Текст книги "Бриллианты безымянной реки"

* * *

– А где товарищ Байбаков? – спросила Мира.

– Не смог. Занятость, – коротко ответил старик.

Выражение лица Архиереева приобретало выражение беспомощной трогательной нежности, когда он смотрел на Миру. А та продолжала расчёсывать свои невероятно длинные волосы. День клонился к вечеру, а дело ещё не было завершено. Мира разделила змеящиеся пряди на две половины. Расчёсанную половину она уже заплела в косу, а вторую, уже подсохшую после мытья, только что начала расчёсывать. Осип завершал приготовления к рыбалке. Он переходил из дома на террасу и обратно, бесконечно перекладывая с места на место какие-то таинственные предметы. Ничего, даже отдалённо напоминающего обычную удочку Анна так и не заметила. Да она и не пыталась вникнуть в суть приготовлений. Когда человеку хорошо, он ни о чём не беспокоится и ни во что не вникает. Остатки испытанного поутру ужаса изгнал удивительный напиток, приготовляемый Осипом из одеколона «Пингвин».

* * *

Сборы на рыбалку заняли большую часть дня. Осип и Архиереев складывали в мешки какие-то хитрые снасти. Мешки относили к пристани и складыывали в лодку. Занятость не мешала мужчинам потчевать Анну замечательным продуктом, приготовленным Осипом на основе обычного одеколона «Пингвин». Анна, пока была в силах, тоже несколько раз бегала к тихой заводи рассматривала место будущей рыбалки. Анна переходила по мосткам на огромный камень – осколок скалы, к которому Осип пришвартовал лодку, смотрела, как плещется в воде рыба. Осип объяснил ей, что её оставят удить рыбу на камне, а сами отправятся на лодке чуть ниже по течению ставить сети. Потом, ещё до наступления утра, вернутся к ней.

Анна недоумевала. Почему так необходимо удить рыбу именно ночью? Осип и Архиереев хором советовали ей выспаться, а Аграфена даже соорудила на террасе довольно удобное ложе: навалила на старый ватный матрас груду шкур, прицепила на крюк частый сетчатый полог, под который и забралась Анна. Мира продолжала сидеть тут же, неподалёку. Она всё расчёсывала, всё плела свою бесконечную косу. Слушая её тихое пение, Анна то задрёмывала, то просыпалась. Дело близилось к вечеру, когда голос Миры умолк. Тогда-то Анна и проснулась окончательно. В поисках чая она выбралась из-под полога и тут же получила желаемое из рук Аграфены. Жена Осипа указала ей на небольшую укладку, уже дожидавшуюся своего часа возле двери.

– Это я собрала на рыбалку. Тут питьё и еда, – проговорила она.

– I don’t eat at night[79]79
  Я не ем ночью (англ.).


[Закрыть], – ответила Анна.

Аграфена, сделав вид, будто ничего не поняла, сунула в руки Анны гнутую кружку, полную тёмной ароматной жидкости.

– Пей!

Анна понюхала напиток.

– Пей! – повторила Аграфена. – Это волшебный чай. Он примиряет человека с духами срединного мира и способствует удаче в рыбной ловле.

И Анна сделала первый, осторожный глоток. Пряные травы, хвоя, мёд и ещё какой-то странный, но приятный привкус. Такой напиток хочется пить глоток за глотком, ещё и ещё. Ровно таким же свойством обладает американская Coca-Cola, которую Анне доводилось пробовать в Венесуэле.

– Вкусно! – Анна, улыбаясь, вручила Аграфене пустую кружку.

– Раз выпила всё, то выудишь нынче ночью самую большую рыбу, ту, что возит на спине летнюю луну.

