показал его Кременчугову.

– Газета «Труд», как плата за труды, – пробормотал тот.

– И не только. Часть гонорара камнями. Камни цветные, но хорошего качества. Капитан благодарит тебя за помощь. Всё сложилось как нельзя лучше.

Кременчугов со спокойным достоинством принял из рук Георгия тощенький газетный свёрток и фабричную упаковку спичечных коробков, которые, разорвав предварительно обёртку, рассовал по карманам. Такая нехитрая добыча, казалось, примерила Кременчугова с несправедливостями мира. Нагловатая мина исчезла. Лицо его приняло смиренно-постное выражение. Расхристанное позёрство преобразовалось в позу утомлённого хлопотами производственника, ожидающего рейса местных авиалиний, чтобы полететь в какой-нибудь Сургут или Барнаул.

– Ну вот и хорошо! – проговорил Кременчугов в спокойной задумчивости.

– Ты о тумаках или…

– Или. Капитан доволен, значит, сложилось нормально.

– Для капитана? Не думаю…

– Нормально?!! Ты считаешь, нормально?!! – снова взорвался Георгий. – Лежишь тут в этой шапке, и всякий на тебя смотрит…

– Тише… тише ты, чума… – заговорщицки зашипел Кременчугов, указывая глазами на потенциально опасную сотрудницу аэропорта, чьё внимание они снова привлекли своими слишком оживлёнными выкриками.

– Этот друг Капитана, Цихмистер, или как его там… – продолжал Кременчугов, когда Георгий немного успокоился. – Прожжёным типом оказался. Хитрый, змеюка…

Георгий, сидящий слева от Кременчугова на неудобной аэропортовской скамье, молчал, но по тому, как побелели его скулы и глаза, Кременчугов понял, к поставляемой информации относится серьёзно и слушает внимательно.

– Есть информация о точке на трассе Колыма, неподалёку от Усть-Неры… да погоди ты, не дёргайся. Слушай. Координаты этого места известны, и Цихмистер отправляет туда обученного поиску человека, который будет искать зарытый там клад.

При слове «клад» бледные щёки Георгия порозовели, зрачки расширились, а радужка глаз приобрела свойственный ей светло-голубой оттенок.

– Думаешь, туфта это? – поинтересовался Кременчугов. – Думаешь, никакого клада нет? Хорошо. Но этот самый Клавдий собирается отправлять туда экспедицию под предлогом разведки гидроресурсов.

– Сколько человек в экспедиции? – быстро спросил Георгий.

– Один. – Кременчугов усмехнулся. – С таким ты справишься. Мерзкий такой тип, тот самый, которого мы подрядили соблазнить жерт…

Получив чувствительный удар в селезёнку, Кременчугов подавился последним словом, охнул, испуганно заозирался и, не обнаружив ни одной живой души поблизости, успокоился.

– Послушай, – продолжал он заговорщицким шёпотом. – Я не верю в эти ваши чудеса. Но в тех краях, где трасса Колыма, человек может запросто пропасть, и никакого волшебства в этом нет.

– Ну, – подтвердил Георгий с несвойственным ему спокойным благодушием.

– Этот Клавдий… как его… Цихмистер! Хочет отправить его туда для каких-то изысканий, но пока только одного, и ищет для него… ну, проводника, что ли.

– Ну, – кивнул Георгий.

– Ты не понял! Он проводника ищет, из местных.

– Проводника дадим…

– Может быть, Капитан сам?..

– Может быть, и сам…

Георгий отвечал рассеянно, поглощенный происходящим в кафе, где интересная дама из России под скудную закуску приканчивала бутылку «Столичной». Незнакомое, не сказать чтобы красивое, но притягательное лицо её выражало скуку или тоску. А как же иначе, если не с тоски станет красивая женщина глушить водку в далёком от родного дома аэропорту? Георгий уже и жалел незнакомку, которую, вероятно, бросил неверный муж, или родители её больны, а может быть, её одолевает ещё какая-нибудь более жестокая напасть.

– Я говорю, может быть, сам Капитан… – настаивал Кременчугов.

– Мы решим…

– Пусть Капитан решит. – Поощряемый рассеянностью Георгия Кременчугов, тяжело навалился на его плечо. – Главное – это не могу быть я. Понимаешь? Я не умею… того… а просто бросить его на трассе Колыма – это не способ. Теоретически он может ведь и выжить, потому что… э-э-э… экспедиция планируется на лето. Вот если б зимой… Вот если б Капитан сказал Цихмистеру, что летом невозможно… Но как это подать? Пусть Капитан решит…

– Капитан ничего не решает. Решаю я. Я тойон, – спокойно проговорил Георгий. – Ну, прощай, что ли. Твои пожелания обдумаем.

