Текст книги "От осинки к апельсинке. История самоисцеления длиною в жизнь"

Мой младший брат Дима

Димулька-пикулька, Димка-невидимка – так мы называли младшего брата. Он был очень славным малышом: белокурым, с большими выразительными глазами. По характеру послушный и добрый. Помню его коляску, высокую, голубую. Мы помогали маме её катать. Потом несколько лет играли с ней в дом.

Дима родился маленьким, всего 2200, скорее всего недоношенным, но никто не занимался его реабилитацией. Поэтому в дальнейшем ему трудно давалась учёба. Про вес детей на момент рождения я тоже имела своё наблюдение. Думала, что он снижается от старшего ребёнка к младшему, как у нас. Я родилась с весом 3250, Сергей – 2800, Дима – вы уже знаете, а Толя – 1800. Говорящая тенденция в нашей семье, не правда ли?

Поведение Димы ничем не отличалось от других детей, вполне адекватное. У него была одна небольшая особенность – наполовину сросшиеся два средних пальца на ногах. Папка говорил, что это даже хорошо, есть особая примета, легче найти, если вдруг потеряется. Я это восприняла по-своему, стала бояться, что брат пропадёт. Однажды мне приснился сон, что Димку украли цыгане, а вместо него подсунули чёрненького кудрявого мальчика. Я с плачем проснулась.

После смерти мамы оба моих брата почти два года были в санатории. Серёжка пошёл там в первый класс. Изредка отец забирал их домой на выходные или каникулы. Чаще мы просто их навещали. Как-то папка забрал пацанов, и мы поехали в кинотеатр «Спутник» на фильм «Вожди Атлантиды». По дороге в такси отец напился, и его не пустили на сеанс.

Фильм был очень интересный, временами даже страшный. Когда мы вышли из кинотеатра, было уже темно, а отец не стал нас дожидаться. Нам пришлось ехать домой «зайцами», ещё и с пересадками. Ключей у нас не было, папка оставил дверь открытой, подставив под неё ботинок. Замок был захлопывающийся. Он спал пьяный, а мы почему-то решили лечь под его железной кроватью. Наложили фуфаек и тряпок, так и уснули вместе, чтобы меньше бояться. Такое впечатление произвёл на нас этот фильм.

В это же время с Димкой произошёл необычный случай. Ехали на такси с санатория домой. Диме что-то нездоровилось. Напротив нашего дома была подстанция скорой помощи. Мы заехали туда, но там отказались брату помочь. У папки был талант восстанавливать против себя людей. Так разговаривал, как будто все ему должны, поэтому выпроваживали несолоно хлебавши.

Дома отец уснул, а мы начали играть. Вдруг Дима впал в какое-то коматозное состояние. Он лежал на спине с широко открытыми глазами и не моргал. Вначале мы с Серёжкой подумали, что он притворяется, стали его щекотать. Потом теребили за щёки – не реагирует. Мы испугались, стали будить папку – безрезультатно. У нас началась паника, мы расплакались. Ещё же маленькие были, мне не больше восьми лет.

Что мы с Серёжкой только не делали, чтобы оживить младшего! Ведь реально подумали, что он умер. И протирали лицо, и прикладывали лёд на лоб. Тормошили его, пели, кричали. У нас были воздушные шарики. Мы махали перед ним. Он лежал белый как полотно, не шевелился. Нам казалось, что прошла целая вечность, когда Дима стал подавать признаки жизни. Порозовел, заморгал глазами, слава богу, очнулся! Что это был за приступ, я не знаю до сих пор. Но я так хотела, чтобы он очнулся, так неистово просила у неведомой мне тогда силы не забирать брата, что поверила в чудеса.

Диме не было и трёх лет, когда не стало мамы. Он остро в ней нуждался. Поэтому с лёгкостью стал называть мамой мачеху, тетю Люду. Он не ругался с ней, как мы с Сергеем. Был очень дружен с её дочерью Леной, они были погодки.

Нехватка материнской любви давала о себе знать и во взрослом возрасте. После женитьбы Дима стал звать мамой и тёщу. Я же никого больше не могла называть этим словом. Очень тепло относилась к своей свекрови, но в моей голове и сердце не умещалось, как можно назвать мамой постороннего человека. Это лично моё ощущение, у всех по-разному.

После первого класса Димку оставили на второй год и перевели во вспомогательный интернат. Сейчас такие школы называются коррекционными. Ему поставили диагноз – лёгкая умственная отсталость. Это больше задержка психического развития. Но к повседневной жизни Дима был достаточно приспособлен, во многом сообразителен.

