Текст книги "Бриллианты безымянной реки"

– А вы сами-то откуда?

– С Ч. Есть в Якутии такой посёлок.

Ответ выскочил из него внезапно, как поднятый собакой заяц. Ах, если б можно было хоть минуту подумать, то он сказал бы, что из Гродно или, бери выше, из самого Минска. Смущённый собственной правдивостью, Георгий умолк, а незнакомка сказала просто:

– А я из Москвы. Страху натерпелась, пока сюда долетела. А тут еще эта пересадка, и ждать шесть часов. А потом ещё лететь долго. А там ещё одна пересадка. Too[37]37
  Слишком долго (англ.).


[Закрыть] long!

– Это куда ж вы так далеко летите? Да погодите. Позвольте я вам налью. Не хорошо так – самой себе наливать.

Наполняя её рюмку, Георгий думал: вот сейчас женщина и ему предложит выпить за компанию, но та вдруг намертво умолкла. Просто смотрела, как прозрачная жидкость наполняет её стопку, а потом шумно, по-мужски сглатывала, не морщась, закусывала всё тем же тонко порезанным говяжьим языком, пренебрегая хреном и горчицей.

– Далеко – это до Владика? – поинтересовался Георгий.

– Нет. Closer[38]38
  Ближе (англ.).


[Закрыть]. Но всё равно четыре часа лёта. А это долго. Я боюсь летать, понимаете?

Сказав так, она задумалась, уставилась в огромную витрину окна. Что-то нашла она интересное в течении аэропортовской жизни. Георгий за компанию с ней тоже некоторое время смотрел, как маневрирует по лётному полю спецтехника. Наблюдать за манипуляциями аэропортовских рабочих скучно. Совсем иное дело – разговаривать с незнакомкой, но та молчит, как отключенная от сети радиоточка.

– А у нас в аэропорту нет таких больших окон, – проговорил Георгий, пытаясь вернуть её внимание. – У нас нигде больших окон нет, потому что зима начинается в сентябре, а к концу октября так заворачивает! Чем больше окна, тем больше потери тепла зимой.

Он принялся, как самому ему казалось, довольно складно, описывать длинную якутскую зиму с её бесконечными сумерками, морозной дымкой и пронзительно розовыми закатами ранней весны. Дамочка, казалось, слушала его крайне невнимательно или вовсе не слушала, занятая происходящим на лётном поле и собственными думами. Время от времени она пыталась наполнить свою стопку. Тогда он отнимал у неё бутылку и наливал сам. Перед ним кроме пустой кофейной пары, салфетницы и тарелочки с двумя тощенькими ломтиками в лужице растаявшего желе, пустовала ещё одна стопка. Но себе наливать как-то не хотелось. По неведомой причине Георгию крайне важно было выяснить до того, как сам он хоть чуточку захмелеет, кто такая его новая знакомая, куда конкретно направляется и за какой надобностью.

– Кстати, меня зовут Анна, – внезапно произнесла она. – Анна Канкасова. And you[39]39
  А вас? (англ.)


[Закрыть]?

– Георгий… просто Георгий.

Почему-то Георгию не захотелось называть ей свою фамилию.

– Георгий – непростое имя, – сказала Анна Канкасова. – Георгий – это не Иван и не Клавдий. Георгий – это… Как Гамлет!

– Что?

– Боже, как забавно вы таращите глаза. Они у вас такие голубые! Charm[40]40
  Очарование (англ.).


[Закрыть]…

Она отвлеклась от возни аэропортовских рабочих и уставилась на Георгия в упор. Ах, как хорошо, что именно сейчас у него на носу очки! Пусть стёкла их не тонированы и через прозрачное стекло она отлично, во всех подробностях может видеть его глаза. Но всё-таки стекло – хоть какая-то защита. За стёклами очков можно скрыть подлинные мысли и намерения.

Подскочила официантка, предъявила меню, как предъявляет паспорт подгулявший забулдыга постовому на дежурстве. Георгий заказал ещё одну бутылку «Столичной», чёрный хлеб, шпроты, две чашки кофе и эклеры. Не спросив позволения, он разлил остатки водки. Выпили не закусывая. Водка оставила лишь горечь на языке, но хмеля нисколечки.