Поднимаясь на ноги, он так крепко хлопнул Кременчугова по плечу, что тот едва не завалился назад.

* * *

Поначалу Георгий занял место за одним из свободных столиков, неподалёку от буфета, на прилавке которого кроме огромного самовара была разложена на блюдечках-салфеточках разнообразная закуска. Георгия одинаково мутило как от вида эклеров и кремовых корзиночек, так и от красной и чёрной икры на пластинках желтоватого коровьего масла. Зачем, спрашивается, так поганить настоящий белый хлеб? Вот он так называемый «нарезной батон». Георгий забыл, когда и видел-то его в последний раз. В Ч. нарезного батона не купить, так что… Ах, вспомнил! Рейс «Аэрофлота» Мирный – Новосибирск. Лёту три часа. Долго! Зато на втором часу молоденькая стюардесса принесла ему два ломтика этого самого нарезного батона, испоганенного всё той же икрой на всё том же масле. Хорошо, что бутерброды принято есть, располагая их хлебом вниз. Таким образом вкус хорошего белого хлеба превалирует над сливочным вкусом масла и солоноватым вкусом икры. Одним словом, любым земным яствам Георгий предпочёл бы обычный свежий нарезной батон. Можно целиком, а если батона два, то можно запить кефиром или кислым молоком. Георгий вздохнул. Если не принимать во внимание отвратительной на вид снеди, он расположился удачно: в полированном боку огромного самовара отлично видна та часть кафе, где располагается столик интересовавшей его незнакомки, которая в этот момент как раз ополовинила запотевшую бутылку с красно-белой этикеткой. «Столичная» – неплохая водка и, пожалуй, сама дорогая в меню этого кафе. Употребив 250 граммов этого чудесного напитка, женщина наверняка приобрела самое благожелательное, подходящее для знакомства настроение. Теперь Георгию можно не опасаться… Ах, да он и не опасается! Просто почему-то не может смотреть на эту женщину прямо, предпочитая рассматривать её отражение в боку самовара. Так она выглядит ещё более импозантно – в этом всё дело! К тому же прямой взгляд – это демаскировка, а возможно, и вызов на бой. Но именно с этой женщиной Георгий сражаться не намерен. Во всяком случае, не сейчас и не здесь, в Новосибирске, на чужой для него земле.

– Что желаете?

– Водки…

Подошедшая официантка пахла загадочно: цикорий, кислая капуста, солёная рыба, какой-то кондовый парфюм. Георгий задержал дыхание, пытаясь припомнить запах незнакомки. Вот же незадача!.. Поражённый её видом и повадкой, он упустил запах. Официантка тем временем перечисляла сорта водки.

– «Столичную», – перебил её Георгий. – И подать вон за тот столик.

– Закуска? Пирожные, бутерброды с коровьим маслом и икрой…

– Вот коровьего масла не надо. Яичницу с колбасой.

– Колбаса «Краковская».

– Деликатес! Годится. А на этот столик поставьте табличку…

– Табличку?

– Забыл слово! – Георгий прищёлкнул пальцами. – Я слышал, в кафе ставят специальные таблички, чтобы кто попало не садился за столик.

– Ты обнаглел?

Внезапный отпор официантки обескуражил Георгия.

– Ну? – промычал он с бестолковым видом.

– Из какой дыры ты явился? Я могу принять заказ и подать водку и закуску, но таблички мы не подаём!

В продолжение всего диалога Георгий рассматривал застиранные пятна на скатерти, полную солонку, пустую салфетницу и – украдкой! – отражение в боку самовара. Он смотрел на что угодно, только не на официантку. И лишь после того, как их диалог перешёл в скандальную плоскость, Георгий счёл необходимым встретиться с ней взглядом.

– Ого, какой голубоглазый! Красавчик! – брякнула та.

– Мой день рождения в апреле. Перед тем как меня родить, мать всю зиму на снег глядела. А у тебя передник намного чище скатерти. Непорядок!

– Подать жалобную книгу?

– Не надо.

– Объясни, чего ты хочешь, красавчик, и я постараюсь…

– В кафе все столики заняты. Если и этот… – он постучал ладонью по столешнице, – тоже занят, то, выходит, мне и присесть некуда. Тогда я имею полное право подсесть вон к той женщине. Ну?