Анна уселась на ступеньках террасы. Странное обыкновение у этих людей, день и ночь жгут костры. Не ради тепла, не ради света, а ради дыма. Анна наблюдала, как тут и там, меж прямых лиственничных стволов курятся дымы. Их аромат, схожий с ароматом напитка в чашке, будил странные, неведомые ранее ощущения всеобъемлющего покоя. Словно нет в мире иных рек, кроме безымянной. Словно нет иных лесов, кроме просторной лиственничной рощи, выросшей над покинутым посёлком Амакинской экспедиции. И озёр во всём мире тоже нет, а есть лишь исток безымянной речки – небольшое озерцо, затерявшееся меж сопок в среднем течении господина дедушки Вилюя. То самое озерцо, о котором между делом рассказал ей Осип. Анна надеялась на скорую встречу с Георгием. Пожалуй, теперь это стало главной целью в её жизни. Георгию она расскажет о страшной встрече с медведем, о том, как пила напиток приготовленный из одеколона «Пингвин», о красавице Мире и о своём горячем сострадании ей. Сострадание – вот ещё одно кроме любви чувство, ранее неведомое, яркое, как бриллиант. Она непременно вернётся в Москву и оттуда пришлёт Мире сотню самых лучших платьев. Она их закажет у самых хороших портних. Она, в конце концов, сама научится шить. И не только это. Она найдёт самых лучших врачей, которые смогут вылечить Миру от её недуга. Вот Мира снова поёт. Ещё одна песня, исполняемая на незнакомом, сложном языке. В её звуках свист стрел, грохот барабанов и рычание дедушки медведя. «Эhэкээн» – это слово она теперь понимает. А ещё – сир, халлаан, уу, салгын, олох[80]80
  Земля, небо, вода, воздух, жизнь (якутск.).


[Закрыть]. Как много брилиантов она добыла за один только день!

За её спиной, на террасе тихо переговаривались супруги Поводырёвы.

– Эта женщина с Большой земли, как ты намерена поступить с ней? Если ты намерена отдать её дедушке, то нам следует кормить её ещё несколько дней, потому что она слишком худая.

– Может быть, Георгий захочет оставить эту женщину себе? Пусть дедушка решает, разрешить ему это или нет.

– Правильно ли ты поступаешь, жена? Кажется, по законам Большой земли то, что мы делаем – преступление? Сначала Гамлет, потом эта беспутная женщина…

– А отправить Чонскую долину на дно водохранилища – не преступление? Преступниками бывают только слабые. Тот, кто силён – не преступник. А Эhэкээн? Как быть с его старостью, с его немощью? Я не могла оставить дедушку без помощи.

– Я брал в библиотеке книжку о Тиле Уленшпигеле.

– Опять книжки!

– Послушай, жена! На Большой земле были времена, когда таких, как ты, сжигали на кострах.

– А теперь не сжигают? А ты подумал, почему так? Люди Большой земли забыли настоящие человеческие обычаи. Но в этом месте настоящие человеческие обычаи ещё в силе. Когда один из нас – ты или я, не знаю, кто первый, а может быть, это будет Мира – потеряет жизненные силы и захочет отправиться в нижний мир к Арсану Дуолаю, то другой обязан ему помочь и предать тело огню. Решив дело так, я убила двух зайцев одной стрелой, я отомстила и за Чонскую долину, и поддержала жизненные силы дедушки.

– В таком случае как ты намерена поступить с кэрэ куо?

– Она добрая. Мне жаль её, беспутную. Пусть дедушка сам решает, как с ней быть. А Георгий не прав…

– В чём?

– Он не пустил сюда Байбакова, а сейчас самый подходящий момент – Эhэкээн снова молод.

Анна рассеянно прислушивалась к их разговору, не придавая значения ни единому слову. Она думала о предстоящей ночёвке на берегу тихой речки, возможно, наедине с Георгием.

* * *

Солнышко спряталось за лес, так прячется в засаду хищник, подстерегающий свою жертву. Яркий день перешёл в бесконечные серые сумерки. На тихую воду упали длинные тени лиственниц. Розовые облака плыли вниз по реке. Этот мир мог бы быть раем, если б не бесконечное монотонное гудение гнуса. Костёр помогал. Уходя, Осип кинул в него какие-то перетёртые в тонкий порошок травы. Получив новую пищу, высокое пламя заискрилось и осело. Дым сделался плотнее, приобрёл густой аромат, похожий на аромат выпитого ею чая и дымов, которыми Поводырёвы окуривали свою рощу. Дым окутал Анну полупрозрачной вуалью, сквозь которую не мог пробиться ни один кровосос.