– Куда же вы всё-таки летите? – спросил Георгий.

– У меня адрес записан. Так не скажу. Надо смотреть. Бумажка где-то в сумке… Ах, не потеряла ли я?!!

В зелёных с искорками глазах мелькнул неподдельный испуг. Анна схватила свою изумительную сумку и принялась рыться в ней. Лицо её сделалось по-детски беспомощным. В груди Георгия шевельнулась жалость.

Официантка не дала ему слова вымолвить. Принесла снедь сразу всю, уместив тарелки и бутылку на огромном подносе. Водка была уже откупорена, и она сразу разлила её по стопкам. Обоим, и Анне, и Георгию по полной.

Тем временем в сумочке Анны Канкасовой нашёлся потрёпанный конверт с адресом. Конверт Анна, не дожидаясь ухода официантки, предъявила Георгию. На конверте, как полагается, значились оба адреса. Адрес места назначения Георгий прочел бегло, но запомнил прочно. Да и как не запомнить простые слова: Москва, Ленинский проспект, дом 22. Номер квартиры и имя адресата – Анна Максимовна Канкасова – тоже были указаны ровным и красивым почерком отличника чистописания. Всё правильно. Всё верно. Женщина получила известие и пустилась в дорогу. Но куда же? Георгий прочёл адрес отправителя. Якутия, посёлок Ч. Мирнинского района, улица… Анна быстро спрятала конверт. По лицу её скользнула нечаянная тень смущения.

Название улицы не имело ни малейшего значения. Георгий знал Ч. вдоль и поперёк. От Георгия в Ч. не спрячешься ни за одним забором, ни в одной норе. Впрочем, нет в Ч. никаких нор. Вечная мерзлота да за крайними домами, под лесистым холмом, там, где со смотровой площадки к плотине сбегает лестница, мужики по весне обнаружили медвежью берлогу.

– Значит, вы летите в Мирный…

– Да уж точно не в Томск. У меня командировка.

– Вот такая вот с Ленинского проспекта – и прямо в Мирный.

– Точнее, в Ч. А что вас так поразил именно Ленинский проспект? Пожалуй, улица с таким названием есть в каждом советском городе. Разве в вашем Ч. такой нет?

– Есть. Наверное…

– Наверное! Выходит, вы не уверены? Разве вы не оттуда?

Георгий молчал. Он наблюдал, как понравившаяся ему женщина, совершенно не чинясь, сама разливает водку по стопкам, как чокается с ним, как, не морщась, проглатывает напиток. Но вот закусывать водку эклерами – это уж совсем противно. Смотреть на такое без содрогания невозможно. Георгий поморщился. Очки соскользнули с его носа на скатерть.

Молниеносным движением Анна схватила очки и нацепила их себе на нос. Оправа села плотно. Анна зажмурила глаза, подняла лицо кверху, как делают слепцы. Георгий в смущении махнул полную стопку водки. Тут его и повело.

– Вы обмолвились о командировке. Соврали. Всё дело в личном письме. Вы получили его и едете.

Анна распахнула глаза, уставилась на него через стёкла очков, несколько раз растерянно моргнула.

– А вы сами-то не лгунишка ли, тойон?

– Я?!!

– Вы!!! Не у вас ли фальшивые очки без… без…

От гнева и смущения стёкла очков запотели, и Анна сорвала их с носа.

– Я не бессовестный.

Георгий потёр стёкла краем скатерти и водрузил очки на место.

– Ах, я забыла слово… но я not a liar[41]41
  Не лгунья (англ.).


[Закрыть]!

Она снова полезла в сумку. На этот раз на свет явилось аккуратное кожаное портмоне с блестящей застёжкой. Из портмоне Анна извлекла сложенный вдвое желтоватый бланк с лиловой печатью и заголовком «Командировочное удостоверение». Документ был предъявлен Георгию жестом оскорблённого достоинства с требованием непременно и подробно ознакомиться. Анна распоряжалась и командовала в манере капризной барыньки. Скрепя сердце Георгий прочёл слова «Гидропроект» и «инженер-проектировщик энергетических установок».