– Ну…

– Значит, поняла?

– Но она может заметить наш…

– Манёвр? Не думаю. Стакан водки – неплохая доза даже для меня. Со стакана я многое перестаю замечать, а она выпила намного больше.

Сказав так, Георгий достал из кармана и выложил на скатерть новенькую хрустящую трёху, которую официантка быстро накрыла ладонью.

– А ты ловкач, – хмыкнула она, сложив губки в капризную гримасу. – Ловкач и красавчик. Но эта гражданочка, москвичка, не про твою честь.

– Москвичка? – Георгий вскочил. – Я так и думал. Ты неси табличку, а я… Ну, словом, пробегусь тут пока.

Он сделал вид, будто не заметил, как трёха скрылась в кармашке белейшего передника – непременного атрибута каждого уважающего себя и клиента работника советского общепита.

* * *

В туалете он слишком долго таращился на выложенную кафелем стену, которая показалась ему одновременно и слишком белой, и в то же время нечистой. Из-за тонкой перегородки доносились звуки буфета: звон посуды, шум льющейся из крана воды, стук каблуков и шарканье подмёток, приглушённые голоса поварих, обсуждавших качество поступившего на их кухню картофеля и молока. Нет, он не тратил время на борьбу со страхом или робостью. Георгий выжидал, время от времени посматривая то на собственное отражение в мутноватом зеркале, то на наручные часы. Он ждал какого-то сигнала. Он всегда так поступал: не предпринимал ничего до получения специального сигнала или знака судьбы – называйте как хотите. И Георгий дождался: из-за стенки одновременно со звоном разбитого стекла донеслись визгливые причитания одной из поварих. Тогда, выдохнув до дна запах общественной уборной, Георгий вышел из туалета в зал кафе.

Незнакомка сидела за своим столиком, как приклеенная. Бутылка «Столичной» перед ней была уже на две трети пуста.

– Куда тут присесть? – громко проговорил Георгий, адресуясь к стеклянной витрине, за которой мирно пустовало лётное поле Новосибирского аэропорта.

– Свободных столиков нет! – отозвался откуда-то знакомый, с лукавинкой голос. – Тот столик, за которым вы сидели, забронировали по телефону.

– Ну и сервис у вас! – Пытаясь изобразить гнев, Георгий затолкал оба кулака в карманы брюк. – Всё для трудящихся Севера!

На его призыв невесть откуда явилась давешняя официантка. Стрельнув в его сторону глазёнками, она прямиком направилась к московской барышне, склонилась к розовому, украшенному блестящим бриллиантиком ушку, достала из кармашка передника спичечный коробок, чиркнула, поднесла даме огоньку. С бо́льшим удовольствием Георгий проделал бы всё это сам, а так приходилось терпеть, чтобы соблюсти все условности деликатного поведения. Ох уж эта деликатность, эта московская интеллигентность, о которой Георгию, выросшему в не самом большом якутском посёлке, мало что известно и которая по этой причине для него особенно привлекательна. Наблюдая, как москвичка выпускает дымные колечки из ноздрей, Георгий готовился к худшему. Что он станет делать, если москвичка «отошьёт»? Так и разлетятся они в разные стороны. Он – в Мирный. Она – в Томск. И никогда-то он не узнает, по какому такому делу ей понадобился старинный сибирский город. И имени её не узнает. И адреса. И…

Воодушевлённая трёшкой, окрылённая надеждой на будущие, ещё бо́льшие, барыши, официантка щебетала нечто одновременно и подобострастное, и повелительное, а Георгий маневрировал вокруг столика, пытаясь разглядеть выражение личика московской незнакомки, которое оказалось вполне благожелательным. Ещё бы! Полтора стакана «Столичной» любого сделают сговорчивым, если, конечно, этот любой не склонен в подпитии размахивать кулаками.

Ах, мечты! Есть, есть у Георгия грешок. Любит он пофантазировать, помечтать. Бывает, представит себя мчащимся в белом кабриолете с откинутым верхом. А по обочинам дороги – пальмы. С одной стороны – море, с другой – ярко освещённые вестибюли дорогих отелей. Под колёсами горячий асфальт шуршит, как шелковое полотно. Над головой шпарит жаркое солнце. А иной раз представит себя Георгий в седле да на белом скакуне, а за плечами алый плащ развивается, на голове треуголка, на поясе – шпага. Сбруя коня, застёжки плаща, перевязь, ножны оружия – всё в золоте и бриллиантах размером с крупный горох. Это мечты. А в реальности – чешская, не очень-то удобная обувь, венгерские джинсы, плащ с заграничным лейблом куплен в Одессе и, скорее всего, там же и пошит цеховиками. Вещь хорошая, но как бы ненастоящая, подделка. В то время как женщина, москвичка, подлинная, выросшая в огромной квартире с ванной и центральным отоплением, выспавшаяся на гладких простынях, в шёлковом белье и чулочках, в мёрзлую землю мордой не тыканная, роды у коров не принимавшая. Чистейший, белейший рафинад эта женщина.