Сначала она слушала, как плещет вода о сваи расположенной неподалёку маленькой пристани. Потом слушала лесную тишину, нарушаемую лишь редкими вскриками птиц. Анну настигло ощущение пустоты, словно исчезло что-то важное, являющееся неотъемлемой частью бытия. Анна недоумевала: небо, земля, безымянная речка с её каменистыми берегами, чахлый, отчаянно цепляющийся за камни лес по её берегам, прячущееся в засаде солнышко – вроде бы всё на месте, но чего-то всё же не хватает. В тихой воде играет крупная рыба. Выплёскиваясь наружу, она ловит мошек… Ах, вот оно! Гнус! Она не слышит гудения гнуса! Обрадованная, Анна подняла вуаль накомарника, подставив пылающее лицо дымной прохладе. Без треклятой сетки и дышится легче. Анна потянула носом щедро насыщенный дымком воздух, потянулась, прилегла на хвойную подстилку. Лежать порой лучше, чем сидеть. Есть и в этой тишине, и в шероховатой мягкости хвои некое неиспытанное ею ранее очарование. Она смотрела в розовое небо, мечтая услышать нарастающий рокот двигателя моторной лодки. Мечтала увидеть Георгия, ещё раз примерить его смешные очки, а может быть, и обнять.

Анна слегка встревожилась, услышав шаги. Вот кто-то вышел из-под лиственниц, приблизился к мосткам, постоял немного, словно соизмеряя собственный вес с крепостью старых досок. Человек был много выше Осипа и шире его в плечах. Стремительная походка незнакомца совсем не походила на тяжёлую поступь старика Архиереева. Неужели Георигий? Не может быть! Проведя весь вечер и половину ночи на досках причала, она не могла пропустить прибытие моторки. Если только Георгий не десантировался к истоку безымянной речки при помощи парашюта. Анна рассмеялась над нелепостью собственных фантазий. Проказливое эхо разнесло её смех над тихой водой. Незнакомец же принял её смех, как приглашение к беседе. Он прошёл по мосткам, перешагнул через Анну и нашёл себе местечко по другую сторону костра, на самом краю влажного от росы валуна. Дым, поднимающийся вертикально вверх кошачьим хвостом, разделял их.

– Добрый вечер, – растерянно проговорила Анна. – А мне казалось, что я уж познакомилась со всеми. Вы тоже Поводырёв? Вы сын Осипа и Аграфены?

– Ты забыла мою фамилию? – был ответ.

– Я ловлю рыбу. Впервые в жизни. У меня ещё осталось немного самогона. Не хотите? «Пингвином» совсем не пахнет.

Анна протянула ему кружку, просунув руку сквозь дымный хвост. Держать руку над тлеющим огнём было горячо, но она терпела. Долго терпела. Наконец, кружку приняли.

– Ты же знаешь, я не пью.

– Откуда мне знать… Разве мы встречались?

Она осеклась, призадумалась, прислушалась, в надежде услышать приближающийся шум моторки.

– Ты кого-то ждёшь?

– Я? Нет… Да! I’m waiting[81]81
  Я жду (англ.).


[Закрыть]…

– Этот кто-то… любимый?

– Не знаю. I hope[82]82
  Я надеюсь (англ.).


[Закрыть].

– Зачем ты здесь? Ради него?

– Я? Why these questions?[83]83
  К чему эти вопросы? (англ.)


[Закрыть] Я не понимаю…

Анна всматривалась в очертания фигуры, сидящей на противоположной стороне костра. Человек держал поданную ею кружку обеими руками, но не притрагивался к напитку. Анна смутилась.

– Да я ради рыбалки… товарищ Байбаков пригласил… вернее, направил. Но я должна вернуться в Ч. Необходимо позвонить Гертруде Оганесовне. Она волнуется… Ах, я так и не нашла Гамлета! Его здесь нет. Может быть, вы видели?..

Очертания фигуры сделались зыбкими, поплыли, подобно дыму, сливаясь с ним. Кружка со стуком упала на камень. Запах дыма смешался с ароматом самогона.

– Здесь опасно. Уходи, – проговорил незнакомец. – Нынче утром я пытался предупредить тебя, но ты испугалась…

От его слов в разомлевшей душе Анны зашевелился пережитый утром страх. Она встрепенулась.

– Кто вы?

– Я стал хозяином этих мест. Поневоле. Меня принудили. А тебе лучше бежать. Сейчас.

Теперь голос его больше походил на утробное рычание сердитого хищника. Анне вспомнилась утренняя встреча.

– Но я не могу! Не умею… Катер, лодка… я не умею управлять!

Страх лишь слегка тронул её сердце, но ведь запах дыма был таким приятным, чарующим, а отраженное в воде небо такого тёплого розового оттенка, что страх улетучился. Внезапно речная вода покрылась рябью. Налетевший порыв ветра рванул дымный столб в сторону, и Анна увидела Гамлета.

– Ты!!! Я нашла тебя!!!

– Подожди!

– I forgot[84]84
  Я забыла (англ.).