– Читайте же! Read it[42]42
  Читайте это (англ.).


[Закрыть]! – командовала Анна, не заметив, как руки Георгия, до этого покойно лежавшие на скатерти, сжались в кулаки.

Ах, вот оно что! Инженер-проектировщик энергетических установок! В юбочке, нейлоновых чулках со стрелками и с коком на голове!

– Я участвовала в проектировании ГЭС-3. Вы ведь знаете о Вилюйской ГЭС? – щебетала Анна.

– Мне ли не знать… – угрюмо отозвался Георгий.

– Ну, раз даже вы знаете, могу рассказать more details. I can. Шеф меня лично экзаменовал, чтобы я не опрост… gave herself away[43]43
  Выдала себя (англ.).


[Закрыть]… ах!

После очередной рюмки её язык начала заплетаться. Она очевидно пьянее Георгия, но как-то ещё держится. Такая закалка бывает у знатных выпивох. Интерес Георгия рос, выпирая наружу, как забродившая опара. Он не любил себя таким. Лучше жить спокойно, не волнуясь о таких пустяках, как женщины. В жизни настоящего мужика есть много важного: семья, кровная родня, карьера, деньги. А женщины? Их много. Они голову морочат, сбивая с правильного курса. Сколько раз давал себе слово, и вот опять!

* * *

На лётном поле жизнь снова оживилась. Люди в униформе сновали вокруг рычащего моторами лайнера. Часы над входом в кафе показывали ровно одиннадцать часов.

– Я понял. У вас какое-то дело в Ч., – решительно проговорил Георгий. – Нам пора. Скоро объявят посадку на наш рейс.

– В Ч.? Ах да. Дело… Конечно, case[44]44
  Конечно (англ.).


[Закрыть]… Да ещё какое! Наш рейс, вы говорите? Выходит, у нас есть что-то общее? Может быть, и вы тоже проектировщик? В таком случае…

Она внезапно умолкла. Всё-таки и ей водка путала мысли.

– Инженер-проектировщик «Гидропроекта»… Надо же… Да тут никакой водки не напасёшься! – буркнул Георгий. – По-моему, вы такой же проектировщик, как я.

Его гнев пресёкся новым появлением официантки.

– Вот счёт, – объявила она. – Кто будет платить?

Анна принялась шарить в сумочке. Неужели ищет кошелёк?

– Вы портмоне-то приберите. У вас там и билет, и паспорт. Что же вы так невнимательно, – прорычал Георгий, бросая на стол красную купюру.

Официантка не шелохнулась. Георгий видел её тонкие руки с аккуратно обработанными ногтями, покойно сложенные на белом переднике.

– Что? – он поднял глаза.

Улыбка Официантки обжигала, как кипяток.

– Двенадцать рублей одиннадцать копеек, товарищ, – проговорила работница общепита.

– Отлично посидели!

– Могу гражданочке отдельно посчитать. Или…

– Или…

Георгий бросил на стол ещё две смятые желтенькие бумажки и мелочь. Обжигающая улыбочка испарилась. Официантка смела со стола деньги жестом опытного крупье.

– Это вам на чай, – пролепетала Анна, выложив на стол один рубль новенькой бумажкой и ещё двадцать копеек мелочью.

Официантка замерла в недоумении посматривая то на Георгия, то на Анну.

– Выпендрёж, – фыркнул Георгий. – У инженеров-проектировщиков энергетических установок высокая зарплата.

– Тут рубль тридцать! – тряхнув головой проговорила Анна. – Как полагается: десять процентов от суммы и ещё немного… Ах да! Передайте повару, что язык был очень вкусен. И шпроты…

– Что-что? Передать повару?

Георгий рассмеялся, вскочил. Официантка стояла рядом с ним, словно монумент передовым работникам общепита. Казалось, она была совершенно неподвижна, не улыбалась и даже глазами не ворочала, но купюра и мелочь со стола исчезли молниеносно.

– Так принято. Чаевые – десять процентов от суммы, – проговорила Анна, отведя со лба растрепавшиеся пряди. – В Москве, в «Пекине», порядки немного другие, но и там давать меньше неприлично… Вы так смотрите… Я что-то не так сделала? В Новосибирске это как-то по-другому? In that case[45]45
  В таком случае (англ.).


[Закрыть]…

– Вы и в Пекине бывали? Как инженер-проектировщик? В командировке? – вздохнул Георгий.

– Каждую субботу! – Анна утвердительно тряхнула головой, отчего едва прибранные пряди снова полезли на лицо. – Впрочем, вру. Не каждую. Третью субботу каждого месяца мы с папой непременно обедаем в «Праге». А «Пекин»… Oh, really, I don’t remember[46]46
  О, правда, я не помню (англ.).


[Закрыть]…

– Это названия московских ресторанов. – Официантка без особых церемоний толкнула Георгия локтем в бок. – Не думаю, что товарищ фантазирует. Тем более что она инженер каких-то там установок.

– Лучше бы фантазировала, – снова вздохнул Георгий.

– В Советском государстве любая женщина может быть хоть инженером, хоть, как я, официанткой.

– Вот если ты официантка, то обслуживай! Иди. Неси ещё одну «Столичную»!

– Ещё одну? Не много ли вам будет? Смотри, товарищ проектировщик совсем разомлела, а вам обоим ещё до Мирного лететь.

– Как раз три часа, вот и проспится!

И Георгий сунул в податливую ладонь ещё одну купюру. Официантка исчезла, унося в кармашке передника свою добычу.

– Ах! Багажная квитанция! Я сдала свой чемодан в багаж и теперь волнуюсь. В нём много ценного…

– Ценного?

– Там мои платья, ну и stuff like that[47]47
  Что-то в этом роде (англ.).


[Закрыть]…

– Платья?

Георгий смешался. Явившаяся вновь официантка сунула в его пустые ладони нечто твёрдое, цилиндрической формы, обёрнутое в газету.

– Вот! Убери куда-нибудь. Неудобно в открытую нести бутылку. Всё-таки «Аэрофлотом» летите.

– Не учи меня!..

– Глянь на дамочку. Она опьянела. Присмотри за ней. И в Пекине бывала, и в Праге. Эх, ты! Глухомань! Нашёл, к кому кадриться. Ты и кадриться-то сначала научись.

– Ты, что ли, меня учить будешь?

Но официантка не унималась:

– И в Пекине бывала, и в Праге. Инженер-проектировщик как-никак…

– Она такой же инженер, как я…

– Ты? Ну кто ты? Кто? Никак апостол какой-нибудь…

– И апостол. А ты что думала?

– Да какой из тебя апостол? Ты и не член партии. Кто такого примет в ряды?

– Я?!!

Георгий извлёк из внутреннего, потайного, кармана плаща – одесские цеховики работали на совесть – красную книжечку партбилета и продемонстрировал его официантке. Та ненадолго примолкла.

Потом она говорила что-то ещё, но Георгий, увлечённый наблюдением за Анной, не слышал её слов. Ах, эта походка. Не вполне трезвая женщина так изящно переставляла ножки, обутые в новомодные туфли на широких каблуках, что глаз отвести не представлялось ни малейшей возможности. Причёска растрепалась, пряди застят глаза, женщина дует на них, а они снова падают, непослушные.

– Я заметила, когда она доставала портмоне. Там у неё кроме паспорта и командировочного удостоверения был билет. У неё место «В» в пятом ряду. А у тебя? – приставала официантка.

– Место «С». Я люблю сидеть у прохода.

– А ряд-то? Ряд?!

– Пятый, кажется.

– Пятый! Кажется ему! Догони. Прими под локоть. Эх, всё равно тебе не светит. Инженер-проектировщик. И в Праге бывала, и в Пекине каждую субботу обедала!