Когда он закончил училище по специальности штукатур-маляр, в его дипломе не было ни одной тройки, даже по общим предметам! Страдало в основном абстрактное мышление. Не мог объяснить смысл пословиц и поговорок, когда сдавал на права, например. Но если брать этот критерий умственной полноценности, то у нас в администрации многие испытывали затруднения в этом вопросе у психиатра при прохождении диспансеризации. А на муниципальной службе работают люди только с высшим образованием. Как всё неоднозначно в этом мире!

Димке исполнилось двенадцать, когда папка с мачехой уехали от нас и мы зажили одни, без пьянок и скандалов. Я оформила опекунство над братьями. Ему тоже пришлось рано стать самостоятельным и полагаться во многих вопросах на себя. Я не всегда знала его проблемы. Но в общем, он умел ладить с людьми, его редко обижали.

В позднем подростковом возрасте меня вызывали в школу по поводу поведения и учёбы. И всё равно большинство педагогов относились к нему тепло, сердечно. Со мной Димка никогда не ругался, не спорил, был отзывчив на любую просьбу. Только один раз мы поговорили с ним на повышенных тонах. Ему было семнадцать, и он решил жениться. Это было по-мужски, т. к. любимая девушка ждала ребёнка. Меня он упрекнул, что я не знаю по-настоящему его жизнь и какой он. Что ему не хватало материнской любви, и он чувствовал себя одиноким. Тогда я не приняла упрёков брата, сказав, что мне тоже её не хватало. И большую часть жизни я прожила вместе с отцом в невыносимых условиях. Ему же повезло больше, маялся только до двенадцати.

Все его претензии отослала к отцу, сказав, что я всего лишь сестра, а не мать. Но никогда не бросала их с Серёжкой и заботилась, как могла. Хотя у меня была возможность устроить личную жизнь и жить отдельно. Димка удивился моему ответу, видать, такое ему и в голову не приходило. Часто забота старших братьев и сестёр воспринимается как само собой разумеющееся. Но в жизни такое отношение встречается не так уж и часто, знаю об этом из многолетнего опыта работы в сфере защиты прав детей. Кто-то спасает себя, если может. Большинство варятся в этом соку и продолжают негативные сценарии родителей.

Вскоре Дима стал несовершеннолетним отцом, родилась моя единственная племянница. Не буду называть её имени, она очень недовольна, что я обнародовала нашу историю. Я уважаю мнение своей племянницы, поэтому даю минимум информации по ней и её матери. Но совсем обойти их никак не получится: из песни слов не выкинешь.

Девочка сразу была похожа на нашу родню. В первый год жизни она очень напоминала мою маму, свою бабушку, потом стали проявляться черты папиной матери, бабы Поли, прабабушки. Сейчас её мать говорит, что племянница вылитая я. В детстве она много времени проводила у меня в гостях, потом я стала ей крёстной мамой.

Как исполнилось восемнадцать, Дима с невестой поженились. Сначала новобрачные жили в общежитии училища, где оба учились. Потом немного у нас, затем снимали. После размена нашей квартиры Дима получил деньги. Жена была родом из Тасеевского района, дом решили купить там. На жильё в Красноярске денег не хватало. Помню, что дом стоил пять миллионов, у них было даже больше. Но сразу отдали только половину, а вторую потихоньку растратили. Умение грамотно планировать и распределять деньги даётся не сразу, да и не всем, пожалуй. А тот дом был просторный, с постройками и большим огородом.

Молодую семью попросили съехать, раз не рассчитались за дом. И первую часть никто не вернул, конечно. Димка с семьёй переехали в Красноярск, пришлось снимать гостинки. Видимо, эта неустроенность или неготовность каждого к раннему созданию семьи дали трещину в отношениях. Я не берусь судить, кто прав, кто виноват, но, по моему глубокому ощущению, в таких ситуациях всегда есть вина обоих. Ожидания друг от друга часто не соответствуют реальности. Дима не хотел расставаться, не пришёл на суд и не поставил в паспорт штамп о разводе. Ему так было спокойней, наверно. Но обиду на бывшую жену затаил.

К сожалению, часто бывает, что отношения между родителями отражаются на детях. Раз захотела уйти от меня, воспитывай ребёнка сама – этот постулат я слышала много раз, работая в комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав. Обида на бывшую перекрывает чувства любви и ответственности за совместного ребёнка. И Дима не хотел платить алименты дочери, считая, что тратить их бывшая жена будет исключительно на себя.

Он практически не работал официально, всё по найму. Отделочником был хорошим, много квартир и домов отремонтировал в городе и крае. Когда брат был недалеко от меня, я убеждала его помогать дочери. В этом вопросе я была полностью на стороне невестки. Иногда удавалось его убедить, и он передавал деньги. Но долг всё равно рос.

Тогда бывшая жена подала в суд, и Диму осудили по статье 157 УК РФ – злостная неуплата алиментов. Редко алиментщиков судят, большинству всё сходит с рук. Брату назначили обязательные работы, которые он отрабатывал в управлении зелёного строительства. Фактически убирал территорию около нашей администрации.

После у него, конечно, были женщины, но уже пьющие. Он вместе с ними снимал частные дома то в Покровке, то на Водниках. Постепенно и Диму, как и старшего брата, стал разрушать демон пьянства. Выпивший, он чувствовал себя свободно и уверенно, чего не хватало в трезвом состоянии. С ним часто случались какие-нибудь неприятности, особенно связанные со здоровьем.

Брат перенёс несколько полостных операций, в девятнадцать лет ему удалили часть желудка из-за язвы. Потом эта область стала наиболее уязвимой. Из-за долгого пьянства у Димы появилась эпилепсия. Но это случалось, когда он отходил от запоев. Падал и со стульев, и со стремянки при ремонте. Расшибал голову неоднократно.

Несколько раз лежал в наркологии, увозили в беспамятстве. Я туда ездила, как на работу. После выписки он чаще всего жил у нас. Это не очень нравилось моим домашним. Димка курил, занимал диван перед телевизором в зале. Но ему некуда больше было идти. Он знал, что всегда может на меня рассчитывать.

В ответ помогал по дому, его не надо было просить или намекать. Много ремонтов в нашем большом доме происходило с его участием. Когда выздоравливал, то практически сразу находил себе работу. Брался за любое дело, не только штукатурно-малярное.

Однажды Димка попал в скверную историю. В это время он жил у друга на станции Злобино. Мне позвонил этот друг и сказал, что у Димы проблемы. Своего телефона у брата опять не было, продал, как всегда. Я несколько раз не могла его там застать, то дома нет, то пьяный в стельку. Наконец, нам с Серёжкой удалось пообщаться с братом.

Дима рассказал, что скоро станет генеральным директором крупной фирмы. Ему за это пообещали хорошее вознаграждение, надо только подписать какие-то бумаги. Ещё попросили помощи при получении кредита, он возьмёт, ему четверть за это, а выплачивать будут они. «Они» – это мужики на новом «крузере». Димка от их внимания разомлел и на всё согласился. Успел подписать первые бумаги.

Я взяла у него телефон этих благодетелей и внятно сказала, что Дима не одинокий, у него есть родные, которые в обиду его не дадут. И представляете, этого хватило, чтобы от него отстали! Хотя меня предупреждали знакомые, чтобы я не лезла в это дело, наживу для себя неприятностей. Но нас не задело, милостив Господь. А скольких бичеватых мужиков с паспортами они подставили на деньги?! Возможно, кто-нибудь из них сидит в тюрьме, как зицпредседатель Фунт из «Золотого телёнка», только без оклада.

Младший брат шёл за старшим, как ниточка за иголочкой. Запой – кодировка – запой. Одно отличие: Димка до последнего работал, не был нахлебником. Но болезнь брала своё. Мозг потихоньку атрофировался, личность менялась. Что дальше? Никакой перспективы.

Он пытался наладить отношения с дочерью, получалось не очень. Нормальной женщины не попадалось. Перерывы между запоями становились всё короче. У меня сердце кровью обливалось, глядя на своих братьев. Воображение рисовало картины одна страшней другой. В один момент ко мне пришло осознание, что я не должна держать их на этой земле.

Понятно, что я не распоряжаюсь чужими жизнями, не об этом речь, а о своей энергии, которую трачу на обоих братьев. Много лет ежедневно я молюсь, как и многие из вас. И в своих молитвах упоминаю имена конкретных людей, за которых больше всего переживаю. Братья, конечно, входили в их число. Я решила больше не просить для них милости у Бога. У меня возникло ощущение, что я искусственно заставляю их жить, а они не хотят, сознательно себя губят. Положилась полностью на Божий промысел. Даже если моя теория неверна, то смогу это увидеть.

Эти мысли возникли у меня в феврале 2018 года. В мае не стало Димы, в ноябре – Сергея. Он мог уйти раньше, в одно время с Димой, но я уже рассказывала, что испугалась такого исхода. Опять включилась надежда на Высшие силы, чтобы они дали Серёжке второй шанс. Но он им не воспользовался, к сожалению. Ещё в июне, когда он лежал в больнице, знакомая парапсихолог сказала, что его спасение бесперспективно, Серёжа не изменится. У Димы такого шанса не было, он умер быстро.

Долгое время по ночам оба брата приходили ко мне во сне, часто это были страшные сны. Я много ходила в церковь, заказывала службы по успокоению их душ. Чтобы легче им было на том свете, при погребении приглашала батюшек на их отпевание. Не хочу думать, что они попали в нижние миры, в бесовский капкан.

Трудно выпрыгнуть из наезженной колеи, не повторив родовой сценарий. Братишкам этого не удалось, хотя много в них было и хорошего, и правильного. Теперь лежат рядом самые близкие люди. И никто на них уже не обижается, ведь мёртвых любить легче, чем живых. Я же надеюсь, что их души скоро перевоплотятся, а следующая жизнь будет гораздо счастливей этой.

А ты не выделяйся!

У меня был опыт отвержения от коллектива. В школе мне трижды объявляли бойкот. Дважды в интернате, затем в новой школе. Наверно, очень всех доставала, характер у меня был не сахар.

В четвёртом классе я стояла у доски перед всем классом, когда не было учителя, конечно, и каждый высказывался, что ему во мне не нравится. Говорили много, но в памяти осталось, что пацанам не нравилось, как я делаю гимнастику на пятиминутках. Плавно махаю руками, значит, воображаю. Делай как все, нечего выделяться.

Поводом для этого бойкота послужило обвинение в воровстве. У моей подруги Иры пропали штаны, все решили, что это сделала я. У меня были похожие, мне их выдали в интернате. Но я точно знала, что не брала.

Самым главным пунктом обвинения в тот раз стало злоупотребление властью. В начале года меня выбрали старостой класса. Я в это время лежала в больнице, моего желания никто не спрашивал. Короче, без меня меня женили. Я принялась за дело со своим понятием об этой работе. Мы убирали территорию, между классами шло соревнование. Я со своей амбициозностью хотела, чтобы наш класс выиграл. Поэтому всех торопила убираться быстрей и качественней. Сама работала и других заставляла.

Мои методы понравились не всем, кто-то взбунтовался. Потом ещё были похожие моменты. Я оказалась довольно жёстким руководителем, о дипломатии даже речи не было. Тогда я не понимала, почему мне не хотят подчиняться, ведь сами же меня выбрали. Недовольство мной как старостой тоже легло в основу того бойкота.

Конечно, это больше походило на публичную порку. Тяжело одному против всех. Всё, что бы ты ни сказала и ни сделала, повернут против тебя. Пощады нет, даже от бывших подруг. Я замаялась от всех защищаться, поэтому написала о своих проблемах близкой подруге, которая лежала тогда в больнице. Письмо отправить не успела, оно попало в руки пацанов. Это стало ещё одним поводом вдоволь надо мной поиздеваться.

Когда в младших классах было особенно плохо из-за отношения одноклассников, я спасалась придуманной мной историей. Как будто в нашу школу прилетело огромное чудо-юдо – огнедышащий дракон. Все высыпали на улицу посмотреть на него. Он сильный и грозный. Его боятся и уважают. И сказал дракон человеческим голосом: «Я никого не трону, если отдадите мне самую лучшую девочку в школе!»

Учителя и дети стали наперебой кого-то предлагать, но дракон всех отвергает. Наконец, я осталась одна, кого не назвали. Спрашивает меня чудо-юдо: «Почему ты молчишь, ты не считаешь себя хорошей девочкой?» Я с плачем отвечаю, что нет. Тогда он говорит: «Вот она, самая лучшая девочка в школе, я её забираю с собой. Жить она будет в богатом замке. Потом выдам её замуж за прекрасного принца, и будут жить они долго и счастливо». Аминь.

Следующее большое потрясение случилось в шестом классе. Началось всё с моего рукоприкладства. Был у нас одноклассник Серёжа, двоечник и слабак, но задиристый. Любил меня обзывать вслед за сильными мальчишками. Они только душу отведут, настучат мне, как он подхватывает. Я была физически развитой девчонкой, но сильных пацанов боялась. А этот Серёжа вёл себя, как самая настоящая шестёрка, выслуживался перед ними.

До того мне это надоело, что решила за себя постоять. На очередное оскорбление я дала ему затрещину, из носа потекла кровь. Что тогда началось! Возмущены были все: и дети, и педагоги. Директор, завуч, классный руководитель отчитывали меня, что не имела права так себя защищать. А может, и вообще защищаться.