[Закрыть]! Я – балда! И Гертруда Оганесовна… Она плакала! Она получает от тебя телеграммы из разных мест и нервничает, а ты вот где! Но здесь же нет ни почты, ни телеграфа. What should I do? How do I tell her?[85]85
  Как же быть? Как сообщить ей? (англ.)


[Закрыть]

Протянув руку под костром, он схватил её за запястье. Плотный брезент её куртки порвался, как тонкая бумага.

– Здесь опасно. Ты должна спасаться.

Несколько бесконечно долгих мгновений Анна смотрела на сомкнувшиеся вокруг её запястья длинные когти.

– Есть такое слово… Я забыла… Это из книжек… Гоголь… – лепетала она.

– Спасайся! Беги! – твердил он.

Да, без сомнения, это был её ветреный друг Гамлет Тер-Оганян, пустившийся в бега от собственной матери в поисках бог ведает чего. Но эти когти, этот прячущийся в дымном облаке облик, но этот странный, срывающийся на звериный рык, голос. Одурманенный дистиллированным «Пингвином» рассудок Анны отказывался понимать происходящее.

– Ты узнал что-то об отце? – спросила она, стараясь не смотреть на собственную попавшую в капкан руку.

– Я узнал всё. И даже много больше, чем хотел бы. И ещё. Главное. Ты вернёшься в Москву без меня.

– Но почему?..

– Не могу. У меня теперь новая жизнь. Я слишком занят.

– Ты женился? Тогда обрадуй же тётю Геру. Твоя жена из местных? Она русская или…

– Канкасова, не болтай чепухи. Это место… ну как бы тебе объяснить?.. Колдовское оно. Понимаешь, алмазы красивей золота. Они дороже. Они прекрасны. Я начал с поисков алмазов. Я увлёкся. Я хотел унести алмазы с собой в Москву, но получилось наоборот. Получилось так, что алмазы забрали меня себе. Теперь они принадлежат мне, а я им, и эту связь невозможно разорвать. А ты убирайся отсюда поскорей. Скоро придёт лодка. На ней ты вернёшься в Ч. Я так распорядился. Понимаешь, теперь я здесь главный. Не Георгий, а я!!!

– Только вместе с тобой. А колдовства я не боюсь, если ты об этом.

Быстрым движением свободной от кандальной хватки Гамлета руки Анна выхватила из-за пазухи хорошо знакомый ему золотой крестик.

– Я не могу!!! Здесь я обрёл новую жизнь… Я прошёл через обряд… Я отдал свою душу Эhэкээну… Я стал им!..

– Ерунда…

– Став пищей.

– Тебя съел медведь? Ха-ха-ха!..

– Молчи!

– Съел медведь! Медведь!!! Медведь!!!

Поддавшись внезапному приступу веселья, Анна хохотала. Чугунная хватка когтей ослабела. Анна высвободила руку, чтобы рукоплескать собственному веселью и отваге. Затейливое эхо разносило её хохот над тихой водой.

Её прервал утробный, протяжный, нарастающий рёв, как камнепад, как грохот грома над головой. Гамлет тоже смеялся, запрокинув назад свою большую ушастую голову. А может быть, он рыдал над чьей-то горькой судьбой? Он приоткрыл пасть, обнажив два ряда больших белых зубов и…

Анна замерла.

– Никогда, клянусь, никогда не буду больше пить ни самогона, ни коньяка… – прошептала она.

– Перестань… перестань… перестань…

Лишь глухое рычание в ответ.

И нарастающий гул.

И рёв.

И ужас.

Кажется, она не плакала и не завала на помощь, и её бесшабашное веселье не утолило ужас и гору утраты.

Анна упала ничком, прижалась щекой к шершавой доске. В щели между досками колебалась зеркальная гладь воды. Светла, тепла летняя северная ночь, но вода в безымянной реке всё равно темна и холодна. Анна задрожала. Мостки под ней прогнулись, зашатались, да так, что она едва не свалилась в воду. А потом что-то глухо ударилось о сваю.

– Кто это? – спросил знакомый голос.

– Кэрэ куо.

– Анна? Что с ней?

– Эhэкээн навещал её.

Плеск воды. Легкое прикосновение. Чьи-то сильные руки повернули её на спину. Лицу сделалось влажно и прохладно. Анна облизала губы. Какая вкусная вода! Много вкуснее чая бабушки Аграфены. И свежая. И холодная. А какой чистый воздух! Без малейшего привкуса дыма. Вот только гнус. Опять проклятый гнус! Жалит, грызёт, кусает. Анна замахала руками, отгоняя кровососов.