– А я бывал в Версале и видел портрет Наполеона Бонапарта в красном плаще на белом коне, – вовсе уж не помня себя, выпалил Георгий. – С делегацией заслуженных работников сельского хозяйства Якутии ездил в капиталистическую страну.

Она продолжала ковырять вилочкой тончайший кусок языка в ошмётках желе.

– Я тойон, – безо всякой надежды на взаимность добавил Георгий.

– Вы? Тойон? What is it?[35]35
  Что это значит? (англ.)


[Закрыть]

Женщина подняла на него пронзительно-зелёные с золотыми искорками и тёмным ободком вокруг радужки глаза.

– Тойон в переводе с якутского языка – предводитель, вожак.

– The Leader? Вы?

Изучению его фальшивой элегантности она уделила не более трёх секунд. Так Георгий узнал, что значит стать объектом изучения гельминтолога. Ещё бы! Пробыть под объективом бинокуляра целых три секунды. Георгий Лотис – замороженный кишечный паразит, червь. Или…

– Да вы сядьте, что ли, – проговорила женщина. – Снизу вверх на вас неудобно смотреть, а вставать мне неохота.

Вот оно! Наконец-то! Приглашение получено! Только сейчас Георгий заметил, что официантка давным-давно упорхнула, но, опустившись на стул, он облегчения не испытал. Наоборот. Теперь, при ближайшем рассмотрении, желанная особа показалась ему поразительно трезвой, что предполагало в перспективе некоторую несговорчивость.

Женщина загасила сигарету в кофейном блюдечке.

– Я всегда много курю в аэропортах, а это… – Она кивнула на початую бутылку «Столичной». – Просто я боюсь летать.

Георгий покивал, всем своим видом выражая сочувствие.

– Мне уже легче. Вот думала, помру. Понимаете, страх доводит меня до судорог. И знаю: все страдания напрасны. Всё пройдёт и забудется. Со мной такое ведь и раньше случалось. И проходило. Это, понимаете, как болезнь. Бацилла, вирус, микроб… Disease[36]36
  Болезнь (англ.).


[Закрыть]! А потом озноб, температура, ломота в мышцах. До судорог. И мозг, понимаете, отключается…

Она лепетала что-то ещё. Слишком долго говорила, тараторила, волновалась, брызгая слюной. Совсем не пыталась рисоваться, не поправляла растрепавшиеся пряди, и губная помада размазалась вокруг губ. Смешно так, будто лицо перепачкано морошковым вареньем, но Георгий не смеялся, кивал сочувственно. Ведь женщина толковала о важном, сокровенном, наболевшем. Ей, пожалуй, и не важно вовсе, слушает её Георгий или нет. И окажись на месте Георгия любой другой страдающий от вынужденного безделья в аэропорту между рейсами, она, пожалуй, говорила бы тоже, так же откровенничала бы о своих страхах и судорогах. А у самой причёска совсем растрепалась. Аккуратного вида гнездо из взбитых и заколотых шпильками прядей превратилось в эдакий «лошадиный хвост», стянутый на макушке тугим узлом. Тоже модно, но элегантности в такой причёске нет. Георгий успел пересчитать и задорно торчащие из причёски шпильки. Пока их только восемь, но может оказаться и больше. Не слишком-то прислушиваясь к бессвязной болтовне собеседницы, Георгий успел изучить её всю. Даже под стол заглядывал, а там обтянутые прозрачным нейлоном колени видны из-под подола, там туфли на толстых каблуках с тупыми широкими носами. Наверняка очень модные и, опять-таки, подлинные, настоящая фирменная вещь. Сумочка при ней странного изумрудного цвета. Неужели и вправду из крокодильей кожи пошита? Да и манеры незнакомки достаточно развязные, не скованные границами, рамками, канонами привитых в комсомольской или партийной организации приличий. И главное – искренность. Она хоть и модно прикинута, но не заботится о впечатлении, производимом на окружающих. Опрокинув очередную рюмку, она задаёт волнительный для Георгия вопрос: