Текст книги "Меж двух времён"

Назначение

Утром на доске объявлений возле конторы строительно-монтажного поезда в Хребтовой появился приказ:

«Начальником СМП №158 назначается т. Сороковиков Г. М., которому надлежит к оперативному руководству приступить немедленно».

…Из Игирмы машина пришла накануне вечером. Почти всю дорогу Геннадий просидел молча, надвинув низко на глаза соломенную шляпу. Когда «газик» швыряло особенно сильно, в ногах начинал шевелиться и переползать с места на место, как живой, маленький чемоданчик с его пожитками.

Геннадий ехал к месту своего нового назначения. Наверное, ему было жалко расставаться с Игирмой. С того момента, когда строительно-монтажный поезд перебазировался с трассы Абакан-Тайшет в глухую тайгу, на берег речки Игирмы, немало успели сделать: на месте палаточного городка вырос целый посёлок. И очень уж красивое место выбрали для него строители: тайга вокруг светлая, чистая, почти без подлеска. Сосны – одна к одной, стройные, как мачты.

Там остался новый дом, куда всего месяц назад переселился Геннадий с семьёй из вагончика. А главное – там остались товарищи, с которыми плечом к плечу прошёл он Абакан – Тайшет…

А может быть, он молчал в дороге вовсе не из-за воспоминаний, а просто был озабочен, потому что хорошо знал, какое нелёгкое хозяйство ждёт его в Хребтовой.

…«Газик», пропыленный насквозь за шесть часов пути, переваливаясь на волнах засохшей грязи, подрулил к конторе. Геннадий вылез из машины, огляделся. Ему приходилось бывать здесь и раньше, но одно дело, когда приезжаешь гостем, и совсем другое, когда хозяином.

Два десятка щитовых домов намечают контуры будущих улиц. А дальше – в беспорядке – палатки, вагончики. Вплотную к ним – железнодорожное полотно Тайшет – Лена. Лязгает и истошно гудит маневровый паровоз. Тайга отступила далеко – за складами, за гаражом едва видны верхушки деревьев.

Геннадий надвинул ещё глубже соломенную шляпу, взял чемоданчик. Сделал два шага, споткнулся о гребень засохшей грязи. Глянул вдоль улицы. В Игирме люди шагали широко. Под ноги можно и не смотреть. Здесь все передвигаются одинаково – перепрыгивая через колдобины, перешагивая с одного бугра застывшей грязи на другой. Казалось, понятие человеческой походки – своей у каждого – было здесь утрачено.

– Сделаем деревянные тротуары, – сказал Геннадий. – А то начнутся дожди – утонем.

И пошёл к конторе.

Здесь он переночевал на дерматиновом диване и рано утром приступил к «оперативному руководству»…

В семь часов он остановился возле одного из новых домов. Внимательно осмотрел фундамент, зачем-то постучал по стене и даже заглянул под крыльцо.

– Что потеряли? – окликнула его из-за занавески хозяйка, которая с удивлением наблюдала за чужим человеком, проявляющим такой интерес к её дому.

– Качество, – невесело пошутил тот и, оставив озадаченную хозяйку, пошёл к железнодорожному переезду.

Чуть позже его видели возле склада цемента. Он долго стоял на пороге, покачиваясь с пятки на носок, и, казалось, с интересом разглядывал сквозь широкие щели в крыше ясное голубое небо. Как раз в этот момент пришла машина за цементом. Он отошёл в сторону и продолжал стоять, наблюдая, как рабочие лезут на самый верх, увязая в цементе по щиколотку и поднимая облака удушливой пыли.

– Вы всегда так грузите?

Рабочие удивились и опустили лопаты.

– Ребята, внимание, – хохотнул один из них. – Сейчас товарищ в шляпе покажет нам, как грузят цемент.

К общему изумлению, товарищ в шляпе спокойно взял лопату.

– Ходить по цементу нельзя, он от этого портится. Брать его надо с самого краю, вот так. А теперь спускайтесь и привыкайте грузить, как я показал. И они так опешили, что послушно спустились вниз, забыв даже спросить этого странного человека, по какому праву он ими распоряжается.

Потом он доказывал мастеру возле строящейся школы:

– Здесь для труб парового отопления лучше не кирпичные каналы сделать, а железобетонные лотки. Грунт сам знаешь, какой – осадка большая будет. Кирпичные покорёжит, а эти если и сядут, то целиком. Верно, железобетонные дороже. А вы те, что с браком, возьмите – здесь это неважно. Есть, есть такие – я сам на складе видел. И добро пропадать не будет…

В одиннадцать он пришёл в контору.

– Пройдите, пожалуйста, в кабинет начальника, – сказала секретарша и, вспыхнув, поправилась: – Ой, то есть в ваш кабинет. Все уже в сборе…

Глянув в стекло стоящего в приёмной шкафа, Геннадий провёл пятернёй по волосам и открыл дверь с табличкой: «Начальник СМП №158». Место, где полагалось быть фамилии, ещё пустовало. Прежний начальник поезда ушёл, не справившись с работой.

…Они сидели долго, прокурили насквозь большой кабинет, даже открытые окна не помогли. Им было о чём поговорить – людям, которым предстояло работать вместе. Десятки километров железной дороги на Усть-Илим должен был проложить в тайге строительный поезд. Впереди их ждали и непроходимые болота, и участки вечной мерзлоты, и неласковая сибирская зима…

После того как все разошлись, Геннадий долго ещё сидел за столом, разбирая бумаги.

Потом встал, прошёлся по кабинету. Вышел в коридор. Рабочий день давно кончился, в отделах было пусто. В конце коридора увидел табличку «Комитет ВЛКСМ». Толкнул дверь. Из-за стола приподнялась девушка:

– Здравствуйте. А секретаря нет…

– А вы кто будете? – спросил Геннадий.

– Я воспитатель общежития…

– Хотелось бы с секретарём поговорить. Завтра, к концу дня. С утра я на трассе буду. И вы тоже приходите. Вас как зовут-то?

– Маша.

– Ну, ладно, до завтра… Маша.

Быстро спустился с крыльца. Пошёл по улице. Просто так. Без всякой цели.

– Маша…

Вот так же пять лет назад. На Абакан – Тайшете. Тоже в комитете комсомола. Тоже Маша. Она была тогда секретарём. Он – у неё заместителем.

А сейчас так близко отсюда и так недосягаемо далеко, в Игирме, в их новом доме, где они только начали налаживать свою жизнь, Маша, наверное, баюкает Игорька и думает о том, как он здесь один, скоро ли сможет забрать сюда и их. Может быть, ребята зашли. Слава Соколов. Сашка Горбачёв. Сашка, чёрт, знаменитостью стал. Герой Труда. А всё тот же Сашка… Сколько вместе пережито всякого… Мишка, наверное, заглянул. Попрощаться. Он-то завтра здесь будет…

Миша действительно завтра будет здесь, в Хребтовой. Геннадий уже позаботился – ему приготовили место в палатке. Миша – единственный человек, которого отпустили из СМП №266 вслед за Сороковиковым. Просились многие. Подписали заявление только одному.

…Несколько лет назад Михаил погибал. Наверное, по всей трассе Абакан – Тайшет немного можно было найти людей с такой дурной славой. Пьянки. Прогулы. Драки.

Но случилось Гене Сороковикову – он был тогда мастером – оказаться рядом с Михаилом, когда на того «напала охота работать». И Геннадий понял, что пропадает даже не просто человек, а человек незаурядных способностей. Он забрал Михаила в общежитие в свою комнату. И пошёл на рискованный шаг – доверил ему бригаду. Неизвестно, какие ключи подобрал Геннадий к сердцу этого человека, который чуть ли не на десять лет старше его самого. Но того словно подменили. За шесть лет, что прошло с тех пор, он освоил около десятка профессий. И, пожалуй, в каждой трудно найти ему равного. И если бы присваивали на трассе звание «лучший рабочий своей профессии», Миша был бы лучшим и плотником, и штукатуром, и на лесоповале.

Любую бригаду доверяли Мише, и любую он выводил на первое место.

…Шагая по вечерней улице посёлка, Геннадий с радостью думал о том, что завтра приедет Миша и кончится чувство одиночества – неизбежный спутник первых дней на новом месте.

Уже стемнело, когда Геннадий вернулся в контору – ночевать. Открыл дверь приёмной, нащупал выключатель. Вспыхнула одинокая лампочка под потолком. Осветила обитую коричневой клеёнкой дверь в кабинет. Тускло сверкнула стеклянная табличка: «Начальник СМП №158». Под ней белела аккуратно вставленная кем-то картоночка с чётко выведенными буквами: Сороковиков Г. М.

…В Иркутске я видела плакат, на котором художник изобразил Сибирь молодой девчонкой в рабочем комбинезоне с мастерком в руке. Пожалуй, это очень точно характеризует облик сегодняшней Сибири. И не только той Сибири, которая держит в руках мастерок и лопату. Я встречала здесь бригадиров с косичками, по-школьному связанными на затылке, безусых прорабов, руководителей трестов и директоров заводов, едва вышедших из комсомольского возраста.

«Коммунизм возводить молодым» – эти слова воспринимаются здесь не как лозунг, а как простая констатация факта. Страна доверила Сибирь молодым. Сибирь, где сегодня всё чаще рядом со словом «покорять» звучит слово «хозяйничать». И молодым, которые привыкли откликаться на первый же зов, когда требовались их воля, сила и выносливость, нужно привыкать сегодня и к новой своей роли. К роли хозяина этой земли. А для этого нужно учиться таким, на первый взгляд, неромантическим вещам, как умение считать государственную копейку и экономить её, управлять большими рабочими коллективами и работать с людьми, видеть не только сегодняшние, но и завтрашние нужды предприятия или стройки. Одним словом, нужно учиться руководить. Потому что без этого умения молодым не удастся выполнить нелёгкое своё назначение – оставаясь в душе романтиками в самом высоком смысле этого слова, стать рачительными хозяевами сибирской земли.

…Когда-то здесь, на пологом левом берегу Ангары, было маленькое село. Жители его занимались разработкой богатых соляных пластов, которые таила в себе сибирская земля. Отсюда и пошло название села – Усолье-Сибирское.

Только не узнать сегодня старое село. С каждым днём растёт Усольский гигант – химический комбинат.

С началом его строительства и переменилось Усолье. Превратилось из маленького села в город – небольшой пока город, но растущий так быстро, что наверняка очень скоро станет большим.

Шеренги новых домов – блочных и кирпичных. Новые школы. Новые магазины. Новый Дом культуры химиков, построенный скромно и просто, без колонн и шпилей. Самое красивое здание в городе.

…Несколько лет назад на огромном пустыре стояла заброшенная, полуразвалившаяся коробка. Стояла немым укором. Строители Дома культуры объект «запороли». И, как полагали многие, безнадёжно. Несколько раз пытались исправить брак. Но у всех опускались руки. И когда решили предпринять последнюю попытку, прорабом сюда был послан молодой инженер Юрий Шкуропат.

Вместо того чтобы «латать дыры», как делали его предшественники, не решаясь поднять руку на то, что было уже построено, Шкуропат дал приказ разобрать кровлю и снять полы. Кровлю перекрыли заново, полы перестелили. Ободрали штукатурку во всём здании, оштукатурили всё снова. Через четыре месяца закончили все основные работы. Здание было спасено, а Шкуропат заслужил в тресте «Востоктяжстрой» репутацию человека решительного.

Поэтому, когда пришло время объявлять цех карбида, один из крупнейших комплексов комбината, пусковым объектом, Юрия Шкуропата «бросили на карбид»…

До пуска оставались считанные дни.

В кабинете управляющего трестом шло совещание, когда в дверях появился прораб «с карбида». Все головы тревожно повернулись к вошедшему: ничего хорошего его неурочное появление не сулило.

– Две опоры под трубопроводом дали трещину, – мрачно доложил прораб.

– Юрий Александрович, – обратился управляющий к Шкуропату, – обязательно посмотри завтра с утра, что можно сделать.

– Если можно, я сейчас, – поднялся Шкуропат. И ушёл вместе с прорабом.

После совещания управляющий не выдержал, позвонил на стройплощадку. За Шкуропатом ходили долго; наконец в трубке послышался его голос:

– Опоры надо менять. Больше ничего сделать нельзя.

– Менять?! – заволновался управляющий. – Ты тогда утречком пораньше заходи. Решать будем, как поступить. Торопиться надо. А то не успеем…

Шкуропат помолчал, потом коротко сказал: «Ладно».

Когда на следующий день управляющий строительным трестом в восемь часов утра вошёл в свой кабинет, Шкуропат уже ждал его.

– Ну, что надумал? – спросил управляющий, не успев даже снять пальто и отметив про себя, что Шкуропат выглядит невыспавшимся и усталым. И, что совершенно несвойственно ему, всегда аккуратному и подтянутому, он небрит. – Как будем менять?

– Уже всё в порядке, – сказал Шкуропат.

– Что в порядке? – не понял управляющий.

– Уже заменили опоры. Сегодня ночью, – пояснил Юрий и, не выдержав, улыбнулся: такое изумление было на лице начальника.

…Потом был торжественный пуск цеха. Был митинг. Были приветственные речи и поздравления. Когда закричали «ура», Юрий увидел в толпе лицо жены. Она тоже кричала «ура» и искала его глазами. И он подумал о том, что не видел Галю и сына уже больше недели, но не было сил оторвать плечо от стены и подойти к жене.

Ему дали отоспаться двое суток, а на третий день утром его вызвал управляющий трестом и предложил место начальника СМУ – строительно-монтажного управления №3.

– Объект, которым будет заниматься управление, опять пусковой, – напомнил он. – Ну как, согласен?

Юрий с грустью подумал о том, сколько разных планов строили они с Галей на то замечательное время, которое называлось у них «после карбида», и …согласился…

А теперь я должна сделать небольшое отступление для того, чтобы познакомить вас ещё с одним Юрием – Юрием Порфирьевичем Грохотовым. Хотя Порфирьевич – это, пожалуй, необязательно. Так же, как не обязательно величать Шкуропата Юрием Александровичем. Потому что им по 29. А выглядят оба и того моложе.

Невозможно продолжать рассказ об одном Юрии, не говоря о другом. Потому что Юра Грохотов – главный инженер того же СМУ №3.

В отличие от Шкуропата, который все годы, прошедшие со дня окончания им Томского инженерно-строительного института, проработал в Усолье, Грохотов немало побродил по свету, прежде чем, по его собственному признанию, «нашел то, что искал». Работал и на Алтае, и в Новосибирске, и на Украине. Пришлось строить и жилые дома, и клубы, и коровники. Но всё время не покидало его чувство, что делает он что-то не своё. Так и метался с места на место, пока не прочитал однажды в газете, что далеко в Сибири, в городе Усолье, сооружается гигантский химический комбинат…

…Два огромных круглых резервуара – радиальные отстойники, как называют их строители. Очистные сооружения. Вряд ли нужно объяснять их значение для химического предприятия. Первая совместная работа Шкуропата и Грохотова.

Котлован копали уже месяца три. Всё, что удавалось вырыть днём, за ночь почти начисто заравнивал плывун. Было от чего прийти в отчаяние.

Выход из этого положения, которое начинало уже казаться безнадёжным, нашёл Грохотов. Нашёл, как только задал себе вопрос: почему они так упорно идут по кругу привычных представлений, почему стремятся во что бы то ни стало найти способ, который позволит вырыть котлован в этом проклятом плывуне, вместо того, чтобы подумать о том, нельзя ли обойтись без котлована?

…Он сидел дома за столом, что-то чертил, писал, считал. Уже не первый вечер. Но на этот раз… Он даже привстал. Пробежал ещё раз колонки цифр и, не выпуская листка из рук, рванулся к телефону.

– Квартиру Шкуропата! – крикнул он телефонистке, пританцовывая от нетерпения. – Юра! Есть! Котлован рыть не надо! А ты ещё не спишь? Тогда я сейчас!

– Куда? – ахнула жена. – Дождь-то какой!

Действительно, дождь. Схватил с вешалки плащ. Фу, чёрт, сапоги совсем ледяные…

По чёрным, неосвещённым улицам, через пустырь, с усилием выдирая из грязи ставшие сразу пудовыми сапоги. В знакомый дом. Бегом на второй этаж. В светлом проёме двери – высокая Юрина фигура: «Ну?!»

– Резервуары поднять над землёй. Укрепить. Сделать дерновые откосы. Два насоса – чтобы качали воду. Сейчас всё покажу… Куда плащ повесить – с него течёт.

– Психи, – ворчит Галка. – Фанатики. – А сама тащит уже на стол карандаши, бумагу, логарифмическую линейку.

Проснувшись среди ночи, она видит в приоткрытую дверь соседней комнаты полоску света и две головы, склонившиеся рядом над столом. Светлую, кудрявую – мужа и Юркину, похожую на рассерженного ежа. Смотрит долго, пока не засыпает опять…

А может быть, тогда всё было совсем не так. Значит, так было в другой раз. Или ещё будет. Потому что Грохотов знает – надо только сказать: «Есть идея!» Хотя порой осуществление её принесёт больше всего хлопот именно Шкуропату как начальнику управления.

…В кабинете Шкуропата закончилось совещание. Загремели стулья, голоса слились в общий гул. Самый нетерпеливый курильщик уже выскочил в коридор, доставая на ходу сигарету.

Сейчас начнётся «час испытаний» для секретарши. Она ещё ниже склоняется над пишущей машинкой, чтобы ничего не видеть и не расстраиваться, ибо по опыту знает, что будет дальше.

Сейчас начальник вспомнит, что забыл что-то сказать кому-нибудь из прорабов, и совершенно несолидно бросится за ним вдогонку по коридору. А потом они будут долго спорить в приёмной, забыв зайти в кабинет, а в довершение всего Шкуропат подпишет прямо здесь, в дверях, какую-нибудь бумагу, подставив колено и стоя, как журавль, на одной ноге. И Грохотов не лучше… Об авторитете бы своём позаботились. Пыталась несколько раз говорить им – только смеются.

Раньше, при старом начальнике, как было – снимет трубку: «Соедините меня с главным инженером…«А эти бегают без конца друг к другу в кабинет, будто телефона у них нет. Четыре месяца вместе работают, а вчера Грохотов первый раз начальнику позвонил, спросил что-то. А потом выскочил из своего кабинета, сунул голову в дверь к Шкуропату.

– Ну вот, – говорит, – первый бюрократический звонок состоялся!

И хохочут оба. Мальчишки!

…Это было больше пяти лет назад, когда Шкуропат работал ещё мастером. Старший прораб ушёл в отпуск, и Юрия назначили «и. о.». Этот месяц своей жизни он до сих пор вспоминает с ужасом.

Выяснилось, что Юрий, считавшийся лучшим среди мастеров, оказался совершенно не в состоянии справиться с новой должностью. Фонды заработной платы, использование механизмов, отношения с субподрядными организациями, составление актов сдачи объекта – всё было для него тайной за семью печатями. В институте этому практически не учили, а работая мастером, он с такими вопросами почти не сталкивался. Иногда появлялось желание бросить всё и бежать, куда глаза глядят! Конечно, постепенно Юрий во всём разобрался. Но какого напряжения, каких нервов это потребовало, скольких бессонных ночей! Сколько раз приходилось «изобретать велосипед» – самостоятельно «доходить» до того, что было азбучной истиной для предшественника. Нет, так быть не должно!

И вот, помня о том, что за ним идут такие же молодые и неопытные, каким был он сам, Шкуропат, став начальником СМУ, задумался о том, как облегчить ребятам этот «процесс роста». Ведь растут люди быстро. Всю «должностную лестницу» – мастер – прораб – начальник участка – многие проходят за два-три года. Нельзя ли постепенно готовить каждого молодого специалиста к следующей должности, расширять его кругозор? Пусть мастер знает о том, какие проблемы встанут перед ним завтра, когда его назначат прорабом. Пусть каждый прораб учится представлять себе работу всего участка в целом, готовясь к тому, что его ждёт в скором будущем должность начальника участка. И если сегодня это создаст дополнительные трудности и для начальника управления, и для главного инженера, завтра им же самим будет легче работать с этими людьми.

И теперь в СМУ №3 никто не удивляется, когда на совещание начальников участков Шкуропат приглашает прорабов и даже мастеров.

И Грохотов принимает как должное, если на стройплощадке мастер просит его разъяснить какой-нибудь вопрос, который, казалось бы, должен интересовать лишь старшего прораба.

Они понимают друг друга с полуслова – два молодых инженера, стоящие во главе СМУ. Потому что они единомышленники. Здесь у них всё общее – заботы и радости, поражения и победы.

У них совсем разные лица. Бледное, большеглазое, с постоянным выражением какого-то удивления – у Грохотова. И худощавое, смуглое – у Шкуропата. Оно было бы, пожалуй, суровым, родись он брюнетом. Но природа одарила его есенинским чубом и глазами нестерпимой голубизны. И вместо суровости получилась просто сосредоточенность, словно обдумывает он про себя что-то очень важное.

Мы с ним стоим молча возле карбидной печи, где беснуется и гудит белое пламя, и на лице Шкуропата выражение спокойной гордости человека, хорошо сделавшего своё дело. Такое же лицо видела я вчера у Грохотова, там, возле двух огромных круглых резервуаров, поднятых над землёй, когда показывал он мне своё детище, свои поиски, свои тревоги, свои бессонные ночи, свою победу.

И мне вдруг кажется, что они чем-то друг на друга неуловимо похожи.

Иногда пустяк, мелочь могут сказать о человеке больше самой пространной характеристики.

Мы сидим с Ритой Грохотовой в их уютной квартирке и смотрим фотографии, сделанные Юрой во время их летнего путешествия по Болгарии. Рита, иронически улыбаясь, подсовывает мне один за другим снимки различных зданий – маленьких и больших, уже готовых, новеньких, как говорится, с иголочки, и ещё одетых в леса.

– Вот, видите, что Юрий обозревал в основном в Болгарии, – смеётся она.

На двух-трёх фотографиях у подножия какого-то огромного строящегося здания – тоненькая Ритина фигурка.

– Упросила, – усмехается она. – Всё-таки память…

Да что они, сговорились, что ли?

Два часа назад я слышала почти такую же историю от Гали Шкуропат – с той лишь разницей, что дело происходило в Чехословакии.

– Все на экскурсию, а он с раннего утра куда-нибудь на стройку: ещё накануне присмотрел. Вернётся к обеду, весь грязный, пиджак порван. Но сияет…

Обе женщины иронизируют, подтрунивают над своими мужьями, но чувствуется, что в глубине души они гордятся ими именно потому, что через всю жизнь обоих Юриев, как главная музыкальная тема симфонии, проходит святая одержимость своим делом.

…Страна доверила Сибирь молодым.