– Вроде бы всё в порядке.

– А то ты сомневался! С ней, конечно же, всё в порядке. Кэрэ куо нашла, что искала.

– Надо перенести её на берег…

– Да она и сама пойдёт. Аннушка! Кэрэ куо! Ну-ка, поднимайся!

Подниматься на ноги не хотелось. Хотелось, чтобы эти назойливые люди оставили её в покое. Ах, они такие же, как гнус, неотвязные! Анна отбивалась отчаянно как могла.

– Надень на неё накомарник.

– Кажется, она ещё спит.

– Кажется, вы её изрядно перекачали.

– Не-е-ет. Ничего особенного: только чай ну и Осипово производное «Пингвина» – больше ничего.

– А я тебе как врач говорю: случилась передозировка!

– А я тебе как офицер отвечаю…

– Посторонись!

Анну оторвали от досок и понесли. Она наслаждалась полётом. Болтая в воздухе конечностями и смеясь, она поочередно звала то Георгия, то Гамлета, то увещевала Гертруду Оганесовну не волноваться о сыне, с которым как раз всё-всё в порядке. А если что-то не так, то она, вернувшись в Ч., сообщит обо всём советским властям. До самого товарища Байбакова дойдёт, если потребуется, а вернувшись в Москву, напишет в КГБ и Верховный Совет. Да что там КГБ! Её приятель, вернее, бывший любовник, который всё ещё влюблён, работает редактором на Центральном телевидении. Вот они вместе и устроят передачу о самогонщиках. Это надо же додуматься – перегонять одеколон в самогон. Ха-ха-ха!

Высоко над её головой в светлеющем небе проплывали кроны лиственниц. Они миновали дощатый туалет, поднялись по ступеням веранды. Над головой Анны вместо розоватого, украшенного кружевом лиственничных крон неба, возникли волны шифера на серых жердях обрешётки. Она слышала топот нескольких пар ног, шорохи и возню.

– Это перебор, Аграфена! – резко заметил знакомый голос.

– Ну, может быть, совсем, чуть-чуть. Она же искала Гамлета. Вот она его и нашла, – был ответ. – Таким образом, все законы гостеприимства соблюдены.

Анну поставили на ноги, и тут же перед ней возникло лицо Миры, красивое и печальное.

– А тебя я вылечу, – отважно заявила Анна.

– Меня? Меня никто не вылечит, – ответила Мира, и Анна изумилась, услышав её голос.

Впервые Мира не пела, а просто разговаривала с ней.

– Я люблю Гамлета, – добавила она. – Оставь его мне.

– Да пожалуйста!

Стремительный, по-купечески широкий жест – и её ладонь ударилась обо что-то твёрдое.

– Отойди-ка, капитан, не то она и тебя зашибёт, – проговорил Георгий.

– А ты говоришь «перекачали». Да она здорова, как бык.

– Зато Мира…

Анна обняла Миру, притянула к себе, хрупкую, податливую, каждая косточка наперечёт.

– Я вылечу тебя, – прошептала она. – Will you dance[86]86
  Ты будешь танцевать (англ.).


[Закрыть]. У меня в Москве большие связи. Точнее, у моего отца. Он нам поможет. А эту…

Анна недружелюбно посмотрела на топтавшуюся неподалёку Аграфену.

– Мира – моя сестра. Старшая, – проговорил Георгий. – А Аграфена… Она воспитала нас, когда наши родители ушли.

Анна обернулась. Голубые глаза Георгия смотрели на них настороженно. Куда же он дел свои очки? Наверное, в такую погоду в очках неудобно – стёкла всё время запотевают.

– Я так ждала тебя! – выдохнула Анна.

– Зачем это?

– Мне надо в Ч., позвонить тёте Гере. Я нашла Гамлета. Надо ей об этом сообщить.

Глава 11
Эhэкээн (дедушка)

Они сидели на террасе втроём среди развешенных на верёвках платьев. Ветерок заигрывал с цветастыми шелками. Анна разложила на скамье расчёски, гребни, заколки, шпильки, ленты. Этого добра в хозяйстве Миры оказалось во множестве, на большой галантерейный магазин хватит. Подумать только, в самом сердце тайги, среди комарья, такая роскошь! Зачем? Рыб в реке приманивать? Георгий сидел в сторонке с пригоршней кедровых орехов в кулаке. Он сплёвывал шелуху со слишком уж нарочитой разухабистой небрежностью, не сводя глаз с женщин. То ли любовался сестрой, то ли сторожил, подразумевая в Анне какую-то неведомую угрозу. Анна старалась вовсе не смотреть на него. Однако время от времени их взгляды сталкивались, и тогда по спине Анны пробегали стайки щекотных мурашек. Внешне непохожие, но совсем одинаковые по сути, брат и сестра очень нравились ей. Оба. Но Георгий всё-таки больше. Расчёсывая волосы Миры, Анна пыталась представить себе Георгия на трибуне московского ипподрома или прогуливающимся по тротуару Тверской в предвкушении каких-нибудь изысканных приключений, или покупающим триста граммов буженины в нарезку в Елисеевском гастрономе, или…

Георгий смотрел на Анну настороженно, воздвигая между собой и нею гранитный бастион отчуждённости, но порой, оборачиваясь к нему внезапно, она ловила и иные взгляды, которые едва ли могла расшифровать. Восхищение? Умилённое изумление? Благоговение? Ах, не может такого быть! Всё это ей лишь мерещится. Это дымный морок, который опять наводит на неё Аграфена.

Хозяйка безымянной речки действительно время от времени пересекала террасу. Перемещаясь с улицы с дом и обратно, Аграфена хлопотала по каким-то домашним делам: жгла огонь на каменном кострище возле террасы, перемешивала длинной шумовкой душистое варево в котле над огнём. Анна недоумевала: зачем все эти хлопоты, если в доме есть нормальная дровяная плита?

– Госпожа-бабушка готовит отвар для моей ванной, – пояснила Мира. – Мыть сразу всю меня неудобно, потому госпожа-бабушка сначала моет мои волосы, а потом всё остальное. Уходит два полных корыта. Столько воды за один день не наносить, поэтому делим на два дня. К тому же отвар для полоскания моих волос можно приготовить только на открытом огне. На плите получается всё не то.

Ах, уж эта Мира! Не девушка – кукла! Красивая, послушная. Можно купать в корыте. Можно наряжать. Можно делать разные причёски. Волосы – чистый шёлк. На каждое движение расчёски отзываются электрическим треском. Расчёсывать их нелегко – слишком длинные и густые. Зато если уж удастся расчесать, то можно не плести тысячу кос. Можно укладывать их в сложные конструкции. В итоге на голове получится тиара из волос. Аграфена принесла различные причудливые заколки из потемневшего серебра. Анна никогда не видывала таких камней. Долго рассматривала оправленные в металл красные, синие и фиолетовые кристаллы.

– Ты будешь богиней. Царицей Савской. I promise! – приговаривала Анна.

Мира блаженствовала. По лицу её блуждала улыбка упоения, в то время как Анна перебирала и раскладывала рядами её длинные пряди.

– Там, в Москве, ты работаешь парикмахером? – спросила Мира.

– I аm working[87]87
  Я работаю (англ.).


[Закрыть]? – Анна рассмеялась. – Впрочем, да! Конечно! Ещё как работаю. Только вот папа почему-то называет меня тунеядкой. Иногда.

– А кто твой папа?

Анна помедлила с ответом. Как объяснить простоватым лесным жителям род и стиль занятий собственного отца? Мельком глянув на притихшего Георгия, Анна решила не хвастаться, но и лгать этим людям ей не хотелось. Она решила ограничиться самым простым и в то же время близким к истине объяснением:

– Мой папа – бухгалтер, – проговорила она и замерла, услышав, как на доски террасы посыпались кедровые орехи.

– Наш папа был стряпчим, юристом, а мама…

Мира почему-то замолчала, вопросительно глядя на брата.

– А моя мама – домохозяйка, – подхватила Анна. Ей понравилась эта игра: они похваляются родителями, ровно дети. Как мило! – А меня заставляют работать. How sad![88]88
  Как печально! (англ.)


[Закрыть]

Она хотела добавить ещё что-то для продолжения игры. Может быть, перебрать всех своих родственников, обязательно отметив, кто на каких фронтах воевал и какие награды имеет, но Георгий перебил её. Его голос прозвучал резко и, пожалуй, слишком громко. С такими интонациями изрыгают площадную брань.

– А наша мать – цыганка. Отец, уездный стряпчий, подобрал её на колхозной ярмарке неподалёку от Винницы. Пением или танцами она очаровала его, не знаю. Отца я помню плохо, а вот мать хорошо танцевала и пела до последнего часа. От её плясок снег таял! От её песен полярная ночь светилась!