* * *

Анна не вполне ясно помнила, как попала в автобус, но она в него попала вместе с чемоданом и сумкой. Сидения автобуса марки ПАЗ не такие удобные, как в самолёте. В ноздри лезет запах ГСМ и какая-то мелкая насекомая дрянь, которая к тому же и кусается. Народу в автобусе полным-полно. Слышатся смех и шуточки. Лица у людей вроде бы человеческие, но какие-то странные, по звериному угрюмые и слишком уж любопытные. Вероятно, поэтому Анна предпочитала держать глаза прикрытыми. Порой она всё же размыкала веки, чтобы поглазеть на скачущий за окошком ландшафт: низкорослые лиственницы и сосенки. Какие-то непонятные кустики, то ли падубы, то ли ясени, долженствовавшие вырасти до размера деревьев, но так и не выросшие. Тут и там стайки тонкоствольных берёзок перемежались завалами валежника. Часто попадались пространные участки палей. Всё это однообразие то подпрыгивало, то проваливалось, потому что пазик, чихая и взрыкивая мотором, несся от одной колдобины до другой с головокружительной скоростью. Анна Канкасова, слывшая среди московских товарищей неплохим водителем и даже лихачкой, оценила стиль вождения якутского шофёра, гнавшего пазик со скоростью 50 километров в час. Через приоткрытые форточки в душный салон автобуса вместе с гнусом проникал и запах пожарищ. Всё эти обстоятельства в совокупности не способствовали засыпанию. От нечего делать Анна принялась рассматривать лица и одежду попутчиков, пытаясь угадать их возраст, род занятий и, может быть, что-нибудь ещё. Так Анна развлекалась во время своих нечастых поездок в Московском метро. Но пассажиры Московского метрополитена отводили глаза, избегая встречаться взглядом с посторонним человеком, в то время как пассажиры пропахшего бензином пазика принимали её праздное любопытство с вызовом. Анна постоянно сталкивалась с чьими-то взглядами, внимательными, любопытными, насмешливыми, загадочными, недобрыми. К примеру, какой-то дедок с прозрачными, выцветшими от старости глазами подмигнул ей. А её недавний знакомец и попутчик в долгом перелёте – как, бишь, его имя? – не сводит с неё своего незабудкового загадочного взгляда. Загорелые детишки – два мальчика и девочка лет семи-десяти – с округлыми, обветренными лицами буквально обстреливают её своими любопытными глазёнками. Их смуглые, нечистые пальцы без зазрения ковыряются в носах и никто их не одёргивает, не делает замечаний. Вот это воспитание! Кроме упомянутых двух мужчин и стайки детей, путешествовавших без сопровождения взрослых, в автобусе потело и вдыхало запах гари ещё куча народу, мужчин и женщин. Среди них примерно половина – якуты, эвенки, эвены. А может быть, это многожды описанные в книгах тунгусы? Анна посматривала на них, по московской привычке, украдкой.

Стреляя по сторонам глазами, прислушиваясь, Анна пришла к догадке, что все пассажиры автобуса странным образом знакомы друг с другом и только она, ровно белая ворона в стае чёрных сородичей, неизвестна никому из присутствующих. Потому-то не она подсматривает и оценивает исподтишка, но её оценивают, взвешивают на весах собственных представлений, измеряют личными мерками. И делают это не украдкой, но открыто, явно, без стеснения. Лучше бы ей, преодолев неотступно мучающую жажду и тошноту, притвориться спящей. При такой скорости пазик преодолеет стокилометровку, разделяющую Мирный и Ч., за пару-тройку часов. Ах, как это долго! Хоть бы на пару минуток, нет, лучше на пять, выскочить из опостылевшего автобуса, встать обеими ногами на твёрдую почву, вздохнуть полной грудью, прислониться спиной к стволу тощенькой лиственнички и…

– Остановка десять минут! Мальчики – налево, девочки – направо. Или наоборот! – провозгласил водитель и пассажиры, топая и гомоня, устремились к распахнутой двери автобуса.

Снаружи их встретили запах гари, мошкара и зеленеющее редколесье. Анна оглядела убогую картину: покрытая выбоинами грунтовая дорога, по обочинам чахлые кусты, тёмная гладь озера неподалёку, скудная травка на рыжем суглинке.