Подумаешь, обозвали тебя, кровь же от этого не идёт. «Идёт, только внутри, – думала я, – а вам этого не видно». Пацаны же посчитали, что я вконец обнаглела, раз подняла руку на представителя сильного пола. Не помню, что говорили девчонки, но точно были не на моей стороне. Я защищалась, как могла.

Потом со мной перестали разговаривать. Когда ты почти неделю безвылазно живёшь в школе, такая изоляция даётся очень тяжело. Тогда я очень много плакала, что для меня не свойственно вообще. Вместо какого-то урока сидела за последней партой в свободном кабинете труда и рыдала, уронив голову на стол. Учительница тоже находилась в классе, но делала вид, что ничего не происходит.

Вечером на самоподготовке, от безысходности, я убежала из класса на улицу. Уже темнело, было холодно. За школой в саду я плюхнулась в снег. Лежала там долго, рыдания сменялись опустошением, затем по новой. Мне было очень жалко себя, и я хотела умереть. Просила маму забрать меня, раз я такая никчёмная и никому не нужна. И себе тем более. Что во мне не так, что я вызываю лишь неприятные эмоции? Почему люди могут меня оскорблять, а в ответ нельзя защищаться? Как будто я с помойки. Я же чувствовала, что достойна большего, меня есть за что любить и уважать.

Когда поняла, что смерть не хочет меня сейчас забирать, приняла очень важное для себя решение. Зачем-то я родилась на этот свет, значит, кому-то нужна. Ещё не знаю кому, но обязательно найдётся этот человек. Я же докажу всем, что зря они так низко меня ценили и плохо со мной обходились. Буду стараться учиться, выбьюсь из нищеты и стану сама хозяйкой своей жизни. Этот урок сделал меня сильнее, я почувствовала в себе стержень, который не так просто сломать.

Хочу написать об одном мальчике из нашего класса, который сильно меня не любил. Учился он плохо, но это не мешало ему иметь очень высокое мнение о себе. Часто обижал слабых, высмеивал их недостатки. Но эти же недостатки были и у него самого! Издевался, например, над кривыми зубами моей подруги: «Верка грызла дуб, дуб, поломала зуб, зуб». Его зубы были один в один как у неё. Меня обзывал «лупастой», хотя у самого были огромные чёрные глаза.

Я особенно его раздражала, он считал, что моё место у «параши». Значит, и вести я должна себя соответственно, подобострастно, стоя на коленях. «Нищета позорная, бичёвка!» – награждал меня эпитетами. Мне хотелось вцепиться ему в физиономию, но я боялась – он был сильнее.

Я его ненавидела. Наверно, это единственный в моей жизни человек, к которому очень часто испытывала это чувство. Смотрела на его руки и думала: «Вот у него человеческие руки, пальцы как у всех. И родила его женщина, которую он зовёт мамой и любит, наверное. Почему же он такой жестокий? Зачем ему надо меня унижать?»

А чтобы самому возвыситься, отвечала я сама себе, он и выбирал самых незащищённых. С остальными у него были нормальные отношения. Где-то в глубине души, возможно, ему не давал покоя тоже комплекс неполноценности. Ещё чтобы научить нас ценить себя, говорила я впоследствии. Этот парень рано ушёл из жизни, трагически погиб в середине девяностых. Смерть всё списывает, я была на похоронах, тогда мне стало его жаль, и я простила.

Я часто требовала к себе особого отношения. Это синдром сироты – все должны тебя жалеть и многое прощать. Много детей, подобных мне, несут этот постулат во взрослую жизнь, приумножая потребительское отношение к людям и не давая ничего взамен. Но это глубокое заблуждение – ждать постоянных бонусов от жизни. Наоборот, именно этим обездоленные дети больше всего и раздражают.

Я чувствовала разницу между собой и детьми из благополучных семей и ещё больше её подчёркивала. Как повезло им и не повезло мне. Однажды одноклассница прямо так и сказала, что они не виноваты, что у меня такая жизнь. Её слова охладили меня, стали отправной точкой к пониманию простой истины, что по большому счёту никто никому ничего не должен. Всё делается только по взаимному согласию, без давления на чувства вины и долга.

Но это в идеале, на практике же повышенные ожидания от других людей часто становятся причиной болезненных отношений не только у детей с трудной судьбой. Этим грешат очень многие. Здесь работать не переработать над собой, если хочешь выйти за рамки неэффективных убеждений. Я, например, пишу эту книгу, чтобы заново перепрошить своё отношение к детским обидам. Не хочу, чтобы этот груз тащился за мной всю жизнь. Постепенно отпускаю…