Сказав так, он сбежал по ступням террасы и исчез за деревьями. Аграфена смотрела ему вслед со своей обычной загадочной усмешкой. А Мира взмахнула руками, повела плечами, тряхнула головой. Недоплетённая коса выскользнула из руки Анны. Скользкий шёлк волос рассыпался. Мира исчезла под ним. Лишь кончик носа выглядывал меж струящихся прядей да сияли глаза.

– Я бы тоже могла стать танцовщицей, но видишь, как оно получилось!

– Уездный? Стряпчий? Что это такое? – удивилась Анна.

– Наших родителей сослали ещё до войны, – глухо ответила Мира. – В Россию они так и не вернулись. После смерти отца мать с тремя младшими детьми прибилась к Амакинской экспедиции. Тогда ею руководил Михаил Николаевич Богатых. Хороший человек!

– Надо говорить: «СССР». Ты бы ещё о царе Горохе вспомнила, – весело отозвалась Анна, собирая волосы Миры в хвост. – Ах, как я люблю плести косы! В детстве у меня было много кукол! Ты сказала: с тремя младшими? Сколько же вас всего?

– Георгий – седьмой.

– Я уложу косы вокруг головы. Такую причёску носила моя мама после войны. Тогда такая мода была… в России. – Анна снова разделила волосы Миры на две равные части и принялась плести сначала левую косу.

– Михаил Николаевич Богатых, дядя Миша, был очень хороший человек, – продолжала Мира. – В посёлке его называли Богом. Действительно, Бог мог почти всё. Если б не он, нам не выжить. Жорка всегда ревновал мать к дяде Мише. Да, наша мамка сошлась с Богом. Таких, как она, называли полевыми женами. Жорка до сих пор злится, а ведь, если б не Бог, всего этого не было бы!

Мира взмахнула рукой. Яркий рукав её платья взметнулся, обнажив сухую руку.

– Бог научил Жорку всяким премудростям. В камералке было множество книг по геофизике, и Жорка их читал. Все мы думали, что он станет геологом, а он стал ветеринарным врачом.

Высокую причёску из переплетённых кос Анна закрепила на макушке Миры несколькими шпильками. Фиолетовые и бордовые камни расцветили бледный лоб Миры радужными бликами. Отступив на пару шагов, Анна залюбовалась ею.

– Немного старомодно, но тебе очень идёт. Теперь ты совсем не похожа на цыганку. Где же взять зеркало?

Георгий явился мгновенно, словно прятался в кустах за углом дома и подслушивал. Он принёс очень кстати небольшое зеркало в деревянной раме.

– Ненавижу лес. И тундру ненавижу, – проговорил Георгий. – Потому и не стал геологом. Животные – другое дело. Их надо жалеть и лечить.

– Ты не любишь лес? – спросила Анна. – Weird. Разве сейчас мы не в лесу.

Мира и Георгий дружно рассмеялись и сразу сделались очень похожи, словно родились в один день и час.

– Хочешь, я покажу тебе настоящий лес? – спросила Мира.

– Не знаю… Наверное, идти далеко. Как же ты…

Анна с сомнением уставилась на цветастый многоярусный подол её платья, скрывающий больные ноги. Мира вскочила было, но тут же покачнулась, ухватилась за локоть Анны. Однако глаза её сияли.

– А никуда не надо ходить! Жорка, принеси из кладовки пучок трав. Любой. Бери тот, что лучше пахнет. Госпожа-бабушка, посторонись! Анна, бросай пучки трав на уголья. Нам нужен дым. Много дыма! Жорка, кидай шкуры на хвою, чтобы мы могли сесть возле костра. Анна! Ну, что же ты стоишь?

Мира отдавала распоряжения по-детски звонким голоском, разбудившим в вершинах лиственниц весёлое эхо.

Мира распоряжалась, и все выполняли её указания. Костёр дымил. Мира пела. Слова её песен, выпеваемые на чужом, режущем слух, не понятном Анне языке, будили в верхушках лиственниц насмешливое эхо. Цыганский то был язык или какой-то другой, Анне невдомёк. Просто хорошо и уютно, расположившись вот так возле костра, слушать этот чарующий, низкий, с едва заметным надломом, голос. Задор сменялся грустью, грусть тоской. Тоска разливалась бурным плясовым весельем, плавно переходящим в усталую грусть. Грусть сменялась судорожным, сокрушительным весельем. И так по бесконечному кругу, из конца в начало и от начала к концу.