– Якутия – красивейшая из стран. Вам сейчас тошно, потому что с бодуна и укачало. Но как только оклемаетесь – найдёте массу прелестей в этих местах. Ну что же вы стоите? Водитель сказал: девочкам направо.

Анна нехотя подняла глаза на говорившего.

О, она прекрасно помнит, как этот любопытствующий и говорливый индивид плюхнулся на сиденье рядом с ней, оттерев плечом новосибирского попутчика. И этот его локоть, жесткий в своей неотступности, который всю дорогу вонзается в её мягкий бок. Сколько ни отодвигайся, он, локоть, непременно оказывается тут как тут. По приезде в Ч., Анна непременно проверит и наверняка обнаружит на левом своём боку синяк.

– And who are you, exactly?[48]48
  А вы, собственно, кто? (англ.)


[Закрыть] – нехотя спрашивает она.

Отшить его. Пусть примет её за иностранку. Тогда испугается и отстанет. В то же время английский язык позволит ей не переходить границы вежливого общения и наверняка обойтись без мата. Однако старик вежливым казаться не пытается и отвечает вопросом на вопрос:

– Как кто? Местный. Коренной житель Якутской АССР. Разве незаметно? Эх, навидался я вас, москвичей и прочих ленинградцев. Все вы…

– Замолчи, старик! – прервал его неведомо откуда взявшийся новый новосибирский знакомец Анны, которого она прозвала про себя Незабудкой.

Незабудка – цветок полевой, а вот имя парня Анна вспомнить никак не могла. Помнила лишь кафе в аэропорту Новосибирска, где Незабудка помогал ей подавить страх перед полётами. Помнила этот его взгляд, по-звериному внимательный. Наверное, с таким выражением отважной обречённости смотрит в дуло охотничьего ружья лесной хищник. Помнила Анна, как за столиком в кафе примеряла его очки, которые почему-то оказались без диоптрий. Помнила и перелёт Новосибирск – Мирный. В самолёте они почему-то снова оказались рядом, и она, время от времени засыпая, по нечаянности роняла голову на его твёрдое плечо. Тогда бледные щёки Незабудки заливала краска забавного мальчишеского смущения. Несмотря на обильную выпивку, Анна помнила многое, но имя Незабудки, к своему великому стыду, никак не могла припомнить. В ожидании посадки на рейс они провели в кафе не менее трёх часов. В самом деле, не может же быть такого, чтобы Незабудка ей не представился, чтобы имени не назвал.

– Водку в Новосибе купил?

– Да. В аэропорту.

– Широкий ты. Фартовый. Водка в кафе дороже, чем в магазине, но ты денег не считаешь.

– Считаю. И ты, эс эс, мне должен без пятидесяти копеек червонец.

– Девять пятьдесят я тебе должен, не червонец! И не называй старого чекиста как попало. Ишь, придумал погоняло.

– Сегодня четверг. Завтра пятница. А в субботу, ровно в девятнадцать часов, не забудь!

– Вот в субботу я и отыграюсь.

– Посмотрим!

Преодолевая очередной мучительный приступ дурноты, Анна старалась не смотреть в лица собеседников. Каждая фраза, произнесённая молодым или стариком, вонзалась в её изболевшуюся голову раскалённым шилом. А тут ещё гнус и этот запах, вызывающий мучительный чих, вышибающий из глаз постыдную слезу. Отчихавшись и утерев слёзы, прозревшая Анна обнаружила перед своим носом откупоренную поллитровку со знакомой этикеткой.

– Why is this?[49]49
  Почему это? (англ.)


[Закрыть] – брякнула она.

– Ну? – отозвался Незабудка.

Анна смутилась. Дожив до тридцати двух лет, она никогда и ни перед кем не оправдывалась. Однако как не стушеваться, когда из-за стёкол фальшивых очков на тебя так внимательно и бесстрастно смотрят глаза снежного волка?