Дело дошло до того, что Анна нарядилась в одно из цветастых платьев. Она пыталась танцевать цыганские танцы, кружась около костра. Мира смеялась, а её брат оставался серьёзен. У Анны голова шла кругом от дымных ароматов. Наконец, она упала без сил на оленью шкуру. Интонации Миры менялись, и вместе с ними менялось настроение Анны. Последняя песня была, кажется, колыбельной, и Анна уснула.

Её разбудил ночной холод. Зубы стучали от холода, но лицу и животу было жарко. Анна повернулась на другой бок. Теперь спина горела огнём, а лицо и живот, наоборот, мёрзли. Окончательно пробудившись, Анна решила отдать на растерзание ночной прохладе спину и снова перевернулась. Теперь сквозь языки пылающего огня она видела чей-то тёмный силуэт. Ах, если бы это оказался Георгий, как было бы хорошо!

– Негоже спать на земле. Мерзлота забирает силу даже через олений мех. Поднимайся. Пойдём в дом.

Конечно, это Георгий! Анна закрыла лицо ладонями. Детский способ скрыть радость. Она уткнулась лицом в шкуру, чтобы не рассмеяться в голос. Он здесь! Он поддерживал огонь и охранял её сон! Нет, может статься, вовсе не её. Может статься, Мира, его сестра, тоже где-то неподалёку, и его заботы предназначаются любимой сестре, а не чужой женщине.

– А Мира? – тихо спросила Анна. – Где она?

– Она давно в своей постели. Тебя жалко было будить, но теперь уже ночь. Пойдём под крышу.

– Не хочу. Хочу быть здесь. Посмотри, через кроны видны звёзды. Сколько их!

– Ты дрожишь от холода… Я слышал, как стучали зубы.

– Пусть…

Ах, вечно бы лежать вот так и смотреть на любимого сквозь всполохи костра! Он поднялся. Она услышала тихие шаги, возню, снова шаги, и на неё обрушилась несусветная тяжесть пропахших дымом шкур.

– Вот так. Так даже хорошо, что мы здесь. Есть возможность поговорить. Слушай.

– У меня только один вопрос…

– Ну?

– Что такое камералка?

* * *

Камералка – лаборатория, помещение для камеральной обработки материалов полевых изысканий геофизиков и геологов. Там прошло моё детство. Там я стал тем, кто есть сейчас. Теперь молчи и слушай. Я начну с самого начала.

Не кори Поводырёвых. Не считай их преступниками. Не бойся их. Они ничего не сделают тебе, чужачке. Из любви ко мне не сделают, хоть я и неродной их сын. Я расскажу тебе, как познакомился с Осипом и Аграфеной. Узнав, как это случилось, ты смягчишь своё сердце. Это случилось ещё до того, как Мира заболела полиомиелитом. До того как умерла наша мать. До того как Поводырёвы усыновили меня и моих сеструх. Десять лет прошло с тех пор, а они всё такие же. Нисколько не постарели. Думаю, что и двадцать лет назад они были такие же, как сейчас. И сто лет назад… Смеёшься? А я порой думаю, что они и есть Ан дархн тойо́н[89]89
  «Изначальный важный господин» – дух – хозяин домашнего очага в якутской мифологии.


[Закрыть] и Ан дархн хоту́н[90]90
  «Изначально важная госпожа» дух – хозяйка земли в якутской мифологии.


[Закрыть] переселившиеся в человеческие тела, чтобы делать людям добро. Только вот добро и зло у них иные, не такие, как у тебя, москвички, или даже у меня.

Начинать придётся издалека. Я родился незадолго до смерти отца. Последыш, я стал неожиданным явлением для своей матери, Марички Лотис. Моя семья жила в ссылке в одном из посёлков на берегу реки Алдан. Жили бедно, но после смерти отца мать осталась совсем без средств и была вынуждена искать работу по всей Якутии. Работа нашлась далеко от родного Алдана, в новом посёлке алмазодобытчиков. Так мама перебралась с тремя младшими детьми – четверо старших к тому времени уже жили самостоятельно – в новый посёлок Амакинской экспедиции.

Мама никогда ничему не училась. Только рожала и воспитывала нас. Потому работа для неё нашлась только самая простая и низкооплачиваемая. В Амакинском посёлке мы едва сводили концы с концами, но как-то жили.