– Да я… да меня, собственно, просто укачало. Никогда не приходилось ездить на таких вот автобусах. Да разве это дорога? Колея какая-то. Ухаб на ухабе. Неудивительно, что автобус сломался.

– Этот автобус не может сломаться, потому что и без того хронически не исправен, – проговорил дед и сам же рассмеялся собственной шутке.

– Не хочешь? Тогда я сам, – проговорил Незабудка.

Отпив примерно треть, Незабудка протянул бутылку Анне.

– Опохмелитесь, и вам похорошеет. – Он поднёс горлышко бутылки к губам Анны. – Ну! Эй, да всё-то не пей. Деду оставь!

– Я привык жить в условиях сухого закона, – вставил свои пять копеек дед.

– Не хочешь? Ну-ну…

Анна и старик молча смотрели, как Незабудка выливает остатки водки – едва ли не половину бутылки – на дорогу, под заднее правое колесо автобуса.

– Это он жертву духам тундры приносит, – пояснил старик. – До Ч. ещё шестьдесят километров. Так вот он духов тундры угощает, чтобы помогли нам добраться. Верно, Георгий?

– Это тундра?!! Wow!!!

Громкий голос и порывистый жест Анны привлекли внимание бродивших вокруг автобуса пассажиров. Кто-то рассмеялся.

– Конечно, тундра. – Старик ласково улыбнулся.

– Лесотундра, – поправил Незабудка-Георгий.

– Вот молодёжь всё знает. Молодёжи через очки виднее. К тому же наш Георгий настоящий якут, и мало того, наш Георгий высшее образование имеет.

– Какое? – Анна уставилась на старика прояснившимся взглядом.

Личность как личность. Даже не слишком-то противная или, точнее, даже приятная, чем-то даже на отца Анны похожая. Под кепкой ёжик седых волос. Под носом аккуратно остриженные усы. Подбородок чисто выбрит. Одет опрятно. Ничем не пахнет.

Анна прикрыла рукой рот.

– Просто я боюсь летать, – проговорила она, жестоко смущаясь. – А тут ещё эта гарь… И бензином ужасно воняет.

Мимо них к распахнутой двери автобуса тянулись пассажиры.

– Ты бы прикрыл дверь, Дмитрий! Мошка налетит! – сказал один из них.

– Не волнуйся, Коля! С нами москвичка, а от неё так разит перегаром, что никакой репеллент не нужен, – рассмеялся другой.

Старик галантно подсадил её в автобус. Незабудка-Георгий топтался тут же рядом, но мужской галантности не демонстрировал. Наоборот. Затолкал кулаки в карманы брюк и стоял так, чадя сигареткой на стёкла фальшивых очков, всем своим видом показывая, что считает Анну вполне самодостаточной, взрослой и сильной особой, могущей самостоятельно забраться в автобус.

Старик же, умащиваясь рядом с ней на жестком сиденье, как бы между делом, поинтересовался:

– Я слышал, вы по делам сюда, в командировку.

– Да, – нехотя ответила опохмелённая Анна.

– В трест, – кивнул старик. – Больше ведь некуда. Вы же не геолог.

– Не геолог, – кивнула Анна.

– В Ч. развлечений никаких. Ну, разве что клуб. Но там и кино не каждый день. А поселковая самодеятельность вам, привыкшей к столичным театрам, будет неинтересна.

– Will not be[50]50
  Не будет (англ.).


[Закрыть], – кивнула Анна.

– В таком случае я накарябаю вам свой адресок. Да он простой: посёлок Ч., улица Чернышевского, дом один.

– Да вы не беспокойтесь. У меня дела. Всё время буду занята.

– Ну, може, вопросы какие-нибудь возникнут или вечерок захотите скоротать. Кстати, мы с женой и комнату готовы сдать задёшево. Со столом. У нас в Ч. общепит никудышный, но люди гостеприимные. Да и питаемся-то мы от даров природы, доставляемых ею бесплатно. Так что стол у нас практически даровой. Живём, как при коммунизме, но при этом не какие-нибудь совсем уж замшелые. По субботам мы пульку расписываем.

– Что?

– Пульку. Преферанс.

– В Ч.?! Преферанс?!

– А что такого? Перепись показала, что в Якутской АССР самый большой процент людей с высшим образованием. Только перепись была давно, тогда я был намного моложе, чем сейчас.

– Well, I do not know[51]51
  Ну, я не знаю (англ.).


[Закрыть]…

– Да чего там не знать? И Георгий у нас бывает каждую субботу. Он холостой-неженатый. Ты не смотри на то, что он не галантен. Одичаешь в нашей глуши. Невесты тут для него не сыскать.

– Привередливый?

– Не-е-ет! Ты не смотри на то, что у него очки с простыми стёклами. Ведь заметила, да? Заметила! Это он чудакует для солидности. Смолоду как попадёшь в большие начальники, так надо же соответствовать и невесту себе под стать искать.

– А может быть, я замужем…

– Вы? О нет! Уж в этом-то я понимаю – недаром жизнь прожил. Так я вам адресок накарябаю? Или запомните, он простой: посёлок Ч., улица Чернышевского, дом 1. На доме нашем номерка нет, отвалился, но вы и так найдёте. Это коттедж под зелёной крышей.

– Коттедж?

– Безусловно. Но если всё-таки заблудитесь, то просто спросите у любого, где живёт Архиереев, и вам укажут.

– Who? How?[52]52
  Кто? Как? (англ.)


[Закрыть]

– Архиереев, – хором подтвердило ей несколько заинтересованных их беседой голосов.

– Неприличная фамилия и потому запоминающаяся, – проговорил где-то совсем рядом Незабудка-Георгий.

Голос его выделялся среди прочих командирской твёрдостью интонаций. Изумившись, Анна увидела в глазах старика по-детски искреннюю надежду, что зацепил он таки её словцом заграничным, буржуйским, что явится она хоть через забор подивиться на его «коттедж». Поймала Анна и льдистый взгляд Незабудки-Георгия, что плавал в смрадном, задымлённом пространстве, то исчезая, то появляясь, как улыбка Чеширского кота.

– Ехать-то ещё далеко, – устало пробормотала Анна. – Позвольте мне уснуть.

– Да что там! Позволяю!

И старик снова в который уже раз воткнул свой острый локоть в мягкий левый бок Анны, но та, смущённая новыми впечатлениями, даже не пикнула.

А автобус всё катил и катил, переваливаясь с ухаба на ухаб, как лодочка на морских волнах. Время от времени водитель прижимался к обочине, пропуская встречные КРАЗы. Тогда ветви чахлых лиственниц царапали бока автобуса. Анне снился Елисеевский гастроном, щедро политые глазурью эклеры за чистым стеклом витрины, ряды бутылок с этикеткой «Игристое вино» и дядя Цейхмистер в широкополой шляпе, говорящий с самыми утешительными интонациями.

– Ты, Анна, на всякие глупости не отвлекайся. Ступай прямо к Байбакову, и он тебе Гамлета в пять секунд отыщет. Якутия большая, но мирок там тесный. Каждый человечек наперечет. Леса, болота, вечная мерзлота. Звери в лесах не пуганные и числом не считанные, но каждый человечек на виду. Гамлет горяч. Увлёкся рыбалкой и охотой. Забыл дорогу на переговорный пункт. Но это временно. Увидит тебя – сразу вспомнит и катания на кабриолете по Ленинградскому шоссе, и Елисеевский ваш гастроном.

А потом ей явился огромный, порыжелый от старости, седомордый медведь. Нет-нет, до этого сна Анне Канкасовой было невдомёк, что на старости лет тёмно-бурый медвежий мех становится рыжим. Анна Канкасова и не думала, и знать ничего не хотела ни о каких медведях. Не было у Анны к медведям никакого интереса. Этот же медведь просто смотрел на Анну по-человечески умными глазами, словно прикидывая, на что такая может ему сгодиться. А потом просто ушел в чащу, по-видимому, решив, что такая вот Анна ни на что ему не нужна. Анне же вспомнился сот Татьяны из «Евгения Онегина». Ах, к чему это всё?